Комната была пуста.— Эй, что тебе здесь надо?! — раздался голос откуда-то сзади.Внимание седобородого привлёк звук шагов Джефри. Он глядел через плечо Джефри в палату. Как только старик увидел, что она пуста, он выхватил свисток и изо всех сил принялся дуть в него. Судья: В качестве объяснения по факту исчезновения ваших хозяев вы выдвигаете версию, согласно которой они могли быть, э-э, уничтожены тем самым монстром, которого, по вашему утверждению, вы видели? Джефри: Я так не говорил, сэр. Я не знаю, куда они исчезли. Я сказал, что я видел, как эта тварь выскользнула из дверей больницы, а уж затем исчезли мои хозяева. Судья: Вы уже слышали, что никто не видел ничего похожего на монстра в подводном порту. Вы ознакомлены с показаниями Ласло, больничного сторожа, который также не подтверждает ничего подобного. Так все же, почему вы настаиваете на этой сказке? Джефри: Я говорю только то, что видел, сэр. Судья: Это ваше предположение относительно того, что случилось. Джефри: Именно так оно и было. Это правда, сэр! У меня нет секретов. Мне нечего скрывать! Я никогда ничего не делал плохого моему хозяину или хозяйке. Судья: И до вас слуги, как правило, выражали такие сентиментальные чувства после того, как умирали их хозяева. Если вы невиновны в том, в чём вас обвиняют, почему вы пытались скрыться, когда сторож засвистел, призывая на помощь полицию? Джефри: Я испугался, сэр. Разве вы не понимаете? Я был ужасно напуган. Я видел эту… тварь, а потом — пустую комнату, а затем старый дурак начал свистеть. Я… я ударил его, даже не подумав. Судья: Вы повели себя как безответственный человек. По показаниям свидетеля Ласло, вы начали запугивать его сразу же по прибытии в больницу. Джефри: Но вы же слышали, сэр, почему я это делал? Судья: Надеюсь, вы понимаете, насколько серьёзно ваше положение? Вы — простой человек, и подобное поведение я могу отнести на счёт вашей простоты. По закону мира, вы обвиняетесь в двойном убийстве — ваших хозяина и хозяйки, и до тех пор, пока не обнаружатся их тела, не откроются новые обстоятельства или не появятся новые свидетельства, вы будете находиться в тюрьме.Существовало два пути из подводного порта на поверхность Ланики. Один — морской, коим и прибыли “Бартломео” и флайер Жиресов. Второй — сухопутный. Подземный железнодорожный фуникулёр проходил через три тысячи футов скалы из подводного города на станцию Прая — столицу острова Сатаго.Именно этим путём Джефри препроводили в тюрьму.Расположенное на самом верху тюремного здания, над пыльным тюремным двором, затенённым огромным баобабом, окно камеры позволяло Джефри увидеть кусочек моря. Приятно чувствовать себя вновь над землёй, хотя из-за плотных облаков воздух был, как в парилке, и сильно контрастировал с прохладой подводного города.Джефри сильно потел, и все же большую часть времени проводил, стоя на деревянной крова и и уставившись в молчаливую жару.Заключённые прогуливались по двору, разговаривая на местном Нпциа-спои1а, которого Джефри не понимал.К вечеру второго дня заключения, когда Джефри, как обычно, стоял на своём посту, неожиданно поднялся сильный ветер, зноем обдавая здание тюрьмы.Свинцовые облака разошлись, обнажив голубое небо впервые за много дней.Старший надзиратель — смуглый мужчина с невероятно огромными усами — вышел на тюремный двор, вдохнул горячий воздух и не спеша направился к каменной скамейке под баобабом. Тщательно смахнув с неё пыль платком, он улёгся поудобнее и задремал.Что-то зашевелилось на стене за спиной надзирателя. Существо, напоминающее питона, раскрутилось и начало медленный спуск во двор. Оно казалось огромным пятном, растёкшимся по всей высоте стены.Густая листва баобаба заслонила то, что происходило дальше.Джефри это животное показалось резиновым ковром, усыпанным изумрудами и морскими звёздами, скользящим вниз по стене.Наконец, оно спустилось на землю и оказалось рядом с надзирателем.Чем бы ни было это, оно встало в стойку, словно готовилось к нападению. Раскрыв пасть, схватило надзирателя за голову. Обвилось вокруг человека, гася его сопротивление, и, как мантия, накрыло его.Джефри заорал от ужаса, но никто не услышал его крика: никому не было дела до него; большая часть персонала тюрьмы развлекалась на берегу с девочками.Тварь сползла с надзирателя, и на скамейке осталось бесформенное распластанное тело. Горячий ветер играл усами когда-то старшего надзирателя.У твари вдруг выросли пальцы, которые очень ловко сняли кольцо с ключами с пояса мертвеца.Часть тела чудовища отсоединилась от основной туши, которая осталась лежать в тени, и с ключами в пальцах поползла через двор. Сейчас это напоминало ожившую табуретку.— Бог мой! — прошептал в изумлении и страхе Джефри. — Оно же ползёт сюда!В тот момент, когда он бросился от окна к дверям камеры, существо одним прыжком оказалось между прутьев решётки и сбросило ключи на пол. А затем и само спрыгнуло в камеру.Под изумлённым взглядом Джефри чудовище начало принимать очертания Герунда, ну, если и не совсем его, то кого-то очень похожего.“Герунд” протянул руку и коснулся слуги.— Все в порядке, Джефри, — сказал он наконец, выговаривая слова с видимым трудом. — Тебе нечего бояться. Никто не причинит тебе вреда. Возьми ключи, открой дверь камеры и пойдём к начальнику тюрьмы.Побледнев, трясясь, как лист на ветру, Джефри все же кое-как собрался. Ключи, словно колокольчики, звенели в его руках. Он пробовал их один за другим, пытаясь открыть дверь. Наконец, он нашёл нужный ключ. Как лунатик, пошёл по коридору. Позади вплотную следовал псевдо-Герунд.Никого не было в коридорах. Лишь у одного из поворотов дремал в кресле охранник, упёршись ногами в стену. Они не стали его беспокоить. Джефри открыл массивную зарешеченную дверь, которая вела в кабинет начальника тюрьмы. Они увидели балкон, который выходил на залив и горы.На балконе, как всегда, попивая в одиночестве вино, в плетёном кресле сидел мужчина. Он был маленьким — и о, Боже! — бесконечно уставшим.— Вы начальник тюрьмы? — спросил Герунд, ступая на балкон.— Да, — ответил я.Он долго и пристально рассматривал меня.Впоследствии я мог сказать: он не был — что я говорю? — просто обыкновенным человеком. Он выглядел, как выглядел: эрзац настоящего человека. Но даже и в таком виде я узнал в нём Герунда Жиреса — по фотографиям, размноженным полицией.— Присаживайтесь, пожалуйста, — предложил я. — Мне утомительно смотреть, как вы стоите.Ни хозяин, ни слуга не пошевелились.— Почему вы… э-э, освободили вашего слугу? — спросил я.— Я привёл его сюда, — начал Герунд, — чтобы вы могли услышать то, что я собираюсь сказать. А также для того, чтобы вы поняли, что Джефри — отличный слуга и ничего плохого мне не сделал. Вот почему я хочу его освободить.В голосе этого существа звучала нотка сострадания. Человек он или нет, — но он был тем, с кем я мог поговорить. Те люди, с которыми я имел дело, не умели сострадать.— Я готов выслушать, — сказал я, подливая в бокал вина. — Как видите, мне особо нечем заняться. Слушать — гораздо приятнее, чем говорить.Итак, Герунд начал рассказывать мне все, о чём сейчас я повествую вам. Или стараюсь сделать это, по мере своих способностей.Джефри и я слушали молча; хотя, без сомнения, слуга мало что понимал из того, о чём говорил Герунд. Я же схватил достаточно для того, чтобы мой желудок покрылся изморозью.Разве не копия работы Пальмиры лежит здесь, у меня под рукой?В тишине, которая спустилась, когда Герунд закончил свой рассказ, мы могли различать отдалённый звон колоколов в Лигелусе и Прая, зазывающих на вечернюю молитву; он не принёс мне успокоения, а сильный, горячий ветер увёл его в сторону. Я уже знал наверняка, что падёт тьма, которую не освятит ни одна молитва.— Итак, — промямлил я, прочищая горло, — как начальник тюрьмы первый пункт, который я должен предъявить вам, Герунд Жирес, — так я думаю, полагается вас называть, — это совершение убийства: по вашему собственному признанию, вы лишили жизни моего старшего надзирателя.— Это было ошибкой, — отмахнулся Герунд. — Вы должны понять, что Я, который состоит из Дже Регарда, Сиро и Герунда Жиреса, не могу даже точно сказать, скольких рыб я поглотил, когда плыл из подводного города. Возможно, то же я сделал и с человеком. Но это не может быть смертью: мы — живые. Но ваш надзиратель не поддался поглощению. Как, впрочем, и Джефри, когда я коснулся его.— Как вы думаете — почему? — жёстко спросил я.На его лице заиграла улыбка. Я не мог смотреть на это.— Мы скоро выясним это, — ответил он. — Мы не можем поглощать людей, которые не сознают себя как часть природного процесса. Бели они придерживаются мысли, что человек есть что-то отдельное, их клетки приходят в антагонизм с нашими, и поглощения не происходит.— Вы хотите сказать, что вы можете… э-э, поглощать только интеллектуалов?— Именно так. С животными — другое дело. Их сознание уже само по себе является природным процессом; в этом случае не возникает никаких препятствий.По-моему, именно в данный момент Джефри скаканул с балкона в кусты. Он бодро вскочил на ноги, и мы увидели, как его массивная фигура быстро удаляется в сторону дороги.— Если честно, то думаю, что я ничего не понял, — сказал я, в надежде выиграть время. — И я не считаю, что и сейчас что-либо понимаю.Сказать по правде, я чувствовал себя таким разбитым, что, казалось, тюрьма водила вокруг нас хоровод. Этот псевдочеловек напугал меня гораздо больше, чем я думал, меня можно напугать. Ни жив, ни мёртв, я трясся от ледянящего кровь ужаса.— Я ничего не понял относительно поглощения только интеллектуалов, — наугад сказал я.На этот раз он даже не потрудился открыть для ответа рот.— Интеллект подразумевает более полное осмысление происходящего. В настоящее время единственным интеллектуальным путём понимания, или осмысления, как вам будет угодно, является только одно — Галингва. Я могу освобождать клетки только тех, кто владеет этим соматическим инструментом. Тех, чьё биохимическое рабство уже деформировано им.Случай с Дже Регардом высвободил способности, дремавшие в инкубационном периоде в каждом Галингва-говорящем по всей Галактике. В настоящее время и на Инисфаре предпринят громадный шаг, правда неожиданный, и все же это высшая точка использования Галингва.— Таким образом, — подытожил я, чувствуя себя гораздо лучше, вникая в тонкости, — вы — следующий эволюционный шаг, как и предсказывал Пальмира в теории Параэволюции?— Грубо говоря, да, — согласился он. — Я знаю, о чём говорит Пальмира. Каждая моя клеточка обладает своим особым даром, поэтому я не зависим от закрепощённой человеческой формы, которая оказывает губительное воздействие на все многоклеточные существа, жившие до меня.Я покачал головой.— По мне, это не прогресс, а регресс, — попытался атаковать я. — Человек — прежде всего сложный генный улей. Вы говорите, что можете существовать на уровне отдельных клеток. Но ведь единичные клетки — это всего лишь ранняя форма жизни.— Все мои клетки — мыслящие, — подчеркнул он. — А это совершенно другое. Гены выстраиваются в клетки, а клетки — в генные ульи, называемые человеком, для того, чтобы развивать свои возможности, не человеческие. Идея развития человеческого бытия — просто антропоморфическая концепция. Теперь клетки покончили с этой формой, называемой человеком; он исчерпал свои возможности, а клетки призваны стать более высокой ступенью развития.Пожалуй, на это утверждение трудно найти контраргумент. Поэтому я сидел тихо, потягивая вино и наблюдая, как увеличиваются тени, отбрасываемые горами и деревьями.Внутри меня все ещё блуждал холод, но я уже не трясся.— Вы что, не хотите ни о чём меня спросить? — поразился Герунд.Интересно все же наблюдать, как удивляется чудовище.— Нет, почему же. Мне хотелось бы знать только одно — вы счастливы?Тишина — такая же, как тени, — простёрлась до самого горизонта.— Я имел в виду, — продолжил я развивать свою мысль, — что, если бы я умел моделировать новые формы жизни, я бы попытался сделать что-то более счастливое, чем человек. Вообще-то мы, люди — загадочные существа, поскольку счастливые моменты нашей жизни приходятся на то время, когда мы к чему-либо стремимся; когда же цель достигнута — раз — и мы опять не находим себе места. В этом неудовлетворении — суть, данная Богом, ибо удовлетворение присуще только пасущейся скотине, которая, невзирая на последствия, поедает улиток вместе с травой. Но, чем разумнее человек, тем в большей степени подвержен он сомнениям; и наоборот: чем он глупее, тем быстрее он довольствуется тем, что имеет. Поэтому я спрашиваю вас ещё раз: вы счастливы?— Да. И не один я; нас трое — Регард, Сиро и Герунд. Два последних в течение долгих лет боролись за то, чтобы слиться воедино — к чему и стремится все человечество, и, наконец, они нашли то, что искали — наиболее полная интеграция, более тесная, чем когда-либо существовавшая. То, что люди инстинктивно ищут, мы инстинктивно имеем. Мы — совершенство. Мы всегда будем счастливы — не важно, скольких людей мы ещё поглотим.Стараясь говорить твёрдо, я сказал:— Тогда начинайте поглощать меня. В конце концов вы сами этого желаете.— Возможно, что все человеческие клетки подпадут под новый режим, — отвечал Герунд. — Но прежде всего необходимо, чтобы то, что должно произойти, люди приняли с тем, чтобы смягчить то, что уже смягчено Галингва. Все должны знать, что мы проводим процесс поглощения. А это — ваша задача, Вы — цивилизованный человек. Для начала, вы должны написать Пальмире о том, что произошло. Уверен, что он заинтересуется.Он замолчал. К воротам тюрьмы подъезжали три машины. У Джефри всё-таки хватило интеллекта, чтобы обратиться в полицию.— Предположим, что я не стану помогать вам? — спросил я. — Почему я должен подгонять процесс вымирания человека? Допустим также, что я ознакомил Галактический Совет с правдой, что позволит им разорвать весь остров на кусочки. Это проще всего — избавиться! — самое простое дело — разрушать.Неожиданно вокруг нас появились бабочки. Много бабочек. Раздражённо отмахиваясь от них, я опрокинул бутылку с вином. Тысячи бабочек порхали, шурша, как бумагой, крыльями. Небо потемнело от них. Даже самое интенсивное размахивание руками не испугало насекомых.— Что это? — лопотал Герунд.Я впервые увидел, как он меняет форму, когда у него выросло что-то, чем он отмахивался от этих изящных, грациозных созданий. Меня затошнило. Я прилагал огромные усилия, чтобы держать себя в руках.— Так эти существа сознают природу, — издевался я. — Вам следует наслаждаться представлением. Это бабочки — Притворные Леди — тысячами совершают миграции. Здесь они часто останавливаются. А этот горячий ветер, который мы называем “мармтан”, приносит их с востока, через океан, с континента.Я слышал, как люди уже бежали по лестнице. Они поступят надлежащим образом с этой тварью, чьи разумные речи так контрастировали с отталкивающим обликом.Я продолжал, громко разглагольствуя, стараясь заглушить звук шагов и, по возможности, застать Герунда врасплох.Собственно, не так уже и плохо для бабочек. Их так много, что они, вне всякого сомнения, съели бы большую часть своего провианта на континенте и умерли бы с голоду, если бы не ветер, который занёс их сюда. Прекрасный пример, когда Природа сама о себе заботится.— Прекрасно! — эхом отозвался он.Я едва различал его в ауре из порхающих крыльев.Отряд спасателей уже врывался в соседнюю комнату. Они вломились на балкон с автоматами в руках — Джефри впереди.— Вот он! — заорал я.Но его не было.Регард—Сиро—Герунд исчез.Коснувшись Притворной Леди, он расплескался на тысячи частей, паря в потоках бриза, в полной безопасности — непобедимый, растаявший в скопище прекрасных насекомых.
Итак, я подошёл к тому, что представляет собой по сути не конец, а начало истории. Минуло десять лет с тех событий на острове Капверде.Что я сделал? Ну… я ничего не сделал.Я не писал Пальмире и не связывался с Галактическим Советом. Дня через два после случившегося мне удалось убедить себя в том, что “Герунд” ничего не сделал из того, что намеревался, или что он как-нибудь неправильно истолкует то, что происходило с ним. И все же, из года в год, я узнаю, что прирост человечества сокращается, и я думаю: “Ну и что! В любом случае они счастливы”; и я, как всегда, усаживаюсь в кресло здесь, на балконе, и пью вино, позволяя лёгкому бризу щекотать моё лицо.В данной точке Инисфара, в этом климате, от меня больше ничего и не требуется.И почему я должен волноваться из-за того, во что сам никогда не верил?Если Природа издала закон, он не должен ничем заменяться: её узники никуда отсюда не сбегут — а все мы — её узники. Поэтому я сижу и пью.Есть только один правильный путь, чтобы вымереть: с достоинством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21