Против Нитра сгодится и это оружие, но хиксы, конечно, будут сражаться не ножами. А какие у него могут быть шансы против бластера или слицера?
Спотыкающейся неверной походкой Сторм двинулся вперед, поминутно останавливаясь и прислушиваясь. Похоже, Сурра еще не добралась до своей добычи. Дальше дорога поворачивала на нижний виток серпантина. Землянин с трудом преодолел этот поворот и остановился, пытаясь отдышаться. До сих пор ему не приходилось сражаться вот так – один на один – разве только в мечтах о встрече с Квадом. Он всегда был вместе со своей командой и привык к ее безмолвной поддержке. Но сейчас в этой новой схватке с хиксами, когда за его спиной были израненные и смертельно усталые люди, он вдруг почувствовал, что на сей раз воспринимает бой не как служебное задание, а как свое глубоко личное дело. Еще один поворот. Дорога выровнялась и стала несколько шире, образуя небольшую площадку. Слева чернела дыра прохода в какой-то очередной тоннель. И оттуда вдруг вырвался яркий луч света, озарив кусок желто-коричневой дороги и едва не задев притаившуюся Сурру.
– Ахууу! – выкрикнул Сторм и отскочил к стене. Боль в потревоженном плече заставила его зашипеть сквозь зубы. И тут же луч уперся в то место, где он был секунду назад.
Его хитрость удалась. Пока луч охотился за ним, на дорогу, шипя и взвизгивая, спрыгнула Сурра. Луч беспорядочно заметался и вдруг опустился на уровень земли, ровно светя вдоль тропинки, по которой Сторм мог бы подойти к дерущимся.
Покачивающаяся фигура с поднятыми руками выступила из темноты на освещенный луной проход. Колонист! А может, переодетый хикс? Сторм двинулся к лежащему на земле фонарику, стараясь оказаться между человеком и рассерженной кошкой. Сейчас Сурра не выражала желания нападать, но и не успокаивалась, карауля каждое движение противника, пока Сторм добирался до фонарика.
Бывший командос поднял фонарь и отшатнулся: прямо в луче, прикрываясь рукой и отворачиваясь от яркого света, стояла очень знакомая ему фигура. Бистер!
– Сааа! – тихо присвистнул он.
Оскалившаяся, со вздыбившейся на спине шерстью, Сурра припала к земле. Она преградила таким образом дорогу назад, но пока не прыгала. Сторм заметил, как рука Бистера невольно потянулась к поясу с оружием.
– Ну-ка, подними ее, – приказал он. – Быстро!
Лицо этого человека выразило его чувства так же ясно, как Сурра выразила свои. Он нехотя разжал ладонь и поднял руку вверх.
– Землянин! – выплюнул он, и это прозвучало грязным ругательством. И презрение, и желание оскорбить, и вызов – все это ухитрился он вложить в это короткое слово. – Животное…
– Учитель зверей, – мягко поправил Сторм тем ледяным тоном, который людей опытных сразу заставлял настораживаться.
Он вложил нож в ножны и неторопливо двинулся вперед, держа луч фонарика на лице Бистера. Подойдя на расстояние вытянутой руки, он мягким кошачьим движением выхватил у него из-за пояса парализатор и бросил его под обрыв.
Но и этой секунды хватило Бистеру, чтобы дотянуться до ножа и достать его из ножен. Голубым огнем сверкнуло в луче фонаря лезвие из превосходной суперстали внешнего мира. Бистер слегка наклонился вперед, принимая позу опытного бойца. И Сторм мгновенно понял, что кем бы ни был этот человек – просто негодяем или замаскированным хиксом, – но это оружие явно ему не в новинку.
– Ну, давай, пошли ко мне твою киску, ты, животное. – Бистер оскалился, и его зубы блестели в свете фонаря не хуже, чем клыки Сурры. – Я с радостью распотрошу ее, а потом доберусь и до тебя, землянин!
Сторм отступил на пару шагов и зажал фонарь в трещине скалы. Драться сейчас с Бистером было просто глупо. Но что-то, куда более сильное, чем все доводы рассудка, заставляло его стать лицом к лицу с врагом, кем бы он ни был, – чтобы только сверкающая сталь была между ними. Древний поединок мужчин, кровью и жизнью готовых отстаивать свое.
– Сурра, – негромко окликнул Сторм и мысленно показал ей, что надо делать. Она немного расслабилась, но так и осталась на месте, закрывая дорогу вниз. Горящими глазами следила она за людьми, стоящими лицом к лицу на освещенной тропинке. Теперь она не двинется с места, пока он сам не позовет.
Снова в его руках был нож. Сразу отлетела куда-то изнуряющая усталость и весь мир сузился до двух обнаженных клинков. Где-то на пределе восприятия промелькнул вскрик – кто-то увидел эту сцену с верхнего витка дороги. Но Бистер его услышал, и это словно подстегнуло его. Он немедленно кинулся в атаку, собираясь начать и кончить бой до того, как другие смогут прийти на помощь Сторму.
Сторм увернулся и тут же почувствовал, что движения его несколько скованы и он проигрывает в быстроте. Но как и в лагере Нитра, он снова чувствовал в себе необычный подъем, переборовший физическую слабость. И все же скорость и реакция у него были уже не те.
Почувствовал это и Бистер, тут же отметив, что Сторм сейчас куда слабее, чем когда они впервые столкнулись между Портом и Гроссингом. И тут же ударил.
18
Сторм отбил удар, и лезвие скрежетнуло по лезвию. Но Сторму пришлось отступить. А Бистер, которому каждый шаг землянина назад добавлял уверенности, продолжал теснить его. Сторм попытался схитрить и развернуть Бистера против света, но тот не попался на эту удочку.
Землянин понимал, что в любой момент может позвать Сурру и быстро закончить это затянувшееся представление. Но он чувствовал, что с Бистером должен разобраться сам, один – сталь против стали – иначе он потеряет всякое уважение к самому себе и уже никогда не сможет руководить своей командой.
Они потеряли всякое представление о времени, настороженно кружа по каменистой площадке. После первого отчаянного натиска Бистер стал осторожнее и теперь стремился вымотать землянина. Сторм чувствовал влажную струйку на плече под одеялом, знал, что пластырь слетел и рана снова кровоточит. Если бой затянется, эта струйка высосет из него все силы и свяжет его, лишит скорости и подвижности. Тогда он уже не сможет увертываться, и Бистер легко оттеснит его под ослепляющий луч и приколет совершенно беспомощного.
Он судорожно пытался припомнить все, что он знал об этих созданиях хиксов. Им дали внешность, неотличимую от человеческой, обучили реагировать и действовать на людской манер. Но в глубине души они обязательно должны оставаться хиксами, иначе будут бесполезны для своих. Значит, хикс. Ну, так что может выбить из колеи этого закаленного разведчика? Что может по-настоящему напугать его, привести в ужас?
Сторм был еще в силах легко уклоняться, пританцовывать, уходить подальше от луча фонаря. Почему хиксы так ненавидят землян? Есть ли у этого их страха какие-то глубинные корни, и не удастся ли сейчас сыграть на этом?
Удар стали о сталь прервал его мысли. На этот раз он отбил нож почти у самой своей груди, и удар был так силен, что рука на время онемела. Спасло его только шестое чувство опасности, которое развилось за время работы с командой.
И вдруг истина вспыхнула в его мозгу так полно и отчетливо, словно кто-то подсказал ему. Сторм понял, в чем слабость хиксов, понял глубоко и полно, ведь и землянам была свойственна эта слабость, а народу Дине особенно. Странная слабость, порой оборачивающаяся силой и, главное, дающая человеку такое необходимое чувство защищенности и безопасности.
– Теперь ты остался один, – мягко сказал он на галактическом. – Твои родичи взорвались, Бистер. Нет больше корабля, готового эвакуировать тебя с Арцора. Один, – один! – среди тех, кто ненавидит тебя. Ты никогда больше не увидишь родного дома, Бистер! Он остался среди недоступных для тебя звезд.
В этом неожиданном взрыве понимания до него вдруг дошло, чего ради хиксы разрушили Землю – они надеялись этим ударом в сердце Конфедерации вызвать ее распад. Но тут они просчитались. Слишком далеко зашли различия уроженцев земных колоний и самих землян, чтобы всех их можно было ввергнуть в шок простым уничтожением метрополии.
– Одиночество! – Он видел темные расширенные глаза Бистера и яркую искру отчаяния в их глубине. Под маской марионетки проглянула взволнованная и напуганная душа хикса. И теперь Сторму нужно было только крошить внешнюю скорлупу и помогать ей выйти наружу.
– Они никогда не вернуться за тобой, Бистер! Ни твои братья, ни боевые товарищи. Ты единственный хикс на Арцоре, и других не будет. – Сами собой всплывали в памяти все знания и слухи о захватчиках, их обычаях и обрядах, словно только и ждали, когда они понадобятся. – Кто прикроет твою спину, Бистер? Кто вспомнит твое имя, чтобы окликнуть тебя? Никто из твоих братьев даже не будет знать, что ты умер и пора отметить твой круг на Сотенных Таблицах во Внутренней Башне твоего родового поселка. Ты умрешь и исчезнешь навсегда, словно никогда и не жил. И не будет…
Кол Бистер дышал открытым ртом, щеки и лоб у него блестели от испарины. И все ярче разгоралась жесткая отчаянная искра в его глазах.
– Бистер умрет – и все. Не будет для него пробуждения в День Поминовения Всех Имен…
– Айаа!
Бистер бросился в атаку, но Сторм был готов к этому. Он уклонился с врожденной грацией древнего воина. К несчастью, нож Бистера зацепил серебряное ожерелье, висевшее на его груди, и лезвие слегка царапнуло щеку. Как и рассчитывал Сторм, натиск тяжелого тела Бистера отбросил их обоих на самый край площадки.
Сторм не рискнул продолжать здесь схватку. Бистер не был ранен, и его физических сил вполне хватило бы, чтобы смять сопротивление землянина. Сторм провел пару приемов командос, высвободился из этих тисков и снова оказался у скалы в относительной безопасности.
Бистер завизжал. На всю жизнь запомнил Сторм его безумные, переполненные ужасом глаза, в которых уже не осталось ничего человеческого. Каждое разумное существо должно верить, что в любом бою с ним весь его народ, вся его раса. У них один враг и одна ненависть на всех. Страх смерти отступает, если рядом с тобой твои братья, если есть радость исполнения общей воли. Но эту опору Сторм сумел расшатать, и Бистер сейчас балансировал на грани безумия.
Но в таком состоянии он был еще опаснее, чем в спокойном. Сторм снова отступил, и Бистер не раздумывая ринулся за ним. «Готов», – подумал Сторм. Дальше все было нетрудно. При следующем маневре Бистер оказался против света фонарика. Последний раз увидел Сторм безумный блеск его глаз и ударил четко и красиво, как на учениях.
Бистер издал странный хрюкающий звук, медленно повалился вперед, уткнулся лицом в землю и замер. Сторм отступил и оперся здоровым плечом на скалу. Он видел, как в луче фонаря блеснул мех Сурры, которая, злобно шипя, подползала к телу Бистера. Она коротко рыкнула и уже хотела ударить его когтистой лапой, когда землянин подозвал ее к себе.
Бред Квад пересек освещенную полосу и присел возле поверженного хикса.
Он перевернул его лицом кверху, задрал рубаху и попытался нащупать сердце.
– Он жив, – сказал Сторм и сам удивился, как слабо и глухо прозвучал его голос. – И он действительно настоящий хикс.
Квад быстро поднялся и шагнул к нему. Но Сторм, даже измученный до последней степени, не смог заставить себя стерпеть прикосновение этого человека. Он оторвался от скалы и шагнул чуть в сторону от протянутой руки Квада. Но на этот раз даже его тренированная воля не смогла справиться с изнемогающим телом. Его качнуло, он упал и потерял сознание.
Эта картина словно вышла из давних грез Сторма. Он увидел ее сразу, как только открыл глаза, и теперь лежал на узкой постели, не смея шевельнуться, и вглядывался в такое знакомое и родное ему сочетание цветов. Просто кусочек юго-западной пустыни его родного мира и плавные очертания облаков над ним, выполненные в манере, созданной когда-то художниками Дине. А еще на картине был ветер. Землянин почти физически чувствовал его дыхание, вглядываясь в растрепанные волосы всадников и ощущая, как секут их лица длинные пряди гривы их крапчатых пони. Фреска была на стене рядом с его постелью, и Сторм засыпал и просыпался, не отрывая взгляда от этих борющихся всадников. Для художника эта открытая всем ветрам пустыня, наверное, тоже была родным домом. Силой своего таланта он перенес на стену не просто пейзаж, но кусочек жизни, с шумом качающихся сосен, с запахами нагретой солнцем овечьей шерсти и шалфея, с бесконечным сверканием песка. Сторм смотрел на картину так же, как смотрел на сосну и траву его погибшего мира в пещерном саду, только сейчас чувства были острее и глубже. Не просто родные растения, а сама сущность его прежнего мира была перенесена сюда кем-то из его народа. Только художник с Дине мог нарисовать так.
Сейчас эта фреска была для него большей реальностью, чем все происходившее вокруг его постели. Бестелесными тенями проходили, не задевая его сознания, доктор из Порта и молчаливая темнокожая женщина, ухаживающая за ним. И даже отвечая на вопросы откуда-то взявшегося Келзона, он не в состоянии был оторваться от картины. Эти крапчатые пони были ему сейчас роднее и ближе, чем весь Арцор со всеми его проблемами. Он даже не знал, где он сейчас лежит; это его не заботило. Он засыпал и просыпался, не расставаясь со своими всадниками, и был вполне счастлив.
Но наконец он почувствовал, что проснулся окончательно.
Темнокожая женщина помогла ему приподняться и подбила подушки так, что теперь он мог видеть не только картину. С удивлением он услышал, что она говорит на языке Дине, и уловил тон, каким терпеливые взрослые разговаривают с заупрямившимся ребенком. Сторм попытался не обращать на это внимание и снова вернуться в сладкую полудрему, но тут дверь открылась и в комнату, прихрамывая, вошел Логан. Следы побоев уже сошли с его лица и теперь, кроме очевидной принадлежности к народу Дине, Сторм заметил и отчетливое сходство с кем-то знакомым, только он никак не мог вспомнить, с кем именно.
– Нравится картина? – спросил молодой Квад, глядя мимо Сторма на фреску, на этот кусочек дикой вольной пустыни, который художник как-то сумел пленить и навечно припечатать к стене на далеком Арцоре.
– Это родина, – искренне ответил Сторм.
– И отец тоже так думает…
Бред Квад! Правая рука Сторма невольно дернулась, и его тонкие брови сошлись в линию, не предвещающую ничего хорошего. Только сейчас он заметил, что укрыт одеялом из наследства На-Та-Хай или другим, похожим на то как близнец. На-Та-Хай и клятва, которую он заставил дать… отомстить Бреду Кваду.
Землянин лежал спокойно, надеясь, что вместе с этим именем придет привычная злость и добавит ему решимости. Но злость не приходила. Похоже, в нем вообще не осталось ни чувств, ни желаний, кроме желания бесконечно вглядываться в этот нарисованный кусочек земли. Но он знал, что с желанием или без желания, но он все равно должен исполнить то, ради чего прилетел на Арцор.
Сторм почти забыл про Логана и обратил на него внимание, только когда тот подошел совсем близко и наклонился к фреске. Теперь его спокойное задумчивое лицо оказалось на одном уровне с нарисованными всадниками, и Сторм тут же понял, что показалось ему таким знакомым в лице Логана. Он был странно, до изумления похож на одного из всадников, похож, как может быть похож только близкий родственник.
– Что это за мир? – внезапно спросил Логан, – И как художник добился того, что каждый зритель чувствует себя едущим через эту страну?
Теперь, когда Сторм почувствовал, что его душевная рана может затянуться, пустота и тьма коснулись его сознания. Он отвернулся от картины и глаза его вспыхнули.
– Я оставил эти места, – начал Сторм, с трудом подбирая слова, – когда был еще ребенком. Дважды я пытался вернуться, однако эта жизнь уже не принимала меня. Но этот мир навсегда остался в моей душе. Для того, кто это нарисовал, это была настоящая жизнь. Даже здесь, далеко за звездными пропастями, это живет!
– Не для того, а для той, – мягко поправил Логан.
Сторм сел, оттолкнувшись от подушек. Он даже не почувствовал, как окаменело его лицо. Один-единственный вопрос вертелся у него на языке, но он так и не успел его задать.
Дверь отворилась, и на пороге возник человек с глазами, наполненными голубизной – человек, которого Сторм так долго искал и которого меньше всего хотел сейчас видеть. Бред Квад подошел к кровати и внимательно посмотрел на землянина. И Сторм почувствовал, что сейчас должно решиться все, и что бы там не творилось в его душе, он должен именно сейчас объясниться и быть готовым принять на себя все последствия.
С почти прежней скоростью движений рука Сторма метнулась к поясу Логана, выхватила нож и положила его на колени, направив лезвие в сторону Бреда Квада.
Голубые глаза колониста все так же спокойно и выжидающе смотрели на землянина. А может, он просто не понял еще, что это обозначает. Но в это Сторм не верил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Спотыкающейся неверной походкой Сторм двинулся вперед, поминутно останавливаясь и прислушиваясь. Похоже, Сурра еще не добралась до своей добычи. Дальше дорога поворачивала на нижний виток серпантина. Землянин с трудом преодолел этот поворот и остановился, пытаясь отдышаться. До сих пор ему не приходилось сражаться вот так – один на один – разве только в мечтах о встрече с Квадом. Он всегда был вместе со своей командой и привык к ее безмолвной поддержке. Но сейчас в этой новой схватке с хиксами, когда за его спиной были израненные и смертельно усталые люди, он вдруг почувствовал, что на сей раз воспринимает бой не как служебное задание, а как свое глубоко личное дело. Еще один поворот. Дорога выровнялась и стала несколько шире, образуя небольшую площадку. Слева чернела дыра прохода в какой-то очередной тоннель. И оттуда вдруг вырвался яркий луч света, озарив кусок желто-коричневой дороги и едва не задев притаившуюся Сурру.
– Ахууу! – выкрикнул Сторм и отскочил к стене. Боль в потревоженном плече заставила его зашипеть сквозь зубы. И тут же луч уперся в то место, где он был секунду назад.
Его хитрость удалась. Пока луч охотился за ним, на дорогу, шипя и взвизгивая, спрыгнула Сурра. Луч беспорядочно заметался и вдруг опустился на уровень земли, ровно светя вдоль тропинки, по которой Сторм мог бы подойти к дерущимся.
Покачивающаяся фигура с поднятыми руками выступила из темноты на освещенный луной проход. Колонист! А может, переодетый хикс? Сторм двинулся к лежащему на земле фонарику, стараясь оказаться между человеком и рассерженной кошкой. Сейчас Сурра не выражала желания нападать, но и не успокаивалась, карауля каждое движение противника, пока Сторм добирался до фонарика.
Бывший командос поднял фонарь и отшатнулся: прямо в луче, прикрываясь рукой и отворачиваясь от яркого света, стояла очень знакомая ему фигура. Бистер!
– Сааа! – тихо присвистнул он.
Оскалившаяся, со вздыбившейся на спине шерстью, Сурра припала к земле. Она преградила таким образом дорогу назад, но пока не прыгала. Сторм заметил, как рука Бистера невольно потянулась к поясу с оружием.
– Ну-ка, подними ее, – приказал он. – Быстро!
Лицо этого человека выразило его чувства так же ясно, как Сурра выразила свои. Он нехотя разжал ладонь и поднял руку вверх.
– Землянин! – выплюнул он, и это прозвучало грязным ругательством. И презрение, и желание оскорбить, и вызов – все это ухитрился он вложить в это короткое слово. – Животное…
– Учитель зверей, – мягко поправил Сторм тем ледяным тоном, который людей опытных сразу заставлял настораживаться.
Он вложил нож в ножны и неторопливо двинулся вперед, держа луч фонарика на лице Бистера. Подойдя на расстояние вытянутой руки, он мягким кошачьим движением выхватил у него из-за пояса парализатор и бросил его под обрыв.
Но и этой секунды хватило Бистеру, чтобы дотянуться до ножа и достать его из ножен. Голубым огнем сверкнуло в луче фонаря лезвие из превосходной суперстали внешнего мира. Бистер слегка наклонился вперед, принимая позу опытного бойца. И Сторм мгновенно понял, что кем бы ни был этот человек – просто негодяем или замаскированным хиксом, – но это оружие явно ему не в новинку.
– Ну, давай, пошли ко мне твою киску, ты, животное. – Бистер оскалился, и его зубы блестели в свете фонаря не хуже, чем клыки Сурры. – Я с радостью распотрошу ее, а потом доберусь и до тебя, землянин!
Сторм отступил на пару шагов и зажал фонарь в трещине скалы. Драться сейчас с Бистером было просто глупо. Но что-то, куда более сильное, чем все доводы рассудка, заставляло его стать лицом к лицу с врагом, кем бы он ни был, – чтобы только сверкающая сталь была между ними. Древний поединок мужчин, кровью и жизнью готовых отстаивать свое.
– Сурра, – негромко окликнул Сторм и мысленно показал ей, что надо делать. Она немного расслабилась, но так и осталась на месте, закрывая дорогу вниз. Горящими глазами следила она за людьми, стоящими лицом к лицу на освещенной тропинке. Теперь она не двинется с места, пока он сам не позовет.
Снова в его руках был нож. Сразу отлетела куда-то изнуряющая усталость и весь мир сузился до двух обнаженных клинков. Где-то на пределе восприятия промелькнул вскрик – кто-то увидел эту сцену с верхнего витка дороги. Но Бистер его услышал, и это словно подстегнуло его. Он немедленно кинулся в атаку, собираясь начать и кончить бой до того, как другие смогут прийти на помощь Сторму.
Сторм увернулся и тут же почувствовал, что движения его несколько скованы и он проигрывает в быстроте. Но как и в лагере Нитра, он снова чувствовал в себе необычный подъем, переборовший физическую слабость. И все же скорость и реакция у него были уже не те.
Почувствовал это и Бистер, тут же отметив, что Сторм сейчас куда слабее, чем когда они впервые столкнулись между Портом и Гроссингом. И тут же ударил.
18
Сторм отбил удар, и лезвие скрежетнуло по лезвию. Но Сторму пришлось отступить. А Бистер, которому каждый шаг землянина назад добавлял уверенности, продолжал теснить его. Сторм попытался схитрить и развернуть Бистера против света, но тот не попался на эту удочку.
Землянин понимал, что в любой момент может позвать Сурру и быстро закончить это затянувшееся представление. Но он чувствовал, что с Бистером должен разобраться сам, один – сталь против стали – иначе он потеряет всякое уважение к самому себе и уже никогда не сможет руководить своей командой.
Они потеряли всякое представление о времени, настороженно кружа по каменистой площадке. После первого отчаянного натиска Бистер стал осторожнее и теперь стремился вымотать землянина. Сторм чувствовал влажную струйку на плече под одеялом, знал, что пластырь слетел и рана снова кровоточит. Если бой затянется, эта струйка высосет из него все силы и свяжет его, лишит скорости и подвижности. Тогда он уже не сможет увертываться, и Бистер легко оттеснит его под ослепляющий луч и приколет совершенно беспомощного.
Он судорожно пытался припомнить все, что он знал об этих созданиях хиксов. Им дали внешность, неотличимую от человеческой, обучили реагировать и действовать на людской манер. Но в глубине души они обязательно должны оставаться хиксами, иначе будут бесполезны для своих. Значит, хикс. Ну, так что может выбить из колеи этого закаленного разведчика? Что может по-настоящему напугать его, привести в ужас?
Сторм был еще в силах легко уклоняться, пританцовывать, уходить подальше от луча фонаря. Почему хиксы так ненавидят землян? Есть ли у этого их страха какие-то глубинные корни, и не удастся ли сейчас сыграть на этом?
Удар стали о сталь прервал его мысли. На этот раз он отбил нож почти у самой своей груди, и удар был так силен, что рука на время онемела. Спасло его только шестое чувство опасности, которое развилось за время работы с командой.
И вдруг истина вспыхнула в его мозгу так полно и отчетливо, словно кто-то подсказал ему. Сторм понял, в чем слабость хиксов, понял глубоко и полно, ведь и землянам была свойственна эта слабость, а народу Дине особенно. Странная слабость, порой оборачивающаяся силой и, главное, дающая человеку такое необходимое чувство защищенности и безопасности.
– Теперь ты остался один, – мягко сказал он на галактическом. – Твои родичи взорвались, Бистер. Нет больше корабля, готового эвакуировать тебя с Арцора. Один, – один! – среди тех, кто ненавидит тебя. Ты никогда больше не увидишь родного дома, Бистер! Он остался среди недоступных для тебя звезд.
В этом неожиданном взрыве понимания до него вдруг дошло, чего ради хиксы разрушили Землю – они надеялись этим ударом в сердце Конфедерации вызвать ее распад. Но тут они просчитались. Слишком далеко зашли различия уроженцев земных колоний и самих землян, чтобы всех их можно было ввергнуть в шок простым уничтожением метрополии.
– Одиночество! – Он видел темные расширенные глаза Бистера и яркую искру отчаяния в их глубине. Под маской марионетки проглянула взволнованная и напуганная душа хикса. И теперь Сторму нужно было только крошить внешнюю скорлупу и помогать ей выйти наружу.
– Они никогда не вернуться за тобой, Бистер! Ни твои братья, ни боевые товарищи. Ты единственный хикс на Арцоре, и других не будет. – Сами собой всплывали в памяти все знания и слухи о захватчиках, их обычаях и обрядах, словно только и ждали, когда они понадобятся. – Кто прикроет твою спину, Бистер? Кто вспомнит твое имя, чтобы окликнуть тебя? Никто из твоих братьев даже не будет знать, что ты умер и пора отметить твой круг на Сотенных Таблицах во Внутренней Башне твоего родового поселка. Ты умрешь и исчезнешь навсегда, словно никогда и не жил. И не будет…
Кол Бистер дышал открытым ртом, щеки и лоб у него блестели от испарины. И все ярче разгоралась жесткая отчаянная искра в его глазах.
– Бистер умрет – и все. Не будет для него пробуждения в День Поминовения Всех Имен…
– Айаа!
Бистер бросился в атаку, но Сторм был готов к этому. Он уклонился с врожденной грацией древнего воина. К несчастью, нож Бистера зацепил серебряное ожерелье, висевшее на его груди, и лезвие слегка царапнуло щеку. Как и рассчитывал Сторм, натиск тяжелого тела Бистера отбросил их обоих на самый край площадки.
Сторм не рискнул продолжать здесь схватку. Бистер не был ранен, и его физических сил вполне хватило бы, чтобы смять сопротивление землянина. Сторм провел пару приемов командос, высвободился из этих тисков и снова оказался у скалы в относительной безопасности.
Бистер завизжал. На всю жизнь запомнил Сторм его безумные, переполненные ужасом глаза, в которых уже не осталось ничего человеческого. Каждое разумное существо должно верить, что в любом бою с ним весь его народ, вся его раса. У них один враг и одна ненависть на всех. Страх смерти отступает, если рядом с тобой твои братья, если есть радость исполнения общей воли. Но эту опору Сторм сумел расшатать, и Бистер сейчас балансировал на грани безумия.
Но в таком состоянии он был еще опаснее, чем в спокойном. Сторм снова отступил, и Бистер не раздумывая ринулся за ним. «Готов», – подумал Сторм. Дальше все было нетрудно. При следующем маневре Бистер оказался против света фонарика. Последний раз увидел Сторм безумный блеск его глаз и ударил четко и красиво, как на учениях.
Бистер издал странный хрюкающий звук, медленно повалился вперед, уткнулся лицом в землю и замер. Сторм отступил и оперся здоровым плечом на скалу. Он видел, как в луче фонаря блеснул мех Сурры, которая, злобно шипя, подползала к телу Бистера. Она коротко рыкнула и уже хотела ударить его когтистой лапой, когда землянин подозвал ее к себе.
Бред Квад пересек освещенную полосу и присел возле поверженного хикса.
Он перевернул его лицом кверху, задрал рубаху и попытался нащупать сердце.
– Он жив, – сказал Сторм и сам удивился, как слабо и глухо прозвучал его голос. – И он действительно настоящий хикс.
Квад быстро поднялся и шагнул к нему. Но Сторм, даже измученный до последней степени, не смог заставить себя стерпеть прикосновение этого человека. Он оторвался от скалы и шагнул чуть в сторону от протянутой руки Квада. Но на этот раз даже его тренированная воля не смогла справиться с изнемогающим телом. Его качнуло, он упал и потерял сознание.
Эта картина словно вышла из давних грез Сторма. Он увидел ее сразу, как только открыл глаза, и теперь лежал на узкой постели, не смея шевельнуться, и вглядывался в такое знакомое и родное ему сочетание цветов. Просто кусочек юго-западной пустыни его родного мира и плавные очертания облаков над ним, выполненные в манере, созданной когда-то художниками Дине. А еще на картине был ветер. Землянин почти физически чувствовал его дыхание, вглядываясь в растрепанные волосы всадников и ощущая, как секут их лица длинные пряди гривы их крапчатых пони. Фреска была на стене рядом с его постелью, и Сторм засыпал и просыпался, не отрывая взгляда от этих борющихся всадников. Для художника эта открытая всем ветрам пустыня, наверное, тоже была родным домом. Силой своего таланта он перенес на стену не просто пейзаж, но кусочек жизни, с шумом качающихся сосен, с запахами нагретой солнцем овечьей шерсти и шалфея, с бесконечным сверканием песка. Сторм смотрел на картину так же, как смотрел на сосну и траву его погибшего мира в пещерном саду, только сейчас чувства были острее и глубже. Не просто родные растения, а сама сущность его прежнего мира была перенесена сюда кем-то из его народа. Только художник с Дине мог нарисовать так.
Сейчас эта фреска была для него большей реальностью, чем все происходившее вокруг его постели. Бестелесными тенями проходили, не задевая его сознания, доктор из Порта и молчаливая темнокожая женщина, ухаживающая за ним. И даже отвечая на вопросы откуда-то взявшегося Келзона, он не в состоянии был оторваться от картины. Эти крапчатые пони были ему сейчас роднее и ближе, чем весь Арцор со всеми его проблемами. Он даже не знал, где он сейчас лежит; это его не заботило. Он засыпал и просыпался, не расставаясь со своими всадниками, и был вполне счастлив.
Но наконец он почувствовал, что проснулся окончательно.
Темнокожая женщина помогла ему приподняться и подбила подушки так, что теперь он мог видеть не только картину. С удивлением он услышал, что она говорит на языке Дине, и уловил тон, каким терпеливые взрослые разговаривают с заупрямившимся ребенком. Сторм попытался не обращать на это внимание и снова вернуться в сладкую полудрему, но тут дверь открылась и в комнату, прихрамывая, вошел Логан. Следы побоев уже сошли с его лица и теперь, кроме очевидной принадлежности к народу Дине, Сторм заметил и отчетливое сходство с кем-то знакомым, только он никак не мог вспомнить, с кем именно.
– Нравится картина? – спросил молодой Квад, глядя мимо Сторма на фреску, на этот кусочек дикой вольной пустыни, который художник как-то сумел пленить и навечно припечатать к стене на далеком Арцоре.
– Это родина, – искренне ответил Сторм.
– И отец тоже так думает…
Бред Квад! Правая рука Сторма невольно дернулась, и его тонкие брови сошлись в линию, не предвещающую ничего хорошего. Только сейчас он заметил, что укрыт одеялом из наследства На-Та-Хай или другим, похожим на то как близнец. На-Та-Хай и клятва, которую он заставил дать… отомстить Бреду Кваду.
Землянин лежал спокойно, надеясь, что вместе с этим именем придет привычная злость и добавит ему решимости. Но злость не приходила. Похоже, в нем вообще не осталось ни чувств, ни желаний, кроме желания бесконечно вглядываться в этот нарисованный кусочек земли. Но он знал, что с желанием или без желания, но он все равно должен исполнить то, ради чего прилетел на Арцор.
Сторм почти забыл про Логана и обратил на него внимание, только когда тот подошел совсем близко и наклонился к фреске. Теперь его спокойное задумчивое лицо оказалось на одном уровне с нарисованными всадниками, и Сторм тут же понял, что показалось ему таким знакомым в лице Логана. Он был странно, до изумления похож на одного из всадников, похож, как может быть похож только близкий родственник.
– Что это за мир? – внезапно спросил Логан, – И как художник добился того, что каждый зритель чувствует себя едущим через эту страну?
Теперь, когда Сторм почувствовал, что его душевная рана может затянуться, пустота и тьма коснулись его сознания. Он отвернулся от картины и глаза его вспыхнули.
– Я оставил эти места, – начал Сторм, с трудом подбирая слова, – когда был еще ребенком. Дважды я пытался вернуться, однако эта жизнь уже не принимала меня. Но этот мир навсегда остался в моей душе. Для того, кто это нарисовал, это была настоящая жизнь. Даже здесь, далеко за звездными пропастями, это живет!
– Не для того, а для той, – мягко поправил Логан.
Сторм сел, оттолкнувшись от подушек. Он даже не почувствовал, как окаменело его лицо. Один-единственный вопрос вертелся у него на языке, но он так и не успел его задать.
Дверь отворилась, и на пороге возник человек с глазами, наполненными голубизной – человек, которого Сторм так долго искал и которого меньше всего хотел сейчас видеть. Бред Квад подошел к кровати и внимательно посмотрел на землянина. И Сторм почувствовал, что сейчас должно решиться все, и что бы там не творилось в его душе, он должен именно сейчас объясниться и быть готовым принять на себя все последствия.
С почти прежней скоростью движений рука Сторма метнулась к поясу Логана, выхватила нож и положила его на колени, направив лезвие в сторону Бреда Квада.
Голубые глаза колониста все так же спокойно и выжидающе смотрели на землянина. А может, он просто не понял еще, что это обозначает. Но в это Сторм не верил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22