Измученный этим видением, он решил застраховаться.
— В чью пользу?
— Своей супруги, детей у них нет.
— И ваше общество согласилось на такой полис? Глаза “папаши” вновь начинают метать злобные искры, затем становятся похожими на устриц, поданных на новогодний стол и выброшенных в помойный бак 1-го января.
— Я повторяю вам, что отсутствовал. Мой заместитель счел возможным дать согласие. Бедный заместитель!
— Каковы точные условия этого соглашения?
— Договорились исключить самоубийство — и то ладно. Кроме того, оговорили, что наш клиент в этот день никуда не пойдет и не будет заниматься ни чем таким, что может привести к катастрофе.
— Я предполагаю, господин Ляфонь, что вы пришли ко мне с предложением взять на себя охрану вашего клиента в этот день?
— Да, разумеется.
— В таком случае, расскажите мне о нем. Он — постоянный клиент вашего общества?
— Да, он застрахован уже с десяток лет. У него несколько обычных полисов на страхование дома, машин, на случай пожара, ограбления и порчи от воды”
— А жизнь?
— Нет, жизнь не застрахована, хотя наши агенты предлагали ему неоднократно.
— Он богат?
— Без сомнения, если учесть стоимость его недвижимого имущества: несколько автомобилей, драгоценности жены, ее меха…
Я беру блокнот, на котором изображена обнажившаяся красавица-англичанка, а в верхнем левом углу значится название моей фирмы.
— Его имя, фамилия, адрес, род занятия. Будьте любезны.
Алексис Ляфонь вздыхает. Он поднимает свои перчатки, расправляет их, потом скрещивает ноги и опять укладывает перчатки на правое колено.
— Поверьте, у меня нет привычки прибегать к такого рода услугам, господин Сан-Антонио. У нас тайна страхования священна, однако, странные обстоятельства…
Я останавливаю его:
— Не извиняйтесь, господин Ляфонь. Я лично не считаю, что вы порочите себя своим решением. Это диктуется самой обычной предосторожностью, и, думаю, сам застрахованный должен быть этим доволен.
Он пытается улыбнуться.
— Вы так думаете?
— Да. Либо ваш клиент искренен, либо нет. Если нет, то это негодяй, и вам нечего его щадить. В противном случае, если он искренен, то он действительно опасается за свою жизнь из-за этого дурацкого сна, а значит, чем больше вы будете его оберегать, тем больше он будет благодарен вам.
— Так вы полагаете, что его следует предупредить?
— Безо всякого сомнения. Я возьму это на себя, у меня будет предлог познакомиться с ним. Думаю, в душе он будет рад такому вмешательству, а если это касается какой-то угрозы, то тем более.
Искренность, с какой я говорю, кажется, успокаивает моего собеседника. Его желчь успокаивается, глаза перестают бегать, лицо успокаивается.
— Поступайте, как считаете нужным. Я даю вам карт-бланш.
Он становится просто бархатным. Я боюсь, что он захочет меня обнять. Нет ничего более неприятного, чем клиенты, которые, идя к врачу, заранее ставят себе диагноз до того, как объяснить доктору, что у них болит.
— Превосходно! Дайте мне его координаты.
Самое эффектное он приберег к концу.
— Кристиан Бордо, — изрекает он.
Я подскакиваю.
— Актер?
— Он самый.
Я ошарашен. Кристиан Бордо — один из властелинов экрана, одна из самых ярких звезд после Алена Делона и Бельмондо.
Все мои сомнения быстро рассеиваются. Артисты крайне мнительны и суеверны. Они любят позу, театральность. Застраховать себя на миллиард на один день — это в духе капризной кинозвезды, которая упивается выдуманной легендой. Вот в чем задача и успех! Паразиты!
Я записываю адрес: вилла “Монморанси”. Частный телефон (секретная линия, известная не более, чем тысяче почитателей).
— Мне кажется, я где-то читал, что Бордо ставит сейчас какой-то фильм? На второе, июня не предусмотрены съемки какой-нибудь опасной сцены?
— Нет, абсолютно нет. Мы справлялись. Сюжет интимный, несколько вольный, и опасен только для морали.
Он смеется. Его зубы напоминают клавиши аккордеона, только клавиши — белые и без пломб.
Возвращение к интимным делам
Инес заявляет мне, что она устала, при этом дыхание ее становится прерывистым. Она начинает выкрикивать какую-то бессвязную чушь, но довольно громко и властно.
У нее очень выразительная мимика, и сейчас лицо Инес скорчилось в гримасе наслаждения. Я чувствую, что она вот-вот погрузится в сладостную нирвану, но, черт возьми, в этот момент звонит телефон.
Он трезвонит, будто на альпийских пастбищах зазвонили все швейцарские колокольчики вместе взятые. Это — настоящий набат. Моя дама мгновенно остывает и становится вялой, как листья в сентябре. На мою долю остается только привести себя в порядок.
Очаровательная негодяйка испускает душераздирающий стон и садится.
— Боже мой! — шепчет она и добавляет грязное ругательство, хотя подобные выражения не в ее вкусе.
Она любит говорить образно, используя все тонкости в грамматике литературной речи. Такому изысканному языку она выучилась отнюдь не на панели и не в тамбурах пригородных поездов.
Она спускает ноги с кровати и великолепным жестом патрицианки берет трубку телефона.
— Слушаю!
Насколько я могу понять, разговор ведется с каким-то Роланом, который находится в баре на Монмартре и просит разрешения закончить ночь с Инес. Он объясняет, что у него безумный сплин и много денег. Она отвечает ему, что сплину помогает сельтерская вода, а стремление провести приятную ночь с использованием его мужских способностей следует отложить до следующего раза, так как она не одна, а со “стоящим” мужчиной. Тот обзывает ее “шлюхой” и кое-чем похуже. Она злобно бросает трубку.
— Может быть, не следовало отклонять его предложение? — говорю я.
— Почему?
— Потому что я, честно говоря, выложил вам все лучшее, чем обладаю, и на ближайшее время мало на что способен.
Она смотрит на то место моего тела, по которому проверяют искренность мужчины. Перед печальным я красноречивым зрелищем она погружается в раздумье.
— Откуда у вас такая слабость, мой дорогой?
— Чисто профессиональные заботы.
— О, черт! Вы не могли их оставить за порогом, чтобы погрузиться в них завтра утром?
— Мужчины не способны отмахиваться от своих дел, даже если они мешают радоваться жизни, моя нежная Инес. Если бы вы знали, сколько совокуплений прерывается из-за неотложных дел!
Тут снова начинает верещать телефон. Ролан опять настаивает на том, что должен отведать сладость любви на ложе моей прекрасной подруги. Он хочет прийти, во что бы то ни стало. Говорит, что находится во всеоружии. Чтобы она не думала, что он хвастается, Ролан выдвигает веский аргумент в пользу своей работоспособности — стучит по микрофону трубки своим “початком”. Этот кобель клянется, что выполнит все, что она потребует, и тем способом, который выберет она. Он так громко орет, что я слышу весь разговор. Нужда в Инес доводит его до исступления, он излагает обширную программу предстоящих забав, которые ждут роскошное тело Инес. У, прохвост!
Как опытный шулер, я делаю своей милой знак “соглашайся”. Такую кандидатуру глупо упускать. Даже если он переоценивает свои возможности и может осуществить лишь десятую долю обещанного, то и тогда ему можно вручать медаль за проявленное мужество.
Инес, которую удерживает деликатность, наконец, уступает моим заверениям.
— Ты считаешь это реальным? — спрашивает она меня.
Я киваю головой.
Ролан в восторге. Он обещает блаженство до утра, говорит, что экономя время, разденется еще в лифте. Он просит не запирать дверь и заранее наполнить ванну. Моясь, он будет петь для нее, он обещает, что она получит абсолютное удовлетворение, как и сам, естественно. Пусть она его ждет.
Наконец, он вешает трубку, прокричав несколько восторженных слов в адрес Инес.
Я быстро собираюсь, в душе злобно и подло радуясь, что меня спас сгорающий от желания Ролан. Я не моту больше смотреть на красотку Инес. Я должен заняться делом, которое ждет меня, потому что уже наступило первое июня, и вечером я отправлюсь на дежурство — охранять драгоценную жизнь Кристиана Бордо.
Полет голубки
Ночная прохлада, как и ощущение свободы, помогает мне взбодриться. По этим признакам я сужу о том, насколько не способен к семейной жизни. Постоянная необходимость угождать и ухаживать, посвящать жене все свободное время, кажется мне чем-то немыслимым, даже аморальным.
Мне нравится быть киплинговской кошкой, которая гуляла сама по себе, и все дороги для нее были открыты.
Я выхожу из квартиры Инес и иду по пустынной улице, асфальт мерцает в слабом лунном свете, воспетом художниками-сюрреалистами.
В заведениях полно посетителей, не успевших съесть все, что там имеется. Такси и личные машины вытянулись в длинный хвост. Темные окна и яркие витрины.
Я решаю дождаться мистера Ролана, чтобы посмотреть на его рожу. Из чистого любопытства.
Каприз? Или мною руководит чувство ревности? Это бы меня удивило. Инес подобна чистокровной кобыле, которая с блеском скачет только подо мной. Я люблю водить ее по злачным местам. Она прекрасно чувствует себя там, привлекая взоры всех господ-потребителей. Это мне очень льстит.
Устав, я сажусь в свою машину и жду прихода ночного гостя. Через несколько минут мои мысли уже далека. Вместо пустынной улицы я вижу роскошный дом Кристиана Бордо. В моей памяти всплывает и все остальное.
Взгляд в прошлое
Дверь мне открывает очаровательная субретка — прехорошенькая блондиночка со вздернутым носиком, в белом платье, белом переднике и белой кружевной наколке. От нее пахнет, как от хорошо вымытой кошечки. И улыбается она, как горничные в фильмах ее патрона. В уголках ее глаз мелькает что-то задорное, отчего возникает желание ущипнуть ее за попку, а потом дать чаевые. Я говорю, что мне назначено свидание, и это — стопроцентная правда. “Папаша” Ляфонь обеспечил мне его, потому что Кристиан Бордо недоступен для простых смертных, как я.
Чем выше слава, тем реже знаменитости показываются людям. Они прячутся по своим домам, скрытым от посторонних. По домам, похожим на сказочные дворцы. Но на сцене их осаждают толпы кричащих и хлопающих бездельников, которые засыпают их цветами и восторженными похвалами, сладкими и липкими, как какао у кюре.
Курочка просит меня следовать за ней и увлекает в анфиладу богато убранных залов. Я не могу оценить окружающую роскошь, ибо любуюсь прелестными ножками своей спутницы.
Она открывает дверь, не постучав, и докладывает:
— Пришел господин из страхового общества!
Затем она отступает в сторону, и я оказываюсь в обществе Кристиана Бордо.
Гостиная уставлена старинной мебелью, которая могла бы украсить любой музей. На стенах висят ценные картины, на полу — ковры, на которых стоят кресла, с которыми всегда трудно расставаться, если посидишь немного в них.
Артист в халате нежно-голубого цвета с темным воротником-шалью. Он небрит. Густые волосы лохмами лежат на плечах. Он курит толстенную сигару, погруженный в одно из кресел вместе с поджатыми ногами.
Он смотрит, как я подхожу, взгляд его выражает такое отвращение, будто я — гнусное пятно на великолепном ковре. Я нахожу его не таким красивым, как на экране. Это — не тот знаменитый Кри-Кри.
Во-первых, он старше. Ему не менее тридцати пяти. Под глазами висят мешки от бессонных ночей и грима. То, что хорошо при свете рампы, производит совсем иное впечатление при личной встрече. Кристиан Бордо уже слегка поблек, устал. Чувствуется, что годы берут свое, разрушают его тело. Без сомнения, его подстерегает инфаркт, и потом — конец всему! Больница, пусть и самая роскошная. А там и последнее шествие-Вес это такое очевидное и простое, как чашка чая. Он — звезда! И хочет оставаться ею в полном блеске, молодым и непобедимым. Но слава, кроме лести и поклонения, сеет зависть и антипатию. К таким людям близко лучше не подходить.
Кристиан Бордо не один в комнате. Рядом с ним сидят еще двое: маленький коротышка, полулысый, с большим наростом или шишкой на лбу. Он похож на придворного шута. Его одежда состоит из тропической куртки с короткими рукавами и черного жилета, запачканного жирными пятнами.
Второй — молодой юнец, который всячески подделывается под педераста — до такой степени все в нем женственно. Со спины — это девица, а спереди — ни то, ни се. Блондинчик в яркой рубашке с пышными рукавами и в ярко-желтых брюках.
Оба во всем подражают патрону, и потому оба не здороваются со мной, не выказывают ни малейшей реакции, а довольствуются тем, что устремляют на мою персону (достойную, по моему мнению, внимания) безразличный взгляд, лишенный всяческой заинтересованности — как кот, который либо переел, либо утром был кастрирован.
— Здравствуйте, господа! — оживленно восклицаю я, стремясь не следовать примеру столь отвратительных личностей.
Кристиан Бордо едва заметно кивает мне головой, что, вероятно, соответствует поклону при дворе короля Людовика XIV.
— Могу ли я поговорить с вами наедине, господин Бордо?
— Мы здесь одни, — отвечает знаменитость голосом шипящей лапши, которую вываливают в дуршлаг.
Человек с шишкой на лбу улыбается мне, считая, что делает это иронично.
Юнец довольствуется миной, словно только что проглотил рвотное.
— Как вам известно, я пришел уточнить насчет второго июня, господин Бордо.
Пососав свою сигару, он злобно сплевывает в мою сторону, но слюна не долетает до меня.
— Я не знаю, о чем здесь можно говорить, — бормочет застрахованная знаменитость.
— Для начала можно было бы выяснить те причины, которые заставили вас опасаться этого дня, — замечаю я и указываю на кресло. — Если это кресло не предназначено для инвалидов войны, то разрешите занять его, господин Бордо.
От удивления он хмурится. Он не ожидал от меня та кой выходки. Обычно все при его виде немеют и заикаются от излишка восхищения. А я обращаюсь с ним, как с обыкновенным человеком.
Так как он молчит, то я бесцеремонно усаживаюсь в глубокое кресло.
— Благодарю, — улыбаюсь я. — Значит, вас мучают кошмары, господин Бордо?
— Кто вы такой, на самом деле? — спрашивает звезда.
Его слова “на самом деле” указывают, что я дезориентировал его. Он прекрасно понял, что я — не служащий страховой компании.
— На самом деле, я — бывший комиссар Сан-Антонио, господин Бордо, я перешел работать в частное агентство. У меня небольшая контора с современной организацией, с новейшей электронной аппаратурой. Имеется даже телевизионная связь. Разрешите закурить, если вас не беспокоит дым? Табак помогает мыслить.
Я зажигаю сигару.
— Почему же вы здесь, у меня? — интересуется Кри-Кри.
— По поручению вашего страхового общества.
— По поручению?
— Да, мне поручено ответственное дело. Если клиент вашей категории страхует на миллиард франков свою жизнь всего на один день, то мне, естественно, нужно обезопасить вас в этот день от всяческих покушений, если они произойдут.
— Вы будете следить за мной?
— Нет, с вашего позволения, охранять вас. А чтобы мои действия были эффективны, хотелось бы знать причину заключения столь необычного полиса.
— Я уже объяснял это в страховом обществе.
— Сон?
— Вам кажется это глупым?
— Нисколько! Я верю в предчувствия. Но между нами, я полагаю, имеется другая причина. Итак, вы видите во сне первую страницу газеты за второе июня?
В знак согласия он моргает глазами.
— О какой газете идет речь?
— Что за вопрос?!
— Очень важный, господин Бордо. Если вы различаете дату, то должны прочитать и название газеты, которое напечатано крупными буквами.
— “Франс-Суар”.
Он говорит это ворчливым тоном. Я действую ему на нервы, и он хочет это мне показать.
Начинает говорить человек с шишкой. Голос у него тонкий, как у карлика.
— Спрашивается, с чем связано название газеты, если речь идет о сне?
Я ему возражаю:
— Да, но этот сон связан с ответственным денежным соглашением, которое совсем не похоже на сон.
Он сразу успокаивается и замолкает.
— Сколько раз вы видели этот сон? — спрашиваю я актера.
— Раз десять, не меньше.
— И всегда одно и то же?
— Да, как кадры из фильма.
— До такой степени, что стал на вас действовать?
— Да, именно так.
— И вы серьезно боитесь этого дня?
— Да, умираю от страха.
— Каковы ваши планы на этот день?
— Как можно дольше буду находиться здесь, а потом отправлюсь в небольшую прогулку на машине. В большом “роллс-фантом”. Меня будут сопровождать друзья.
— Зачем вы заключили такой договор? Пепел с сигары падает на полу его халата.
— Я сказал себе, что если этот сон сбудется, то пусть хоть кому-то послужит…
— Миллиард — это сумма!
— Вы полагаете, я ее не стою?
Я пожимаю плечами.
— Наследовать будет госпожа Бордо?
— Да, она — моя законная супруга.
— А вы вообще подвержены кошмарным снам?
— Абсолютно нет. Вот почему он так на меня подействовал.
— Вы не будете протестовать, если я проведу этот день в вашем доме со своими людьми?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
— В чью пользу?
— Своей супруги, детей у них нет.
— И ваше общество согласилось на такой полис? Глаза “папаши” вновь начинают метать злобные искры, затем становятся похожими на устриц, поданных на новогодний стол и выброшенных в помойный бак 1-го января.
— Я повторяю вам, что отсутствовал. Мой заместитель счел возможным дать согласие. Бедный заместитель!
— Каковы точные условия этого соглашения?
— Договорились исключить самоубийство — и то ладно. Кроме того, оговорили, что наш клиент в этот день никуда не пойдет и не будет заниматься ни чем таким, что может привести к катастрофе.
— Я предполагаю, господин Ляфонь, что вы пришли ко мне с предложением взять на себя охрану вашего клиента в этот день?
— Да, разумеется.
— В таком случае, расскажите мне о нем. Он — постоянный клиент вашего общества?
— Да, он застрахован уже с десяток лет. У него несколько обычных полисов на страхование дома, машин, на случай пожара, ограбления и порчи от воды”
— А жизнь?
— Нет, жизнь не застрахована, хотя наши агенты предлагали ему неоднократно.
— Он богат?
— Без сомнения, если учесть стоимость его недвижимого имущества: несколько автомобилей, драгоценности жены, ее меха…
Я беру блокнот, на котором изображена обнажившаяся красавица-англичанка, а в верхнем левом углу значится название моей фирмы.
— Его имя, фамилия, адрес, род занятия. Будьте любезны.
Алексис Ляфонь вздыхает. Он поднимает свои перчатки, расправляет их, потом скрещивает ноги и опять укладывает перчатки на правое колено.
— Поверьте, у меня нет привычки прибегать к такого рода услугам, господин Сан-Антонио. У нас тайна страхования священна, однако, странные обстоятельства…
Я останавливаю его:
— Не извиняйтесь, господин Ляфонь. Я лично не считаю, что вы порочите себя своим решением. Это диктуется самой обычной предосторожностью, и, думаю, сам застрахованный должен быть этим доволен.
Он пытается улыбнуться.
— Вы так думаете?
— Да. Либо ваш клиент искренен, либо нет. Если нет, то это негодяй, и вам нечего его щадить. В противном случае, если он искренен, то он действительно опасается за свою жизнь из-за этого дурацкого сна, а значит, чем больше вы будете его оберегать, тем больше он будет благодарен вам.
— Так вы полагаете, что его следует предупредить?
— Безо всякого сомнения. Я возьму это на себя, у меня будет предлог познакомиться с ним. Думаю, в душе он будет рад такому вмешательству, а если это касается какой-то угрозы, то тем более.
Искренность, с какой я говорю, кажется, успокаивает моего собеседника. Его желчь успокаивается, глаза перестают бегать, лицо успокаивается.
— Поступайте, как считаете нужным. Я даю вам карт-бланш.
Он становится просто бархатным. Я боюсь, что он захочет меня обнять. Нет ничего более неприятного, чем клиенты, которые, идя к врачу, заранее ставят себе диагноз до того, как объяснить доктору, что у них болит.
— Превосходно! Дайте мне его координаты.
Самое эффектное он приберег к концу.
— Кристиан Бордо, — изрекает он.
Я подскакиваю.
— Актер?
— Он самый.
Я ошарашен. Кристиан Бордо — один из властелинов экрана, одна из самых ярких звезд после Алена Делона и Бельмондо.
Все мои сомнения быстро рассеиваются. Артисты крайне мнительны и суеверны. Они любят позу, театральность. Застраховать себя на миллиард на один день — это в духе капризной кинозвезды, которая упивается выдуманной легендой. Вот в чем задача и успех! Паразиты!
Я записываю адрес: вилла “Монморанси”. Частный телефон (секретная линия, известная не более, чем тысяче почитателей).
— Мне кажется, я где-то читал, что Бордо ставит сейчас какой-то фильм? На второе, июня не предусмотрены съемки какой-нибудь опасной сцены?
— Нет, абсолютно нет. Мы справлялись. Сюжет интимный, несколько вольный, и опасен только для морали.
Он смеется. Его зубы напоминают клавиши аккордеона, только клавиши — белые и без пломб.
Возвращение к интимным делам
Инес заявляет мне, что она устала, при этом дыхание ее становится прерывистым. Она начинает выкрикивать какую-то бессвязную чушь, но довольно громко и властно.
У нее очень выразительная мимика, и сейчас лицо Инес скорчилось в гримасе наслаждения. Я чувствую, что она вот-вот погрузится в сладостную нирвану, но, черт возьми, в этот момент звонит телефон.
Он трезвонит, будто на альпийских пастбищах зазвонили все швейцарские колокольчики вместе взятые. Это — настоящий набат. Моя дама мгновенно остывает и становится вялой, как листья в сентябре. На мою долю остается только привести себя в порядок.
Очаровательная негодяйка испускает душераздирающий стон и садится.
— Боже мой! — шепчет она и добавляет грязное ругательство, хотя подобные выражения не в ее вкусе.
Она любит говорить образно, используя все тонкости в грамматике литературной речи. Такому изысканному языку она выучилась отнюдь не на панели и не в тамбурах пригородных поездов.
Она спускает ноги с кровати и великолепным жестом патрицианки берет трубку телефона.
— Слушаю!
Насколько я могу понять, разговор ведется с каким-то Роланом, который находится в баре на Монмартре и просит разрешения закончить ночь с Инес. Он объясняет, что у него безумный сплин и много денег. Она отвечает ему, что сплину помогает сельтерская вода, а стремление провести приятную ночь с использованием его мужских способностей следует отложить до следующего раза, так как она не одна, а со “стоящим” мужчиной. Тот обзывает ее “шлюхой” и кое-чем похуже. Она злобно бросает трубку.
— Может быть, не следовало отклонять его предложение? — говорю я.
— Почему?
— Потому что я, честно говоря, выложил вам все лучшее, чем обладаю, и на ближайшее время мало на что способен.
Она смотрит на то место моего тела, по которому проверяют искренность мужчины. Перед печальным я красноречивым зрелищем она погружается в раздумье.
— Откуда у вас такая слабость, мой дорогой?
— Чисто профессиональные заботы.
— О, черт! Вы не могли их оставить за порогом, чтобы погрузиться в них завтра утром?
— Мужчины не способны отмахиваться от своих дел, даже если они мешают радоваться жизни, моя нежная Инес. Если бы вы знали, сколько совокуплений прерывается из-за неотложных дел!
Тут снова начинает верещать телефон. Ролан опять настаивает на том, что должен отведать сладость любви на ложе моей прекрасной подруги. Он хочет прийти, во что бы то ни стало. Говорит, что находится во всеоружии. Чтобы она не думала, что он хвастается, Ролан выдвигает веский аргумент в пользу своей работоспособности — стучит по микрофону трубки своим “початком”. Этот кобель клянется, что выполнит все, что она потребует, и тем способом, который выберет она. Он так громко орет, что я слышу весь разговор. Нужда в Инес доводит его до исступления, он излагает обширную программу предстоящих забав, которые ждут роскошное тело Инес. У, прохвост!
Как опытный шулер, я делаю своей милой знак “соглашайся”. Такую кандидатуру глупо упускать. Даже если он переоценивает свои возможности и может осуществить лишь десятую долю обещанного, то и тогда ему можно вручать медаль за проявленное мужество.
Инес, которую удерживает деликатность, наконец, уступает моим заверениям.
— Ты считаешь это реальным? — спрашивает она меня.
Я киваю головой.
Ролан в восторге. Он обещает блаженство до утра, говорит, что экономя время, разденется еще в лифте. Он просит не запирать дверь и заранее наполнить ванну. Моясь, он будет петь для нее, он обещает, что она получит абсолютное удовлетворение, как и сам, естественно. Пусть она его ждет.
Наконец, он вешает трубку, прокричав несколько восторженных слов в адрес Инес.
Я быстро собираюсь, в душе злобно и подло радуясь, что меня спас сгорающий от желания Ролан. Я не моту больше смотреть на красотку Инес. Я должен заняться делом, которое ждет меня, потому что уже наступило первое июня, и вечером я отправлюсь на дежурство — охранять драгоценную жизнь Кристиана Бордо.
Полет голубки
Ночная прохлада, как и ощущение свободы, помогает мне взбодриться. По этим признакам я сужу о том, насколько не способен к семейной жизни. Постоянная необходимость угождать и ухаживать, посвящать жене все свободное время, кажется мне чем-то немыслимым, даже аморальным.
Мне нравится быть киплинговской кошкой, которая гуляла сама по себе, и все дороги для нее были открыты.
Я выхожу из квартиры Инес и иду по пустынной улице, асфальт мерцает в слабом лунном свете, воспетом художниками-сюрреалистами.
В заведениях полно посетителей, не успевших съесть все, что там имеется. Такси и личные машины вытянулись в длинный хвост. Темные окна и яркие витрины.
Я решаю дождаться мистера Ролана, чтобы посмотреть на его рожу. Из чистого любопытства.
Каприз? Или мною руководит чувство ревности? Это бы меня удивило. Инес подобна чистокровной кобыле, которая с блеском скачет только подо мной. Я люблю водить ее по злачным местам. Она прекрасно чувствует себя там, привлекая взоры всех господ-потребителей. Это мне очень льстит.
Устав, я сажусь в свою машину и жду прихода ночного гостя. Через несколько минут мои мысли уже далека. Вместо пустынной улицы я вижу роскошный дом Кристиана Бордо. В моей памяти всплывает и все остальное.
Взгляд в прошлое
Дверь мне открывает очаровательная субретка — прехорошенькая блондиночка со вздернутым носиком, в белом платье, белом переднике и белой кружевной наколке. От нее пахнет, как от хорошо вымытой кошечки. И улыбается она, как горничные в фильмах ее патрона. В уголках ее глаз мелькает что-то задорное, отчего возникает желание ущипнуть ее за попку, а потом дать чаевые. Я говорю, что мне назначено свидание, и это — стопроцентная правда. “Папаша” Ляфонь обеспечил мне его, потому что Кристиан Бордо недоступен для простых смертных, как я.
Чем выше слава, тем реже знаменитости показываются людям. Они прячутся по своим домам, скрытым от посторонних. По домам, похожим на сказочные дворцы. Но на сцене их осаждают толпы кричащих и хлопающих бездельников, которые засыпают их цветами и восторженными похвалами, сладкими и липкими, как какао у кюре.
Курочка просит меня следовать за ней и увлекает в анфиладу богато убранных залов. Я не могу оценить окружающую роскошь, ибо любуюсь прелестными ножками своей спутницы.
Она открывает дверь, не постучав, и докладывает:
— Пришел господин из страхового общества!
Затем она отступает в сторону, и я оказываюсь в обществе Кристиана Бордо.
Гостиная уставлена старинной мебелью, которая могла бы украсить любой музей. На стенах висят ценные картины, на полу — ковры, на которых стоят кресла, с которыми всегда трудно расставаться, если посидишь немного в них.
Артист в халате нежно-голубого цвета с темным воротником-шалью. Он небрит. Густые волосы лохмами лежат на плечах. Он курит толстенную сигару, погруженный в одно из кресел вместе с поджатыми ногами.
Он смотрит, как я подхожу, взгляд его выражает такое отвращение, будто я — гнусное пятно на великолепном ковре. Я нахожу его не таким красивым, как на экране. Это — не тот знаменитый Кри-Кри.
Во-первых, он старше. Ему не менее тридцати пяти. Под глазами висят мешки от бессонных ночей и грима. То, что хорошо при свете рампы, производит совсем иное впечатление при личной встрече. Кристиан Бордо уже слегка поблек, устал. Чувствуется, что годы берут свое, разрушают его тело. Без сомнения, его подстерегает инфаркт, и потом — конец всему! Больница, пусть и самая роскошная. А там и последнее шествие-Вес это такое очевидное и простое, как чашка чая. Он — звезда! И хочет оставаться ею в полном блеске, молодым и непобедимым. Но слава, кроме лести и поклонения, сеет зависть и антипатию. К таким людям близко лучше не подходить.
Кристиан Бордо не один в комнате. Рядом с ним сидят еще двое: маленький коротышка, полулысый, с большим наростом или шишкой на лбу. Он похож на придворного шута. Его одежда состоит из тропической куртки с короткими рукавами и черного жилета, запачканного жирными пятнами.
Второй — молодой юнец, который всячески подделывается под педераста — до такой степени все в нем женственно. Со спины — это девица, а спереди — ни то, ни се. Блондинчик в яркой рубашке с пышными рукавами и в ярко-желтых брюках.
Оба во всем подражают патрону, и потому оба не здороваются со мной, не выказывают ни малейшей реакции, а довольствуются тем, что устремляют на мою персону (достойную, по моему мнению, внимания) безразличный взгляд, лишенный всяческой заинтересованности — как кот, который либо переел, либо утром был кастрирован.
— Здравствуйте, господа! — оживленно восклицаю я, стремясь не следовать примеру столь отвратительных личностей.
Кристиан Бордо едва заметно кивает мне головой, что, вероятно, соответствует поклону при дворе короля Людовика XIV.
— Могу ли я поговорить с вами наедине, господин Бордо?
— Мы здесь одни, — отвечает знаменитость голосом шипящей лапши, которую вываливают в дуршлаг.
Человек с шишкой на лбу улыбается мне, считая, что делает это иронично.
Юнец довольствуется миной, словно только что проглотил рвотное.
— Как вам известно, я пришел уточнить насчет второго июня, господин Бордо.
Пососав свою сигару, он злобно сплевывает в мою сторону, но слюна не долетает до меня.
— Я не знаю, о чем здесь можно говорить, — бормочет застрахованная знаменитость.
— Для начала можно было бы выяснить те причины, которые заставили вас опасаться этого дня, — замечаю я и указываю на кресло. — Если это кресло не предназначено для инвалидов войны, то разрешите занять его, господин Бордо.
От удивления он хмурится. Он не ожидал от меня та кой выходки. Обычно все при его виде немеют и заикаются от излишка восхищения. А я обращаюсь с ним, как с обыкновенным человеком.
Так как он молчит, то я бесцеремонно усаживаюсь в глубокое кресло.
— Благодарю, — улыбаюсь я. — Значит, вас мучают кошмары, господин Бордо?
— Кто вы такой, на самом деле? — спрашивает звезда.
Его слова “на самом деле” указывают, что я дезориентировал его. Он прекрасно понял, что я — не служащий страховой компании.
— На самом деле, я — бывший комиссар Сан-Антонио, господин Бордо, я перешел работать в частное агентство. У меня небольшая контора с современной организацией, с новейшей электронной аппаратурой. Имеется даже телевизионная связь. Разрешите закурить, если вас не беспокоит дым? Табак помогает мыслить.
Я зажигаю сигару.
— Почему же вы здесь, у меня? — интересуется Кри-Кри.
— По поручению вашего страхового общества.
— По поручению?
— Да, мне поручено ответственное дело. Если клиент вашей категории страхует на миллиард франков свою жизнь всего на один день, то мне, естественно, нужно обезопасить вас в этот день от всяческих покушений, если они произойдут.
— Вы будете следить за мной?
— Нет, с вашего позволения, охранять вас. А чтобы мои действия были эффективны, хотелось бы знать причину заключения столь необычного полиса.
— Я уже объяснял это в страховом обществе.
— Сон?
— Вам кажется это глупым?
— Нисколько! Я верю в предчувствия. Но между нами, я полагаю, имеется другая причина. Итак, вы видите во сне первую страницу газеты за второе июня?
В знак согласия он моргает глазами.
— О какой газете идет речь?
— Что за вопрос?!
— Очень важный, господин Бордо. Если вы различаете дату, то должны прочитать и название газеты, которое напечатано крупными буквами.
— “Франс-Суар”.
Он говорит это ворчливым тоном. Я действую ему на нервы, и он хочет это мне показать.
Начинает говорить человек с шишкой. Голос у него тонкий, как у карлика.
— Спрашивается, с чем связано название газеты, если речь идет о сне?
Я ему возражаю:
— Да, но этот сон связан с ответственным денежным соглашением, которое совсем не похоже на сон.
Он сразу успокаивается и замолкает.
— Сколько раз вы видели этот сон? — спрашиваю я актера.
— Раз десять, не меньше.
— И всегда одно и то же?
— Да, как кадры из фильма.
— До такой степени, что стал на вас действовать?
— Да, именно так.
— И вы серьезно боитесь этого дня?
— Да, умираю от страха.
— Каковы ваши планы на этот день?
— Как можно дольше буду находиться здесь, а потом отправлюсь в небольшую прогулку на машине. В большом “роллс-фантом”. Меня будут сопровождать друзья.
— Зачем вы заключили такой договор? Пепел с сигары падает на полу его халата.
— Я сказал себе, что если этот сон сбудется, то пусть хоть кому-то послужит…
— Миллиард — это сумма!
— Вы полагаете, я ее не стою?
Я пожимаю плечами.
— Наследовать будет госпожа Бордо?
— Да, она — моя законная супруга.
— А вы вообще подвержены кошмарным снам?
— Абсолютно нет. Вот почему он так на меня подействовал.
— Вы не будете протестовать, если я проведу этот день в вашем доме со своими людьми?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14