- Теперь полегче стало, - сказал Федор, умываясь ледяной
водой.
- Где же твои партизаны? - спросила Таня, катая на ладони
пулю.
Федор огляделся по сторонам. Его внимание привлекла зеленая
горная лужайка неподалеку. "Торопиться некуда, - подумал он. -
Отдохну сначала, а потом уже разберусь с этой глупой девчонкой,
никуда она не денется".
- Вон там, - показал он на приглянувшуюся лужайку, - мы
должны встретиться с проводником.
- Может, я здесь подожду, пока мне деньги принесут? -
засомневалась Таня.
- Одной тебе опасно оставаться - могут горцы напасть, они
ведь женщин редко видят, а тут такая красавица...
- А партизаны, Федя?
- Что партизаны?
- Они часто женщин видят?
- Партизаны - другое дело, они почти все с семьями, целый
горный кишлак.
- Тогда пошли. А может, и меня в свой кишлак примете?
- У нас там строгие нравы, так что тебе с работой тяжело
будет.
- А откуда ты знаешь про мою работу? - пристально взглянула
на него Таня.
- Да я как твою кровать увидел, сразу все понял, - нашелся
Федор, - это же не кровать, а сексодром! А ты еще в Москве этим
делом заниматься начала?
- Да, Федя.
- Тебе неприятно, что я спрашиваю?
- Не особо, конечно, приятно, - призналась Таня, - но я уже
давно собралась кому-нибудь рассказать, как это со мной
получилось, да все некому было...
"Некому?!" - чуть было не сказал вслух Федор, но сдержался.
- Но тебе, наверное, неинтересно будет, - заметила она
усмешку на губах Федора.
- Да нет, наоборот! - сделал он серьезное лицо.
- В общем, был у меня парень, которого я любила, Сережей
звали. Я с его другом еще в десятом классе встречалась, через
друга и познакомились. Я в него сразу влюбилась, с первого
взгляда, а он, наверное, почувствовал, сторонился меня - перед
другом неудобно было, тем более, жили в одном дворе, Генку-то,
друга его, я еще с детства знала, а Сережка только потом в
нашем дворе появился, по обмену с матерью приехал. Потом Генка
в армию ушел, а я Сережку по утрам на остановке караулить стала
- мы с ним в одно время на одном трамвае на работу ездили.
Напросилась я как-то в гости к нему, посидели, музыку
послушали, уже время позднее, а я все сижу и думаю: "Не уйду,
пока своего не добьюсь!" А он, чудной такой, мнется, ничего
толком сказать не может, посмотреть на меня боится. Я тогда
вдохнула воздуху в себя побольше и говорю, как во сне: "Сережа,
ты меня любишь?!" Он вдруг, будто безумный, схватил меня,
целует и шепчет: "Я тебя никому не отдам!" А через полгода и он
вслед за Генкой в армию ушел, я три дня ревела, в себя прийти
не могла. Полтора года ни с кем не гуляла, а тут осенью Генка
из армии пришел, звонит и говорит: "Приходи, поговорить надо".
Сережка ему сразу, как у нас произошло, все прямо написал, я и
зашла к нему, как к другу детства... Смотрю: он пьяный сидит.
"Сегодня, - говорит, - моя очередь пришла!" Короче, подрались
мы с ним, но ничего он от меня не получил... И все бы хорошо
было, но меня Сережкина мать засекла, как я из Генкиного
подъезда с подбитым глазом выходила. Я Сереже все, как было,
конечно, написала, но и мамашка его в письме свою версию
изложила. Генка Сережке сам бы все честно рассказал, я уверена,
но он к тому времени, как Сережка домой вернулся, на шабашку
подработать подался. Я Сережку своего спрашиваю: "Ты мне
веришь?" - "Верю, - говорит, - но зачем ты пошла к нему?"
Словом, вижу, есть у него какие-то сомнения. Целый месяц мы с
ним отношения выясняли, и до того мне все эти любовные
передряги надоели, что уже отравиться хотела. И тут встретила
на улице Наташку, свою школьную подругу, она тогда в "Космосе"
промышляла. Чего ты, говорит, голову ломаешь, думаешь, дурочка,
любовь - это когда проблем много? Когда страдания? А мне как
раз чего-нибудь попроще хотелось, чтоб без претензий и ни от
кого не зависеть. В общем, приобщила меня Наташка, так я и
стала проститутствовать. Меня Сережка потом на коленях умолял
это занятие бросить, а я его уже разлюбила, вылечилась...
- А как сюда попала?
- Да Сережка меня подушкой задушил, - вздохнула Таня.
Тем временем они вышли на сочно-зеленый луг. Федор
огляделся по сторонам, и ему показалось это место знакомым. И
точно, он вспомнил, как когда-то очень давно, в другой жизни и
на другой планете, но на таком же лугу, он помогал собирать
нежно-бледные цветы девушке, похожей на Таню: та же тонкая
талия, те же голубые глаза и светлые локоны...
- Что скажешь, Федя? - спросила Таня за его спиной.
- У меня такое чувство, будто я где-то уже слышал эту
историю, - признался Федор.
- А у меня такое чувство, будто я где-то тебя уже видела, -
изменившимся голосом сказала Таня.
Федор обернулся и увидел, что она вытягивает в его сторону
правую руку с зажатым в ладони крошечным золотистым пистолетом.
- Я тебя сразу узнала, когда ты в ручье умылся, только не
могла понять, чего ты хочешь.
- А теперь поняла? - улыбнулся Федор. Ему вдруг захотелось
умереть, насовсем умереть среди красивых гор.
- Теперь поняла.
Не опуская пистолета, Таня подошла вплотную к Федору и
поцеловала его в губы. "Хэппи энд какой-то... как в дешевом
боевике!" - подумал Федор, опускаясь вместе с Таней на траву.
9. Шалашный рай
Федор и Таня поселились в горном лесу. Они жили в пещере,
носили вместо одежды шкуры животных и питались ягодами и рыбой
из озера. Они любили друг друга, но их любовь была не совсем
обычной: в ней не было приступов страсти и периодов охлаждения,
порывов нежности и неоправданных обид... Они любили друг друга
той же любовью, какой любили приютившие их горы, землю, по
которой ходили, и деревья, в тени которых скрывались от
всевидящего ока Белой звезды. Впереди у них была вечность, но
это их не пугало, потому что они вплелись в ткань окружавшего
их мира, и этот мир обещал им тысячелетия счастья.
Они часто мечтали о том, как они дадут начало новому
племени, в котором все люди будут братьями и сестрами,
хранящими в сердцах любовь к своему общему дому - всей
Вселенной... Но они слишком хорошо понимали, что этим мечтам не
дано сбыться, потому что на Том Свете ничто не рождается, а
попадает туда в готовом виде. Однако это не омрачало их
счастья, а лишь делало его не слишком уж бурным. Вечная любовь
и покой... что еще надо человеку?
В их жизни не было ни месяцев, ни недель, ни дней, ни
ночей, ни часов, ни минут - была одна сплошная река времени, по
которой они размеренно плыли вместе со всем окружающим их
миром... Тем не менее, с некоторых пор они стали замечать, что
в их жизнь вторгаются некоторые чуждые вечности временные
измерения: то им вдруг показалось, что они давно не
поднимались на вершину горы, чтобы полюбоваться окрестностями,
то вдруг Таня почему-то решила, что скоро в лесу будет
больше ягод, то вдруг Федор заявил, что Таня долго
готовит обед... К тому же, в пещере стали происходить странные
вещи: ни с того ни с сего загорелся заготовленный для костра
хворост, в дальнем углу время от времени появлялось голубое
свечение, стали пропадать и неожиданно появляться в других
местах разные предметы. Таня сказала, что она слышала про это
явление еще на Земле, оно объясняется вторжением в жизнь
человека существ из другого мира и называется полтергейст; но
от того, что для всех этих странностей нашлось объяснение и
название, не стало легче.
Однажды Таня проснулась в плохом настроении, и Федор сразу
это заметил: до сих пор настроение у них менялось лишь в
зависимости от погоды. Когда Федор спросил ее, в чем дело, она
промолчала, и это насторожило его: никогда они ничего не
скрывали друг от друга. Через некоторое время она сама ему
рассказала, что видела во сне человека с Белой звезды, который
сказал, что Федор должен вернуться на Землю.
Сны для них были такой же реальностью, как и все остальное,
поэтому Федору пришлось серьезно задуматься над сообщенной ему
новостью... Неизвестно, сколько времени он не был на Земле, но,
очевидно, немало; все его друзья и знакомые давно стали
солидными людьми, обзавелись семьями и сделали карьеру, а он
проснется все тем же двадцатитрехлетним инфантилом, но дело
даже и не в этом, а в том, что ему стали непонятны все их
интересы, и произнести, например, слово "карьера" для него так
же трудно, как съесть кусок дерьма, не говоря уже о том, чтобы
эту карьеру делать. Что его ждет на Земле? Неизвестность.
Возвращаться на Землю ему теперь так же страшно, как когда-то
было страшно умереть... Да и зачем? Чтобы через каких-нибудь
30-40 лет повторить пройденный когда-то маршрут?
- Я никуда отсюда не уйду, - сказал Федор. - Ты должен,
Федя, должен вернуться, - неожиданно стала его уговаривать
Таня. - Если бы у меня была такая возможность, то я бы ей
обязательно воспользовалась. Понимаешь, мы здесь как тени!
- Ты действительно хочешь, чтобы я попал обратно на Землю?
- Да. Потому что так лучше будет для тебя, а ко мне ты еще
успеешь вернуться.
- Мы так говорим, как будто твой сон вещий, - попытался
успокоить себя Федор. - Мало ли чего приснится!
Как бы то ни было, Федор стал чувствовать, что силы уходят
из него. Скоро он уже не мог ходить, а только лежал, время от
времени погружаясь в забытье. Таня все время сидела рядом и
держала его за руку. Страха теперь у Федора не было, а была
полная апатия. Он безразлично ждал... Наконец, свет совсем
померк в его глазах. "Я вернусь", - прошептал он и провалился в
душную темноту.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
1. Август 4-го года
До слуха Федора донесся стук. Стук в темноте. Стук-стук.
Сначала стук был очень слабым, будто водяная капля падала из
крана на керамическую поверхность железной раковины, но затем
стал уверенно набирать силу и мало-помалу перешел в удары
кувалды по вгоняемым в шпалы стальным костылям. Внезапно из
темноты прорвался крик: "А я вот тебе баян отсушу!". Федор
тяжело приоткрыл пудовые веки и увидел перед собой играющих в
домино четырех мужиков в линялых голубых пижамах; вокруг стола,
за которым они играли, стояло еще пятеро мужчин в таких же
застиранных до дыр одеждах. Опустив глаза, Федор обнаружил, что
он сам в точно такой же пижаме лежит на железной койке, а из
его рта выползает тонкая резиновая шлангочка темно-оранжевого
цвета. Перебирая двумя руками, он стал вытягивать из себя эту
резиновую змею... Уже на выходе она неприятно прошкрябала своей
плохо скользящей шкурой по его пересохшему небному язычку, и он
сильно закашлялся...
- Смотри-ка, ожил, жмурик! - обернулся один из мужиков, и
все вслед за ним повернули головы к Федору.
- Со счастливым пробуждением вас, дорогой Федор Васильевич!
- раздался радостный голос из-под потолка.
Федор поднял глаза и увидел подвешенный к потолку
телевизор, перед экраном которого был установлен толстый
плексигласовый щит. С экрана смотрел на Федора с улыбкой тот
самый бородатый субъект, который в роковой вечер 13 декабря
1985 года уговорил его добровольно отправиться в Ад.
- Рад приветствовать вас в Раю! - бодро вскричал бородатый.
- За время вашего отсутствия...
- Сиди тихо, сучара! - мужичок, которому "отсушили баян",
запустил этим самым шестерочным дуплем в плексигласовый щит. -
А то я сейчас точно провод перегрызу, ты меня знаешь!
- С вами, Роман Игоревич, мы еще побеседуем, - обиженно
заявил бородач, насупившись и молча выглядывая из ящика
телевизора, как сова из дупла.
- Огурчика хочешь? - спросил старичок в очках.
Федор хотел поблагодарить, но язык присох к небу, и
получилось лишь неопределенное "му". Старичок внимательно
посмотрел на средних размеров огурец, как бы мысленно прощаясь
с ним, откусил половину, и оставшуюся часть протянул Федору.
Федор взял слабой рукой огурец и медленно, чтобы не
промахнуться, поднес его ко рту, разлепил губы и, отправив
угощение в рот, с трудом сжал челюсти.
- Хрумкай, хрумкай! - подбадривали мужики. - Пять лет на
ряженке сидел, небось, жевать разучился.
Федор ничего не понимал. Где он и что с ним происходит,
почему он "сидел на ряженке", да еще целых пять лет? Но тут
добрые мужики пришли ему на помощь: они рассказали, что еще на
заре перестройки он был крупным комсомольским работником,
прикарманивал членские взносы в значительных размерах, а когда
во время очередной вакханалии его "пришли брать", дружки по
комсомольской линии выбросили его из окна, "чтобы не раскололся
и своих не выдал", а потом заявили, что он испугался
ответственности и сам выпрыгнул из окна. Летел он с 13-го
этажа, но ему повезло: попал в сугроб, вот только голову
повредил, задев "башкой за сук", и вследствие этого "впал в
кому".
Федор недоумевал: что за чушь? Бред какой-то... В комсомоле
он состоял, был грех, но никогда не поднимался выше заместителя
комсорга группы по идеологии, а тем более не "прикарманивал"
членских взносов. И тут его осенило: это же ведь всего-навсего
больничная легенда! Хотя, конечно, должна в ней быть какая-то
доля правды... раз уж он здесь оказался. Поразмыслив, Федор
решил, что он каким-то образом выпал из окна своей квартиры на
третьем этаже.
- Ты хоть как звать себя помнишь? - поинтересовался
небритый мужик с перевязанной грязными бинтами шеей.
- Все помню, - сказал Федор. - Вот только как упал и что
потом было... Провал в памяти.
- Кхе-кхе... Я извиняюсь... - послышалось из-под потолка.
- Сиди, урод! - рыжий мужик с обвисшей кожей (очевидно, он
был когда-то в несколько раз толще) замахнулся тапочком на
телевизор.
- Сколько же дней я... проспал? - спросил Федор.
- Дней?! - послышались деликатные смешки.
- Чтобы дни посчитать, молодой человек, калькулятор
потребуется, - сказал очкастый старичок.
- Сказал тоже, Стекляшка, как в лужу пернул, - прохрипел
тот, что с перевязанной шеей. - Где ты возьмешь свой кулька...
куль... тьфу, зараза!
- А тебе только дырки на доминошках считать! - парировал
Стекляшка, судя по всему, бывший интеллигент, поправляя очки,
привязанные к ушам шнурками.
- Какой же сейчас год? - начал что-то соображать Федор.
- А ну, скажи, какой год сейчас! - крикнул рыжий в экран
телевизора.
- Четвертый год Тысячелетнего Рая, - важно заявил
бородатый.
- Да ты от рождества Христова говори! - гневно потряс
костылем один из мужиков.
- Не понимаю, о чем это вы, - пожал плечами бородатый в
телевизоре.
- Тьфу, Антихрист! - плюнул в экран мужик. - Две тысячи
первый год от рождества Спасителя нашего, август месяц сейчас.
- Шестнадцать лет, - пробормотал Федор. - А это кто? -
кивнул он на экран.
- Сам Райский Царь, Всевидящий и Вездесущий...
- Вездессущий и вездесрущий, - прибавил рыжий.
- Враг рода человеческого! - вынес приговор мужик с
костылем.
- Что же вы этого царя не скините? - искренне удивился
Федор.
- Как же ты его скинешь, если он, вишь, в ящике спрятался?!
- затрясся от бессильной злобы тот же мужик. - Мы уже один
телевизор разбили, когда он нам, зануда, совсем осточертел, так
всего через час новый поставили, теперь вот в цвете его поганую
рожу лицезреем... У-у, нехристь! - прокричал он в телевизор.
- Скоро сам все поймешь, - тихо сказал Стекляшка.
В палату вкатился столик на колесиках с погромыхивающими
сверху стаканами, а вслед за ними - круглая бабуля в
грязно-белом халате.
- Ряженка-заряженка! - объявила она. Мужик с перевязанным
горлом опрокинул в рот стакан, поморщился как от
высокоградусного напитка, и шумно занюхал рукавом.
- Ты чего принесла, Петровна?! - грозно просипел он.
- Так ряженка, говорю же, - неуверенно ответила Петровна.
- Я твоей ряженкой всю глотку обжег! - завопил мужик. -
Небось опять сослепу не из той бутылки разлила - первач
чистейший!
Мужики, как по команде, схватились за стаканы.
- Я же говорил вам неоднократно, уважаемая Евдокия
Петровна, самогоноварение - тяжкий грех, - назидательно
произнес Райский Царь. - Алкоголь разрушает нервные клетки...
- Да погоди ты! - перебила его Евдокия Петровна и, взяв
стакан, осторожно отхлебнула из него. - Тьфу, Ирод сиплый,
опять наебал!
Мужики прыснули "ряженкой" и громко заржали.
- Чего регочете, жеребцы! - накинулась на них Петровна. -
Экран вон опять захаркали, а мне лезть под потолок, подтирать
за вами!
Она встала на табурет, смачно плюнула в лицо "царю", вынула
из кармана тряпочку и тщательно протерла экран, прокричав
сверху:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22