Или собственной головой хочешь рискнуть?
Сергей ответил, лишь сойдя с последней ступеньки:
— Голова мне самому нужна.
И рак-отшельник снова спрятался в раковину.
Игорь невольно вздохнул. По всей видимости, его жизнь в течение ближайшего полугода станет продолжением сегодняшней ночи в вагоне. Только у Надийки будет теперь кого ставить в пример своему мужу.
Нет, не в радужном настроении переступил Игорь порог директорского кабинета.
Игорь полагал, что директор, дав согласие на его приезд, не только собрал о сыне своего своенравного заместителя по научной части все сведения, но подумал и над тем, к чему может привести появление этого стажера. По-видимому, Андрей Петрович Каранда не прочь преподнести профессору Шостенко многозначительный сюрприз. Отец любит показывать окружающим свое превосходство, директора всегда были у него на посылках. Каранде, вероятно, это осточертело, и он решил сделать заявку на самостоятельность.
Но это только предположения, их еще надо проверить. А дипломатом Игорь себя не считал.
О Каранде как о хирурге он кое-что слышал. Но слышанное плохо вязалось с тем, кого он увидел.
Навстречу ему поднялся плотный человек лет сорока, с добродушным и не очень внимательным взглядом из- под кустистых бровей. И пока Игорь сидел у него, Андрей Петрович не вынимал изо рта папиросы. Он не столько
ее курил, сколько посасывал, как трубку. От этого над его головой повисла сизая туча.
Приклеить бы ему длинные, с опущенными кончиками усы, получился бы вылитый колхозный «дядько».
Нового стажера директор встретил с той любезной официальностью, с какой тактичные начальники встречают своих будущих подчиненных и которая этих начальников ни к чему не обязывает.
Пожимая руку новому стажеру, он сказал:
— Я очень рад.
Мельком глянув в поданное ему Игорем командировочное удостоверение, Каранда небрежно бросил его на стол. Задал несколько вопросов о том, что Игорь делал в своей больнице, над чем ему хочется поработать здесь, и выразил надежду, что практика его будет успешной. Слегка поинтересовался, все ли у него в порядке с жильем, чем ему надо помочь. Ни единым словом не обмолвился о Федоре Ипполитовиче, словно то, что перед ним сидит непокорный сын его знаменитого заместителя, не имело никакого значения.
После обмена любезностями директор попыхтел папиросой, повесил перед собой как бы дымовую завесу и тем же равнодушным тоном спросил:
— Почему вам так хотелось попасть именно в наш институт? Насколько я знаю, вам предлагали нечто позаманчивее.
Игорь ответил:
— Да, у меня был выбор: сюда или в Москву. Но я в этом городе родился, закончил здешний мединститут...
Андрей Петрович выдохнул клуб дыма:
— Ясно.
Игорю показалось, что по лицу директора пробежала та лукавая улыбка, которую его небритые предки умели прятать в усах, а ему приходится скрывать папиросным дымом.
— С чего хотите начать? — продолжал директор.
Игорь постучал косточками пальцев по ручке кресла.
Трусоватый рак-отшельник притворился, что ничего не слышит, когда старый друг предложил ему себя в помощники. Ничего, не сейчас, так немного позже Игорь услышит его ответ, А пока что...
— Разрешите на это ответить завтра.
— Пожалуйста! — охотно согласился Андрей Петрович.— Присмотритесь, сориентируйтесь. Я бы вам посоветовал поговорить с Михаилом Карповичем — вы его, должно быть, знаете.— Он черкнул несколько слов на командировке Игоря.— Ну, вот вы и наш... Советую вам уже сегодня побывать на пятиминутке, принять участие в обходе. По понедельникам наш Федор Ипполитович осматривает всех больных... Это введет вас в курс всех наших забот.
Говорил Андрей Петрович так, словно повторял много раз сказанное, но почему-то казалось, что слова его имеют по крайней мере два смысла. Быстрым взмахом руки отогнав дым, директор пристальнее вгляделся в нового стажера.
С пожеланиями начальства надо считаться независимо от интонаций. И Игорь сказал:
— Спасибо. Я так и сделаю.
Голос Каранды совсем утратил официальность:
— А если возникнут недоразумения... или вопросы... или что-нибудь вам покажется странным, прошу сразу же обращаться ко мне.
Игорю оставалось только признательно наклонить голову и встать.
Но в этот миг дверь раскрылась и на пороге появился отец. Точно такой же, каким Игорь видел его три года тому назад. Подтянутый, как и полагается генерал-майору, хоть и медицинской службы, хоть и в запасе. Не человек— монумент. Даже халат поблескивал нержавеющей сталью. Одним словом, то была статуя олимпийца, который ни разу в жизни не споткнулся, который считает ниже своего достоинства глядеть себе под ноги или заметить то, чего он замечать не желает.
Во всяком случае, сын не попал в поле его зрения.
Ничего другого Игорь и не ожидал. Он не надеялся, что эти три года чему-то научили отца. И все-таки словно острое шило вонзилось ему в сердце.
— Извините, Андрей Петрович,— четко выговаривая каждое слово, произнес профессор,— я думал, что вы один.
Директор вышел из-за стола, встал между отцом и„ сыном. Игорь подумал, что сейчас он снова запыхтит папиросой, спрячется от обоих за дымным облаком. Но Каранда вынул изо рта папиросу и выжидательно уставился сначала на своего заместителя, потом на нового
стажера: кому скорее изменит выдержка?' Лишь убедившись, что оба одинаково крепки, обратился к старшему:
— Прошу вас, Федор Ипполитович, заходите.— И прозвучало это так, словно они не видались невесть сколько времени.— Не удивляйтесь — Луганский здравотдел прислал к нам этого молодого хирурга для стажировки. У меня возражений нет. Уверен, что у вас их тоже не будет...
— Я зашел к вам,— перебил его Шостенко-старший,— по другому вопросу.
— Я слушаю.
Отец не глянул в сторону сына. Зато отошел от двери, не прикрыв ее,— ясно дал понять сыну, чтобы он убирался отсюда.
Если бы они были вдвоем, все," что обещал Игорь своей жене ночью, мгновенно вылетело бы у него из головы. А отец, кажется, только этого и ждал.
Игорь вышел с высоко поднятой головой. А закрывая двери, не мог не заметить, что у отца вовсе не олимпийский вид — он остервенело впился взглядом в Каранду, и брови его угрожающе шевелятся.
Федор Ипполитович шел к Андрею Петровичу, чтобы прямо с ходу, но осторожно выяснить, правильно ли его субботнее предположение, действительно ли оскорбленный директор постарается превратить сегодняшнюю пятиминутку в дискуссию о состоянии научно-исследовательской работы в институте? И только в том случае, если бы его предположение оказалось правильным, он прозрачно намекнул бы: Андрею Петровичу не следует, мол, вмешиваться в дела, ведать которыми поручено известному ученому — у интеллигентных людей это расценивается как бестактность, а если сказать попросту... Нет, вспоминать домашних животных, которых пословица приглашать к столу не рекомендует, еще рано.
Разговор должен был мирным путем положить конец стремлениям директора к самостоятельности в вопросах, до которых он еще не дорос. Кроме того, следовало выяснить, действительно ли в институте может появиться
стажер из Луганской области. Если бы директор подтвердил это, Федор Ипполитович выразил бы пожелание взглянуть на новоприбывшего до того, как тот будет оформлен: он хочет лично убедиться, что прислан достойный кандидат.
И неожиданно первым, кого увидел Федор Ипполитович в кабинете Каранды, был его сын.
...Придя в себя, Игорь резко повернулся, хотя казалось, что ноги его утратили способность сгибаться. Федору Ипполитовичу почему-то стало жутко. Он не мог ни закрыть глаза, ни оторвать их от спины сына. Неужели не оглянется? Неужели молча выйдет? Неужели никогда не вернется? А в горле застрял крик:
«Куда ж ты?»
Дверь захлопнулась.
Отец обессиленно опустился в кресло и не сразу смог взглянуть на директора.
Так вот он каков, этот Каранда...
Когда-то Федор Ипполитович охотно поддержал его кандидатуру на пост директора научного учреждения, созданного высокоодаренным Дмитрием Кирилловичем Шаниным и его ближайшим учеником и прославленного ими обоими. А позавчера Федор Ипполитович чуть-чуть не поехал с этим субъектом на охоту.
Ну, посмотрим, чем ты станешь без поддержки Шостенко...
И до чего докатился Игорь! Пытается проникнуть сюда через черный ход. Как это низко...
Наконец к Федору Ипполитовичу вернулся дар речи:
— Как прикажете это понимать?
Андрей Петрович ткнул папиросу в пепельницу и, подняв невинные глаза на профессора, начал:.
— Если вы о том, что произошло между нами позавчера...
Профессор далеко не дипломатично повысил голос:
— Я спрашиваю: когда именно Луганский или какой там у дьявола здравогдел рекомендовал нам этого стажера?
Каранда секунду подумал.
— Точно не помню. Месяц или два тому назад.
— Когда вы дали свое согласие?
— Я, как вам известно, не бюрократ.
— И не сказали мне ни слова?
Каранда сел к столу. Не спеша вытащил из пачки еще один демократический «Беломор», старательно раскурил его, отчего между собеседниками образовалась дымовая завеса.
—- Разрешите напомнить вам, Федор Ипполитович, что таким пустяком, как прием стажеров, вы никогда себя не обременяли. Вы раз навсегда заявили, что вам не до этого.
— Но в данном случае...
— В данном случае я был уверен, что возражений у вас не будет.
Каранда ответил тем наивным тоном, который задевает больнее, чем насмешка. И Федор Ипполитович дал волю своему гневу:
. — Не юродствуйте!
Из-за табачного облака ничего не донеслось. Но на стол тяжело легли директорские руки, уверенные в себе руки опытного хирурга. А когда облако рассеялось, на лице Андрея Петровича от обычного добродушия не осталось и следа.
— Если вы пришли ссориться, Федор Ипполитович...
Что имел в виду Каранда, было ясно.
Но профессор Шостенко давно отвык брать свои слова обратно. Тем более — сказано далеко не все. А выскажется профессор только теми словами, какие подвернутся первыми.
И Каранда все это проглотит. Он или навсегда потеряет охоту действовать по-своему, или...
Директор передвинул на столе пресс-папье.
— Субботнее настроение, Федор Ипполитович, к сожалению, вас не покинуло.— Никто не услышал бы в его голосе ни злости, ни даже легкой иронии.— Я не против того, чтобы мы с вами обменивались мнениями о наших кадрах или о том, что лишило вас равновесия в субботу. Но, по-моему, это лучше делать тогда, когда мы ^состоянии подбирать разумные выражения. Сейчас, я боюсь, мы ни до чего не договоримся.
Федор Ипполитович уселся поудобнее. К чему, собственно, эти турусы на колесах? С какой стати? Не он при директоре, а директор при нем!
— А я и не собираюсь с вами договариваться. Прежде всего — вы не посмеете заговорить на пятиминутке о
вопросах, по поводу которых пытались возражать мне в субботу.
Кажется, Каранда пожал плечами, и упрямее стал его взгляд. Федор Ипполитович не пожелал этого заметить. Что ему до суждений этого чиновника! Он в институте для того, чтобы член-корреспондент Академии медицинских наук, его помощники и соратники могли работать в полную силу.
Все же Федор Ипполитович расслышал:
— Я всегда считал, что пятиминутка неподходящее место для таких бесед.
Федор Ипполитович приосанился.
— Вот и отлично... Кроме того, вы в это время будете заняты: вы пригласите к себе молодого человека, которого я застал у вас...
— Вашего сына? — уточнил директор.
— ...И от моего имени,— резко продолжал профессор,— укажете ему на порог. Объяснять ничего не нужно.
Научный руководитель встал, твердой походкой направился к дверям и не остановился, услышав позади? «Одну минуту!» Но его догнало категорическое:
— Я этого не сделаю.
— Что такое?
Федор Ипполитович через плечо грозно глянул на Каранду.
— Начинаете вмешиваться в мои дела? Думаете, что приросли к директорскому креслу?
— Вы ошибаетесь, Федор Ипполитович. В то, что вы считаете своими делами, я еще не вмешивался и пока что не вмешиваюсь, хоть и не во всем соглашаюсь с вами. Хочу надеяться, что в конце концов все будет хорошо и без моего вмешательства.
Металлическим, что ли, стал голос у Каранды? И ни на одном слове он не споткнулся: как будто заранее на все подготовил ответы профессору.
Федор Ипполитович снова подошел к столу.
— Вы полагаете, что у меня короткая память и я не помню, что слышал от вас в субботу?
— Я высказал свои соображения о состоянии научно- исследовательской работы у нас. Это право каждого члена нашего коллектива. К сожалению, из моих попыток
ничего не вышло. Поэтому-то и трудно мне убеждать себя, что только вы во всем правы...
Никакой растерянности ни во взгляде, ни в голосе. И не защищается Каранда, а пытается перейти в наступление.
— Я не об этом,—оборвал его Федор Ипполитович.— Возиться со стажерами приходится прежде всего мне. Поэтому...
Но кандидат наук не дал признанному ученому закончить:
— О том же самом и я. Подбирать стажеров должны мы оба. Еще раз прошу вас вспомнить: первое, что вы сделали, когда я стал директором,— возложили на меня всю ответственность за подбор стажеров. Ваш... Насколько я понял, сыном вы его не признали... Ваш однофамилец отвечает самым высоким нашим требованиям. Поэтому я осмеливаюсь взять всю ответственность за него на себя.
Нижняя челюсть Федора Ипполитовича по-бульдожьи выдвинулась вперед.
Чтобы какой-то там чиновник от науки читал нотации самому Федору Ипполитовичу Шостенко?! Такого в жизни прославленного хирурга никогда не было. И не будет!
Нет, Федор Ипполитович и на этот раз голоса не повысил. Он небрежно бросил?
— Пеняйте на себя!
И вышел из кабинета.
Стараясь держать голову как можно выше (в институте есть еще люди, которые его помнят, и нет ни одного, кто не знал бы о его взаимоотношениях с отцом), Игорь прошел туда, где проводились пятиминутки. На знакомых он, к счастью, не натолкнулся.
Конференц-зал был почти пуст, Игорь направился в самый дальний угол, уселся там в глубокой нише. Сделал он это не для того, чтобы меньше попадаться на глаза присутствующим. Игорь знал: теперь никакая сила из института его не выдворит. Просто из этой ниши лучше видно все и всех.
Конференц-зал заполнялся медленно и главным образом молодыми врачами. Игорь никого из них не знал. И никто не посмотрел в его сторону. Вот и хорошо.
Чтобы собраться с мыслями, Игорь оперся локтем о колено, прикрыл глаза ладонью.
Но мыслей было не так уж много. И самая ясная: до чего трудно будет сдержать данное Надийке слово! Лишь на одно мгновение Игорь столкнулся с виновником своего появления на свет. И увидел: евангельский вариант во взаимоотношениях между непреклонным отцом и блудным сыном в данном случае исключен. Следовательно, пассивной обороной здесь действовать нельзя. Профессор Шостенко должен еще сегодня почувствовать: есть камень и для его косы.
— Разрешите, Игорь Федорович, представить вам еще одного пристяжного в той тройке, где коренником Сергей Антонович Друзь,— Вадима Григорьевича Ковалишина...
Игорь не заметил, как подошел Танцюра, этот не по возрасту и стажу солидный помощник Сергея. Он держал под руку молодого человека с наивными синими глазами. И такими удивленными, словно Игорь самое поразительное явление из всех до сих пор им встреченных. Был он почти одного роста с Сергеем, халат не прикрывал его колен.
Руку Игорю этот молодой человек пожал так осторожно, как если бы перед ним было привидение.
— Я чрезвычайно рад,— в крайнем смущении пролепетал он.
— Надеюсь, Игорь Федорович,— тем же официальным тоном продолжал Танцюра,— вы хорошо разглядели эту каменную бабу.— И, вытащив руку из-под локтя синеглазого юноши, легонько оттолкнул его от себя.— Теперь, Вадик, поброди немного и подумай, как отразится новое знакомство на жизни твоей и трудах. Нужен будешь— я позову.
Вадик покраснел и отошел.
Танцюра придвинул свободный стул и сел так, чтобы загородить Игоря от присутствующих.
— Прекрасная точка для наблюдения, не правда ли? — тихо начал он.— В начале своей научно-исследовательской карьеры я почти месяц, если не больше, просиживал здесь все пятиминутки и торжественные собрания, набирался мудрости. Как можно быстрее разобрать
ся во всем, что здесь происходит,—для вас, как мне кажется, первостепенное дело. Если вам необходим вадемекум 1, я полностью к вашим услугам.
Это, пожалуй, кстати. В ординаторской Игорь и он, кажется, начали понимать друг друга. По столу Танцюра ударил, надо думать, потому, что его также раздражает нерешительность Сергея. Правда, это не заставило рака-отшельника выглянуть из раковины. Скорее наоборот... Но стало понятнее/ что от Сергея Танцюра хочет примерно того же, что и Игорь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Сергей ответил, лишь сойдя с последней ступеньки:
— Голова мне самому нужна.
И рак-отшельник снова спрятался в раковину.
Игорь невольно вздохнул. По всей видимости, его жизнь в течение ближайшего полугода станет продолжением сегодняшней ночи в вагоне. Только у Надийки будет теперь кого ставить в пример своему мужу.
Нет, не в радужном настроении переступил Игорь порог директорского кабинета.
Игорь полагал, что директор, дав согласие на его приезд, не только собрал о сыне своего своенравного заместителя по научной части все сведения, но подумал и над тем, к чему может привести появление этого стажера. По-видимому, Андрей Петрович Каранда не прочь преподнести профессору Шостенко многозначительный сюрприз. Отец любит показывать окружающим свое превосходство, директора всегда были у него на посылках. Каранде, вероятно, это осточертело, и он решил сделать заявку на самостоятельность.
Но это только предположения, их еще надо проверить. А дипломатом Игорь себя не считал.
О Каранде как о хирурге он кое-что слышал. Но слышанное плохо вязалось с тем, кого он увидел.
Навстречу ему поднялся плотный человек лет сорока, с добродушным и не очень внимательным взглядом из- под кустистых бровей. И пока Игорь сидел у него, Андрей Петрович не вынимал изо рта папиросы. Он не столько
ее курил, сколько посасывал, как трубку. От этого над его головой повисла сизая туча.
Приклеить бы ему длинные, с опущенными кончиками усы, получился бы вылитый колхозный «дядько».
Нового стажера директор встретил с той любезной официальностью, с какой тактичные начальники встречают своих будущих подчиненных и которая этих начальников ни к чему не обязывает.
Пожимая руку новому стажеру, он сказал:
— Я очень рад.
Мельком глянув в поданное ему Игорем командировочное удостоверение, Каранда небрежно бросил его на стол. Задал несколько вопросов о том, что Игорь делал в своей больнице, над чем ему хочется поработать здесь, и выразил надежду, что практика его будет успешной. Слегка поинтересовался, все ли у него в порядке с жильем, чем ему надо помочь. Ни единым словом не обмолвился о Федоре Ипполитовиче, словно то, что перед ним сидит непокорный сын его знаменитого заместителя, не имело никакого значения.
После обмена любезностями директор попыхтел папиросой, повесил перед собой как бы дымовую завесу и тем же равнодушным тоном спросил:
— Почему вам так хотелось попасть именно в наш институт? Насколько я знаю, вам предлагали нечто позаманчивее.
Игорь ответил:
— Да, у меня был выбор: сюда или в Москву. Но я в этом городе родился, закончил здешний мединститут...
Андрей Петрович выдохнул клуб дыма:
— Ясно.
Игорю показалось, что по лицу директора пробежала та лукавая улыбка, которую его небритые предки умели прятать в усах, а ему приходится скрывать папиросным дымом.
— С чего хотите начать? — продолжал директор.
Игорь постучал косточками пальцев по ручке кресла.
Трусоватый рак-отшельник притворился, что ничего не слышит, когда старый друг предложил ему себя в помощники. Ничего, не сейчас, так немного позже Игорь услышит его ответ, А пока что...
— Разрешите на это ответить завтра.
— Пожалуйста! — охотно согласился Андрей Петрович.— Присмотритесь, сориентируйтесь. Я бы вам посоветовал поговорить с Михаилом Карповичем — вы его, должно быть, знаете.— Он черкнул несколько слов на командировке Игоря.— Ну, вот вы и наш... Советую вам уже сегодня побывать на пятиминутке, принять участие в обходе. По понедельникам наш Федор Ипполитович осматривает всех больных... Это введет вас в курс всех наших забот.
Говорил Андрей Петрович так, словно повторял много раз сказанное, но почему-то казалось, что слова его имеют по крайней мере два смысла. Быстрым взмахом руки отогнав дым, директор пристальнее вгляделся в нового стажера.
С пожеланиями начальства надо считаться независимо от интонаций. И Игорь сказал:
— Спасибо. Я так и сделаю.
Голос Каранды совсем утратил официальность:
— А если возникнут недоразумения... или вопросы... или что-нибудь вам покажется странным, прошу сразу же обращаться ко мне.
Игорю оставалось только признательно наклонить голову и встать.
Но в этот миг дверь раскрылась и на пороге появился отец. Точно такой же, каким Игорь видел его три года тому назад. Подтянутый, как и полагается генерал-майору, хоть и медицинской службы, хоть и в запасе. Не человек— монумент. Даже халат поблескивал нержавеющей сталью. Одним словом, то была статуя олимпийца, который ни разу в жизни не споткнулся, который считает ниже своего достоинства глядеть себе под ноги или заметить то, чего он замечать не желает.
Во всяком случае, сын не попал в поле его зрения.
Ничего другого Игорь и не ожидал. Он не надеялся, что эти три года чему-то научили отца. И все-таки словно острое шило вонзилось ему в сердце.
— Извините, Андрей Петрович,— четко выговаривая каждое слово, произнес профессор,— я думал, что вы один.
Директор вышел из-за стола, встал между отцом и„ сыном. Игорь подумал, что сейчас он снова запыхтит папиросой, спрячется от обоих за дымным облаком. Но Каранда вынул изо рта папиросу и выжидательно уставился сначала на своего заместителя, потом на нового
стажера: кому скорее изменит выдержка?' Лишь убедившись, что оба одинаково крепки, обратился к старшему:
— Прошу вас, Федор Ипполитович, заходите.— И прозвучало это так, словно они не видались невесть сколько времени.— Не удивляйтесь — Луганский здравотдел прислал к нам этого молодого хирурга для стажировки. У меня возражений нет. Уверен, что у вас их тоже не будет...
— Я зашел к вам,— перебил его Шостенко-старший,— по другому вопросу.
— Я слушаю.
Отец не глянул в сторону сына. Зато отошел от двери, не прикрыв ее,— ясно дал понять сыну, чтобы он убирался отсюда.
Если бы они были вдвоем, все," что обещал Игорь своей жене ночью, мгновенно вылетело бы у него из головы. А отец, кажется, только этого и ждал.
Игорь вышел с высоко поднятой головой. А закрывая двери, не мог не заметить, что у отца вовсе не олимпийский вид — он остервенело впился взглядом в Каранду, и брови его угрожающе шевелятся.
Федор Ипполитович шел к Андрею Петровичу, чтобы прямо с ходу, но осторожно выяснить, правильно ли его субботнее предположение, действительно ли оскорбленный директор постарается превратить сегодняшнюю пятиминутку в дискуссию о состоянии научно-исследовательской работы в институте? И только в том случае, если бы его предположение оказалось правильным, он прозрачно намекнул бы: Андрею Петровичу не следует, мол, вмешиваться в дела, ведать которыми поручено известному ученому — у интеллигентных людей это расценивается как бестактность, а если сказать попросту... Нет, вспоминать домашних животных, которых пословица приглашать к столу не рекомендует, еще рано.
Разговор должен был мирным путем положить конец стремлениям директора к самостоятельности в вопросах, до которых он еще не дорос. Кроме того, следовало выяснить, действительно ли в институте может появиться
стажер из Луганской области. Если бы директор подтвердил это, Федор Ипполитович выразил бы пожелание взглянуть на новоприбывшего до того, как тот будет оформлен: он хочет лично убедиться, что прислан достойный кандидат.
И неожиданно первым, кого увидел Федор Ипполитович в кабинете Каранды, был его сын.
...Придя в себя, Игорь резко повернулся, хотя казалось, что ноги его утратили способность сгибаться. Федору Ипполитовичу почему-то стало жутко. Он не мог ни закрыть глаза, ни оторвать их от спины сына. Неужели не оглянется? Неужели молча выйдет? Неужели никогда не вернется? А в горле застрял крик:
«Куда ж ты?»
Дверь захлопнулась.
Отец обессиленно опустился в кресло и не сразу смог взглянуть на директора.
Так вот он каков, этот Каранда...
Когда-то Федор Ипполитович охотно поддержал его кандидатуру на пост директора научного учреждения, созданного высокоодаренным Дмитрием Кирилловичем Шаниным и его ближайшим учеником и прославленного ими обоими. А позавчера Федор Ипполитович чуть-чуть не поехал с этим субъектом на охоту.
Ну, посмотрим, чем ты станешь без поддержки Шостенко...
И до чего докатился Игорь! Пытается проникнуть сюда через черный ход. Как это низко...
Наконец к Федору Ипполитовичу вернулся дар речи:
— Как прикажете это понимать?
Андрей Петрович ткнул папиросу в пепельницу и, подняв невинные глаза на профессора, начал:.
— Если вы о том, что произошло между нами позавчера...
Профессор далеко не дипломатично повысил голос:
— Я спрашиваю: когда именно Луганский или какой там у дьявола здравогдел рекомендовал нам этого стажера?
Каранда секунду подумал.
— Точно не помню. Месяц или два тому назад.
— Когда вы дали свое согласие?
— Я, как вам известно, не бюрократ.
— И не сказали мне ни слова?
Каранда сел к столу. Не спеша вытащил из пачки еще один демократический «Беломор», старательно раскурил его, отчего между собеседниками образовалась дымовая завеса.
—- Разрешите напомнить вам, Федор Ипполитович, что таким пустяком, как прием стажеров, вы никогда себя не обременяли. Вы раз навсегда заявили, что вам не до этого.
— Но в данном случае...
— В данном случае я был уверен, что возражений у вас не будет.
Каранда ответил тем наивным тоном, который задевает больнее, чем насмешка. И Федор Ипполитович дал волю своему гневу:
. — Не юродствуйте!
Из-за табачного облака ничего не донеслось. Но на стол тяжело легли директорские руки, уверенные в себе руки опытного хирурга. А когда облако рассеялось, на лице Андрея Петровича от обычного добродушия не осталось и следа.
— Если вы пришли ссориться, Федор Ипполитович...
Что имел в виду Каранда, было ясно.
Но профессор Шостенко давно отвык брать свои слова обратно. Тем более — сказано далеко не все. А выскажется профессор только теми словами, какие подвернутся первыми.
И Каранда все это проглотит. Он или навсегда потеряет охоту действовать по-своему, или...
Директор передвинул на столе пресс-папье.
— Субботнее настроение, Федор Ипполитович, к сожалению, вас не покинуло.— Никто не услышал бы в его голосе ни злости, ни даже легкой иронии.— Я не против того, чтобы мы с вами обменивались мнениями о наших кадрах или о том, что лишило вас равновесия в субботу. Но, по-моему, это лучше делать тогда, когда мы ^состоянии подбирать разумные выражения. Сейчас, я боюсь, мы ни до чего не договоримся.
Федор Ипполитович уселся поудобнее. К чему, собственно, эти турусы на колесах? С какой стати? Не он при директоре, а директор при нем!
— А я и не собираюсь с вами договариваться. Прежде всего — вы не посмеете заговорить на пятиминутке о
вопросах, по поводу которых пытались возражать мне в субботу.
Кажется, Каранда пожал плечами, и упрямее стал его взгляд. Федор Ипполитович не пожелал этого заметить. Что ему до суждений этого чиновника! Он в институте для того, чтобы член-корреспондент Академии медицинских наук, его помощники и соратники могли работать в полную силу.
Все же Федор Ипполитович расслышал:
— Я всегда считал, что пятиминутка неподходящее место для таких бесед.
Федор Ипполитович приосанился.
— Вот и отлично... Кроме того, вы в это время будете заняты: вы пригласите к себе молодого человека, которого я застал у вас...
— Вашего сына? — уточнил директор.
— ...И от моего имени,— резко продолжал профессор,— укажете ему на порог. Объяснять ничего не нужно.
Научный руководитель встал, твердой походкой направился к дверям и не остановился, услышав позади? «Одну минуту!» Но его догнало категорическое:
— Я этого не сделаю.
— Что такое?
Федор Ипполитович через плечо грозно глянул на Каранду.
— Начинаете вмешиваться в мои дела? Думаете, что приросли к директорскому креслу?
— Вы ошибаетесь, Федор Ипполитович. В то, что вы считаете своими делами, я еще не вмешивался и пока что не вмешиваюсь, хоть и не во всем соглашаюсь с вами. Хочу надеяться, что в конце концов все будет хорошо и без моего вмешательства.
Металлическим, что ли, стал голос у Каранды? И ни на одном слове он не споткнулся: как будто заранее на все подготовил ответы профессору.
Федор Ипполитович снова подошел к столу.
— Вы полагаете, что у меня короткая память и я не помню, что слышал от вас в субботу?
— Я высказал свои соображения о состоянии научно- исследовательской работы у нас. Это право каждого члена нашего коллектива. К сожалению, из моих попыток
ничего не вышло. Поэтому-то и трудно мне убеждать себя, что только вы во всем правы...
Никакой растерянности ни во взгляде, ни в голосе. И не защищается Каранда, а пытается перейти в наступление.
— Я не об этом,—оборвал его Федор Ипполитович.— Возиться со стажерами приходится прежде всего мне. Поэтому...
Но кандидат наук не дал признанному ученому закончить:
— О том же самом и я. Подбирать стажеров должны мы оба. Еще раз прошу вас вспомнить: первое, что вы сделали, когда я стал директором,— возложили на меня всю ответственность за подбор стажеров. Ваш... Насколько я понял, сыном вы его не признали... Ваш однофамилец отвечает самым высоким нашим требованиям. Поэтому я осмеливаюсь взять всю ответственность за него на себя.
Нижняя челюсть Федора Ипполитовича по-бульдожьи выдвинулась вперед.
Чтобы какой-то там чиновник от науки читал нотации самому Федору Ипполитовичу Шостенко?! Такого в жизни прославленного хирурга никогда не было. И не будет!
Нет, Федор Ипполитович и на этот раз голоса не повысил. Он небрежно бросил?
— Пеняйте на себя!
И вышел из кабинета.
Стараясь держать голову как можно выше (в институте есть еще люди, которые его помнят, и нет ни одного, кто не знал бы о его взаимоотношениях с отцом), Игорь прошел туда, где проводились пятиминутки. На знакомых он, к счастью, не натолкнулся.
Конференц-зал был почти пуст, Игорь направился в самый дальний угол, уселся там в глубокой нише. Сделал он это не для того, чтобы меньше попадаться на глаза присутствующим. Игорь знал: теперь никакая сила из института его не выдворит. Просто из этой ниши лучше видно все и всех.
Конференц-зал заполнялся медленно и главным образом молодыми врачами. Игорь никого из них не знал. И никто не посмотрел в его сторону. Вот и хорошо.
Чтобы собраться с мыслями, Игорь оперся локтем о колено, прикрыл глаза ладонью.
Но мыслей было не так уж много. И самая ясная: до чего трудно будет сдержать данное Надийке слово! Лишь на одно мгновение Игорь столкнулся с виновником своего появления на свет. И увидел: евангельский вариант во взаимоотношениях между непреклонным отцом и блудным сыном в данном случае исключен. Следовательно, пассивной обороной здесь действовать нельзя. Профессор Шостенко должен еще сегодня почувствовать: есть камень и для его косы.
— Разрешите, Игорь Федорович, представить вам еще одного пристяжного в той тройке, где коренником Сергей Антонович Друзь,— Вадима Григорьевича Ковалишина...
Игорь не заметил, как подошел Танцюра, этот не по возрасту и стажу солидный помощник Сергея. Он держал под руку молодого человека с наивными синими глазами. И такими удивленными, словно Игорь самое поразительное явление из всех до сих пор им встреченных. Был он почти одного роста с Сергеем, халат не прикрывал его колен.
Руку Игорю этот молодой человек пожал так осторожно, как если бы перед ним было привидение.
— Я чрезвычайно рад,— в крайнем смущении пролепетал он.
— Надеюсь, Игорь Федорович,— тем же официальным тоном продолжал Танцюра,— вы хорошо разглядели эту каменную бабу.— И, вытащив руку из-под локтя синеглазого юноши, легонько оттолкнул его от себя.— Теперь, Вадик, поброди немного и подумай, как отразится новое знакомство на жизни твоей и трудах. Нужен будешь— я позову.
Вадик покраснел и отошел.
Танцюра придвинул свободный стул и сел так, чтобы загородить Игоря от присутствующих.
— Прекрасная точка для наблюдения, не правда ли? — тихо начал он.— В начале своей научно-исследовательской карьеры я почти месяц, если не больше, просиживал здесь все пятиминутки и торжественные собрания, набирался мудрости. Как можно быстрее разобрать
ся во всем, что здесь происходит,—для вас, как мне кажется, первостепенное дело. Если вам необходим вадемекум 1, я полностью к вашим услугам.
Это, пожалуй, кстати. В ординаторской Игорь и он, кажется, начали понимать друг друга. По столу Танцюра ударил, надо думать, потому, что его также раздражает нерешительность Сергея. Правда, это не заставило рака-отшельника выглянуть из раковины. Скорее наоборот... Но стало понятнее/ что от Сергея Танцюра хочет примерно того же, что и Игорь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18