Балдан хотел во что бы то ни стало узнать как можно больше о заговоре духовенства против республики, которое готовилось открыть дорогу врагам.
— Да, конечно, — подхватил Балдан, — с этими двумя хорошо бы организовать мне встречу до моего отъезда в монастырь Святого Лузана. Пусть они будут моими связными, тем более что связные мне крайне необходимы.
— Согласен, — кивнул в ответ хубилган. — Один из них, между прочим, лама Дорлиг, который свел вас с Шушмой. Живет в моем хашане. Другой, Пунцаг, — это человек, поступивший по моему совету на работу в ламскую артель. В прошлом — продавец магазина, совершивший растрату. Долго сидел в тюрьме. У него с властью свои счеты. И большие. Но однажды он про-
говорился об этом бывшему моему послушнику Чойнхору, жившему в моем хашане. Чойнхор был неглупый парень и, судя по всему, кое о чем догадывался. Боясь, как бы он нас не выдал и этим не сорвал нашего дела, Пунцаг убрал его. Сейчас для нас очень опасен Самдан — секретарь ревсомолъской ячейки их артели. В последнее время он слишком часто приходил к нам в хашан будто к Чойнхору, а сам все вынюхивал и высматривал. А ну как Чойнхор успел ему что-нибудь ляпнуть?! — забеспокоился вдруг перерожденец.
Балдан строго взглянул на него исподлобья.
— Конечно, убийство, особенно теперь, когда дело идет на лад и нам обещана помощь, может испортить наши карты, но другого выхода не было, и мне пришлось благословить Пунцага на это дело, — начал оправдываться Довчин. — К счастью, к ответственности привлечен, по достоверным слухам, не кто иной, как Самдан. Это тоже важно для нас. Пунцаг выполнил работу чисто.
Боясь потерять свой авторитет у Балдана, хубилган со смиренным видом сложил ладони вместе, поднес их ко лбу, прошептал по-тибетски заклинания и, закатив к небу глаза, произнес глухим голосом:
— Один бурхан ведает, кого покарать, а кого помиловать. — А чем этот Самдан опасен? — спросил Балдан.
— Видите ли, Чойнхор был кротким, прилежным, исполнительным послушником, очень набожным. Со временем я надеялся сделать из него хорошего ламу, обладающего обширными познаниями в области человеческой психологии и народной медицины. Он ходил за мной по пятам. И нам он мог быть полезен. Но с тех пор, как здесь появился этот Самдан — а они из одного кочевья, — Чойнхора будто подменили. Вместо поклонения духовным лицам он стал насмехаться над ними. Я слышал это своими ушами, и не один раз. Самдан — первейший смутьян. А вообще, люди, приехавшие в столицу из худона, очень быстро меняются. От их смирения часто не остается и следа. Вот уже год, как я переселился из монастыря Святого Лузана в Гандан, и за это короткое время в здешней жизни изменилось очень многое, чего не увидишь вдали, за толстыми стенами монастыря Святого Лузана. Самое скверное — это то, что ламы складывают с себя духовный сан, монашское одеяние бросают в огонь костра. Да, рушатся, рушатся старые порядки. Но мы будем крепко держать их, пока не придет помощь, мы еще поживем, мы вернем утраченное! — произнес Довчин с пафосом.
Перерожденец думал сейчас только о том, что благодаря бур-хану письмо его, посланное японским правителям, благополучно дошло до них, что они с благодарностью его получили и обещают помощь. «Как все хорошо складывается», — снова подумал хубилган и налил себе в кубок немного вина.
Этот молодой мужчина — посланец Страны восходящего солнца — с его умной речью, хорошими манерами и чистым взглядом ему определенно нравился. «Вот и старая опытная хитрая лиса Шушма — а его-то не проведешь на мякине — тоже положительно отозвался о нем. Значит, свой, преданный человек. Посланец!» — снова и снова думал о Балдане хубилган, не отрывая от него глаз. И начал вдруг как на духу выкладывать все свои планы:
— Неправильно было бы думать, что мы только лясы точим насчет новой власти да слухи распускаем. Нет, мы усиленно работаем в трех направлениях: разжигаем недовольство политикой народной власти, стараемся подорвать доверие к красной России и всячески укрепляем религию. Одним словом, не сидим сложа руки. Это упорная борьба за умы и сердца людей. И здесь для нас хороши любые средства: диверсии на предприятиях, физическое уничтожение 'партийных руководителей, запугивание и шантаж отдельных граждан. Я говорил: людей у нас маловато, но кое-что мы уже сделали.
Балдан и не подозревал, что под монашеской рясой скрывается Такой хитрый, жестокий, изворотливый политикан. — Я уверен, что ваша работа будет высоко оценена господами из японского разведуправления. Она требует от вас не только хорошей организации, но и конспирации. Выиграть время — вот ключ к решению этой задачи. Чего греха таить, ведь ни для кого не секрет, что новая власть крепнет день ото дня. Поэтому выигрыш во времени, повторяю, является вопросом жизни или смерти для нас. Мы не должны терять ни минуты. Я полагаю, что в течение года, максимум — двух-трех лет мы должны создать благоприятные условия для прихода военной помощи из Страны восходящего солнца.
— Да возблагодарит вас бурхан за эти мудрые речи! Да исполнятся по воле бурхана ваши пожелания! — восклицал хубилган. Душа его ликовала. Надежда на скорую помощь японцев и свержение ненавистной новой власти, на возвращение утраченного могущества запылала в нем ярким пламенем. Он еще долго возносил хвалы всемогущему бурхану, услышавшему его молитвы и ниспославшему им большую удачу.
Подливая масла в огонь, Балдан, наклонясь к самому уху хубилгана, с жаром зашептал: - Это еще не все, высокочтимый перерожденец. Скажу вам по секрету, что у японского императора планы куда грандиозней. Японии предначертано богом стать во главе Великого азиатского единства, в состав которого войдут Китай, Маньчжурия и Монголия, а Монголия должна стать мостом к захвату русской Сибири. Только держите мои слова в строжайшей тайне.
От такого безграничного доверия, которое ему сейчас оказали, у Довчина сперло дыхание, закружилась голова. Наконец-то фортуна ему улыбнулась!.
— Мудрейший посланец! — он схватил Балдана за руку. —
Твоим словам нет цены! Наши планы совпадают! Япония поможет нам, а мы окажем ей помощь в осуществлении ее планов. Да поможет нам все победивший и все миновавший Будда! Мы ничего не пожалеем для осуществления наших замыслов. — Голос его срывался.
— Не радуйтесь преждевременно, досточтимый хубилган. «Поспешишь — замерзнешь» — гласит монгольская мудрость. Не забывайте об этом. Через десять дней я должен послать первую шифровку господину Инокузи из монастыря Святого Лузана. Кстати, когда вы думаете отправить меня туда? — Балдан стремился перевести разговор в нужное ему русло.
— А вы сами когда собираетесь ехать?
— Не позднее чем через день. Отправлюсь под видом скотовода-кочевника. Приготовьте мне хорошего коня, одежду да не забудьте написать письмо к тамошнему настоятелю.
— Не извольте ни о чем беспокоиться. Все будет в порядке. Настоятелю монастыря хамба-ламе Содову я пошлю через вас особое задание. Вас же назначаю там ответственным лицом, о чем дам знать настоятелю. Отныне без вашего ведома он не должен будет принимать ни одного решения. У настоятеля получите монашью рясу и станете там гэсгуем. Нет-нет, пожалуй, лучше назначу вас казаначеем на место прежнего. Сбор пожертвований — а их поступает значительное количество — дело ответственное, и лучше поручить его вам.
— Приказываю вам постоянно держать со мной связь и немедленно докладывать о любых указаниях японских господ, — неожиданно властным голосом добавил хубилган.
«Ого! Вот тебе и старый перерожденец! Коварный шакал», — подумал Балдан. Но хубилган, словно прочитав мысли «японского посланца», вытащил четки и, ловко перебирая их мясистыми пальцами, зашептал молитву, закатив по обыкновению глаза к небу.
В душе каждый из них по-своему радовался своей удаче.
«Надо будет сказать Шушме, пусть велит своим людям прекратить за Балданом слежку, он вне подозрений. Мое чутье никогда не обманывало меня. Возможно, и Балдан в своих донесениях воздаст хвалу разуму мудрого хубилгана, оказавшего большое доверие посланнику Страны восходящего солнца», — кичливо рассуждал Довчин, мня себя уже на ханском престоле.
Доставая тушь и кисточки из ящичка, хубилган прикидывал в уме, как бы получше составить письмо к хамба-ламе Содову, но так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.
Весь следующий день Балдан с утра готовился к отъезду в монастырь. Теперь он должен был действовать вдвойне осторожно: еще неизвестно, что на уме у перерожденца и у этой старой хитрой лисы Шушмы. Неспроста же они постоянно твердят, что «у змеи пестрые пятна снаружи, а у человека ,— внутри».
После полудня к Шушме пришли какие-то китайцы с узлами, пошушукались с хозяином и ушли, оставив после себя, едкий запах смеси чеснока и тухлых яиц. Этих людей Балдан прежде не видел.
Потом появился темнолицый монашек с письмом от перерож-деица к настоятелю монастыря Святого Лузана.
Близился вечер, а Шушма все. возился возле сарайчика, укла-дывая в переметные сумы еду для Балдана и подарки для хамба-дамы.
— Послушайте, любезный, бросьте вы все это, — подошел к нему Балдан. — Пойдемте-ка лучше в кино. Скучно сидеть без дела и ждать завтрашнего утра. Там, в глухомани, небось не то что кино, но и бани-то, наверное, нет.
Шушма, как и рассчитывал Балдан, идти в кино отказался, оправдываясь тем, что не любит увеселений, считая их ненужной блажью и пустой тратой времени. Но истинная причина, разуме-, ется, крылась в другом: Шушма всячески избегал людных мест, не желая, чтобы его лишний раз видели в городе.
— Идите один. У меня еще много работы в хашане. А в городе вам бояться нечего, здесь тихо, и в лицо вас никто не знает, — отнекивался Шушма.
Но Балдан решительно отказался идти один в город, сославшись на незнание здешних обычаев. Зевая от скуки, он слонялся по хашану от безделья, потихоньку наблюдая за китайцем. Тот же, боясь вызвать гнев хубилгана тем, что не угодил гостю, продолжал уговаривать Балдана провести вечер без него,
— Ну ладно, — вздохнул Балдан, — пойду поброжу по городу, а если удастся — посмотрю немой фильм. — Он снова зевнул, не спеша переоделся в новый дэли из китайского шелка и ленивой походкой вышел из хашана. Медленно брел он по пыльной улице, ведущей к единственному в городе кинотеатру. Кажется, сегодня его не преследовала чужая тень. Но он все время был начеку. До сеанса оставалось еще немного времени. Балдан отолкался в очереди возле кассы, купил билет и, направляясь к входу в кинотеатр, вдруг заметил рябого банщика, высматривавшего кого-то в толпе. У Балдана бешено заколотилось сердце. «Неужели сорвется встреча с помощником?! Этот банщик, конечно же, пришел сюда не ради забавы», — подумал Балдан, пропуская вперед зрителей и входя в зал одним из последних. Он тщательно обшарил глазами каждый ряд, но китайца в зале нэ оказалось. «Остался караулить у входа? Или передал «эстафету» кому-то другому?»- спрашивал себя Балдан, снова и снова обводя глазами зал. Рябого среди зрителей не было.
Как только погас свет и картина началась, он, пригнувшись, тихо вышел на улицу через черный ход и быстро свернул за угол ближайшего хашана. Пробежав немного вдоль забора, снова свернул в узкую улочку, быстрым шагом прошел по ней до конца и вышел к черным юртам.
Прижавшись к столбу для коновязи, Балдан напряг слух и зрение. Но вокруг было тихо и темно. Фонарей тогда не было, и редко кого можно было встретить в эту пору на улицах города. Чуть стемнеет, люди запирались в своих хашанах. Лишь лай собак нарушал тишину вечернего города.
Перед Балданом, словно из-под земли, выросла знакомая фигура. Они молча обнялись и отошли под навес коновязи.
— Здесь имена и адреса. Сплошь ламство, китайцы и уголовники. — Балдан протянул спичечный коробок. — Ждут япошек. Прошу действовать осторожно, чтобы комар носа не подточил.
— Есть, товарищ капитан. Когда едете в монастырь?
— Завтра на рассвете. — Желаю удачи.
— На вторую ночь надома монахи намечают поджечь и взорвать склад с оружием. Подробности потом. Группу возглавит Пуицаг — рабочий из дамской артели.
— Вас понял.
— Когда возьмете Пунцага с поличным, то якобы по его доносу организуйте арест Шушмы и рябого банщика, они знают много. Хубилгана, его слугу Темнолицего и хамба-ламу пока не трогайте - спугнуть можете. Пока все. Привет нашим.
— Счастливого возвращения.
И Балдан растаял во тьме узкой улочки.
Единственный фонарь, прикрепленный над входом в кинотеатр, тускло освещал пыльную площадь. Рябого не было видно. Балдан осторояшо подошел к двери черного хода, дождался окончания сеанса и с толпой зрителей, которые оживленно делились впечатлениями, вышел на площадь и с удовольствием закурил. Под самым фонарем стоял банщик, будто и вовсе никуда не уходил. «Китаец приходил к началу сеанса. Потом ушел. В зале его не было. А к концу опять появился... Очень хорошо. Надо было лучше караулить, гражданин китаец!» — весело подумал Балдан и зашагал домой.
По приезде в монастырь Балдан поспешил представиться хамба-ламе Содову. Войдя в его опочивальню, он застал настоятеля величественно восседавшим на горке мягких подушек. Его ухлые пальцы мерным, заученным движением перебирали чер-ше сандаловые четки с изящной коралловой головкой удивительного красного цвета. Не переставая перебирать четки, хамба-лама чуть повернул голову в сторону вошедшего и легким поклоном, исполненным достоинства, поприветствовал Балдана.
— Я уже получил уведомление от почтенного хубилгана, в коем он извещает меня о вашем прибытии. Прошу вас, подойдите ближе и садитесь поудобней. Выражаю огромную радость по по-оду вашего благополучного к нам приезда. Отдохните с дороги, снимите с себя усталость, а потом и приступайте к осуществлению священной цели, стоящей перед вами. Мы с честью будем выполнять приказы и поручения высокочтимого посланника великой Страны восходящего солнца. — Хамба-лама говорил глуховатым голосом, сохраняя достоинство и прямо глядя в глаза собеседнику. Он не лебезил и не заискивал перед Балданом, как это делали другие.
Не выпуская из руки четок, настоятель другой рукой поставил на специальный коврик перед Балданом два небольших дешевых кубка и кувшинчик с китайским вином. Налив кубки до половины и пригубив вина, он кивком головы предложил Бал-дану сделать то же самое и с деловым видом продолягал начатый разговор:
— Прошу не церемониться, дорогой Балдан. Чувствуйте себя свободней... Тяжелые сейчас времена, скажу вам откровенно. Не то, что другим людям, но и себе верить нельзя стало. Будьте очень осторожны и осмотрительны. Здесь, в монастыре, есть соглядатаи и шептуны. Помните об этом. Но всего более опасаться следует партийцев. Эти похуже чертей будут. Для нас, для нашего дела они чрезвычайно опасны.
— Тем не менее мы должны резко активизировать работу. Меня, как вы понимаете, послали сюда не на отдых от мирской суеты и не затем, чтобы проверять желудки у ваших лам. Поэтому я считаю своим долгом приступить к делу незамедлительно. Сегодня же вечером и начну... А для начала хочу познакомиться с тем, что вы уже успели сделать, — твердо сказал Балдан, не отрывая настойчивого взгляда от глаз настоятеля.
Хамба-лама в знак согласия сделал церемонный кивок, с достоинством опустив на грудь большую, остриженную наголо голову и зажмурив глаза.
— Вы правильно изволите говорить. Я тоже считаю, что мы недостаточно активно действуем, но некоторые успехи у нас, безусловно, есть. Об этом вам, наверное, хубилган уже докладывал. Поэтому я зачитаю вам один документ, содержание которого мы усиленно распространяем во всех аймаках, и люди нам ве-
рят, особенно набожные старики. Многие вообще склоняются на нашу сторону. Вот, послушайте, — и настоятель достал из-под подушки вчетверо сложенный толстый лист бумаги, неторопливым движением холеных рук развернул его и начал читать: — Первое, — произнес он и остановился, взглянув на Балдана, который, почти не мигая, смотрел на хамба-ламу, мысленно восхищаясь его умением с достоинством держаться в присутствии «высокого гостя» и оценивая его приятные манеры. Плавная речь, глуховатый низкий голос, его жесты, не лишенные изящества, умение выслушать собеседника и заговорить с ним в форме доверительной задушевной беседы без кажущейся навязчивости, безусловно, очень располагали к себе людей.
— Первое, — еще раз произнес хамба и начал читать текст речитативом: — Народно-революционная власть — власть не прочная, никогда не сможет утвердиться она на нашей древней земле, ибо она является противной учению победившего и все миновавшего Будды. Поэтому всякий, кто признает новую власть, а также его родственники до третьего колена впадут в тяжкий грех перед всевышним и в своем перерождении, будучи не в состоянии его искупить, обречены будут на страшные муки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16