- Ничуть не бывало. Ни то, ни другое; таких не бывает по эту сторону Колорадо. Не может этого быть...
- Что ж, капитан! Расспросим их и узнаем. Их только двое... Если что, то мы не отвечаем за последствия.
Пока происходил этот разговор, из ущелья выехали остальные разбойники, которые не меньше удивились при виде незнакомых всадников, по виду - белых людей. Не прошло и шестидесяти секунд, как все они окружили Кленси и Юпитера. Борласс едва верил своим глазам и все протирал их, думая, что это обман зрения. Ведь читал же он газетные статьи, слышал исповедь убийцы, и вдруг перед ним верхом на лошади убитый человек, здравый и невредимый.
- Черт возьми! Что все это значит? - бормотал он про себя.
Товарищи не могли ему ничего ответить: они видели его удивление, но не понимали причины. Перед ними был молодой, красивый человек... джентльмен... верхом на лошади, на которую все смотрели завистливыми глазами, и другой человек на муле - слуга; но ни того, ни другого они никогда раньше не видели.
Придя в себя после первого удивления, Борласс стал мысленно решать загадку и, действительно, решил ее скоро. Он вспомнил следующие слова газетной статьи: "тело убитого не было найдено". Следовательно, Чарльз Кленси не был убит и находится перед ним совершенно живой, верхом на лошади, которую он никогда забыть не мог и не сможет, рубцы на спине слишком живо напоминали о ней. Первая мысль его была показаться Кленси в настоящем своем виде, но, подумав немного, он решил сохранить инкогнито. Он не знал, что Кленси все известно из рассказа Бослея, и думал, что он не узнает его в одежде индейца. Отъехав несколько шагов назад, он шепнул что-то Чисгольму, который тотчас же направился к незнакомцам.
- Ваши ружья! - скомандовал он.
- Почему мы должны отдать наши ружья? - спросил Кленси.
- Мы не желаем никаких перекрестных вопросов, сударь! Здесь не место и не время для этого. Ваши ружья! Скорее, или мы насильно отберем их у вас.
Кленси оглянулся назад. Как он сожалел, что не уехал вовремя... теперь было поздно. Прорваться сквозь окружающее его кольцо не было никакой возможности, да если бы и можно было, то какая от этого польза? Двадцать ружей и пистолетов, готовых каждую минуту пустить ему пулю вдогонку. Поэтому он сказал:
- Что мы вам сделали, что вы хотите обезоружить нас? Вы, по-видимому, индейцы, а говорите на языке белых. Кто бы вы там ни были, мы не хотим ссориться с вами. Зачем мы вам!
- Мы не хотим никаких объяснений... это будет напрасная трата времени, сказал Чисгольм.
- Ваши ружья или, клянусь Богом, мы выбьем вас из седла! Ребята! Хватай их и бери ружья!
Приказание было исполнено моментально. Разбойники набросились на Кленси и Юпитера, связали их по рукам и ногам, но не сняли с седел, а затем отъехали в сторону, ожидая дальнейших приказаний своего предводителя.
XXXVI
Равнина, где все это происходило, занимала в ширину, с востока на запад, пространство в тридцать миль, а в длину - вдвое больше. С одной стороны к ней примыкала долина Сан-Саба, с другой местность, прорезанная реками, впадающими в Колорадо. На одной из них находилась стоянка разбойников, куда они удалялись в исключительных случаях и куда направлялись теперь. Располагаясь здесь лагерем, они главным образом заботились о своей безопасности, а потому дорога туда шла по такому месту, где лошади их не оставляли никаких следов. В одном месте равнины, недалеко от Сан-Саба, находилось пространство без малейшего признака растительности, поверхность которого представляла то, что трапперы называют "cut-rock" ; занимало оно в ширину одну милю, а в длину десять. Место это было самое подходящее для разбойников; они могли выезжать из дому с пустыми руками и возвращаться домой, нагруженные добычей, и никакие преследователи не могли догадаться, откуда они приехали и куда уехали. Путешествие по этой каменистой степи было сопряжено с большой опасностью и могло даже кончиться смертью. В ясную погоду люди, хорошо знакомые с ней, не рисковали сбиться с пути: в длину степи, почти по самой ее середине, тянулся бугристый кряж, а на самой верхушке его росло дерево, видимое на далеком расстоянии как с одной, так и с другой стороны. Кряж состоял из целого ряда невысоких холмов или пригорков; дерево же, росшее на нем, называлось виргинским тополем. Дерево стояло одиноко, а внизу из-под его корней бил родник, который тоненьким ручейком спускался вниз и затем исчезал в песке в нескольких ярдах от того места, где начинался; дерево служило степным разбойникам указателем направления, которого они должны были держаться.
Несколько минут стояли разбойники, не слезая с лошадей и молча всматриваясь в западную сторону горизонта. Солнце только всходило, и его лучи, вырвавшись из-за облаков, покрывающих его, осветили поверхность долины. Теперь разбойники увидели одинокое дерево, стоявшее на верхушке кряжа.
- Благодарение Богу, ребята! - воскликнул Борласс. - Вон наш маяк, едем к нему. Когда мы доберемся туда, я устрою вам маленькое развлечение, при виде которого вы животики надорвете от смеха, и все пуговицы лопнут на ваших кафтанах... если только у вас есть кафтаны.
Кленси был пасмурным и угрюмым, как тигр, пойманный и посаженный в клетку. Прислушиваясь к разговору разбойников, он выходил из себя при мысли, что так позорно позволил захватить себя. Он был уверен, что сразу его не убьют. Он слышал, как кто-то сказал: "хуже смерти". Что же может быть хуже смерти, как не пытка? До сих пор Борласс ничем не выдал своему пленнику, что узнал его, но Кленси понял это с самого начала. С тех пор Борласс все время держался в стороне от него и ехал впереди шайки, тогда как пленники находились в самом центре. Подъехав к дереву, разбойники спешились; лошадей невозможно было провести к роднику, а потому они напились сначала сами, а затем уже напоили лошадей из специально сделанных для этой цели кожаных ведер. Когда люди и лошади напились, Борласс отвел в сторону Чисгольма и стал ему что-то говорить. Кленси ждал пытки, но он и вообразить не мог, какую ужасную придумал ему этот сатана в человеческом образе. Даже Чисгольм, закоренелый преступник, и тот отказался было сначала присутствовать при этом зрелище и пытался отговорить своего вожака от задуманной им пытки. Но Борласс был неумолим. Видя, что его не уговорить, Чисгольм сказал ему:
- Что ж, капитан, если вы так хотите, будь по-вашему. Не делайте только из этого публичного зрелища, предоставьте товарищам поступить сообразно их чувствам; быть может, не всем из них покажется это забавным. Некоторые из них могут потом проболтаться, и это наделает вам немало хлопот. Любопытная и оригинальная выдумка привлечет всеобщее внимание и разнесется по всему Техасу, как огонь по степи. Поверьте моему совету и сообщите только немногим.
Несколько секунд думал Борласс о том, что сказал ему Чисгольм, и наконец ответил:
- Ты, пожалуй, прав, я последую твоему совету. Мы выберем Ваттса, Стокера и Дрисколя... им можно довериться, да и копать землю они умеют хорошо. Остальные могут ехать дальше... Товарищи! - крикнул он вслух. - Я говорил, что готовлю вам одно развлечение, но теперь я раздумал и решил отложить его на какое-то время. Садитесь на лошадей и отправляйтесь дальше, с собой прихватите только этого желтого. Того, другого я оставлю здесь. Чисгольм, Ватте, Стокер и Дрисколь также останутся здесь. Мы скоро догоним вас, не успеете доехать и до реки... Если не успеем, не ждите и ступайте к стоянке. Не забудьте моего распоряжения относительно ящиков, ребята! Фернанд, ты будешь отвечать мне за них.
Метис кивнул головой в знак согласия, а Борласс продолжал:
- На лошадей же, друзья мои, и хватайте негра, а белый джентльмен останется в лучшей, более подходящей для него компании.
Взрыв хохота был ответом на эту грубую выходку. Разбойники мгновенно вскочили на лошадей и, прихватив с собой Джупа, уехали прочь. Когда они скрылись из виду, Борласс обратился к Чисгольму и сказал ему:
- Здесь я не желаю хоронить его... Сюда могут случайно попасть краснокожие и воскресить его из мертвых. Клянусь Богом, он не воскреснет, пока не услышит трубы архангела! Для этого следует поместить его в более укромном месте.
- А можно здесь найти такое место, капитан?
- Разумеется, можно.
- Где же это?
- Любое, которое не будет видно с того места, где родник. Повыше, туда! И он указал рукой на север.
- Верно, капитан! - ответил Чисгольм, который отбросил в сторону все свои сомнения относительно жестокости и думал только о собственной безопасности.
- Ребята, - крикнул он, - тащите сюда нашего пленника! Мы отъедем недалеко отсюда и немного позабавимся там... немного!
Он повернул к северу, и все остальные последовали за ним. На расстоянии одной мили они остановились и по приказанию Борласса бесцеремонно стащили Кленси на землю, еще крепче скрутили ему руки и ноги и положили на землю. Ватте остался подле него, а двое других и Чисгольм последовали за Борлассом, который концом своего копья очертил на земле круг, диаметром в 20 дюймов, и приказал рыть на этом месте глубокую яму. Стокер и Дрисколь поспешили исполнить приказание предводителя и, когда яма была готова, Борласс сказал им:
- Ну, садите теперь нашу елку! Хоть тут елки и не растут, а эта будет расти.
Ни минуты не колеблясь, и даже с некоторым чувством удовольствия, они бросились исполнять дьявольское приказание. Ни один из пяти не выказал отвращения к такому варварскому насилию. Быстро притащили они Кленси и спустили его в яму, ногами вниз, а затем засыпали землею, притоптали ее ногами и оставили голову на поверхности земли таким образом, что подбородок ее находился на один-два дюйма над землею. Все время, пока зарывали Кленси, его собака, привязанная к стремени лошади одного из разбойников, всеми силами старалась вырваться на свободу, как бы надеясь спасти своего хозяина. Но верность бедного животного не вызвала сострадания разбойников, а, напротив, увеличивала их злобу.
Когда все было кончено, Борласс приказал всем удалиться и, подбоченившись, стал прямо против Кленси. Он сверлил злобным взглядом несчастную жертву, мрачным, как у Люцифера. Несколько минут стоял он молча, не спуская глаз с Кленси, затем снял свой головной убор из перьев и сказал ему:
- Узнаешь ты меня, Чарльз Кленси?
Не получая ответа, он продолжал:
- Я готов дать сто долларов тому, кто расскажет мне об одном обстоятельстве, случившемся двенадцать месяцев тому назад. Дело идет о том, что произошло в публичном сквере Нечиточеса, где одного человека привязали к позорному столбу и...
- Выдрали кнутом, как он того заслуживал.
- Ага? - воскликнул Борласс. - Ты помнишь это маленькое дельце? И меня помнишь?
- Прекрасно помню. Можешь избавить себя от дальнейших разглагольствований. Ты - Джим Борласс, самое грубое животное и самый отъявленный негодяй во всем Техасе.
- Будь ты проклят! - крикнул Борласс, подымая копье. - Мне страшно хочется проткнуть тебе голову этим копьем.
- Проткни! - с отчаянием ответил Кленси. Он желал смерти, которая явилась бы для него избавлением от предстоящей ему мучительной агонии.
- Нет-с, мистер! - ответил Борласс, опуская копье. - Ты не умрешь так легко. Ты и приверженцы твои продержали меня два дня на привязи, не предупредив меня о том, что ждет меня дальше. Ну, а я придумал для тебя кое-что другое. Ты будешь стоять здесь до тех пор, пока ястребы не выклюют твоих глаз, а волки не сдерут кожи с твоего черепа... пока черви не источат твоего тела. Как это тебе нравится, Чарльз Кленси?
- В прериях Техаса нет ястреба и волка хуже тебя. Подлая ты собака!
- Ага, ты хочешь рассердить меня! Это тебе не удастся. Я холоден, как лед, а ты, я вижу, горячишься. Перестань... волнение тебе вредно. А, ты, кажется, хочешь, чтобы я плюнул тебе в лицо?.. Что ж, я могу сделать для тебя это одолжение.
Он ступил шаг вперед, наклонился и плюнул.
- Вынь же носовой платок и вытри лицо! - продолжал он. - Какая жалость видеть перед собой такого красивого молодого человека с плевками на лице! Ха... ха... ха!
Четыре сообщника, стоявшие несколько в стороне, громко вторили ему.
- Такой гордый джентльмен и не торопится вытирать плевков, - продолжал Борласс. - Никогда не думал, чтобы ты мог так низко пасть. Оплеван... Ха... ха... ха!
И его дьявольский смех, подхваченный четырьмя сообщниками, снова раскатился по степи. Чудовище продолжало издеваться над своей жертвой до тех пор, пока у него совсем не осталось слюны во рту. Но это было не все... в запасе у него оставался еще один удар... последний, но самый жестокий, самый мучительный.
- Довольно с тебя, - прошипел он на ухо Кленси, - можешь оставаться один и на свободе предаваться своим размышлениям. На прощанье я хочу сказать тебе нечто весьма приятное: "Дик Дерк поймал твою красотку, и в настоящее время она блаженствует в его объятиях".
XXXVII
- О Боже! - воскликнул Чарльз Кленси, обращаясь к Творцу.
Как ни был возмущен Чарльз только что нанесенным оскорблением, еще сильнее он почувствовал весь ужас своего положения, когда мучитель его уехал, и он остался один. Кленси громко простонал и окинул взглядом тот полукруг степи, который открывался перед ним. Ни малейшей надежды на спасение не оставили ему разбойники. Борласс постарался поместить его в таком месте, где ни один путник не мог его заметить. Ни один куст не нарушал ужасного однообразия окружающей его пустыни, и только вдали на горизонте виднелись очертания верхушки одинокого дерева. Он вспомнил Симеона Вудлея, Хейвуда и тех, кто мог преследовать грабителей колонии. Но разбойники приняли все меры предосторожности, чтобы их следы не были обнаружены, а поэтому только какой-нибудь непредвиденный случай мог привести сюда преследователей. Полковник Армстронг, увидя своих дочерей, не будет сейчас преследовать грабителей из-за одного только украденного серебра, а отложит это на некоторое время. Знай Кленси, какая кровавая драма разыгралась в колонии, он, конечно, рассуждал бы иначе. Не зная этого, он думал только о том, что Вудлей и Хейвуд отправятся на поиски за ним, но вряд ли найдут его. Несмотря на это, они, без сомнения, будут продолжать искать его целые дни, недели, месяцы, и со временем найдут, быть может, но что?.. Одну голову... Мучительные размышления эти были прерваны какой-то тенью, скользящей по равнине. Он поднял глаза вверх...
- Ястреб!
Черный силуэт птицы и ее широко распростертых крыльев резко выделялся на лазурной синеве неба, которое теперь очистилось от туч, угрожавших перед этим бурей. Мучительно следил он за полетом птицы и скоро увидел еще одну, и еще, и еще, казалось, весь воздух наполнился ими.
- О Боже! - простонал он снова.
С ужасом он следил за птицами, которые, медленно описывая спиральные круги в воздухе, спускались все ниже, и все больше и больше приближались к нему. Он уже слышал свист их крыльев и хриплый крик... Мало-помалу они настолько уже приблизились к нему, что он мог видеть взъерошившиеся перья на их шее, краснеющую между ними от злобы кожу и кровавые пятна на перьях, - следы какого-нибудь недавнего пиршества. Вот-вот опустятся они к нему на голову и станут клевать его глаза! Но это было еще не все! Он видел, что кроме птиц, готовящихся напасть на него, ему угрожают еще и четвероногие. Издали подкрадывался сначала один волк, затем два, три и, наконец, их собралась целая стая. Менее молчаливые, чем их крылатые конкуренты, они собрались вокруг головы Кленси, вид которой, видимо, поразил их, и подняли громкий, зловещий вой; можно было подумать, глядя на них, что они готовятся не к нападению, а сами потерпели поражение. Кленси часто слышал этот вой и понял его значение: это был ему смертный приговор.
Представьте себе реку, текущую среди берегов, которые состояли из каньонов, возвышающихся на триста футов над уровнем воды. Каньоны эти тянулись в два ряда на расстоянии полутораста футов друг от друга. Суровые, с выдающимися острыми концами камней, изъеденные водой, они походили на разгневанных гигантов с хмурыми лицами, недоверчиво и исподлобья глядящих друг на друга. Местами они почти совсем сходились, затем расходились в стороны в виде эллипса, соединяясь снова, подобно кривой рукоятке кронциркуля. Река между ними то неслась вперед шумным, ревущим потоком, то тихо журчала между лугами, яркая зелень которых представляла резкий контраст с мрачным цветом окаймляющих ее скал. Путник, который желал бы следовать по течению реки, должен был идти или ехать по вершине каньонов, переходящих постепенно в бесплодную сухую равнину. Таких рек встречается множество в Юго-Западном Техасе; та, которую мы только что описали, называлась Койот-Крик и впадала в Колорадо. Она составляла часть западной границы плоскогорья. С той стороны, которая обращена была к Сан-Саба, тянулось пространство в двадцать миль, откуда к ней нельзя было никак пробраться, за исключением одного места, где находилось ущелье, спускавшееся вниз под прямым углом, и вход в которое скрывался густой чащей колючих деревьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25