Для прокормления войска с ним двигались табуны заводных лошадей. Кроме того, каждый воин вел за собою двух выезженных коней, на которых мог перескакивать на ходу. Это многоконное полчище далеко растянулось в степи и производило на постороннего наблюдателя устрашающее впечатление. Казалось, с севера движется неисчислимая рать, а передовые панцирные отряды давали повод судить о ее мощном вооружении.
Палак в сопровождении князей и отборного отряда дружинников выехал навстречу роксоланам и сразу увидел, что войско союзников, при всем его внушительном виде, не столь уж велико. Тасий же показался ему угрюмым и озабоченным. Обменявшись обычными приветствиями, цари поехали рядом. На редких усах и бороде роксолана намерзли ледяные сосульки. От косматого серого жеребца шел пар. Палак с удовлетворением отметил, что сарматский царь в дороге времени не терял понапрасну, спеша к нему на помощь.
– Боги не любят тех, кто нарушает клятвенные обещания, – заявил роксолан, – и вот я, не щадя коней, прибыл к тебе, хотя на востоке моей земли опять скрестились роксоланские и аланские копья и пролилась кровь моих людей.
Вскоре всем стало известно, что равновесие между сарматскими племенами западнее реки Син нарушено. Аланы пришли в движение. Говорили, что поводом к их вооруженному продвижению на запад был уход части агарских родов к Палаку. «Раз агары ушли в Тавриду и покинули свои пастбища на реке Агар, значит аланы займут эти пастбища своими стадами!» Так сказал грозный аланский царь Харадзд, и по его повелению две тысячи кибиток перешли рубеж и вторглись во владения соседей. Роксоланы отступили.
– Это временно, – мрачно толковал Тасий Палаку. – Не мог я начать большой войны, если клятвенно обещал помощь тебе. Вот разобьем вместе Диофанта, разграбим Херсонес, и тогда я вернусь домой, чтобы дать отпор наглым аланам!.. Ты же поможешь мне, брат?
– Это мое желание, брат! Для меня, как и для тебя, клятвенные обещания священны!
– Но нужно спешить! У меня нет времени долго гоняться за понтийцами. Меня мучают нехорошие предчувствия… Скорее в бой!
Страстный роксолан с яростью взмахнул плетью. Серый конь взвился на дыбы, роняя изо рта на снег розовую пену. Всадник умелой рукой осадил его.
– Я же, – подумав, сказал Палак, – убежден, что аланы выступили по прямому совету боспорцев, чтобы помешать тебе помочь мне в борьбе с иноземцами!
И мысленно решил, что пантикапейский царь ответит за это косвенное вмешательство в его дела. Вспомнил Лайонака, заговор рабов и зло усмехнулся.
– Как только разгромим Диофанта и займем Херсонес, так начнем готовить поход на Восток!..
Имея за спиною побежденный Херсонес и громкую победу над первоклассной пехотой Митридата, можно войти в договор и с рабскими повстанцами, не боясь уронить собственное достоинство.
В Неаполе было решено поход не откладывать, а немедленно начать преследование Диофанта, отошедшего к Керкинитиде.
На другой день произошли два неприятных события. Было получено известие о падении Керкинитиды и гибели Лимнака. К половине дня подул южный ветер, пошел влажный снег пополам с дождем, а вечером подморозило. Степь покрылась коркой льда, подобно бескрайнему застывшему озеру.
Поход был начат наутро третьего дня, считая со дня прибытия Тасия в Неаполь.
Сколоты, агары, роксоланы тысячными ратями тронулись по направлению к Керкинитиде. Продвижению мешала гололедица. Кони скользили и падали. Тасий со злостью хлестал плетью спотыкающегося жеребца и зловеще косил на Палака бычьи глаза, покрытые сеткой красных жилок.
– Плохая примета, брат, – говорил он, – гололедица – враг кочевых людей, и ее приход всегда говорит о грядущих бедах.
Ветер рвал плащи. Кружились снежинки. По ледяному покрову степи струилась поземка.
Шли валкой, неходкой рысью. От лошадей валил пар.
4
Диофант уже обрыскал окрестности Керкинитиды и вывел свое войско в степь. Теперь понтийцы нарядились в херсонесские одежды поверх панцирей, стали выглядеть не так красиво, зато чувствовали себя прекрасно.
Когда разведчики донесли о приближении вражеской конницы, в голове Диофанта был готов план предстоящего сражения.
Местность изобиловала холмами и оврагами, затрудняющими движение конницы. Один овраг с почти отвесными скатами находился на месте построения понтийской пехоты. Впереди оврага Диофант поставил всех херсонесских рабов и столько же силой и обманом навербованных крестьян. Впереди этого слабо вооруженного войска стала сплошной развернутой стеной легкая понтийская пехота. Левее темным квадратом на белом снегу расположились херсонесцы. За оврагом выстроились в линию мощные камнеметы, готовые метать камни через голову своих войск.
«Несгибаемые», лучшая и сильнейшая часть войска, укрылись за холмами справа.
Диофант скакал на лихом бегуне вдоль линии войск, отдавая последние приказания, смотрел, так ли стоят воины, как он велел, на местах ли военачальники.
Морозило. Сквозь сырой, зябкий туман сыпалась колючая снежная пыль. Одежда, бороды и брови воинов забелели от инея. Видимость была плохая.
Цари соединили всех панцирных всадников в одну глубокую прямоугольную колонну под начальствованием Раданфира, еще бледного после ранения, но полного энергии и боевого задора.
Легкая конница роксоланов должна была развернуться справа, против херсонесской фаланги. Ею командовал Урызмаг. Левое крыло составляли агары и несколько сотен конных скифских лучников. Его возглавлял Фарзой.
По замыслу царей, правое и левое крылья войска, состоящие из легковооруженных воинов, должны были двигаться уступами позади катафрактариев. Но ни разгоряченные всадники, ни их мало выезженные кони уже не могли оставаться на месте.
Цари не успели отдать распоряжения о порядке атаки. Скифо-роксоланское войско, увидев сквозь снежно-туманную завесу неясно чернеющую массу врагов, зашумело, охваченное огнем слепой ярости, запальчивости, которая всегда овладевала степными воинами перед боем. Эта горячка мгновенно передалась от всадников лошадям; те закусили удила, заплясали и стали рваться вперед с визгом и ржанием.
Послышались племенные воинственные крики, тысячи рук потрясали оружием, кони стали взвиваться на дыбы и вдруг все сразу ринулись вперед, увлекая один другого.
Серая громада катафрактариев с грохотом пришла в стремительное движение. Окаменевшая от холода земля дрогнула. Греки не без внутреннего трепета услышали грозно-знакомые громоподобные звуки. Тысячи некованых копыт грянули о землю, лес копий склонился вперед. Это было внушительно, могуче, но напоминало скорее лавину из камней и снега, внезапно сорвавшуюся с горной кручи и управляемую лишь законом собственной тяжести, но не разумом человека.
Казалось, никакая человеческая сила не могла бы противостоять стихийному напору взъяренной массы полудиких коней и воющих в боевом азарте всадников, мгновенно потерявших всякую связь со своими воеводами.
Атака получилась хаотической. Ни о каком дальнейшем управлении боем не могло быть и речи.
Понтийцы плохо различали врагов из-за густого тумана и снежной сетки. Видели лишь, как зубчатая живая стена конных копьеносцев приближалась, становилась все более явственной.
Диофант весь превратился во внимание, подобно гончей собаке, делающей стойку при виде добычи, стиснул зубы и считал секунды.
Решив, что нужное время наступило, начал перестроение войск по задуманному плану.
Забегали военачальники, послышались резкие крики команд.
Ряды легкой пехоты, что стояли впереди фаланги рабов и крестьян, растаяли, как дым. Их смело куда-то вправо. Рабы поняли, что страшный удар скифской рати им придется принять на себя.
– Не бойтесь! – ободряли их уходившие понтийцы. – Это военная хитрость! Поглядите назад!
Обеспокоенные воины-рабы оглядывались на батареи камнеметов.
– Катапульты – это неплохо… – зароптали они. – Но они не остановят скифов, а овраг сзади не даст нам ни шагу отступить назад! Это хитрые греки так подстроили! Видно, от хозяев дождешься скорее смерти, чем свободы!
– Молчать! Заткните рты! – загремел Меот-Олкабант. – Кто там говорит? Не языком бьют врага, а оружием. Выноси вперед рогатки, да поскорей!
Бывший раб уже вошел в роль начальника. Война была его стихией, размахивать оружием и смотреть в глаза смерти являлось для него сущностью настоящей жизни. Он горел боевой страстью, жаждал рукопашной схватки, мало задумываясь над судьбой своих подчиненных. Ему теперь было все равно, получат ли они свободу после боя или погибнут рабами.
Рогатки из копий расставлялись перед строем и должны были стать первым препятствием на пути атакующей конницы.
Теперь рабы и крестьяне обозначали собою центр всей боевой диспозиции. Слева от них, где овраг становился менее глубоким и терялся среди скалистых нагромождений, стояли херсонесцы. Справа поспешно строились пешие лучники Диофанта. Сзади – овраг, а впереди – быстро приближающаяся скифо-роксоланская рать. Ни отступить, ни сдвинуться в сторону…
Диофант первоначальным построением заставил врага нацелить свой главный удар в направлении оврага. Весь риск состоял в том, что противник не мог разгадать его простой маневр. Поэтому полководец страстно желал, чтобы скифо-роксоланы скорее и яростнее ударили по центру его позиции. В последние минуты он начал опасное перестроение легкой пехоты, выводя ее из-под смертельного удара катафрактариев, одновременно обрекая на разгром и уничтожение рабскую фалангу и оставляя в опасном отдалении херсонесцев.
Если бы не гололедица, роковым образом замедлившая движение атакующей конницы, не туман и снегопад, возможно Диофанту не удалось бы выполнить свой замысел. Тогда ему пришлось бы пожертвовать легкой пехотой и вести решительное сражение силами одних «несгибаемых». Но этого не случилось. Все, что смогли увидеть скифские витязи и их воеводы, – это какое-то движение в рядах противника, но оно было расценено как проявление страха и начала паники. О возможности засады никто не подумал.
Олкабант отдавал последние распоряжения, потрясая тяжелым копьем:
– Стойте крепче и ничего не бойтесь! До нас атака не дойдет!.. Рогатки и камнеметы остановят ишкузов, а пехота ударит по ним сбоку!.. Мы же будем грабить убитых и добивать раненых! А кто сойдет с места – умрет после боя под кнутом!
Нельзя недооценивать рабской дисциплины, поддерживаемой страхом жесточайших наказаний. Рабы умолкли, крепко сжали в руках копья и выставили их вперед, уперев тупым концом в землю. Сзади ободряюще заухали и защелкали катапульты. Через головы воинов полетели со свистом тяжелые камни. Деревянные батареи дружно ударили по сплоченным рядам катафрактариев.
Диофант, злой гений Скифии, сохранял спокойствие и был ясен, как бог. Он знал, что его ум и счастливый случай решают его судьбу. Удовлетворенно оскалился, увидев с высоты холма, как тысячеконная лава была осыпана каменными ядрами. До его ушей донеслись вопли людей и печальное ржание подбитых лошадей. Панцирные всадники грузно валились на землю и тут же исчезали под копытами скачущих коней своих собратьев.
Раздался заливистый голос Раданфира:
– Скорее, сколоты, отдай поводья, не задерживайся!
Князь заметил бегство пехоты врага и, охваченный боевым задором, спешил врезаться в ряды понтийцев.
Наступающие достигли линии рогаток. Опять сумятица, крики, тяжело падают на землю люди и лошади. Но железная лавина неудержимо стремится вперед, ее волны смыкаются там, где на один миг образовалась брешь. Ни каменный дождь, ни острия рогаток не остановят ее, да и сама она не смогла бы остановиться или замедлить свой бег.
Понтиец не рассчитывал на сопротивление сборной Олкабантовой дружины. Был уверен, что под натиском противника она прыснет во все стороны, как вода из лужи, в которую ударило копыто лошади.
Но рабы запели песню смерти и, ощетинившись лесом копий, решили стоять насмерть. Им некуда было отступать, да и незачем. Свободного, если он бежал с поля боя, продают в рабство, раба – казнят лютой смертью. Значит, надо стоять на месте и зарабатывать себе свободу, если не на земле, то хотя бы под землей, в сумрачном царстве теней. Считалось, что погибшие в бою получают там некоторые привилегии.
Диофант возликовал.
– Молодцы рабы! – с солдатской простотой сказал он окружающим его военачальникам.
Теперь он был убежден, что маневр удался. Атака скифо-роксоланов оказалась прямолинейной, как того и желал понтийский воевода. Возьми скифо-роксоланы правее или левее, все рухнуло бы. Решительность и стойкость рабских войск укрепили уверенность атакующих в том, что они сейчас ударят по главным силам врага и сметут их с лица земли.
Передовые всадники врезались в толщу рабской фаланги и почти все нашли скорую смерть от копий и топоров пехотинцев. Но в следующее мгновение рабская фаланга исчезла в серых волнах панцирной кавалерии и была частью размолота копытами коней, частью перебита копьями или сброшена в овраг. Вслед за изуродованными трупами воинов Олкабанта кувырком полетели вниз и скифо-роксоланские всадники.
– Перехитрили! – ахнул Раданфир, с ужасом увидев, что его конь уже висит над глубоким провалом.
Хотел повернуться в седле и криком предупредить задних, но не успел. Да и нельзя было теперь задержать общую катастрофу. Взбесившиеся лошади мчались во весь карьер, охваченные стадным чувством. Сами витязи находились во власти своих коней, кроме того, их слепили снег и земля, летевшая из-под копыт.
Последнее, что мелькнуло в сознании Раданфира, были слова Палака, сказанные им с чувством самодовольства еще перед пробной атакой катафрактариев: «Я заменил беспорядочную развернутую лаву нашей конницы глубоким ее построением в колонну. Только в таком строю можно пронзить фалангу выученной, тяжеловооруженной и хорошо защищенной пехоты Митридата! А пронзив, уничтожить ее по частям!»
Действительно, удар панцирной конной колонны был бы губительным для сплоченной пехоты, как бы ни была она вооружена и защищена. Но хитрый полугрек сделал свои выводы из недавнего нападения Раданфира. Он учел мощь катафрактариев и принял меры, чтобы нацелить в ложном направлении острие соединенного скифо-роксоланского войска.
Падая с конем в овраг, Раданфир услышал густой бас Калака:
– Омпсалак, сынок, поворачивай левее!
Совет запоздал. Водопад человеческих и конских тел уже хлынул в готовую могилу, коварно подготовленную Диофантом. Что-то безумное было в этой расточительной, нелепой трате сотен человеческих жизней.
Овраг быстро заполнялся. Лошади бились и вскакивали, топча копытами живые тела своих хозяев, чтобы тут же быть задавленными, погребенными под очередной волной жертв, падающих сверху.
А катапульты все щелкали, взмахивали рычагами и били наверняка, увеличивая сумятицу и умножая потери нападающих. Камни глухо шлепали, сбивая с седел всадников, с хрустом ломали кости людей и животных.
Прошла минута, другая. Мельница смерти работала с ужасающей быстротой. Ее закрома переполнились, и кровь текла через край.
Фарзой не ожидал, что все без малого двухтысячное войско, им возглавленное, без его приказа кинется в сечу под угаром боевой страсти, так неожиданно воспламенившейся. Князь был подхвачен общим движением и словно на могучих невидимых крыльях понесся навстречу врагу. «Вот она, скифская стремительность!» – с досадой подумал он, чувствуя себя столь же бессильным, как муха, подхваченная порывом ветра. Из начальника он мигом превратился в одного из рядовых участников бездумного, хаотического натиска на врага. По указанию Палака он должен был обрушиться своей ратью на уже дрогнувшего врага вслед за ударом катафрактариев. Но вместо того чтобы двигаться уступом слева и сзади от драгоны Раданфира, он обогнал ее и мчался впереди всех в окружении Марсака, Лайонака и Пифодора, ощущая за спиною пышущее дыхание разгоряченных агарских коней.
Взглянув вправо, князь почувствовал, как волосы поднимаются у него под шлемом. Перед его взором со зловещей отчетливостью предстала леденящая кровь картина гибели лучшей части войска, так нелепо угодившей в овраг.
– Папай! – дружно грянули позади.
– Нападай!.. Руби!..
Конь Фарзоя споткнулся, но князь не упал. Несколько копий переломилось о его нагрудник. Князь ухватился за гриву, чтобы не свалиться с седла, отразил удар копья и стал наносить удары мечом, не разбираясь, насколько они удачны. Это было уже не фехтование, но грубая, бестолковая драка наобум, почти вслепую.
Конные бои быстротечны. Фарзой с головным отрядом в несколько десятков всадников оторвался от основной массы своей рати, рассек нестройную толпу легкой пехоты и сразу очутился среди холмов, разделенных проточинами, составлявшими разветвления того же оврага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Палак в сопровождении князей и отборного отряда дружинников выехал навстречу роксоланам и сразу увидел, что войско союзников, при всем его внушительном виде, не столь уж велико. Тасий же показался ему угрюмым и озабоченным. Обменявшись обычными приветствиями, цари поехали рядом. На редких усах и бороде роксолана намерзли ледяные сосульки. От косматого серого жеребца шел пар. Палак с удовлетворением отметил, что сарматский царь в дороге времени не терял понапрасну, спеша к нему на помощь.
– Боги не любят тех, кто нарушает клятвенные обещания, – заявил роксолан, – и вот я, не щадя коней, прибыл к тебе, хотя на востоке моей земли опять скрестились роксоланские и аланские копья и пролилась кровь моих людей.
Вскоре всем стало известно, что равновесие между сарматскими племенами западнее реки Син нарушено. Аланы пришли в движение. Говорили, что поводом к их вооруженному продвижению на запад был уход части агарских родов к Палаку. «Раз агары ушли в Тавриду и покинули свои пастбища на реке Агар, значит аланы займут эти пастбища своими стадами!» Так сказал грозный аланский царь Харадзд, и по его повелению две тысячи кибиток перешли рубеж и вторглись во владения соседей. Роксоланы отступили.
– Это временно, – мрачно толковал Тасий Палаку. – Не мог я начать большой войны, если клятвенно обещал помощь тебе. Вот разобьем вместе Диофанта, разграбим Херсонес, и тогда я вернусь домой, чтобы дать отпор наглым аланам!.. Ты же поможешь мне, брат?
– Это мое желание, брат! Для меня, как и для тебя, клятвенные обещания священны!
– Но нужно спешить! У меня нет времени долго гоняться за понтийцами. Меня мучают нехорошие предчувствия… Скорее в бой!
Страстный роксолан с яростью взмахнул плетью. Серый конь взвился на дыбы, роняя изо рта на снег розовую пену. Всадник умелой рукой осадил его.
– Я же, – подумав, сказал Палак, – убежден, что аланы выступили по прямому совету боспорцев, чтобы помешать тебе помочь мне в борьбе с иноземцами!
И мысленно решил, что пантикапейский царь ответит за это косвенное вмешательство в его дела. Вспомнил Лайонака, заговор рабов и зло усмехнулся.
– Как только разгромим Диофанта и займем Херсонес, так начнем готовить поход на Восток!..
Имея за спиною побежденный Херсонес и громкую победу над первоклассной пехотой Митридата, можно войти в договор и с рабскими повстанцами, не боясь уронить собственное достоинство.
В Неаполе было решено поход не откладывать, а немедленно начать преследование Диофанта, отошедшего к Керкинитиде.
На другой день произошли два неприятных события. Было получено известие о падении Керкинитиды и гибели Лимнака. К половине дня подул южный ветер, пошел влажный снег пополам с дождем, а вечером подморозило. Степь покрылась коркой льда, подобно бескрайнему застывшему озеру.
Поход был начат наутро третьего дня, считая со дня прибытия Тасия в Неаполь.
Сколоты, агары, роксоланы тысячными ратями тронулись по направлению к Керкинитиде. Продвижению мешала гололедица. Кони скользили и падали. Тасий со злостью хлестал плетью спотыкающегося жеребца и зловеще косил на Палака бычьи глаза, покрытые сеткой красных жилок.
– Плохая примета, брат, – говорил он, – гололедица – враг кочевых людей, и ее приход всегда говорит о грядущих бедах.
Ветер рвал плащи. Кружились снежинки. По ледяному покрову степи струилась поземка.
Шли валкой, неходкой рысью. От лошадей валил пар.
4
Диофант уже обрыскал окрестности Керкинитиды и вывел свое войско в степь. Теперь понтийцы нарядились в херсонесские одежды поверх панцирей, стали выглядеть не так красиво, зато чувствовали себя прекрасно.
Когда разведчики донесли о приближении вражеской конницы, в голове Диофанта был готов план предстоящего сражения.
Местность изобиловала холмами и оврагами, затрудняющими движение конницы. Один овраг с почти отвесными скатами находился на месте построения понтийской пехоты. Впереди оврага Диофант поставил всех херсонесских рабов и столько же силой и обманом навербованных крестьян. Впереди этого слабо вооруженного войска стала сплошной развернутой стеной легкая понтийская пехота. Левее темным квадратом на белом снегу расположились херсонесцы. За оврагом выстроились в линию мощные камнеметы, готовые метать камни через голову своих войск.
«Несгибаемые», лучшая и сильнейшая часть войска, укрылись за холмами справа.
Диофант скакал на лихом бегуне вдоль линии войск, отдавая последние приказания, смотрел, так ли стоят воины, как он велел, на местах ли военачальники.
Морозило. Сквозь сырой, зябкий туман сыпалась колючая снежная пыль. Одежда, бороды и брови воинов забелели от инея. Видимость была плохая.
Цари соединили всех панцирных всадников в одну глубокую прямоугольную колонну под начальствованием Раданфира, еще бледного после ранения, но полного энергии и боевого задора.
Легкая конница роксоланов должна была развернуться справа, против херсонесской фаланги. Ею командовал Урызмаг. Левое крыло составляли агары и несколько сотен конных скифских лучников. Его возглавлял Фарзой.
По замыслу царей, правое и левое крылья войска, состоящие из легковооруженных воинов, должны были двигаться уступами позади катафрактариев. Но ни разгоряченные всадники, ни их мало выезженные кони уже не могли оставаться на месте.
Цари не успели отдать распоряжения о порядке атаки. Скифо-роксоланское войско, увидев сквозь снежно-туманную завесу неясно чернеющую массу врагов, зашумело, охваченное огнем слепой ярости, запальчивости, которая всегда овладевала степными воинами перед боем. Эта горячка мгновенно передалась от всадников лошадям; те закусили удила, заплясали и стали рваться вперед с визгом и ржанием.
Послышались племенные воинственные крики, тысячи рук потрясали оружием, кони стали взвиваться на дыбы и вдруг все сразу ринулись вперед, увлекая один другого.
Серая громада катафрактариев с грохотом пришла в стремительное движение. Окаменевшая от холода земля дрогнула. Греки не без внутреннего трепета услышали грозно-знакомые громоподобные звуки. Тысячи некованых копыт грянули о землю, лес копий склонился вперед. Это было внушительно, могуче, но напоминало скорее лавину из камней и снега, внезапно сорвавшуюся с горной кручи и управляемую лишь законом собственной тяжести, но не разумом человека.
Казалось, никакая человеческая сила не могла бы противостоять стихийному напору взъяренной массы полудиких коней и воющих в боевом азарте всадников, мгновенно потерявших всякую связь со своими воеводами.
Атака получилась хаотической. Ни о каком дальнейшем управлении боем не могло быть и речи.
Понтийцы плохо различали врагов из-за густого тумана и снежной сетки. Видели лишь, как зубчатая живая стена конных копьеносцев приближалась, становилась все более явственной.
Диофант весь превратился во внимание, подобно гончей собаке, делающей стойку при виде добычи, стиснул зубы и считал секунды.
Решив, что нужное время наступило, начал перестроение войск по задуманному плану.
Забегали военачальники, послышались резкие крики команд.
Ряды легкой пехоты, что стояли впереди фаланги рабов и крестьян, растаяли, как дым. Их смело куда-то вправо. Рабы поняли, что страшный удар скифской рати им придется принять на себя.
– Не бойтесь! – ободряли их уходившие понтийцы. – Это военная хитрость! Поглядите назад!
Обеспокоенные воины-рабы оглядывались на батареи камнеметов.
– Катапульты – это неплохо… – зароптали они. – Но они не остановят скифов, а овраг сзади не даст нам ни шагу отступить назад! Это хитрые греки так подстроили! Видно, от хозяев дождешься скорее смерти, чем свободы!
– Молчать! Заткните рты! – загремел Меот-Олкабант. – Кто там говорит? Не языком бьют врага, а оружием. Выноси вперед рогатки, да поскорей!
Бывший раб уже вошел в роль начальника. Война была его стихией, размахивать оружием и смотреть в глаза смерти являлось для него сущностью настоящей жизни. Он горел боевой страстью, жаждал рукопашной схватки, мало задумываясь над судьбой своих подчиненных. Ему теперь было все равно, получат ли они свободу после боя или погибнут рабами.
Рогатки из копий расставлялись перед строем и должны были стать первым препятствием на пути атакующей конницы.
Теперь рабы и крестьяне обозначали собою центр всей боевой диспозиции. Слева от них, где овраг становился менее глубоким и терялся среди скалистых нагромождений, стояли херсонесцы. Справа поспешно строились пешие лучники Диофанта. Сзади – овраг, а впереди – быстро приближающаяся скифо-роксоланская рать. Ни отступить, ни сдвинуться в сторону…
Диофант первоначальным построением заставил врага нацелить свой главный удар в направлении оврага. Весь риск состоял в том, что противник не мог разгадать его простой маневр. Поэтому полководец страстно желал, чтобы скифо-роксоланы скорее и яростнее ударили по центру его позиции. В последние минуты он начал опасное перестроение легкой пехоты, выводя ее из-под смертельного удара катафрактариев, одновременно обрекая на разгром и уничтожение рабскую фалангу и оставляя в опасном отдалении херсонесцев.
Если бы не гололедица, роковым образом замедлившая движение атакующей конницы, не туман и снегопад, возможно Диофанту не удалось бы выполнить свой замысел. Тогда ему пришлось бы пожертвовать легкой пехотой и вести решительное сражение силами одних «несгибаемых». Но этого не случилось. Все, что смогли увидеть скифские витязи и их воеводы, – это какое-то движение в рядах противника, но оно было расценено как проявление страха и начала паники. О возможности засады никто не подумал.
Олкабант отдавал последние распоряжения, потрясая тяжелым копьем:
– Стойте крепче и ничего не бойтесь! До нас атака не дойдет!.. Рогатки и камнеметы остановят ишкузов, а пехота ударит по ним сбоку!.. Мы же будем грабить убитых и добивать раненых! А кто сойдет с места – умрет после боя под кнутом!
Нельзя недооценивать рабской дисциплины, поддерживаемой страхом жесточайших наказаний. Рабы умолкли, крепко сжали в руках копья и выставили их вперед, уперев тупым концом в землю. Сзади ободряюще заухали и защелкали катапульты. Через головы воинов полетели со свистом тяжелые камни. Деревянные батареи дружно ударили по сплоченным рядам катафрактариев.
Диофант, злой гений Скифии, сохранял спокойствие и был ясен, как бог. Он знал, что его ум и счастливый случай решают его судьбу. Удовлетворенно оскалился, увидев с высоты холма, как тысячеконная лава была осыпана каменными ядрами. До его ушей донеслись вопли людей и печальное ржание подбитых лошадей. Панцирные всадники грузно валились на землю и тут же исчезали под копытами скачущих коней своих собратьев.
Раздался заливистый голос Раданфира:
– Скорее, сколоты, отдай поводья, не задерживайся!
Князь заметил бегство пехоты врага и, охваченный боевым задором, спешил врезаться в ряды понтийцев.
Наступающие достигли линии рогаток. Опять сумятица, крики, тяжело падают на землю люди и лошади. Но железная лавина неудержимо стремится вперед, ее волны смыкаются там, где на один миг образовалась брешь. Ни каменный дождь, ни острия рогаток не остановят ее, да и сама она не смогла бы остановиться или замедлить свой бег.
Понтиец не рассчитывал на сопротивление сборной Олкабантовой дружины. Был уверен, что под натиском противника она прыснет во все стороны, как вода из лужи, в которую ударило копыто лошади.
Но рабы запели песню смерти и, ощетинившись лесом копий, решили стоять насмерть. Им некуда было отступать, да и незачем. Свободного, если он бежал с поля боя, продают в рабство, раба – казнят лютой смертью. Значит, надо стоять на месте и зарабатывать себе свободу, если не на земле, то хотя бы под землей, в сумрачном царстве теней. Считалось, что погибшие в бою получают там некоторые привилегии.
Диофант возликовал.
– Молодцы рабы! – с солдатской простотой сказал он окружающим его военачальникам.
Теперь он был убежден, что маневр удался. Атака скифо-роксоланов оказалась прямолинейной, как того и желал понтийский воевода. Возьми скифо-роксоланы правее или левее, все рухнуло бы. Решительность и стойкость рабских войск укрепили уверенность атакующих в том, что они сейчас ударят по главным силам врага и сметут их с лица земли.
Передовые всадники врезались в толщу рабской фаланги и почти все нашли скорую смерть от копий и топоров пехотинцев. Но в следующее мгновение рабская фаланга исчезла в серых волнах панцирной кавалерии и была частью размолота копытами коней, частью перебита копьями или сброшена в овраг. Вслед за изуродованными трупами воинов Олкабанта кувырком полетели вниз и скифо-роксоланские всадники.
– Перехитрили! – ахнул Раданфир, с ужасом увидев, что его конь уже висит над глубоким провалом.
Хотел повернуться в седле и криком предупредить задних, но не успел. Да и нельзя было теперь задержать общую катастрофу. Взбесившиеся лошади мчались во весь карьер, охваченные стадным чувством. Сами витязи находились во власти своих коней, кроме того, их слепили снег и земля, летевшая из-под копыт.
Последнее, что мелькнуло в сознании Раданфира, были слова Палака, сказанные им с чувством самодовольства еще перед пробной атакой катафрактариев: «Я заменил беспорядочную развернутую лаву нашей конницы глубоким ее построением в колонну. Только в таком строю можно пронзить фалангу выученной, тяжеловооруженной и хорошо защищенной пехоты Митридата! А пронзив, уничтожить ее по частям!»
Действительно, удар панцирной конной колонны был бы губительным для сплоченной пехоты, как бы ни была она вооружена и защищена. Но хитрый полугрек сделал свои выводы из недавнего нападения Раданфира. Он учел мощь катафрактариев и принял меры, чтобы нацелить в ложном направлении острие соединенного скифо-роксоланского войска.
Падая с конем в овраг, Раданфир услышал густой бас Калака:
– Омпсалак, сынок, поворачивай левее!
Совет запоздал. Водопад человеческих и конских тел уже хлынул в готовую могилу, коварно подготовленную Диофантом. Что-то безумное было в этой расточительной, нелепой трате сотен человеческих жизней.
Овраг быстро заполнялся. Лошади бились и вскакивали, топча копытами живые тела своих хозяев, чтобы тут же быть задавленными, погребенными под очередной волной жертв, падающих сверху.
А катапульты все щелкали, взмахивали рычагами и били наверняка, увеличивая сумятицу и умножая потери нападающих. Камни глухо шлепали, сбивая с седел всадников, с хрустом ломали кости людей и животных.
Прошла минута, другая. Мельница смерти работала с ужасающей быстротой. Ее закрома переполнились, и кровь текла через край.
Фарзой не ожидал, что все без малого двухтысячное войско, им возглавленное, без его приказа кинется в сечу под угаром боевой страсти, так неожиданно воспламенившейся. Князь был подхвачен общим движением и словно на могучих невидимых крыльях понесся навстречу врагу. «Вот она, скифская стремительность!» – с досадой подумал он, чувствуя себя столь же бессильным, как муха, подхваченная порывом ветра. Из начальника он мигом превратился в одного из рядовых участников бездумного, хаотического натиска на врага. По указанию Палака он должен был обрушиться своей ратью на уже дрогнувшего врага вслед за ударом катафрактариев. Но вместо того чтобы двигаться уступом слева и сзади от драгоны Раданфира, он обогнал ее и мчался впереди всех в окружении Марсака, Лайонака и Пифодора, ощущая за спиною пышущее дыхание разгоряченных агарских коней.
Взглянув вправо, князь почувствовал, как волосы поднимаются у него под шлемом. Перед его взором со зловещей отчетливостью предстала леденящая кровь картина гибели лучшей части войска, так нелепо угодившей в овраг.
– Папай! – дружно грянули позади.
– Нападай!.. Руби!..
Конь Фарзоя споткнулся, но князь не упал. Несколько копий переломилось о его нагрудник. Князь ухватился за гриву, чтобы не свалиться с седла, отразил удар копья и стал наносить удары мечом, не разбираясь, насколько они удачны. Это было уже не фехтование, но грубая, бестолковая драка наобум, почти вслепую.
Конные бои быстротечны. Фарзой с головным отрядом в несколько десятков всадников оторвался от основной массы своей рати, рассек нестройную толпу легкой пехоты и сразу очутился среди холмов, разделенных проточинами, составлявшими разветвления того же оврага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82