Нас не украшают красота и страсть, нас красят разум и любовь. Я стану археологом, буду изучать оставленную человечеством память о себе... Но я человек, из плоти и крови, человек, который, с вашего позволения, знает, что такое любовь и верность...
Он замолчал, поставил ферзя именно на ту клетку, откуда, как я предполагал, он будет являть для меня наиболее серьезную угрозу, и продолжил:
— Кому не известна история Ромео и Джульетты?! Все влюбленные воображают себя Ромео и Джульеттой. Готовы жертвовать жизнью...
Как блестели его глаза! Этот человек, подумалось мне, убежден, что для своей Джульетты он Ромео. А может, он просто безумец? Дальнейший ход его рассуждений укрепил возникшее у меня подозрение.
— Неужели вы думаете, что я не знаю стихов, которые прочитал Ромео? Больше того, я знаю лучший перевод! А хотите в оригинале?
Now Romeo is belowd and loves again, Alike bewitched by the sharm of looks...
Я люблю Шекспира. Археология требует знания языков.
Английский я знаю почти как родной. Всего Шекспира я прочитал на английском. «Отелло» помню, наверное, целиком. Прочитать вам мои любимые строки? Послушайте:
Я черен, вот причина...
— Гм! Черный слон готовит вам сюрприз,—пробормотал я.
— Неважно! — усмехнулся Нино.— Шахматы — это игра. А жизнь есть жизнь. И мне придется вам объяснить, почему я бил Юлиану по щекам...
— Я лицо неофициальное,— казалось, я оправдывался,— и вы вовсе не обязаны передо мной исповедоваться...
— Я проверяю себя,— ответил юноша с улыбкой, так украшавшей его удлиненное лицо.— Мы с Юлианой... ну, как бы это сказать... мы любим друг друга... Внимание, я готовлю вам ловушку.— Он держал в руке белого слона.— Она ждала ребенка. Нашего! Понимаете? Мы студенты, оба из провинции. Юлиана выросла в патриархальной семье с Далматинских островов, они перебрались в Сплит, где под маминым крылышком и прошло ее детство. Затем она уехала в Загреб учиться... Она — будущий архитектор, я — будущий археолог... И оба бедны как церковные мыши... Я мечтал о том, как буду раскапывать древние города, а она — создавать новые. Знаете, есть у нас комнатушка под крышей, бывшая голубятня... Юлиана навела в ней уют... превратила в райский уголок...
«Как мысли о любви красят человека!» — подумалось мне.
— И все же то был не рай,—рассказывал Нино.—-Чистоту Юлиане удавалось поддерживать, однако от мышей мы избавиться не могли... Знаете, дом ужасно старый, построенный в незапамятные времена, он весь пропах мышами... Как-то ночью Юлиана шепнула: «Твоя рука!» Потом вскрикнула: «Мышь!» А это давал о себе знать наш ребенок...—Нино на секунду замолчал.— Я отвлекаю ваше внимание, предупреждаю: опять готовлю вам ловушку. Я неплохо играю в шахматы! — Он продолжал: — Ночи напролет мы с Юлианой думали, искали выход. Хотели оставить ребенка, хотя было очевидно, что для нас это почти невозможно... У меня брат в Белграде, врач... он отговаривал Юлиану... она была уже на четвертом месяце... Она упрямилась... Мой брат пытался, предупреждал о последствиях: потом она никогда не сможет стать матерью... Но Юлиана решила... Будьте внимательны, вам грозит мат...
— Велика важность! — Его рассказ занимал меня куда больше, чем шахматная партия.
— Ну и вот, операция была тяжелой. Юлиана потеряла много крови. Брат уговаривал нас пожить в Белграде. Мы выдержали неделю, а потом просто-напросто сбежали. В Белграде у нас еще были деньги... Но на возвращение в Загреб уже не осталось... Поэтому мы голосовали на шоссе... Нам хотелось поскорей вернуться в наш райский уголок на чердаке, к нашим мышам... Юлиане в машине стало хуже. Она стойко терпела до Невской. Когда вышла из машины, мне показалось, она теряет сознание. Все были заняты дракой между шофером и этим, с бензоколонки, а я хлопал по щекам Юлиану, чтобы привести ее в чувство... Немцы проявили любезность, пригласив ее отдохнуть в свой номер... Вот, пожалуй, и все...
У меня не было оснований не верить Нино, однако осторожность заставляла подумать, что у каждого преступника найдется убедительная история для доказательства невиновности. Словно угадав мои мысли, Нино спросил:
— Вы мне не верите?
— Ну, почему же? У меня нет причин вам не верить. В самом деле, у вас не было оснований ревновать к Ромео...
— Какой Ромео! Какая Джульетта! — Нино нервно рассмеялся.— Шекспировская сказка не имеет к нам ни малейшего отношения.— Он замолчал, с лица исчезла улыбка.— Надо взглянуть, как она там.., Ей тоже предстоит эта утомительная процедура допроса.
— Погодите. Дойдет очередь, тогда и разбудите. Нино попытался улыбнуться, но улыбка на этот раз вышла похожей на гримасу.
— Нас крепко связывает смерть нашего ребенка... Мечтаете о маленьком червячке, и вдруг теряете его еще до того, как он обрел человеческий облик. Я хочу, чтобы Юлиана поскорей забыла об этой утрате... Время поможет... Несомненно! Мне кажется, Шекспир написал эти строки для нас:
Но страсть даст силы, время даст свиданье И сладостью смягчит все их страданья.
Я сейчас вернусь.— Нино встал.— Пойду посмотрю, приняла ли она лекарство. И... надо ее подготовить...
В дверях он столкнулся со Степаном Прпичем. Нино посторонился, пропуская его. Следом за Прпичем вошел милиционер. Он приблизился к столу, где сидели Штраус, Розмари и Чедна.
— Господин Штраус, будьте любезны пройти в кабинет,— услышал я его вежливый голос.
А затем голос немца, на своем языке успокаивающего дочь.
— Вы ведь побудете с моей Розмари, пока я не вернусь? — обратился Штраус к Чедне.
— Разумеется,—успокоила она немца.— Розмари в надежных руках...
Штраус вышел из гостиной, разминувшись в дверях с официантом.
— Вам понравилось виски, господин? — осведомился тот.
— Мне у вас все нравится! — сердито бросил Штраус. Прпич тем временем — на этот раз без спросу — уселся за мой столик и молча наблюдал, как я расставляю на доске шахматные фигуры. Не прерывая своего занятия, я спросил:
— Ну, как все прошло?
— Никак! Мы больше молчали, чем разговаривали.
— Вы честно ответили на все вопросы?
— Да! По сути дела, Сенечич мне задал лишь два серьезных вопроса. Первый — я ли убил Ромео? Ответ: нет! Второй — правда ли это? Ответ: да!
— А еще о чем вы беседовали?
— Сенечич поинтересовался, как дети, жена, не ссоримся ли. Я сказал: и я, и дети счастливы, оттого что все снова вместе. Он спросил, как моя жена воспримет известие о смерти Ромео. Я ответил: для моей семьи главное — доказать, что не я убийца...
— И все?
— Нет, Сенечич спросил, почему я на работу явился в парадных ботинках. А я ответил: чтобы чувствовать себя как на празднике, когда выиграем матч у венгров!
— Он не поинтересовался, видели ли вы кого-нибудь от шестнадцати до шестнадцати сорока пяти?
— Нет. Он, очевидно, думает, что убийца —я, и не собирается выяснять, что происходило в это время.
— А что происходило?
— Не знаю. Я занимался своим делом, однако, если что-то произошло, я постараюсь вспомнить, что именно.
На пороге появился взволнованный Нино. Он шагал, вытянув правую руку, как слепой, который, прежде чем ступить, ощупывает перед собой пространство.
— Что случилось? — спросил я, когда он приблизился к нашему столику.
— Не знаю, Я стучал. Она не отозвалась. Наверное, очень крепко спит или,— он на секунду замолчал,— или ей плохо.
— Дверь заперта?
— Да.
Около нас возник официант.
— Вы плохо себя чувствуете? — заботливо спросил он Нино.
— Скажите, у вас есть запасные ключи от комнат? — поинтересовался я у официанта.
— Есть, а зачем они вам?
— В каком она номере? —спросил я у юноши.
— В тринадцатом.
— Будьте любезны, дайте нам запасной ключ от этого номера,—попросил я официанта.
— Что-нибудь случилось?
— Не будем терять время!—заметил я нетерпеливо.
— Я схожу за ключом к администратору, а вы ждите меня у номера...
Официант не сразу отпер дверь тринадцатого номера.
— Внутри в замке ключ.— Он обернулся и взглянул на меня и стоящих рядом Нино, Чедну, Розмари и Прпича.— Попробую вытолкнуть, иначе придется ломать дверь.
— Стучите посильней,— посоветовал Прпич,— может, все-таки разбудим.
— Я стучал изо всех сил.— Голос у Нино был хриплым.— Бесполезно.
— Ключ выпал! — радостно закричал официант.
Я услышал, как щелкнул замок. Новоявленный слесарь нажал ручку, дверь распахнулась, и он отступил в сторону, пропуская нас вперед...
Глава третья
Несчастная Юлиана! Судьба Ромео и Джульетты во все времена одна: любовь преодолевает все преграды и соединяет в смерти. Но в данном случае Ромео и Юлиану соединила не любовь, а ненависть.
Глядя на сохранившее выражение ужаса лицо задушенной шелковым шарфом Юлианы, я поймал себя на мысли, что разгадку трагедии ищу в ненависти. И на ум пришли слова бедняги Отелло, которые мне напомнил Нино Веселица:
Я черен, вот причина...
Мне показалось, именно в них заключен ответ на вопрос, почему эта хрупкая девушка разделила судьбу Ромео Альфиери.
Юлиана была мертва, и ей ничем уже нельзя было помочь. Когда официант открыл дверь и посторонился, пропуская нас, я шагнул первым и скорее инстинктом, чем разумом понял, что произошло.
Юлиана лежала на широкой кровати, наполовину укрытая одеялом. Сделав еще шаг, я увидел широко раскрытые глаза, и мне вдруг поверилось, что зрачки запечатлели образ убийцы, затянувшего на ее шее шарф. Лицо девушки выражало ужас, испытываемый всяким разумным существом, сознающим, что до срока покидает этот единственный мир человеческих страданий и радостей.
На Юлиане был джемпер из Златибора! У себя за спиной я ощущал дыхание Нино. Его лицо было мертвенно-бледным, в глазах безумный блеск. Вместе с Прпичем мы удерживали юношу, не давая ему приблизиться к кровати.
В комнате появился милиционер.
— Прошу всех освободить помещение! — потребовал он.
У дверей стояли Чедна и Розмари. Девушка непрерывно повторяла:
— Oh, mein Gott! Oh, mein Gott!
Она подошла к кровати и прикоснулась к джемперу Юлианы.
— Прошу ничего не трогать! Освободите помещение!— прикрикнул милиционер.
Официант по-прежнему стоял в дверях и вновь посторонился— на этот раз, чтобы дать нам выйти. Я поддерживал Нино, Чедна помогала идти Розмари. Ну а кто же поможет истине? Истину знает только убийца. А убийца истине не помощник, он ее скрывает. Страшнее дьявола он суетится здесь, между нами. Изображает удивление, сочувствие. Сплел паутину, заманил нас в нее и наслаждается, наблюдая за нашими тщетными усилиями выбраться из пут догадок и предположений.
Если честно, то я уже не строил предположений. Что касается убийства Ромео, у меня были кое-какие догадки относительно личности убийцы, хотя, скорее всего, и ошибочные. Теперь, после гибели Юлианы, течение моих мыслей нарушилось. Я никак не мог проследить связь между этими преступлениями. Разве что символичность имен: Ромео и Юлия! Еще утром они не знали друг друга. И вот их жизненные пути пересеклись и оборвались здесь, в мотеле, близ Невской, на пути из Белграда в Загреб. Два таких разных жизненных пути. Ромео прошел войну, был в армии Муссолини, потом сражался вместе с нашими партизанами, храбрый воин, весельчак и покоритель женских сердец. За рулем своего грузовика он проделывал длинный путь от Неаполя до Стамбула — через Рим и Триест, Загреб и Белград, Афины — и назад. И вот в одной из точек этого маршрута, в мотеле близ Новской, после драки с человеком, у которого он отбил жену, его жизнь оборвалась. А Юлиана? Что она видела в жизни? Сны о новых, выстроенных ею городах, некое предчувствие счастья, учеба, любовь и вынужденный отказ от материнства... Случайная встреча на шоссе и смерть в мотеле! Тоже случайная — или нет? Вполне естественно, что у
меня возник такой вопрос, поскольку мне никак не удавалось связать между собой эти убийства: не хватало мотива, который объяснил бы оба преступления...
Что их объединяло? Шелковый шарф! И Ромео, и Юлиана задушены шарфами, которые несчастный шофер, наверное, купил на каком-то из многолюдных стамбульских базаров.
Шарф — это смертельная петля, в которую сунули голову жертвы, подумал я и вдруг вспомнил, что Ромео подарил три шарфа: Юлиане, Чедне и Розмари. Три совершенно одинаковых шарфа — серийное производство! Ромео задушен шарфом. Юлиана задушена шарфом! А Чедна? А Розмари? Неужели и им грозит та же участь?
Мои размышления нарушил официант:
— Не хотите ли чего-нибудь выпить?
Помню, я тогда потер лоб и вперил взгляд в его лицо. Будто откуда-то издалека до меня донесся голос:
— Ну и заваруха! Приехала специальная группа из Загреба!
Я снова потер лоб и заказал минеральной воды. В тот момент я решил, что не выпью ни капли алкоголя, пока не прояснится эта ужасная история. На трезвую голову всегда лучше думается. Я полагал, что совместными усилиями с Чедной мне удастся найти в густых зарослях тропинку, которая выведет меня на солнечную поляну, иначе говоря, мне удастся разгадать тайну убийств.
Мы с Чедной сидели за одним столиком. После того как в номере немецкого промышленника была обнаружена задушенная Юлиана и когда мы немного оправились от потрясения, нас вновь собрали в гостиной. Обращенный ко мне вопрос официанта вывел меня из задумчивости и заставил вернуться к действительности. Оглядевшись вокруг, я увидел, что мы расположились, словно соблюдая некое неписаное правило игры, так, как нас расставила сама жизнь.
Мы сидели с Чедной, за другим столом — Штраус со своей дочерью, за третьим — Степан Прпич, за четвертым— Нино Веселица. Тем временем эксперты, вероятно, пытались установить, когда наступила смерть Юлианы Катич.
Признаюсь честно, я чувствовал себя как подозреваемый, который должен доказать свое алиби. И еще — в тот момент я был уверен в невиновности лишь одного человека — себя самого!
Я старался вспомнить, кто последним видел Юлиану. Когда Штраус любезно предложил девушке отдохнуть в его номере, ее проводили наверх Чедна и сам немец.
Розмари отправилась в комнату переодеться после того, как обнаружила мертвого Ромео; тогда она сняла златиборский джемпер. Его надела Юлиана: она жаловалась, что мерзнет, очевидно, ее знобило.
Нино Веселица поднимался наверх, чтобы напомнить Юлиане про лекарство. Нино? Дверь была заперта. Юлиана откликнулась, но в комнату его не впустила.
Значит, Розмари последняя, кто разговаривал с Юлианой. А что, если Юлиана все-таки впустила Нино?
У меня голова пошла кругом. На этот раз из задумчивости меня вывела Чедна:
— Двойное виски!
Ого! Я — минеральную воду, Чедна—виски! Когда официант отошел, она обратилась ко мне с предложением:
— Давай объединим наши усилия! Идет?
— Я чувствую себя как в мышеловке. Кто-то за кем-то охотится, а кто кого поймает, неизвестно.
— Я буду ловить Штраусов, а ты — Прпича и Весели-цу. Договорились?
— Я — отца с дочерью, а ты —вероятных убийц! —не согласился я.
Чедна усмехнулась:
— Убийцей можешь быть ты, хоть ты и исключил нас из списка подозреваемых.
— Тебя — нет,— мягко возразил я.— Если у тебя найдется мотив, ты остаешься в игре...
— Мотив есть и у тебя: когда-то вместо ягненка Ромео подсунул тебе старого кота! — И она многозначительно усмехнулась.
Я ценю чувство юмора, особенно в критических ситуациях, и еще — веские доводы.
— Соглашайся,— настаивала Чедна.— Ты уже нашел общий язык с Прпичем и Веселицей, а я даже не раскрыла тайну двуспальной кровати в номере Штраусов.
Я вздрогнул. Двуспальная кровать? Ну да! Как это я не додумался, а ведь видел своими глазами!
Юлиану задушили шелковым шарфом, когда она отдыхала на единственной кровати в номере. Этот номер с этой кроватью взял для себя и своей дочери Штраус.
Отец и дочь в общей постели? Шестидесятилетний отец и семнадцатилетняя дочь — под одним одеялом? И под этим одеялом нашла смерть Юлиана! Я всегда преклонялся перед особенностью женщин чувствовать всем своим существом. Вот Чедна: ее незримые антенны улавливали таинственные сигналы, которые
каким-то образом помогали разуму безошибочно приблизиться к истине.
— Ты до чего-нибудь докопалась? — спросил я подозрительно.
Она посмотрела на меня с таинственным видом.
— Вот выпью двойное виски, и в голове прояснится! А пока только домыслы. Штраусы постоянно ссорятся, у них — конфликт поколений. Оба пышут здоровьем, энергичны, как истые германцы. Самодовольны, я бы сказала, исполнены желания завоевать все окружающее пространство и...— Ока замолчала.— Не знаю,— после краткого раздумья продолжила Чедна,— или я заблуждаюсь, или на правильном пути. Если на правильном — тогда я близка к истине, хотя не верю, что кто-то из них...-—она подыскивала слова,— виновник преступления.
— Ты думаешь, они состоят в кровосмесительной связи? — произнес я осторожно.
— Вроде того,— подтвердила Чедна.
— Какая испорченность! — вырвалось у меня.— Как тебе могло прийти в голову такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Он замолчал, поставил ферзя именно на ту клетку, откуда, как я предполагал, он будет являть для меня наиболее серьезную угрозу, и продолжил:
— Кому не известна история Ромео и Джульетты?! Все влюбленные воображают себя Ромео и Джульеттой. Готовы жертвовать жизнью...
Как блестели его глаза! Этот человек, подумалось мне, убежден, что для своей Джульетты он Ромео. А может, он просто безумец? Дальнейший ход его рассуждений укрепил возникшее у меня подозрение.
— Неужели вы думаете, что я не знаю стихов, которые прочитал Ромео? Больше того, я знаю лучший перевод! А хотите в оригинале?
Now Romeo is belowd and loves again, Alike bewitched by the sharm of looks...
Я люблю Шекспира. Археология требует знания языков.
Английский я знаю почти как родной. Всего Шекспира я прочитал на английском. «Отелло» помню, наверное, целиком. Прочитать вам мои любимые строки? Послушайте:
Я черен, вот причина...
— Гм! Черный слон готовит вам сюрприз,—пробормотал я.
— Неважно! — усмехнулся Нино.— Шахматы — это игра. А жизнь есть жизнь. И мне придется вам объяснить, почему я бил Юлиану по щекам...
— Я лицо неофициальное,— казалось, я оправдывался,— и вы вовсе не обязаны передо мной исповедоваться...
— Я проверяю себя,— ответил юноша с улыбкой, так украшавшей его удлиненное лицо.— Мы с Юлианой... ну, как бы это сказать... мы любим друг друга... Внимание, я готовлю вам ловушку.— Он держал в руке белого слона.— Она ждала ребенка. Нашего! Понимаете? Мы студенты, оба из провинции. Юлиана выросла в патриархальной семье с Далматинских островов, они перебрались в Сплит, где под маминым крылышком и прошло ее детство. Затем она уехала в Загреб учиться... Она — будущий архитектор, я — будущий археолог... И оба бедны как церковные мыши... Я мечтал о том, как буду раскапывать древние города, а она — создавать новые. Знаете, есть у нас комнатушка под крышей, бывшая голубятня... Юлиана навела в ней уют... превратила в райский уголок...
«Как мысли о любви красят человека!» — подумалось мне.
— И все же то был не рай,—рассказывал Нино.—-Чистоту Юлиане удавалось поддерживать, однако от мышей мы избавиться не могли... Знаете, дом ужасно старый, построенный в незапамятные времена, он весь пропах мышами... Как-то ночью Юлиана шепнула: «Твоя рука!» Потом вскрикнула: «Мышь!» А это давал о себе знать наш ребенок...—Нино на секунду замолчал.— Я отвлекаю ваше внимание, предупреждаю: опять готовлю вам ловушку. Я неплохо играю в шахматы! — Он продолжал: — Ночи напролет мы с Юлианой думали, искали выход. Хотели оставить ребенка, хотя было очевидно, что для нас это почти невозможно... У меня брат в Белграде, врач... он отговаривал Юлиану... она была уже на четвертом месяце... Она упрямилась... Мой брат пытался, предупреждал о последствиях: потом она никогда не сможет стать матерью... Но Юлиана решила... Будьте внимательны, вам грозит мат...
— Велика важность! — Его рассказ занимал меня куда больше, чем шахматная партия.
— Ну и вот, операция была тяжелой. Юлиана потеряла много крови. Брат уговаривал нас пожить в Белграде. Мы выдержали неделю, а потом просто-напросто сбежали. В Белграде у нас еще были деньги... Но на возвращение в Загреб уже не осталось... Поэтому мы голосовали на шоссе... Нам хотелось поскорей вернуться в наш райский уголок на чердаке, к нашим мышам... Юлиане в машине стало хуже. Она стойко терпела до Невской. Когда вышла из машины, мне показалось, она теряет сознание. Все были заняты дракой между шофером и этим, с бензоколонки, а я хлопал по щекам Юлиану, чтобы привести ее в чувство... Немцы проявили любезность, пригласив ее отдохнуть в свой номер... Вот, пожалуй, и все...
У меня не было оснований не верить Нино, однако осторожность заставляла подумать, что у каждого преступника найдется убедительная история для доказательства невиновности. Словно угадав мои мысли, Нино спросил:
— Вы мне не верите?
— Ну, почему же? У меня нет причин вам не верить. В самом деле, у вас не было оснований ревновать к Ромео...
— Какой Ромео! Какая Джульетта! — Нино нервно рассмеялся.— Шекспировская сказка не имеет к нам ни малейшего отношения.— Он замолчал, с лица исчезла улыбка.— Надо взглянуть, как она там.., Ей тоже предстоит эта утомительная процедура допроса.
— Погодите. Дойдет очередь, тогда и разбудите. Нино попытался улыбнуться, но улыбка на этот раз вышла похожей на гримасу.
— Нас крепко связывает смерть нашего ребенка... Мечтаете о маленьком червячке, и вдруг теряете его еще до того, как он обрел человеческий облик. Я хочу, чтобы Юлиана поскорей забыла об этой утрате... Время поможет... Несомненно! Мне кажется, Шекспир написал эти строки для нас:
Но страсть даст силы, время даст свиданье И сладостью смягчит все их страданья.
Я сейчас вернусь.— Нино встал.— Пойду посмотрю, приняла ли она лекарство. И... надо ее подготовить...
В дверях он столкнулся со Степаном Прпичем. Нино посторонился, пропуская его. Следом за Прпичем вошел милиционер. Он приблизился к столу, где сидели Штраус, Розмари и Чедна.
— Господин Штраус, будьте любезны пройти в кабинет,— услышал я его вежливый голос.
А затем голос немца, на своем языке успокаивающего дочь.
— Вы ведь побудете с моей Розмари, пока я не вернусь? — обратился Штраус к Чедне.
— Разумеется,—успокоила она немца.— Розмари в надежных руках...
Штраус вышел из гостиной, разминувшись в дверях с официантом.
— Вам понравилось виски, господин? — осведомился тот.
— Мне у вас все нравится! — сердито бросил Штраус. Прпич тем временем — на этот раз без спросу — уселся за мой столик и молча наблюдал, как я расставляю на доске шахматные фигуры. Не прерывая своего занятия, я спросил:
— Ну, как все прошло?
— Никак! Мы больше молчали, чем разговаривали.
— Вы честно ответили на все вопросы?
— Да! По сути дела, Сенечич мне задал лишь два серьезных вопроса. Первый — я ли убил Ромео? Ответ: нет! Второй — правда ли это? Ответ: да!
— А еще о чем вы беседовали?
— Сенечич поинтересовался, как дети, жена, не ссоримся ли. Я сказал: и я, и дети счастливы, оттого что все снова вместе. Он спросил, как моя жена воспримет известие о смерти Ромео. Я ответил: для моей семьи главное — доказать, что не я убийца...
— И все?
— Нет, Сенечич спросил, почему я на работу явился в парадных ботинках. А я ответил: чтобы чувствовать себя как на празднике, когда выиграем матч у венгров!
— Он не поинтересовался, видели ли вы кого-нибудь от шестнадцати до шестнадцати сорока пяти?
— Нет. Он, очевидно, думает, что убийца —я, и не собирается выяснять, что происходило в это время.
— А что происходило?
— Не знаю. Я занимался своим делом, однако, если что-то произошло, я постараюсь вспомнить, что именно.
На пороге появился взволнованный Нино. Он шагал, вытянув правую руку, как слепой, который, прежде чем ступить, ощупывает перед собой пространство.
— Что случилось? — спросил я, когда он приблизился к нашему столику.
— Не знаю, Я стучал. Она не отозвалась. Наверное, очень крепко спит или,— он на секунду замолчал,— или ей плохо.
— Дверь заперта?
— Да.
Около нас возник официант.
— Вы плохо себя чувствуете? — заботливо спросил он Нино.
— Скажите, у вас есть запасные ключи от комнат? — поинтересовался я у официанта.
— Есть, а зачем они вам?
— В каком она номере? —спросил я у юноши.
— В тринадцатом.
— Будьте любезны, дайте нам запасной ключ от этого номера,—попросил я официанта.
— Что-нибудь случилось?
— Не будем терять время!—заметил я нетерпеливо.
— Я схожу за ключом к администратору, а вы ждите меня у номера...
Официант не сразу отпер дверь тринадцатого номера.
— Внутри в замке ключ.— Он обернулся и взглянул на меня и стоящих рядом Нино, Чедну, Розмари и Прпича.— Попробую вытолкнуть, иначе придется ломать дверь.
— Стучите посильней,— посоветовал Прпич,— может, все-таки разбудим.
— Я стучал изо всех сил.— Голос у Нино был хриплым.— Бесполезно.
— Ключ выпал! — радостно закричал официант.
Я услышал, как щелкнул замок. Новоявленный слесарь нажал ручку, дверь распахнулась, и он отступил в сторону, пропуская нас вперед...
Глава третья
Несчастная Юлиана! Судьба Ромео и Джульетты во все времена одна: любовь преодолевает все преграды и соединяет в смерти. Но в данном случае Ромео и Юлиану соединила не любовь, а ненависть.
Глядя на сохранившее выражение ужаса лицо задушенной шелковым шарфом Юлианы, я поймал себя на мысли, что разгадку трагедии ищу в ненависти. И на ум пришли слова бедняги Отелло, которые мне напомнил Нино Веселица:
Я черен, вот причина...
Мне показалось, именно в них заключен ответ на вопрос, почему эта хрупкая девушка разделила судьбу Ромео Альфиери.
Юлиана была мертва, и ей ничем уже нельзя было помочь. Когда официант открыл дверь и посторонился, пропуская нас, я шагнул первым и скорее инстинктом, чем разумом понял, что произошло.
Юлиана лежала на широкой кровати, наполовину укрытая одеялом. Сделав еще шаг, я увидел широко раскрытые глаза, и мне вдруг поверилось, что зрачки запечатлели образ убийцы, затянувшего на ее шее шарф. Лицо девушки выражало ужас, испытываемый всяким разумным существом, сознающим, что до срока покидает этот единственный мир человеческих страданий и радостей.
На Юлиане был джемпер из Златибора! У себя за спиной я ощущал дыхание Нино. Его лицо было мертвенно-бледным, в глазах безумный блеск. Вместе с Прпичем мы удерживали юношу, не давая ему приблизиться к кровати.
В комнате появился милиционер.
— Прошу всех освободить помещение! — потребовал он.
У дверей стояли Чедна и Розмари. Девушка непрерывно повторяла:
— Oh, mein Gott! Oh, mein Gott!
Она подошла к кровати и прикоснулась к джемперу Юлианы.
— Прошу ничего не трогать! Освободите помещение!— прикрикнул милиционер.
Официант по-прежнему стоял в дверях и вновь посторонился— на этот раз, чтобы дать нам выйти. Я поддерживал Нино, Чедна помогала идти Розмари. Ну а кто же поможет истине? Истину знает только убийца. А убийца истине не помощник, он ее скрывает. Страшнее дьявола он суетится здесь, между нами. Изображает удивление, сочувствие. Сплел паутину, заманил нас в нее и наслаждается, наблюдая за нашими тщетными усилиями выбраться из пут догадок и предположений.
Если честно, то я уже не строил предположений. Что касается убийства Ромео, у меня были кое-какие догадки относительно личности убийцы, хотя, скорее всего, и ошибочные. Теперь, после гибели Юлианы, течение моих мыслей нарушилось. Я никак не мог проследить связь между этими преступлениями. Разве что символичность имен: Ромео и Юлия! Еще утром они не знали друг друга. И вот их жизненные пути пересеклись и оборвались здесь, в мотеле, близ Невской, на пути из Белграда в Загреб. Два таких разных жизненных пути. Ромео прошел войну, был в армии Муссолини, потом сражался вместе с нашими партизанами, храбрый воин, весельчак и покоритель женских сердец. За рулем своего грузовика он проделывал длинный путь от Неаполя до Стамбула — через Рим и Триест, Загреб и Белград, Афины — и назад. И вот в одной из точек этого маршрута, в мотеле близ Новской, после драки с человеком, у которого он отбил жену, его жизнь оборвалась. А Юлиана? Что она видела в жизни? Сны о новых, выстроенных ею городах, некое предчувствие счастья, учеба, любовь и вынужденный отказ от материнства... Случайная встреча на шоссе и смерть в мотеле! Тоже случайная — или нет? Вполне естественно, что у
меня возник такой вопрос, поскольку мне никак не удавалось связать между собой эти убийства: не хватало мотива, который объяснил бы оба преступления...
Что их объединяло? Шелковый шарф! И Ромео, и Юлиана задушены шарфами, которые несчастный шофер, наверное, купил на каком-то из многолюдных стамбульских базаров.
Шарф — это смертельная петля, в которую сунули голову жертвы, подумал я и вдруг вспомнил, что Ромео подарил три шарфа: Юлиане, Чедне и Розмари. Три совершенно одинаковых шарфа — серийное производство! Ромео задушен шарфом. Юлиана задушена шарфом! А Чедна? А Розмари? Неужели и им грозит та же участь?
Мои размышления нарушил официант:
— Не хотите ли чего-нибудь выпить?
Помню, я тогда потер лоб и вперил взгляд в его лицо. Будто откуда-то издалека до меня донесся голос:
— Ну и заваруха! Приехала специальная группа из Загреба!
Я снова потер лоб и заказал минеральной воды. В тот момент я решил, что не выпью ни капли алкоголя, пока не прояснится эта ужасная история. На трезвую голову всегда лучше думается. Я полагал, что совместными усилиями с Чедной мне удастся найти в густых зарослях тропинку, которая выведет меня на солнечную поляну, иначе говоря, мне удастся разгадать тайну убийств.
Мы с Чедной сидели за одним столиком. После того как в номере немецкого промышленника была обнаружена задушенная Юлиана и когда мы немного оправились от потрясения, нас вновь собрали в гостиной. Обращенный ко мне вопрос официанта вывел меня из задумчивости и заставил вернуться к действительности. Оглядевшись вокруг, я увидел, что мы расположились, словно соблюдая некое неписаное правило игры, так, как нас расставила сама жизнь.
Мы сидели с Чедной, за другим столом — Штраус со своей дочерью, за третьим — Степан Прпич, за четвертым— Нино Веселица. Тем временем эксперты, вероятно, пытались установить, когда наступила смерть Юлианы Катич.
Признаюсь честно, я чувствовал себя как подозреваемый, который должен доказать свое алиби. И еще — в тот момент я был уверен в невиновности лишь одного человека — себя самого!
Я старался вспомнить, кто последним видел Юлиану. Когда Штраус любезно предложил девушке отдохнуть в его номере, ее проводили наверх Чедна и сам немец.
Розмари отправилась в комнату переодеться после того, как обнаружила мертвого Ромео; тогда она сняла златиборский джемпер. Его надела Юлиана: она жаловалась, что мерзнет, очевидно, ее знобило.
Нино Веселица поднимался наверх, чтобы напомнить Юлиане про лекарство. Нино? Дверь была заперта. Юлиана откликнулась, но в комнату его не впустила.
Значит, Розмари последняя, кто разговаривал с Юлианой. А что, если Юлиана все-таки впустила Нино?
У меня голова пошла кругом. На этот раз из задумчивости меня вывела Чедна:
— Двойное виски!
Ого! Я — минеральную воду, Чедна—виски! Когда официант отошел, она обратилась ко мне с предложением:
— Давай объединим наши усилия! Идет?
— Я чувствую себя как в мышеловке. Кто-то за кем-то охотится, а кто кого поймает, неизвестно.
— Я буду ловить Штраусов, а ты — Прпича и Весели-цу. Договорились?
— Я — отца с дочерью, а ты —вероятных убийц! —не согласился я.
Чедна усмехнулась:
— Убийцей можешь быть ты, хоть ты и исключил нас из списка подозреваемых.
— Тебя — нет,— мягко возразил я.— Если у тебя найдется мотив, ты остаешься в игре...
— Мотив есть и у тебя: когда-то вместо ягненка Ромео подсунул тебе старого кота! — И она многозначительно усмехнулась.
Я ценю чувство юмора, особенно в критических ситуациях, и еще — веские доводы.
— Соглашайся,— настаивала Чедна.— Ты уже нашел общий язык с Прпичем и Веселицей, а я даже не раскрыла тайну двуспальной кровати в номере Штраусов.
Я вздрогнул. Двуспальная кровать? Ну да! Как это я не додумался, а ведь видел своими глазами!
Юлиану задушили шелковым шарфом, когда она отдыхала на единственной кровати в номере. Этот номер с этой кроватью взял для себя и своей дочери Штраус.
Отец и дочь в общей постели? Шестидесятилетний отец и семнадцатилетняя дочь — под одним одеялом? И под этим одеялом нашла смерть Юлиана! Я всегда преклонялся перед особенностью женщин чувствовать всем своим существом. Вот Чедна: ее незримые антенны улавливали таинственные сигналы, которые
каким-то образом помогали разуму безошибочно приблизиться к истине.
— Ты до чего-нибудь докопалась? — спросил я подозрительно.
Она посмотрела на меня с таинственным видом.
— Вот выпью двойное виски, и в голове прояснится! А пока только домыслы. Штраусы постоянно ссорятся, у них — конфликт поколений. Оба пышут здоровьем, энергичны, как истые германцы. Самодовольны, я бы сказала, исполнены желания завоевать все окружающее пространство и...— Ока замолчала.— Не знаю,— после краткого раздумья продолжила Чедна,— или я заблуждаюсь, или на правильном пути. Если на правильном — тогда я близка к истине, хотя не верю, что кто-то из них...-—она подыскивала слова,— виновник преступления.
— Ты думаешь, они состоят в кровосмесительной связи? — произнес я осторожно.
— Вроде того,— подтвердила Чедна.
— Какая испорченность! — вырвалось у меня.— Как тебе могло прийти в голову такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11