А на деревьях и шнобелях лицеистов распускаются почки. Земля благоухает, как нектар. Я поднимаюсь по ступенькам. Дверь не заперта.Фелиси никогда не закрывается. Моя старушка не боится воров. Она похожа на благородного епископа папаши Гюго: если бы она застукала у нас домушников, то преподнесла бы им в подарок подсвечники из столовой (доставшиеся нам от тетушки Леокадии, той самой, с усами под румпелем, похожим на хобот из-за того, что его поджимает подбородок).Изумительный запах тушеной телятины в мадере с рисом ласкает мои носовые отверстия. Я снова останавливаюсь. Фелиси что-то напевает на кухоньке. Она получила мою телеграмму, вот и радуется, моя милая. Я ставлю на пол свой багаж и крадусь к ней на цыпочках.На моей матушке — черное платье, поверх которого она повязала сиреневый фартук. Она мурлычет старую песенку: “Почему я не встретила тебя, когда молода была”. Ее голос слегка дрожит и она тщательно нажимает на “р”, как это было модно делать раньше. Да, это правда, раньше Фелиси была молода. Она любила и была любима, но я-то знаю, что та любовь была лишь прологом ее настоящей большой любви, любви на всю жизнь. Да, то была лишь разминка, предшествовавшая приходу в ее жизнь Сан-Антонио. Да, для нее я — единственный, неповторимый, несравненный, чудесный, прекрасный, великолепный, могучий, обожаемый, неотразимый, нежный, обольстительный, необыкновенный Сан-Антонио.— Привет, мамочка!Она умолкает, поворачивается кругом с большой деревянной ложкой, которую она держит, как жезл.— А! Мой мальчик, это ты!— Мы распахиваем объятия и прижимаемся друг к другу.— Я не ждала тебя так рано, Антуан.— Я не мог сдержаться от того, чтобы не заскочить из Орли повидаться с тобой перед работой.— Какой ты молодец, мой мальчик. Как ты слетал?— Отлично.— Значит, тебе понравилось на Кубе?— Да, ничего. Но в Мексике лучше.— Ты не подвергался опасности?Моя дорогая мамочка думает, что чем дальше меня заносит судьба, тем больше опасностей поджидает.— Ну что ты! Это была обычная деловая поездка. Старик затевает там одно дельце. Он попросил меня посмотреть на месте. Вот я и воспользовался этим и прогулялся чуть ли ни до Юкатана. Послушай, я ведь привез тебе пончо из Мериды.— Что? — шепчет матушка. Я открываю чемодан и достаю оттуда великолепное пончо ручной работы.— Это одеяло?— Почти. Ты можешь укрывать им ноги вечером, когда ждешь меня.— Оно восхитительно. Я буду накрывать им постель.— Еще я привез сувениры для Пинюша и для Берюрье.— Ты не забываешь о своих друзьях.— Для Берю — сомбреро с помпонами и бубенчиками, смотри!Я вытаскиваю огромный красно-черный шляпон, слегка примятый в путешествии.— Очень красиво, — соглашается Фелиси. Она с трудом сдерживает смех.— Представляешь чан Толстяка под этой штуковиной, мам?— Еще бы, — хохочет она. — Вот будет смех!— А это — для Пино.— Что это?— Уне пило де ля пас, иначе говоря, — трубка мира. Ее длина около восьмидесяти сантиметров, теперь уж он не подпалит свои усы.Неожиданно лицо моей Фелиси становится озабоченным.— Боже мой, я забыла тебе сказать, что Пино…— Что такое, мам? Я надеюсь, что он не умер во время моего отъезда?— Нет. Но, начиная со вчерашнего дня, он звонил уже три раза и спрашивал, не вернулся ли ты. Кажется, у него к тебе серьезное дело…Послушайте, ребята, если бы это случилось в театре, зрители сказали бы, что это дешевый трюк (несмотря на высокую стоимость билетов). Едва Фелиси успевает сообщить мне новость, как раздается долгожданный звонок с улицы. Я смотрю через окошко и вижу, что это приплелся преподобный Пинюше собственной персоной. На нем длиннющий плащ, в котором путаются колени, с вязаным его рукодельницей воротничком коричневатых тонов; и старые, стоптанные, как будто обутые задом наперед, лопаря. Из-под усов, наподобие куриной попки в неглиже, торчит пелек. Знаменитость (его величество частный детектив) приближается вразвалочку к дому. Его длинный и узкий нос придает физиономии что-то траурное, удрученно-удручающее, скорбное, сострадательное, покорное и трогательное.Когда видишь фото Пино в газете, рука непроизвольно тянется за шариковой ручкой, чтобы подрисовать ему пенсне.Увидев меня, его инфернальная физия озаряется улыбкой, бледной, как отблески лунного света в снегах Монблана.— Ну наконец! — произносит он тоном пилигрима, который после пятидесяти двух лет странствий наконец-таки пришел в Лурд, ни разу не сменив при этом обувь. Он смотрит на мои чемоданы.— Выгружаешься?— Только что начал. Итак, почтенный пресекатель рода, ты меня искал?— Еще как, Сан-А!Он кивает своей головой печального муравьеда.— Садись, Пинюш, тебя ждет сердечный прием.Он расстегивает свой плащ-рясу.— Как нельзя кстати, я совершенно вымотался за последние два дня.— Твоя контора обанкротилась?— Нет. И вообще, сейчас это меня не волнует.— В чем же тогда дело?— Твой кузен Гектор…Маман вскрикивает и выпускает из рук бутылку зеленого Шартреза, которую я успеваю поймать на лету.— С ним что-то случилось? — дрожащим голосом спрашивает моя добрейшая матушка.— Он исчез.Несмотря на мой широчайший кругозор, изобилие фосфора и сверх развитие серого вещества, у меня уходит две и шесть десятых секунды на то, чтобы осознать это.— Как это исчез?Он беспомощно воздевает вверх руки.— Исчез и все!Фелиси наливает три рюмочки Шартреза. Я протягиваю одну из них Филиалу. Он залпом осушает ее и причмокивает языком отпетого печеночника.— Погоди-ка, Пино, я хочу, чтобы ты ввел меня в курс дела. Как ты узнал, что мой кузен Гектор исчез?— Ты же знаешь, что мы с ним теперь компаньоны, — удивляется неполноценный.— Как, коллеги?— Саперлипопетт (почти что — боже праведный), — говорит он по-старофранцузски.— Мы же тебе говорили, что собираемся открыть частное детективное агентство…От удивления у меня подкашиваются ноги. Я вынужден сесть, чтобы вынести продолжение.— Вы с Гектором — компаньоны!— Ну да. В прошлом месяце мы открыли с ним агентство “Пинодер”.— Это еще что такое?— “Эдженси Пинодер”, — повторяет Закоренелый. — Это составное название из двух фамилий. Моей — Пино и Дер — твоего кузена. Мы взяли слово “Эдженси”, чтобы это звучало на американский манер — в наши дни это всем нравится.Он достает из кармана визитную карточку и кладет ее на стол. Я беру его бристольку и громко, внятно читаю, так, чтобы услышала Фелиси:Правда, только правда, чистая правда. Благодаря “Pinodere Agency" получение всесторонней исчерпывающей информации, установление слежки.Специалисты по расследованию деликатных дел.Такое может лишь присниться. Когда я вижу нечто подобное, я еще раз благодарю Фелиси за то, что она произвела меня на свет. Один лишь вид этой карточки заслуживает того, чтобы вы обратились в “Эдженси”.— Значит, Гектор уволился из своего министерства?— Да. У него снова произошел серьезный инцидент с начальником.Представляешь, шеф довел Гектора до того, что тот показал ему нос, конечно, за его спиной. Но один сослуживец заметил это и донес шефу.— Негодяй! А как идут дела в вашем агентстве?— Неплохо. Мы расследовали два адюльтера и один случай с признанием отцовства.— А как тебе Гектор в роли сыщика?— У него отлично получается. Это очень добросовестный человек!— И он исчез вместе со своей добросовестностью?— Вот именно. Представляешь, он следил за мужем одной состоятельной дамы.— Подожди. Давай-ка все по порядку.— Позавчера в наше “Эдженси” обратилась дамочка что надо: каракулевое пальто с норковым воротником, ну, ты сам понимаешь.— Ясно, что дальше?— Эта дама хотела, чтобы мы установили слежку за ее мужем, так как она сомневалась в его верности. Муж встречался с одной азиаточкой, а дама требовала доказательств. Так как я в то время расследовал одно дело, я поручил распутать этот клубок Гектору… Вчера утром Гектор приступил к делу. Он должен был увидеться со мной в поддень, но не пришел. Вечером его тоже не было. Я начал волноваться, сходил к нему.Но дверь оказалась закрыта, а консьержка сказала, что не видела его с утра… Мне стало не по себе. Я подумал о тебе. Это твой кузен, может быть, ты что-нибудь придумаешь!Чертов бойскаут! Вздумал играть в Шерлока Холмса в таком возрасте, да еще взял себе в компаньоны этого олуха Гектора!— Ты видел клиентку?— Нет. Она ждет от нас новостей. Дама звонила сегодня утром, но наша секретарша ответила, что…— Да ну! У вас даже есть секретарша?— Конечно. У нас серьезная фирма. А наше бюро, если ты заметил на обороте карточки, находится на Елисейских полях.Я удивлен до глубины души. Как этим двум старым тряпкам со дна сундука удалось урвать такой лакомый кусочек?Разве это не говорит о том, что “Пинодьер Эдженси” — престижная организация?— Наша секретарша, — продолжает Удрученный, — ответила клиентке весьма уклончиво. Мне бы нужно было что-нибудь сказать ей об этой даме! И как это Гектор мог бесследно пропасть? Лишь бы с ним ничего не случилось!Фелиси полностью разделяет его волнение. Ну и дела! Я только что вернулся из далекого путешествия и вместо того, чтобы с чувством продегустировать телятину с рисом, попадаю в черт знает какую канитель с терпким вкусом семейного скандала.— Как фамилия дамы, которая просила вас присмотреть за ее Жюлем?Пино замыкается, как невинность скромницы в бронированных трусиках.— Профессиональная тайна, — говорит он.— Что?! — взрываюсь я. — Месье приходит сюда плакаться в жилетку из-за того, что он не может найти своего компаньона-растяпу, да еще при этом выпендривается, воображая себя сверхсекретным агентом Х-27!— Ничего не поделаешь, — упорствует Ископаемый — Профессиональный секрет — это свято, Сан-А.Я перестаю злиться. Он такой трогательный, мой друг Пинюсков, с глазками в форме запятых и крысиными усищами, так и не научившимися курить.— Ладно, тогда тебе самому придется сесть на хвост кадру, за которым должен был следить Гектор. Понаблюдай за его поведением, может быть это что-то и даст. Встретимся вечером в твоей конторе. Например, часиков в шесть, годится?— Идет.— Послушай, я ведь привез тебе из Мексики сувенир.Я протягиваю ему фабричную трубу, и он млеет от счастья.— Спасибо, изумительная вещь, Сан-А. Все-таки ты славный парень! А что это такое!— Это трубка мира. Она поможет сохранить тебе усы.— Настоящая! — восхищается Старый.— Фирма гарантирует! К твоему сведению, на ней есть даже лейбл с адресом торгового дома в Чикаго.— Она из племени ацетонов?— Ацетонов?— Ну да, там же есть племя, ацетонов?— Наверное, ты хочешь сказать — ацтеков?— Вот именно.— Судя по всему оттуда.Мы обмениваемся рукопожатием и расстаемся.Когда силуэт Тщедушного скрывается из виду, я с недоумением смотрю на Фелиси.— Тревожная новость, да? — шепчет Филиси.— Да ну! Скорее забавная. Эти двое вообразили себя Пинкертонами.— Как ты думаешь, что случилось с Гектором?— Скорее всего тот тип, за которым он следил, отправился в путешествие, и сейчас находится, наверное, где-нибудь в районе Лиможа или Валенсена.— Гектор — очень обязательный человек. Он предупредил бы месье Пино.Я того же мнения. Мне это все не нравится. Между нами и замком Иф, у меня такое предчувствие, что этот кретин Тотор влип в какую-нибудь неприятную историю.Из него такой же детектив, как из Жоржа Брассенса (Жорж Брассенс известный французский шансонье, недвусмысленно воспевающий прелести и пороки бурной современной жизни.) церковный служка. Но, чтобы как-то успокоить Фелиси, я напускаю на себя беззаботный вид. Мы подсаживаемся к столу, и я начинаю рассказывать ей о моем путешествии. Но по глазам я вижу, что в душе она затаила беспокойство.Во второй половине дня я собираюсь проведать Биг Босса. Наша конференция длится два часа. Я делаю для него доклад о выполнении моей миссии; мы обсуждаем некоторые детали, после чего я захожу принять стаканчик Божоле к Матьясу. Берюрье взял в этот день отгул, и я жалею, что его нет, тем более, я прихватил с собой его сомбреро и рассчитывал, что он своим видом повеселит нашу легавку.В шесть часов я подъезжаю к Елисейским полям. Бюро “Pinodere Agency” находится в верхней части этой славной авеню, и в верхней, самой верхней части здания. В действительности оказывается, что это переоборудованная комнатка горничной. Я нажимаю кнопку звонка. Он дринькает, и тут же за дверью раздается стрекотанье пишущей машинки.— Входите! — тявкают за дверью.Я поворачиваю ручку и оказываюсь в просторном помещении площадью метр сорок на два метра. Здесь хватает места для маленького стола с картотекой и двух стульев. За столом — восхитительная демуазель лет семидесяти четырех с количеством килограммов, превышающих количество лет. Она похожа на беззубого боксера. На ней сиреневая блузка, вмещающая добрый центнер молочных желез, очки в роговой оправе в стиле Марсель Очкар, шиньон фирмы Полины Картон, бархатный шарфик, кокетливо прикрывающий зоб и серная помада, положенная на четырнадцать тысяч шестьсот семьдесят две морщины ее приветливой мордашки.Она продолжает шлепать на машинке, не обращая на меня внимания. У этой дамы дико занятый вид. Судя по ее дактилографическому рвению, можно подумать, что она печатает просьбу о помиловании типа, которому через тридцать секунд должны отсечь башку. Так как мой приход оставляет ее равнодушной, я покашливаю, но тщетно. Тогда я решительно приближаюсь к ней, что не требует особых усилий, учитывая то, что нас разделают не более двадцати сантиметров.— Скажите, милашка, — шепчу я, — что вы посоветуете мне делать в такой ситуации. Может быть, подождать пока вас остановит приступ радикулита или вышвырнуть ваш “Андервуд” в окно?Продолжая говорить, я знакомлюсь с ее работой и обнаруживаю, что она занята перепечатыванием телефонного справочника.— Это ведь огромный труд, правда? — сочувствую я ей.Дама с бубонами замирает от такого неожиданного обращения. Можно подумать, что она проглотила раскаленный утюг! По крайней мере, она не решится утверждать, что это был молодой угорь.Кокетка награждает меня улыбкой, задорно обнажив десна светлокофейного цвета, которыми ей вряд ли придется расколоть хотя бы один орех.— Иссвините! — произносит она тоном потерявшей клапан шины.Она наклоняется, чтобы поднять с пола свою сумищу (Я не решаюсь употребить слово «сумка» из-за гигантских размеров этой вещи.) и, кряхтя, водружает ее себе на колени.Затем извлекает оттуда предмет, назначение которого сначала представляет для меня загадку, но при ближайшем рассмотрении я признаю в нем вставную челюсть. Она вводит ее в свой хлебальник, неудачно пытается сделать подгонку на месте, снова вытаскивает, берет пипетку, смазывает шарниры, подкручивает опорные клыки, после чего победоносно водворяет на место свою сосисколовку. Ее красноречие возрастает процентов на восемьдесят, по крайней мере, на протяжении первых произнесенных ею фраз.— Она мне мешает, — говорит она, — я вставляю ее только для рассговора. Фы по какому делу? Директор еще не ферцулся.— Он назначил мне встречу.— Если фы хотите еще что-то добавить…но тут ее челюсть заклинивает, и она застывает с открытым ртом. Я стыдливо отвожу глаза, чтобы не предаться созерцанию ее трусиков. Отважная секретарша при помощи разрезного ножа для бумаг извлекает свой механизм для первичной обработки артишоков. Затем она пытается метать громы и молнии по поводу несговорчивой челюсти, но ей удается лишь жалкое шипение, и я полностью теряю к ней интерес.Я жду четверть часа, полчаса, час, что в целом составляет где-то около шестидесяти минут и потихоньку начинаю дохнуть от скуки.Не подумайте, что мне требуется зал ожидания с кондиционером, но эта мансарда с беззубой старушенцией, которая перепечатывает телефонный талмуд, чтобы убедить меня в сверх занятости своей конторы, наводит на меня беспросветную тоску. Не знаю, где эти братцы-подлегавцы отыскали секретаршу, но это нечто умопомрачительное!К семи часам старушка начинает пасти на свои водопылебеспрецедентные бочата марки “Луп-луп”.— Если вы хотите уйти, — спешу ей предложить я, — не стесняйтесь. Я друг Пино, и вы можете на меня полностью положиться. Но для нее долг превыше всего! Она качает головой. Чтобы развеять ее сомнения, я предъявляю свое полицейское удостоверение.— Теперь вы можете не сомневаться, красавица. Я комиссар Сан-Антонио.— А! — восклицает она, — так это фы?!Я вижу, что Пинюш уже успел рассказать своему персоналу о бывшем легендарном коллеге.Облегченно вздохнув, секретарша откладывает в сторонку “справочник” с перепечатанными первыми ста двадцатью страницами, зачехляет пишущую машинку, подмазывает под шнобелем губной помадой, поправляет подвязку на деревянной ноге, проверяет давление в своем левом буфере, заправленном газом, и встает. Она подходит к куску зеркала в превосходном состоянии, снимает парик, чтобы получше причесать его, водружает на место, украшает сверху шляпой и, наконец, направляется к двери, которую я спешу перед ней распахнуть, получив на прощание пожелание доброго вечера, напоминающего струю поливочной машины в пыльном квартале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14