Уже несколько лет я почитывал кое-какую литературу, в общем, знал, что к чему. Ольга была полной, как вы, мадам, — он оборачивается к Берю. — Наконец, я не выдержал. “Я замерз”, — заявил ей, залезая к ней под одеяло. Она не ответила, а я продолжал дрожать, но не от холода, а от волнения. Я по наследственности приобрел приличный член. У моего отца был такой же, а вот мой сын Жульен перегнал меня — у него настоящий шланг! Когда тетка почувствовала, как моя “принадлежность” ворочается и трется о ее пухленькие ляжки, она испугалась, подумав, что в постель забрался уж, и решила проверить это. Только она взяла мой “пробойник” в руки, стало ясно, что отступать поздно. Я тут же задрал на ней рубашку и начал тискать ее пышный задок. Она выпустила мой “керн” только тогда, когда он вошел в ее богатую “скважину”. Ха! У нее все было расположено так удачно, что я засадил в нее свой “штуцер” еще тогда, когда она прикидывалась недотрогой и не раздвигала ноги. Зато потом, ее ляжки распахнулись, как ворота! Эх, дамочки! Если бы знали, как мы жили с Ольгой! Она часто говорила мне: “А ты, малыш, посильнее взрослого мужчины!” Потому что, как выяснилось потом, у ее мужа был член, похожий на маленький маломощный крантик.
Все это рассказывается с неподдельным экстазом. Я делаю вид, что не знаю, куда деваться от смущения, а Берю сидит в своей тарелке.
— Если бы вы пережили такие моменты, девочки, вы не поехали бы на этот дурацкий остров и не стали бы есть их стряпню даже под майонезом.
Я отрываю его от сладких воспоминаний:
— А часто вам приходится летать из Порта Жюль на остров Фумиза?
— Как когда. Когда прибыли эти курицы, я несколько раз летал туда снова.
— Ах, вот как?
— Да, привез туда двух женщин.
— Двух! — не могу не воскликнуть я.
— Да. Одна из них — недурненькая шатенка с лицом в веснушках. Я почему-то люблю веснушки, они меня возбуждают. Впрочем, меня многое возбуждает. Может быть, из-за вибрации самолета?
— Может быть, — легкомысленно соглашается с ним Берю. — Ваша балалайка трясется будь здоров, будто между ног засунули вибратор.
К счастью, его последние слова заглушает шум самолета. Мы идем на посадку, и гул моторов усиливается.
Когда летишь на самолете, который совершает посадку на морскую поверхность, создается впечатление, будто погружаешься в пучину вод, как “Вечерняя Звезда” Мюссэ. Волны шипят, как гейзеры, взлетая выше винтов. Кажется, что мы тонем, невольно охватывает беспокойство. Но, когда воды опадают, над морем вновь сияет солнце, и перед нами открывается бескрайний горизонт.
Ладно, наконец-то все успокаивается. Морская птица перестает ворчать и трепыхаться, превращаясь в большую желтую утку, покачивающуюся на волнах.
Я вижу длинный деревянный причал, к которому направляется наш аппарат. Вылезать из самолета неудобно, мешают проклятые юбки. Берю спотыкается и едва не ныряет, но авиатор и я успеваем подхватить его, каждый со своей стороны. Он так громко начинает сквернословить, что это скорее бы подошло пьяному грузчику, а не баронессе.
Когда мы оказываемся на земле, пилот глубокомысленно и резко заявляет:
— Если все дамы высшего общества выражаются таким образом, я предпочту иметь дело только с кухарками!
Что такое рай?
Это не то, что мы учили по священному писанию. Скорее, раем можно представить этот остров, хотя здесь и нет Господа Бога, который бы встретил нас.
Достаточно посмотреть на белый пляж, на море, гораздо более синее, чем небо, на кокосовые пальмы, в кронах которых суетятся такие птицы, каких не увидишь даже в зоологическом саду! Воздух напоен чем-то ароматным и душистым. Песок усеян блестящими раковинами. Становится понятным, что жизнь здесь простая, ясная и бесценная своим покоем и тишиной. Мы должны познать это на деле.
Два наших чемоданчика уже выгружены из самолета на берег.
Гидросамолет дает задний ход, разворачивается и плывет в открытое море среди изумительных валов пенящейся воды. Мы остаемся одни со своим багажом. Наши юбки развеваются на опьяняюще душистом ветру, как флаги на мачтах.
Нереальная мирная тишина впечатляет, запахи буквально кружат голову.
— Что? Разве не здорово? — спрашивает меня Берю.
— Конечно, здорово. А дальше что? Мы подхватываем свой багаж и по деревянному настилу добираемся от причала до самой кокосовой рощи.
— Но где же паши сестры? — посмеивается Берю. — Нельзя сказать, что остров сильно населен. Робинзон да Пятница, но и тех что-то не видно.
В это мгновение, словно в ответ на его слова, раздается длинный мелодичный вопль со стороны рощи:
— Ха-у-у-у!
Песня островов.
Мы пытаемся откликнуться голосом евнухов:
— Ха-у-у-у!
А затем мы видим, как навстречу нам идет существо, пол которого определить весьма трудно, и которое никому нельзя рекомендовать на то время, когда жена уезжает отдохнуть и надо присмотреть за детьми.
Это брюнетка с длинными распущенными волосами, одетая в подобие шкуры пантеры. Она до такой степени загорела, что кажется туземкой. Она бежит нам навстречу и хохочет, обнажив белые зубы.
— Привет, привет, дорогие сестры! — щебечет нежное создание.
Ее шкура развевается, и мы убеждаемся, что она вовсе не бесполая, как показалось нам вначале. От нее приятно пахнет тропическими цветами, нежной кожей и вольной жизнью на свежем воздухе.
Она прижимается к нашим гуттаперчевым грудям и пылко целует нас, опьяняя свободой, радостью жизни, весной.
Берю выбит из колеи, не знает, как держаться. Его выводит из строя любое прикосновение женщины, а тут — поцелуй, близость тела лесной богини, такого теплого, гладкого, аппетитного. Ему придется держать себя в узде и быть готовым не поддаться таким искушениям. Черт, надо было заковать его в предохранительный панцирь!
Женщина продолжает:
— Меня зовут Антига. Мне поручено заниматься вопросами благоустройства дорогих сестер. У вас есть боны на пребывание здесь?
Я начинаю рыться в своей сумочке с неловкостью пожарника, который пытается чинить свои часы во время пожара тридцатиэтажного дома. Все преимущества переодевания налицо!
— Вот купоны.
Ока благодарит и листает пеструю пачку листков.
— Вы Аделина?
— Да, моя цыпка.
— А вы Жозефа?
— Точно.
— Как путешествие?
— Это было так утомительно.
— Ну, здесь вы все забудете. Волшебный уголок. Второго такого, пожалуй, и нет.
— Я в этом убеждена.
— Вас поселить вместе?
— Да, желательно.
— Я поселю вас с Юдифь и Аглаей, наши хижины рассчитаны на четверых.
Разговаривая, мы углубляемся в рощу. Чудесная свежесть охватывает нас. Пальмы и кокосовые деревья венком охватывают небольшой холм округлой формы.
Взойдя на него, мы невольно вскрикиваем от изумления и едва не захлебываемся от восторга. Рай, который нам почудился возле причала оказался только чистилищем — истинный, настоящий рай оказался здесь!
Сад Эдема, полный цветов, кущи зеленых растений, журчащие ручьи. Островок на острове, трудно даже представить. Какое-то уникальное место! Нельзя поверить, что это не сон.
В этом обширном небесном саду стоит с полдюжины хижин, усыпанных цветами. Перед каждой — своего рода патио, наполненное проточной водой и усаженное лотосами, а около них — заокеанские дивы, возлежащие в синих и оранжевых креслах. Некоторые предпочитают лежать просто на траве, положа головы на колени своих подруг. Большинство из них молоды и недурны собой. Из недра сада льется сладостная музыка.
Мой Берю подавлен этой картиной, этой необычайной картиной!
— Бог ты мой! Это что-то удивительное, и как было бы обидно, если бы мы не увидели этого!
И тогда он делает то, чего я никогда не ожидал от него. Берю опускается на колени и, сложив руки крестом на груди, будто человек, нашедший землю обетованную, начинает декламировать:
— Господи, Боже мой! Теперь можно и умереть! Больше не для чего жить — я видел всю красоту мира!
Ночь на лысой горе
Все хижины абсолютно одинаковы. Вероятно, одна из них принадлежит самой мадемуазель де Труавиль.
Волшебник Мерлин не смог бы построить лучше. Берю, человек голого инстинкта, говорит только неразборчивыми возгласами и восхищениями, восклицаниями.
Трудно себе представить что-нибудь более пленительное, чем эти легкие постройки из бамбука и стекла. Веранды выходят на море. В каждой хижине имеется лоджия, кухонька, холодильник, набитый шампанским, четыре кровати, расположенные звездой, и шкафчики для одежды. Я пищу об этом для того, чтобы сказать, как здесь удобно и красиво жить.
А как едят! Приготовлением пищи ведает дама из Лиона, у которой в Париже ресторанчик типа забегаловки близ Опера. Это настоящая мечта!
Теперь опишу наших соседок по хижине — Юдифь и Аглаю. Боже мой! И как только такие красавицы могут отойти от мира?! Две девицы в расцвете лет! Настолько красивые, что моментально вызывают желание помочиться под себя, взвыть на луну, как койот, и сделать еще миллион разных глупостей от восторга, который испытываешь, когда видишь, как они облачаются в тончайшие сетчатые ткани, благо их в гардеробе — в изобилии.
Обе они — блондинки, светлее шведок. Не вульгарные, крашенные перекисью, а самые натуральные. Нет ничего легче убедиться в этом, так как они разгуливают в чем на свет появились. Все, что наши глаза жадно созерцают, золотистое и прелестное.
Они встречают нас крайне радушно, не выказав удивления даже по поводу невероятной фигуры баронессы, то есть моего Берюрье. Они помогают нам устроиться и знакомят с обстановкой — показывают, где ванная, где массажная, где гардероб. Они наперебой рассказывают о феерии жизни на острове: солнце, море, подводная охота. Днем они спят под пальмами, на которых щебечут птицы. Им вторит пение молодой певицы-туземки, которую клуб разумно пригласил на остров.
Вечера особенно хороши. Они доставляют настоящее наслаждение и побуждают к совершению безумств. Наши прелестные сожительницы здесь уже третий раз и считают, что самое плохое на острове — это отъезд, прощание с райским уголком. Они уверены, что настанет день, когда они останутся здесь навсегда.
Обе они замужем. У одной муж — крупный шведский банкир, у второй — датчанин — виноторговец. Женщины встретились в Акапулько, познакомились и подружились. Они вместе стали путешествовать по Европе, где и узнали о существовании “Клуба Евы”. Они записались в него, и вот результат! Ах! Если бы все мужчины Старого и Нового Света навсегда провалились ко всем чертям, чтобы не мешать им жить!
Когда мы с Берюрье остаемся вдвоем, он говорит:
— Трудненько будет оставаться в таких условиях бабой, дорогая Жозефа.
Даже наедине мы называем друг друга женскими именами, чтобы не проговориться.
— Кому ты это говоришь… — вздыхаю я.
— А ты сможешь оставаться каменным, когда эти мамзели станут перед тобой раздеваться?
— Безусловно, — уверенно и без колебаний отвечаю я. — Но надо было прихватить с собой побольше брома. Берю подскакивает.
— Брома? Всякое успокоительное — это насилие над природой, мек!
Мы переодеваемся. Аделина накидывает цветастый пеньюар, а я — светлое эпонжевое платье для пляжа. После этого мы выходим знакомиться с сестрами.
Есть что-то монастырское в такой жизни — недаром эти чокнутые зовут друг друга сестрами.
Наши сестры — не новички. Что у них преобладает, так это — некоторая сальность во взгляде. Дух самовлюбленности и жажда наслаждения, доведенная до апофеоза. Они собрались для безудержного сладострастия, лишенного всякой благопристойности. Все говорят, не выбирая выражений и не стесняя себя моралью. Я слышу, как одна из дорогих сестер говорит другой:
— Даниэлла, ты не хочешь пое… со мной? Я только что прочла Роб-Грийе, и вся киплю от возбуждения…
Все так просто, легко, спонтанно.
После пребывания в кругу таких стерв, распущенных до предела, трудно представить себя в кругу воспитанных людей, обсуждающих последнюю пьесу, недавнюю выставку и т. п. Естественность и несдержанность — вот кредо дорогих сестер. Живи, как хочется! И они живут.
Вообще, я не вижу их поодиночке. Они ходят только парами. Так уж создан мир. Очутившись на отличном острове, в современном комфорте, но без естественной связи с мужским полом, под влиянием разнузданных страстей они начинают искать радости в противоестественном спаривании друг с другом.
Мне надо постараться найти Валерию. Она не принадлежит к красоткам, но в ней есть особое обаяние, полное печали и невысказанной грусти.
Ага, с ней какая-то девица. Довольно молодая и, пожалуй, глуповатая. Держит ее за руку. Похоже, она растерялась среди этих особ, вырвавшихся из семейных упряжек. Видимо, это потаскушка, которая никак не разберется, что с ней стряслось. В дело и без дела лепечет:
“Да, Вава… Хорошо, Вава…” — и жмется к боку своей подружки. Любопытно, но у меня создается впечатление, что мадам Бордо не увлечена жизнью на острове.
Я не заговариваю с ней первым, не хочу вызывать подозрения, тем более, что мы, буквально по пятам за ними, приехали на этот остров.
Вечер начинается феерично. Солнце — огромное, пурпурно-рыжее — садится в океан. Небо испещрено облаками, окрашенными, как все окружающее, в кроваво-красные тона. Как и утверждали наши соседки по хижине, воздух становится похожим на пенящееся шампанской Он побуждает действовать, вызывает страсть, томление, жажду прижаться к нежному телу, познать неизведанное.
Час страсти! Чтобы сделать его более прекрасным, появляется темнокожая девочка и начинает играть на укулеле. Она — сама природа, ни капли наигранного или искусственного.
Достопочтенные сестры окружают ее. Все они возбуждены — такова сила летнего вечера, вызывающего желания, вздохи, всю гамму чувств Золушки в хрустальных башмачках, ждущие своих принцев.
— Черт возьми, я тоже пойду развлекусь, — заявляет мне Аделина-Берю.
Он выбирает Юдифь. Она уже собралась слушать романс Суссекса в исполнении Аглаи, но тотчас же отправляется за Берюрье, который начинает услаждать ее слух своим коронным репертуаром: “Шелковистая вдовушка”, “Страна смеха” и т. п.
Славненькая Аглая направляется ко мне. Я защищаюсь, как дьявол, но она настойчива. Я не могу ей уступать, так как в подобной игре она в миг обнаружит гуттаперчевость моей груди. Чтобы отвлечься, начинаю думать о разных грустных вещах: об ужасной смерти незадачливого Людовика XVI, о поражении сборной Франции по футболу, о картинах Габриэля Делаки (недоступных моему пониманию) и т. п., но это мало помогает. Человеческая природа не в силах противиться воздуху, напоенному вожделением, сладострастием. Всюду слышатся томные вздохи. Мой “стержень” дрожит от нетерпения, на него могут свободно сесть несколько местных попугайчиков.
Поэтому я не даю Аглае возможности напасть на меня, мои руки сами переходят в атаку. Ну, положим, я не новичок в этом деле, так что все делаю по правилам. Ей это, видимо, нравится, потому что вскоре ее вздохи переходят в вопли.
А кругом все стонет от страсти. Над нашими головами, включившись в общее веселье, трепыхаются в пальмовых кронах пичуги. Завораживающая укулеле продолжает вливать огонь в нашу разгоряченную кровь. Это невообразимо! Как хороша природа! Как она добра вдали от цивилизации, связывающей нас по рукам и ногам! Вновь вернуться в ад условных приличий? Нет, эта дамочка с потрясающими грудями будет против.
Извиваясь на песке, Аглая срывает с себя легкую накидку. Славная девочка, она, видимо, хочет и мне доставить удовольствие, потому что беспрерывно тискает мои груди, пытается залезть мне под юбку. Я, как лев, отражаю ее поползновения и сам перехожу в атаку на ее прекрасное тело. Ах, как упоительны ее бедра, как ароматны и упруги ее нежные груди с бледно-розовыми сосками, которые я не выпускаю изо рта, как тонка ее гибкая талия, которую я боюсь трогать, ибо могу обхватить ее ладонями. И когда она снова начинает дрожать в приступе сладострастия, я, уже не думая о последствиях, поднимаю юбку и вытаскиваю своего “озорника”.
А черная девочка продолжает петь свои мелодии любви, все громче и громче призывает к слиянию.
И когда Аглая в муке желания запрокидывает голову, я рывком раздвигаю ее колени и пускаю в ход “шалунишку”. Правда, тут выходит небольшая заминка. На партнерше оказываются одетыми трусики телесного цвета, плотно прилегающие к ее ягодицам, которые я в горячке не сразу замечаю, и поэтому несколько раз “вхолостую” прохожусь своим “инструментом” по ее выпуклому животу. Но тут она быстро приходит мне на помощь и, не говоря ни слова, стягивает трусики. Я едва успеваю отклониться от ее руки, которая определенно намеревается ухватить “проказника”.
Крепко схватив ее за руки, я опять наваливаюсь на нее и повторно осуществляю погружение в ее изумительную “лагуну”. На этот раз — удачно. Ах, как она начинает стонать, когда “драчун” мой до упора входит в ее напрягшееся тело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Все это рассказывается с неподдельным экстазом. Я делаю вид, что не знаю, куда деваться от смущения, а Берю сидит в своей тарелке.
— Если бы вы пережили такие моменты, девочки, вы не поехали бы на этот дурацкий остров и не стали бы есть их стряпню даже под майонезом.
Я отрываю его от сладких воспоминаний:
— А часто вам приходится летать из Порта Жюль на остров Фумиза?
— Как когда. Когда прибыли эти курицы, я несколько раз летал туда снова.
— Ах, вот как?
— Да, привез туда двух женщин.
— Двух! — не могу не воскликнуть я.
— Да. Одна из них — недурненькая шатенка с лицом в веснушках. Я почему-то люблю веснушки, они меня возбуждают. Впрочем, меня многое возбуждает. Может быть, из-за вибрации самолета?
— Может быть, — легкомысленно соглашается с ним Берю. — Ваша балалайка трясется будь здоров, будто между ног засунули вибратор.
К счастью, его последние слова заглушает шум самолета. Мы идем на посадку, и гул моторов усиливается.
Когда летишь на самолете, который совершает посадку на морскую поверхность, создается впечатление, будто погружаешься в пучину вод, как “Вечерняя Звезда” Мюссэ. Волны шипят, как гейзеры, взлетая выше винтов. Кажется, что мы тонем, невольно охватывает беспокойство. Но, когда воды опадают, над морем вновь сияет солнце, и перед нами открывается бескрайний горизонт.
Ладно, наконец-то все успокаивается. Морская птица перестает ворчать и трепыхаться, превращаясь в большую желтую утку, покачивающуюся на волнах.
Я вижу длинный деревянный причал, к которому направляется наш аппарат. Вылезать из самолета неудобно, мешают проклятые юбки. Берю спотыкается и едва не ныряет, но авиатор и я успеваем подхватить его, каждый со своей стороны. Он так громко начинает сквернословить, что это скорее бы подошло пьяному грузчику, а не баронессе.
Когда мы оказываемся на земле, пилот глубокомысленно и резко заявляет:
— Если все дамы высшего общества выражаются таким образом, я предпочту иметь дело только с кухарками!
Что такое рай?
Это не то, что мы учили по священному писанию. Скорее, раем можно представить этот остров, хотя здесь и нет Господа Бога, который бы встретил нас.
Достаточно посмотреть на белый пляж, на море, гораздо более синее, чем небо, на кокосовые пальмы, в кронах которых суетятся такие птицы, каких не увидишь даже в зоологическом саду! Воздух напоен чем-то ароматным и душистым. Песок усеян блестящими раковинами. Становится понятным, что жизнь здесь простая, ясная и бесценная своим покоем и тишиной. Мы должны познать это на деле.
Два наших чемоданчика уже выгружены из самолета на берег.
Гидросамолет дает задний ход, разворачивается и плывет в открытое море среди изумительных валов пенящейся воды. Мы остаемся одни со своим багажом. Наши юбки развеваются на опьяняюще душистом ветру, как флаги на мачтах.
Нереальная мирная тишина впечатляет, запахи буквально кружат голову.
— Что? Разве не здорово? — спрашивает меня Берю.
— Конечно, здорово. А дальше что? Мы подхватываем свой багаж и по деревянному настилу добираемся от причала до самой кокосовой рощи.
— Но где же паши сестры? — посмеивается Берю. — Нельзя сказать, что остров сильно населен. Робинзон да Пятница, но и тех что-то не видно.
В это мгновение, словно в ответ на его слова, раздается длинный мелодичный вопль со стороны рощи:
— Ха-у-у-у!
Песня островов.
Мы пытаемся откликнуться голосом евнухов:
— Ха-у-у-у!
А затем мы видим, как навстречу нам идет существо, пол которого определить весьма трудно, и которое никому нельзя рекомендовать на то время, когда жена уезжает отдохнуть и надо присмотреть за детьми.
Это брюнетка с длинными распущенными волосами, одетая в подобие шкуры пантеры. Она до такой степени загорела, что кажется туземкой. Она бежит нам навстречу и хохочет, обнажив белые зубы.
— Привет, привет, дорогие сестры! — щебечет нежное создание.
Ее шкура развевается, и мы убеждаемся, что она вовсе не бесполая, как показалось нам вначале. От нее приятно пахнет тропическими цветами, нежной кожей и вольной жизнью на свежем воздухе.
Она прижимается к нашим гуттаперчевым грудям и пылко целует нас, опьяняя свободой, радостью жизни, весной.
Берю выбит из колеи, не знает, как держаться. Его выводит из строя любое прикосновение женщины, а тут — поцелуй, близость тела лесной богини, такого теплого, гладкого, аппетитного. Ему придется держать себя в узде и быть готовым не поддаться таким искушениям. Черт, надо было заковать его в предохранительный панцирь!
Женщина продолжает:
— Меня зовут Антига. Мне поручено заниматься вопросами благоустройства дорогих сестер. У вас есть боны на пребывание здесь?
Я начинаю рыться в своей сумочке с неловкостью пожарника, который пытается чинить свои часы во время пожара тридцатиэтажного дома. Все преимущества переодевания налицо!
— Вот купоны.
Ока благодарит и листает пеструю пачку листков.
— Вы Аделина?
— Да, моя цыпка.
— А вы Жозефа?
— Точно.
— Как путешествие?
— Это было так утомительно.
— Ну, здесь вы все забудете. Волшебный уголок. Второго такого, пожалуй, и нет.
— Я в этом убеждена.
— Вас поселить вместе?
— Да, желательно.
— Я поселю вас с Юдифь и Аглаей, наши хижины рассчитаны на четверых.
Разговаривая, мы углубляемся в рощу. Чудесная свежесть охватывает нас. Пальмы и кокосовые деревья венком охватывают небольшой холм округлой формы.
Взойдя на него, мы невольно вскрикиваем от изумления и едва не захлебываемся от восторга. Рай, который нам почудился возле причала оказался только чистилищем — истинный, настоящий рай оказался здесь!
Сад Эдема, полный цветов, кущи зеленых растений, журчащие ручьи. Островок на острове, трудно даже представить. Какое-то уникальное место! Нельзя поверить, что это не сон.
В этом обширном небесном саду стоит с полдюжины хижин, усыпанных цветами. Перед каждой — своего рода патио, наполненное проточной водой и усаженное лотосами, а около них — заокеанские дивы, возлежащие в синих и оранжевых креслах. Некоторые предпочитают лежать просто на траве, положа головы на колени своих подруг. Большинство из них молоды и недурны собой. Из недра сада льется сладостная музыка.
Мой Берю подавлен этой картиной, этой необычайной картиной!
— Бог ты мой! Это что-то удивительное, и как было бы обидно, если бы мы не увидели этого!
И тогда он делает то, чего я никогда не ожидал от него. Берю опускается на колени и, сложив руки крестом на груди, будто человек, нашедший землю обетованную, начинает декламировать:
— Господи, Боже мой! Теперь можно и умереть! Больше не для чего жить — я видел всю красоту мира!
Ночь на лысой горе
Все хижины абсолютно одинаковы. Вероятно, одна из них принадлежит самой мадемуазель де Труавиль.
Волшебник Мерлин не смог бы построить лучше. Берю, человек голого инстинкта, говорит только неразборчивыми возгласами и восхищениями, восклицаниями.
Трудно себе представить что-нибудь более пленительное, чем эти легкие постройки из бамбука и стекла. Веранды выходят на море. В каждой хижине имеется лоджия, кухонька, холодильник, набитый шампанским, четыре кровати, расположенные звездой, и шкафчики для одежды. Я пищу об этом для того, чтобы сказать, как здесь удобно и красиво жить.
А как едят! Приготовлением пищи ведает дама из Лиона, у которой в Париже ресторанчик типа забегаловки близ Опера. Это настоящая мечта!
Теперь опишу наших соседок по хижине — Юдифь и Аглаю. Боже мой! И как только такие красавицы могут отойти от мира?! Две девицы в расцвете лет! Настолько красивые, что моментально вызывают желание помочиться под себя, взвыть на луну, как койот, и сделать еще миллион разных глупостей от восторга, который испытываешь, когда видишь, как они облачаются в тончайшие сетчатые ткани, благо их в гардеробе — в изобилии.
Обе они — блондинки, светлее шведок. Не вульгарные, крашенные перекисью, а самые натуральные. Нет ничего легче убедиться в этом, так как они разгуливают в чем на свет появились. Все, что наши глаза жадно созерцают, золотистое и прелестное.
Они встречают нас крайне радушно, не выказав удивления даже по поводу невероятной фигуры баронессы, то есть моего Берюрье. Они помогают нам устроиться и знакомят с обстановкой — показывают, где ванная, где массажная, где гардероб. Они наперебой рассказывают о феерии жизни на острове: солнце, море, подводная охота. Днем они спят под пальмами, на которых щебечут птицы. Им вторит пение молодой певицы-туземки, которую клуб разумно пригласил на остров.
Вечера особенно хороши. Они доставляют настоящее наслаждение и побуждают к совершению безумств. Наши прелестные сожительницы здесь уже третий раз и считают, что самое плохое на острове — это отъезд, прощание с райским уголком. Они уверены, что настанет день, когда они останутся здесь навсегда.
Обе они замужем. У одной муж — крупный шведский банкир, у второй — датчанин — виноторговец. Женщины встретились в Акапулько, познакомились и подружились. Они вместе стали путешествовать по Европе, где и узнали о существовании “Клуба Евы”. Они записались в него, и вот результат! Ах! Если бы все мужчины Старого и Нового Света навсегда провалились ко всем чертям, чтобы не мешать им жить!
Когда мы с Берюрье остаемся вдвоем, он говорит:
— Трудненько будет оставаться в таких условиях бабой, дорогая Жозефа.
Даже наедине мы называем друг друга женскими именами, чтобы не проговориться.
— Кому ты это говоришь… — вздыхаю я.
— А ты сможешь оставаться каменным, когда эти мамзели станут перед тобой раздеваться?
— Безусловно, — уверенно и без колебаний отвечаю я. — Но надо было прихватить с собой побольше брома. Берю подскакивает.
— Брома? Всякое успокоительное — это насилие над природой, мек!
Мы переодеваемся. Аделина накидывает цветастый пеньюар, а я — светлое эпонжевое платье для пляжа. После этого мы выходим знакомиться с сестрами.
Есть что-то монастырское в такой жизни — недаром эти чокнутые зовут друг друга сестрами.
Наши сестры — не новички. Что у них преобладает, так это — некоторая сальность во взгляде. Дух самовлюбленности и жажда наслаждения, доведенная до апофеоза. Они собрались для безудержного сладострастия, лишенного всякой благопристойности. Все говорят, не выбирая выражений и не стесняя себя моралью. Я слышу, как одна из дорогих сестер говорит другой:
— Даниэлла, ты не хочешь пое… со мной? Я только что прочла Роб-Грийе, и вся киплю от возбуждения…
Все так просто, легко, спонтанно.
После пребывания в кругу таких стерв, распущенных до предела, трудно представить себя в кругу воспитанных людей, обсуждающих последнюю пьесу, недавнюю выставку и т. п. Естественность и несдержанность — вот кредо дорогих сестер. Живи, как хочется! И они живут.
Вообще, я не вижу их поодиночке. Они ходят только парами. Так уж создан мир. Очутившись на отличном острове, в современном комфорте, но без естественной связи с мужским полом, под влиянием разнузданных страстей они начинают искать радости в противоестественном спаривании друг с другом.
Мне надо постараться найти Валерию. Она не принадлежит к красоткам, но в ней есть особое обаяние, полное печали и невысказанной грусти.
Ага, с ней какая-то девица. Довольно молодая и, пожалуй, глуповатая. Держит ее за руку. Похоже, она растерялась среди этих особ, вырвавшихся из семейных упряжек. Видимо, это потаскушка, которая никак не разберется, что с ней стряслось. В дело и без дела лепечет:
“Да, Вава… Хорошо, Вава…” — и жмется к боку своей подружки. Любопытно, но у меня создается впечатление, что мадам Бордо не увлечена жизнью на острове.
Я не заговариваю с ней первым, не хочу вызывать подозрения, тем более, что мы, буквально по пятам за ними, приехали на этот остров.
Вечер начинается феерично. Солнце — огромное, пурпурно-рыжее — садится в океан. Небо испещрено облаками, окрашенными, как все окружающее, в кроваво-красные тона. Как и утверждали наши соседки по хижине, воздух становится похожим на пенящееся шампанской Он побуждает действовать, вызывает страсть, томление, жажду прижаться к нежному телу, познать неизведанное.
Час страсти! Чтобы сделать его более прекрасным, появляется темнокожая девочка и начинает играть на укулеле. Она — сама природа, ни капли наигранного или искусственного.
Достопочтенные сестры окружают ее. Все они возбуждены — такова сила летнего вечера, вызывающего желания, вздохи, всю гамму чувств Золушки в хрустальных башмачках, ждущие своих принцев.
— Черт возьми, я тоже пойду развлекусь, — заявляет мне Аделина-Берю.
Он выбирает Юдифь. Она уже собралась слушать романс Суссекса в исполнении Аглаи, но тотчас же отправляется за Берюрье, который начинает услаждать ее слух своим коронным репертуаром: “Шелковистая вдовушка”, “Страна смеха” и т. п.
Славненькая Аглая направляется ко мне. Я защищаюсь, как дьявол, но она настойчива. Я не могу ей уступать, так как в подобной игре она в миг обнаружит гуттаперчевость моей груди. Чтобы отвлечься, начинаю думать о разных грустных вещах: об ужасной смерти незадачливого Людовика XVI, о поражении сборной Франции по футболу, о картинах Габриэля Делаки (недоступных моему пониманию) и т. п., но это мало помогает. Человеческая природа не в силах противиться воздуху, напоенному вожделением, сладострастием. Всюду слышатся томные вздохи. Мой “стержень” дрожит от нетерпения, на него могут свободно сесть несколько местных попугайчиков.
Поэтому я не даю Аглае возможности напасть на меня, мои руки сами переходят в атаку. Ну, положим, я не новичок в этом деле, так что все делаю по правилам. Ей это, видимо, нравится, потому что вскоре ее вздохи переходят в вопли.
А кругом все стонет от страсти. Над нашими головами, включившись в общее веселье, трепыхаются в пальмовых кронах пичуги. Завораживающая укулеле продолжает вливать огонь в нашу разгоряченную кровь. Это невообразимо! Как хороша природа! Как она добра вдали от цивилизации, связывающей нас по рукам и ногам! Вновь вернуться в ад условных приличий? Нет, эта дамочка с потрясающими грудями будет против.
Извиваясь на песке, Аглая срывает с себя легкую накидку. Славная девочка, она, видимо, хочет и мне доставить удовольствие, потому что беспрерывно тискает мои груди, пытается залезть мне под юбку. Я, как лев, отражаю ее поползновения и сам перехожу в атаку на ее прекрасное тело. Ах, как упоительны ее бедра, как ароматны и упруги ее нежные груди с бледно-розовыми сосками, которые я не выпускаю изо рта, как тонка ее гибкая талия, которую я боюсь трогать, ибо могу обхватить ее ладонями. И когда она снова начинает дрожать в приступе сладострастия, я, уже не думая о последствиях, поднимаю юбку и вытаскиваю своего “озорника”.
А черная девочка продолжает петь свои мелодии любви, все громче и громче призывает к слиянию.
И когда Аглая в муке желания запрокидывает голову, я рывком раздвигаю ее колени и пускаю в ход “шалунишку”. Правда, тут выходит небольшая заминка. На партнерше оказываются одетыми трусики телесного цвета, плотно прилегающие к ее ягодицам, которые я в горячке не сразу замечаю, и поэтому несколько раз “вхолостую” прохожусь своим “инструментом” по ее выпуклому животу. Но тут она быстро приходит мне на помощь и, не говоря ни слова, стягивает трусики. Я едва успеваю отклониться от ее руки, которая определенно намеревается ухватить “проказника”.
Крепко схватив ее за руки, я опять наваливаюсь на нее и повторно осуществляю погружение в ее изумительную “лагуну”. На этот раз — удачно. Ах, как она начинает стонать, когда “драчун” мой до упора входит в ее напрягшееся тело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14