Снайфридур долго смотрела в окно: снег уже стаял, и реки начали освобождаться ото льда.
— Ну, что ты скажешь? — спросила супруга епископа.
Младшая сестра очнулась, и взгляд ее упал на письмо матери, лежавшее на столе. Она щелчком сбросила его прямо на колени сестре.
— Это ведь письмо нашей матери,— заметила супруга епископа.
— Мы — женщины из рода скальдов — хорошо знаем, как пишутся такие письма.
— Неужели у тебя не найдется и слова сострадания отцу?
— Сдается мне, что наш отец совершил нечто такое, за что ему придется дорого поплатиться на старости лет.
— Сестра, неужели мне доведется услышать, что ты плохого мнения об отце?
— Очень плохого... раз у него одни дочери.
— Человек, который привез письмо, возвращается завтра утром на запад. Что мне ответить?
— Передай привет,— сказала Снайфридур.
— И только?
— Передай нашей матери, что я замужняя женщина, дом мой в Брайдратунге и на запад я не поеду. Но если того хочет отец, я приеду к нему двенадцатого июня в Тингведлир на Эхсарау.
В тот же день она сняла с пялец свое рукоделье, сложила одеяла и упаковала привезенные осенью драгоценности. Она управилась как раз к тому моменту, когда супруга епископа кончила писать письма.
— Ну, что же, сестра,— сказала ей Снайфридур.— Мое пребывание у тебя пришло к концу. Спасибо за все. Ты — гостеприимная женщина. Поцелуй от меня епископа и передай ему, что из-за меня его не призовут к ответу. Думаю, что ты одолжишь мне лошадей и провожатых для недолгого пути домой через Тунгу.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Давно уже дома в Брайдратунге не были в таком хорошем состоянии. Всю зиму Магнус вместе с подручным чинил деревянные строения, а как только наступила весна и земля оттаяла, он нанял второго подручного, чтобы возвести сплошную ограду вокруг усадьбы. Теперь оставалось только привести в порядок главный вход. Внезапно работающие заметили нескольких человек, ехавших со стороны скаульхольтского парома. Магнус, у которого было хорошее зрение, тотчас узнал приезжих. Он спрыгнул с ограды, где укладывал торфяные плиты, вошел в дом, поспешно умылся, надел свежую рубашку и чистые штаны, пригладил волосы и вышел.
Его жена уже въезжала во двор.
— Добро пожаловать, моя Снайфридур,— сказал он, снимая ее с лошади и целуя. Затем он проводил ее в дом. В ее комнате наверху все было в том же виде, как она оставила, но крыша была покрыта заново и стены, через которые осенью просачивалась дождевая вода, починены. В окно была вставлена новая рама, и в комнате пахло свежеструганым деревом. Пол был чисто выскоблен. Она приподняла покрывало. Там лежали белоснежные льняные простыни со свежими складками. Полог у кровати был выветрен и вычищен, так что -яснее проступили вытканные на нем фигуры. Ларь был заново окрашен, и розы на нем ярко горели. Снайфридур поцеловала свою экономку Гудридур.
— Моя госпожа еще не приказывала мне, чтобы я перестала убирать комнату,— сказала она с достоинством.
Хозяйка велела принести наверх вещи, открыла ларь и поставец и сложила туда серебро, прочие драгоценности, рукоделье и платья. В тот же день она установила свой ткацкий станок, чтобы соткать покров на алтарь для соборной церкви в знак благочестивой благодарности от женщины, покинувшей свой очаг, гостившей в Скаульхольте, но вернувшейся домой.
Никто не умел так глубоко раскаиваться, как Магнус Сигурдссоп, и никто не понимал лучше раскаяния других. Он ни единым словом не обмолвился о происшедшем. Никто из них не просил прощения у другого. Можно было подумать, что ничего и не случилось. Много часов он проводил в ее комнате, не говоря ни слова и не сводя с нее пристального боязливого взгляда. Он походил на ребенка, который упал в лужу и был за это наказан, но давно уже перестал плакать и сидел теперь тихий и присмиревший. Через несколько дней после возвращения домой она послала слугу сказать господину Вигфусу Тоурарипссону, что хотела бы переговорить с ним. И вскоре сей испытанный друг знатных дам уже стоял в дверях ее комнаты, являя свое вытянутое лицо с толстой верхней губой, седой щетиной, пробивавшейся кое-где па подбородке, и черными густыми бровями над светло-серыми, вечно слезящимися глазами. Он почтительпо поцеловал хозяйку, и она спросила его, что нового.
— Я привел коня обратно,— сказал он.
— Какого копя?
Он ответил, что не сведущ в том, что полагается дарить знатным дамам, но ее бабки никогда не считали зазорным для себя принять в подарок от доброго друга верховую лошадь. Тут она вспомнила о лошади, которую он некогда оставил привязанной к камню во дворе, и поблагодарила его за подарок, сказав, однако, что, насколько ей известно, эту лошадь зарезали и скормили бродягам, так как время было тяжелое. Он ответил, что эта лошадь—с запада, с Брейдафьорда. В прошлом году она убежала из Брайдратунги, а затем ее вновь привели к нему, так как люди не знали, что он ее подарил. Всю зиму он кормил коня вместе со своими верховыми лошадьми, и, может быть, теперь, весной, он ей пригодится.
Она ответила, что бедной женщине отрадно иметь такого рыцаря, но теперь она не хочет больше говорить о лошадях и полагает, что ей пора изложить свое дело.
Сначала она вспомнила счастливый день, выпавший на долю ее мужа, благодаря зятю Вигфуса Йоуну из Ватну, который не только купил Брайдратунгу, но даже заплатил наличными деньгами. Другие же выманили у Магнуса все имущество, спаивая его водкой, обыгрывая в кости и прибегая ко всяким другим мошенническим проделкам, на которые так легко поймать беззащитных людей. Остальное ей незачем рассказывать судье, он сам лучше знает, как он и ее отец договорились на альтинге насчет усадьбы. Ей лично известно одно: усадьба была законным порядком передана ей по дарственной ее отцом, и бумаги, удостоверяющие это, находятся у нее. Осенью произошли известные всем события — она покинула своего мужа, втайне решив не возвращаться до тех пор, пока она не убедится, что Магнус оставил привычки, делавшие совместную жизнь с ним такой тяжелой. Она провела в Скаульхольте больше шести месяцев и получила достоверные вести, что за все это время Магнус ни разу не запил, и поэтому она вернулась, решив вновь связать порванные нити в надежде, что ее муж начал новую жизнь. Поэтому она просит судью расторгнуть прошлогоднее соглашение, в силу которого усадьба, отцовское наследие и аллод Магнуса Сигурдссона, стала ее собственностью. Теперь она предпочитает, чтобы усадьба была отдана в полное распоряжение ее мужу, как это принято в отношении всякого имущества, принадлежащего супругам, если только на этот счет не имеется каких-либо других письменных соглашений.
Господин Вигфус Тоураринссон недовольно прикрыл глаза и, слегка раскачиваясь, погладил костлявыми руками подбородок.
— Должен сказать, моя милая,— вымолвил он наконец,— что хотя судья Эйдалин и я не всегда имели счастье придерживаться одного мнения на альтинге, все же я не составляю исключения среди чиновников, питающих неизменное почтение к нашему доброму другу и начальнику, который двадцать лет назад, будучи обедневшим чиновником бедной округи, вступил на должность судьи. Ныне же он принадлежит к богатейшим людям страны, ибо он приобрел несколько хуторов у казпы на таких выгодных условиях, какие выпадают не каждому исландцу, если он не епископ. И поскольку вы оказали мне честь пригласить к себе на беседу, я хотел бы дать вам хороший совет: поговорите с вашим превосходным высокоученым отцом, прежде чем отменять решение, принятое им летом касательно этой усадьбы.
Она ответила, что не хочет обращаться с этим делом к отцу, к тому же она уже давно не ребенок. Кроме того, отец ее прошлым летом занялся этим делом лишь потому, что его упрекали, что он уже пятнадцать лет не отдает дочери ее приданого.
Тогда окружной судья спросил, важно ли уладить это дело до того, как снова соберется альтинг... Она сказала, что это очень важно. Тут Вигфус Тоураринссон затянул старую песню:
— Над страной нависла опасность. В Дании вспыхнула эпидемия оспы, власть знатных людей свергнута, а монархию охраняют надменные выскочки, которые благодаря этому имеют большое влияние на короля. Здесь же, в Исландии, слугам приходится плясать под дудку хозяина. «Расколото небо», как говорится в древней песни; дело дошло до того, что никто не знает, что ждет страну. Дух времени сказывается в том, что теперь высокопоставленных лиц будут отдавать под суд, а всякого, кто заденет королевского посла хоть пальцем, лишат жизни и чести.
Вигфус сказал далее, что сейчас поднято одно такое дело об оскорблении королевского посла, который требует, чтобы решение по нему было вынесено незамедлительно, теперь же. Все же, заявил он, добродетель его приятельницы, дочери судьи, столь велика, что обвинение, зачитанное по просьбе ее супруга в скаульхольтской церкви никогда не будет доказано. И поэтому с хозяина Брайдратунги взыщут большой штраф за клевету на высокопоставленную особу.
Тогда Снайфридур сказала:
— В этом-то и суть, мой дорогой судья. Поэтому я и прошу тотчас расторгнуть эту сделку, пока дело о клевете, возбужденное против него, еще не рассматривается не только на альтинге, но и здесь в округе, перед вашим судейским креслом. Я хочу, чтобы в тот день, когда моего мужа заставят отвечать имуществом за свои слова, он мог бы держать речь как мужчина, а не как нищий.
Он ответил, что все будет так, как она хочет. Он намерен, однако, снова забрать с собой на некоторое время ее коня, чтобы подкормить его, пока он не подрастет. После этого они позвали наверх Магнуса Сигурдссона и в присутствии свидетелей снова передали ему в законное владение Брайдратунгу. Затем судья поцеловал Спайфридур на прощанье и отправился восвояси.
В Исландии была весна, то самое время между выгоном скота на пастбища и сенокосом, когда животные часто погибают от голода. Бродяги вновь потянулись на восток. Первых из них уже нашли мертвыми в Ландейясандуре. Это были мужчина и женщина, заблудившиеся в тумане. Птицы указали путь к их трупам.
Хозяин Брайдратунги каждое утро поднимался чуть свет и будил своих людей. Он заставлял их свозить плоские камни. Весь путь через двор до главного входа он собирался вымостить каменными плитами. Он уже разобрал почти целиком сени, и теперь в дом можно было проникнуть лишь через отверстие в кухне, через которое подавали торф, плитки кизяка и сбрасывали золу.
Однажды утром, когда он с самой зари трудился не покладая рук, ему вдруг захотелось посмотреть на лошадей и он тотчас приказал привести их. Он нашел, что они отощали и вряд ли в состоянии таскать вьюки, и приказал подковать двух из них, а затем пустить их пастись на луг и поить молоком.
Экономка сообщила хозяйке об этом странном решении.
— Что-нибудь слышно о прибытии кораблей? — спросила Снайфридур. Действительно, оказалось, что, по слухам, в Кефлавик прибыл корабль, а значит, и датская водка.
— Что сказала бы благословенная мадам, узнав, что та капля молока, которую я сберегла, чтобы поддержать силы людей, достанется лошадям? — сказала домоправительница.
— Владелец Брайдратунги — человек знатного происхождения, и ему не подобает иметь тощих лошадей,— ответила Снайфридур.
Итак, лошадей стали поить молоком.
Вечером юнкер пожаловался в присутствии жены, что какой-то негодяй стащил у него кусок меди, который он хранил в кузнице. Из этой меди он хотел сделать кольцо для новой двери. Теперь он вынужден поехать па юг в Эльвес к одному знакомому, у которого есть медь, чтобы тот помог ему в беде.
— Скоро минет шестнадцать лет, как мы живем здесь, и до сих пор мы прекрасно обходились даже без железного кольца на двери, не говоря уже о медном.
— Мне хорошо известно, что ты и без этого умеешь уходить из дома.
— А ты — входить в дом,— сказала она.
На следующий день он подстриг гривы и холки своим лошадям и вычистил их скребницей. Он все время находил, что каменные плиты уложены недостаточно хорошо, и все снова и снова приказывал выкапывать их из земли. Людям он велел лазить через отверстие в кухонной стене. Экономка заявила, что только на юге знатные люди имеют обычай пробираться в дом через дыру. Юнкер возразил, что, если она имеет в виду себя, это не так уж важно. Он не станет жалеть ее и ей подобных из-за того, что им приходится лазить через дыры в стенах.
Вечером он дважды прокатился верхом, и можно было слышать, как он мурлычет во дворе какую-то песню. Небо было багровое. На следующий день он уехал. В сенях еще лежали кучи земли, сорванную крышу так и не покрыли заново торфом, входной двери не было совсем. В куче стружек валялись молоток и топор.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
К вечеру с юга надвинулась гроза и полил дождь. Дождь шел всю ночь и весь следующий день. Вход в дом превратился в сплошное грязное месиво, так что люди не могли им пользоваться. Только ветер и вода беспрепятственно проникали внутрь. Потом погода прояснилась.
Прошло несколько дней, и в усадьбу приехал на черном сытом коне какой-то гость. Он попросил разрешения поговорить с хозяйкой дома. Узнав, кто прибыл, она передала, что не совсем здорова и не может принимать гостей, но распорядилась подать пастору кислого молока. Он ответил, что приехал не для развлечения и что, если хозяйка не может встать, он охотно подымется к ней в комнату. На это она сказала, что лучше всего будет протащить пастора через дыру в кухне, а затем провести в комнату с панелями. Она еще долго сидела за ткацким станком. Когда она наконец спустилась к нему, на ней был плащ, расшитый по низу и на обшлагах золотом, а под ним виднелся золотой пояс.
Молоко стояло нетронутое перед гостем на столе, куда его поставила служанка. Когда Снайфридур вошла, он поднялся и поклонился.
— Рад убедиться, что подруга моего детства чувствует себя не так уж плохо,— сказал пастор.
Она поздоровалась с ним и выразила сожаление, что его нельзя было впустить через парадную дверь. Если бы она знала, что пастор навестит ее, она велела бы убрать мусор из сеней. Но он приехал раньше, чем она ожидала. Затем она пригласила его сесть. Он чуть согнулся и кашлянул. Глаза его блуждали по комнате, но не поднимались выше пола и колен. Наконец взгляд его остановился на кувшине, стоявшем перед ним на столе.
— Не прикажете ли убрать это молоко? — попросил он. Она тотчас взяла кувшин и выплеснула молоко через дверь. Он продолжал сидеть и озираться.
Она присела.
— Гм,— произнес он.— Мне казалось, что я знаю, с чего начать. Однако сейчас я не нахожу слов... Когда видишь вас, невольно забываешь, что хотел сказать.
— Очевидно, ничего важного.
— Как раз важное,— возразил он.
— Ну, не беда, если вы забыли, с чего начать. Я плохо понимаю предисловия. Чего вы хотите?
— Мне очень тяжело,— сказал он.— Но я здесь, и поэтому я должен говорить.
— Очень остроумно,— заметила Снайфридур.— Sum, ergo loquor l.
— He стоит издеваться надо мной, даже если я и заслужил это. Вы же знаете, что ваш ледяной тон обезоруживает меня. Я решился приехать к вам после долгих бессонных ночей.
— По ночам следует спать.
— Я должен извиниться перед вами,— пробормотал он,— за то письмо, которое я согласился зачитать в церкви перед пастором. Однако я не поступил опрометчиво. Я долго беседовал с богом, который, видимо, лишил вас своей милости, но одарил красотой, возвеличивающей нашу несчастную страну.
Она молча смотрела на него отсутствующим взглядом, как смотрят на жука, беспомощно барахтающегося на спине.
Вскоре он вновь собрался с духом, но избегал смотреть в ее сторону, чтобы не забыть, что хотел сказать.
Он должен ее заверить в том, начал он, что все, что он говорил прошлой зимой об искусителе и об отношении к нему женщин, было сказано совсем не в укор ей. Слова эти были вызваны глубокой печалью или, вернее, горечью, которую он испытывает при мысли о том, что она, Солнце Исландии, забавы ради подвергает опасности свою душу, столь близко соприкасаясь с грехом. Но, несмотря на всю печаль и горечь, испытываемые им, он твердо уверен, что она не сделала в Скаульхольте ничего такого, что могло бы обесчестить благородную женщину и чего господь не мог бы простить в своем неизреченном милосердии, особенно когда человек исполнен веры и раскаяния. Затем он снова вернулся к письму.
— Итак,— сказал он,— вы считаете, что ваш духовник вмешался в это дело по злобе, тогда как в действительности им двигала лишь забота о вашей прекрасной душе. Но если даже ему суждено оставить всякую надежду вернуть ваше благоволение, он, уповая на бога, готов заплатить и эту цену, лишь бы очистить от греха вашу душу, которая ему дороже любой другой, что бы ни случилось после оглашения письма.
По его словам, дальнейшие события подтвердили его правоту, но она всегда избегала его наставлений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46