«Ты царь: живи один. Дорогою свободной/ Иди, куда влечет тебя свободный ум...». Разве это не похоже на то, о чем говорит импровизатор в «Египетских ночах», и разве это не напоминает те заключительные строки «Памятника», которые исследователь назвал «наиболее мрачными и грустными»: «Веленью божию, о муза, будь послушна, /Обиды не страшась, не требуя венца, /Хвалу и клевету приемли равнодушно/ И не оспоривай глупца»?
Но мысли последней строфы вытекают не только из общего мировоззрения Пушкина, но и не менее того из строя идей самого стихотворения «Памятник». Они являются прямым развитием того, что скапано и самом начале: «Вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа». Намеченная и заданная этими словами мысль о непокорности поэта всякой земной власти, о его высокой независимости получает в последней строфе развернутый и окончательный вид.
Правда, в последней строфе косвенным образом отстаивается также и независимость поэта от народа, однако и в этом ничего неожиданного и странного нет. Ту же мысль Пушкин прямо провозглашал в стихотворении «Из Пипдемонти». Очевидно, для Пушкина она не случайная.
Народу Пушкин служил всей своей жизнью, всем своим творчеством. Но служил он не послушный ему, не подчиняясь, а свободно — в соответствии со своим высоким пониманием истины и добра. Только так, по Пушкину, и должен служить поэт. Сам народ в конечном счете поймет это и будет благодарен поэту. И вот почему и пушкинские слова о народе из стихотворения «Из Пиндемонти», и содержание последней строфы «Памятника» нисколько не противоречат тем местам в «Памятнике», где Пушкин говорит о грядущей всенародной своей славе и всенародной к себе любви.
ГИБЕЛЬ ПУШКИНА
26 января 1834 г. Пушкин записывает в дневник: «Барон д'Антес и маркиз де Пина, два шуана, будут приняты в гвардию прямо офицерами. Гвардия ропщет» (VII, 275). Так имя Дантеса впервые вписывается в жизнь Пушкина, чтобы затем сыграть свою роковую роль.
Карьера Дантеса в России была быстрой и блестящей. Его жалует царь, его приглашают в самые известные петербургские дома. Он красив, светски любезен, циничен, пользуется успехом у дам. Познакомившись на одном из балов с Натальей Николаевной, он начинает откровенно за ней ухаживать. Наталья Николаевна взволнована назойливым вниманием и признаниями Дантеса и обо всем рассказывает мужу. Д. Ф. Фикельмон, знакомая Пушкина, вспоминает о Наталье Николаевне: «Его (Пушкина.—.Е. М.) доверие к ней было безгранично, тем более что она давала ему во всем отчет и пересказывала слова Дантеса — большая, ужасная неосторожность».
Откровенность жены укрепляет доверие Пушкина к жене, но не к Дантесу. В свете, падком на всякие любовные интрижки и сплетни, уже ходят слухи о Дантесе и Наталье Николаевне. Эти слухи всячески муссируются, доставляя светским завсегдатаям пищу для испорченного воображения. Пушкину тяжело. Летом 1836 г. Пушкины снимают дачу на Каменном острове. Поблизости от дачи, в Новой деревне, стоит полк, в котором служит Дантес. Теперь он уже не Дантес, а барон Гек-керен: в том же году голландский посланник в России
Геккерен усыновил его. Пользуясь близостью расположения своего полка, Дантес-Геккерен становится частым гостем у Пушкина. Он не оставляет при этом своего ухаживания за Натальей Николаевной. Светская сплетня разрастается. Пушкины перестают принимать Дантеса. Тогда Дантес начинает ухаживать за старшей сестрой Натальи Николаевны — Екатериной Николаевной, которая живет в доме Пушкиных. Этой новой страсти Дантеса не очень верит свет, а Пушкин видит в ней всего лишь новую интригу опытного ловеласа. События достигают своей кульминации, когда 4 ноября 1836 г. Пушкин получает по почте анонимный пасквиль, автор (или авторы) которого причисляют его к ордену рогоносцев. Чаша терпения Пушкина переполнена. Он шлет Дантесу, на которого намекает анонимное письмо, вызов. Но дуэль в этот раз не состоялась. В дело вмешивается приемный отец Дантеса Геккерен, который просит отсрочки дуэли на 15 дней. Тем временем Геккерен старательно распространяет в свете версию, согласно которой Дантес ухаживал вовсе не за Натальей Николаевной, а за ее сестрой, на ней он теперь и намерен жениться. Вечером 17 ноября па балу в доме С. В. Салтыкова объявляется помолвка Дантеса с Екатериной Гончаровой. Причина для дуэли теперь как будто бы отпадает.
В тот же день, когда была объявлена помолвка, в письме к своему предполагаемому секунданту В. А. Соллогубу Пушкин писал: «Я вызвал г-иа Ж. Геккерена на дуэль, и он принял вызов, не входя ни в какие объяснения. И я же прошу теперь господ свидетелей этого дела соблаговолить считать этот вызов как бы не имевшим места, узнав из толков в обществе, что г-н Геккерен решил объявить о своем намерении жениться на мадемуазель Гончаровой после дуэли. У меня пет никаких оснований приписывать это решение соображениям, недостойным благородного человека» (X, 293).
Последняя фраза может быть понята только в ироническом смысле, о чем и старался Пушкин. Из нее видно, как полон Пушкин желчью, как убежден он по-прежнему, что его противник — интриган и негодяй и что свое решение он принял именно по соображениям, «недостойным благородного человека».
Пушкин берет назад свой вызов, но своего отношения к Дантесу и к Геккерену он не меняет. Он не может забыть удара, который анонимным письмом был нанесен
его достоинству, его честному имени. К тому же он убежден, что инициатором анонимного письма, если не автором его, был сам старший Геккерен.
10 января 1837 г. состоялась ранее объявленная свадьба Дантеса с Е. И. Гончаровой. Но и свадьба не изменила отношения Пушкина к Дантесу. Дом Пушкина, как и прежде, для Дантеса был закрыт. Однако, встречая Наталью Николаевну в обществе, на светских балах и раутах, Дантес не только не оставлял своего ухаживания за ней, но становился все настойчивее в своем ухаживании: он перед всеми постоянно и нарочито демонстрировал свою влюбленность. Прикрываясь своей женитьбой, он еще откровеннее и бесстыднее преследовал Наталью Николаевну. При этом, как всегда бывало в таких случаях в свете, общество разделилось на партии: одни сочувствовали Пушкину, другие — Дантесу (и те и другие для Пушкина были одинаково невыносимы), об этом постоянно велись разговоры, появились новые анонимные письма, в которых Пушкина извещали о свиданиях Натальи Николаевны с Дантесом. Взрыв был неизбежен. 25 января 1837 г., через 15 дней после свадьбы Дантеса, Пушкин посылает намеренно оскорбительное письмо своим врагам, адресуя его старшему Геккерену. Содержание письма Пушкина к Геккерену скоро становится широко известным. Саксонский посол К.-А. Люцероде пишет в донесении своему королю 30 января 1837 г.: «Пушкин написал посланнику барону Геккерену письмо, в котором назвал только что заключенный брак делом змеиной, способной на происки, хитрости двух негодяев, связанных пороком; с другой — их трусливой безнравственностью» (X, 400).
Письмо Пушкина к Геккерену не замедлило, как Пушкин и предполагал, дать свои результаты. На другой день после получения письма Геккереном Дантес от его имени послал Пушкину вызов на дуэль. Доведя дело до дуэли, Пушкин боролся за свою честь. В последние дни свои он вел себя так, как вел всю свою жизнь: бесстрашно, гордо, защищая свое человеческое достоинство. Он погиб не из ревности вовсе, а потому что не мог не отстаивать себя, свое имя, помня, что это имя звучит — ПУШКИН.
Дуэль Пушкина с Дантесом состоялась 27 января, около половины пятого пополудни, близ Комендантской дачи, за Черной речкой. Условия дуэли были крайне
жесткими: противники стали в десяти шагах друг от друга. Пушкин подошел к барьеру и стал целиться. Дантес выстрелил, еще не дойдя до барьера, Пушкин, тяжело раненный, упал в снег.
Домой, на Мойку, его привезли около шести часов вечера. Старый и верный дядька Пушкина Никита Козлов внес его на руках по лестнице в дом. К семи часам вечера в кабинете Пушкина, где он лежал, собрался консилиум врачей. Их приговор был единодушный: никакой надежды на спасение нет.
Около двух дней и двух ночей продолжались последние мучения Пушкина. Верный себе, он переносил их стоически. Он достойно жил — и умирал он с высоким достоинством. С утра 28 января, когда по Петербургу разнеслась весть о случившемся, передняя дома Пушкиных была полна народа, который все прибывал и прибывал. И кабинете Пушкина, рядом с ним, были только самые близкие. Среди них — Жуковский, Вяземские, Даль, Данвао, А,. Й. Тургенев. Вот их свидетельства о последних часах жизни Пушкина.
Из дневника А. И. Тургенева: «27 гепваря... Скарятин сказал мне о дуэле Пушкина с Геккереном... Я к Пушкину: там нашел Жуковского, князя и княгиню Вяземских и раненного смертельно Пушкина, Арендта, Спасского — все отчаивались...».
Из письма Жуковского к С. Л. Пушкину от 15 февраля 1837 г.: «В это время уже собрались мы все, князь. Вяземский, княгиня, граф Виельгорский и я. Княгиня была с женою, которой состояние было невыразимо; как привидение, иногда прокрадывалась она в ту горницу, где лежал ее умирающий муж; он не мог ее видеть (он лежал на диване, лицом от окон к двери); но он боялся, чтоб она к нему подходила, ибо не хотел, чтобы она могла приметить его страдания, кои с удивительным мужеством пересиливал, и всякий раз, когда она входила или только останавливалась у дверей, он чувствовал ее присутствие. „Жена здесь,— говорил он.— Отведите ее. Она, бедная, безвинно терпит! в свете ее заедят". Вообще с начала до конца своих страданий (кроме двух или трех часов первой ночи, в которые они превзошли всякую меру человеческого терпения) он был удивительно тверд. „Я был в тридцати сражениях,— говорил доктор Арендт,— я видел много умирающих, но мало видел подобного"».
Из воспоминаний В. И. Даля: «Когда тоска и боль его одолевали, он крепился усильно, и на слова мои: „Терпеть надо, любезный друг, делать нечего; но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче" — отвечал отрывисто: „Нет, не надо, жена услышит, и смешно же это, чтобы этот вздор меня пересилил!"... Ударило два часа пополудни, 29 января,— и в Пушкине оставалось жизни только на три четверти часа... Пушкин открыл глаза и попросил моченой морошки; когда ее принесли, то он сказал внятно: „Позовите жену, пусть она меня покормит". Наталья Николаевна опустилась на колени у изголовья умирающего, поднесла ему ложечку, другую — и приникла лицом к челу мужа. Пушкин погладил ее по голове и сказал: „Ну, ничего, слава богу, все хорошо"».
Из воспоминаний К. К. Данзаса: «Госпожа Пушкина возвратилась в кабинет в самую минуту его смерти... Наталья Николаевна Пушкина была красавица. Увидя умирающего мужа, она бросилась к нему и упала перед ним на колени; густые темно-русые букли в беспорядке рассыпались у ней по плечам. С глубоким отчаянием она протянула руки к Пушкину, толкала его и, рыдая, вскрикивала: „Пушкин, Пушкин, ты жив?!"».
Из воспоминаний Даля: «Друзья, ближние молча окружили изголовье отходящего; я, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше. Оп вдруг будто проснулся, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал: „Кончена жизнь!" Я не послышал и спросил тихо: „Что кончено?" — „Жизнь кончена",-— отвечал он внятно и положительно. „Тяжело дышать, давит",— были последние слова его. Всеместное спокойствие разлилось по всему телу... Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его».
Жуковский:
Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе,
Руки свои опустив, голову тихо склоня...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Но мысли последней строфы вытекают не только из общего мировоззрения Пушкина, но и не менее того из строя идей самого стихотворения «Памятник». Они являются прямым развитием того, что скапано и самом начале: «Вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа». Намеченная и заданная этими словами мысль о непокорности поэта всякой земной власти, о его высокой независимости получает в последней строфе развернутый и окончательный вид.
Правда, в последней строфе косвенным образом отстаивается также и независимость поэта от народа, однако и в этом ничего неожиданного и странного нет. Ту же мысль Пушкин прямо провозглашал в стихотворении «Из Пипдемонти». Очевидно, для Пушкина она не случайная.
Народу Пушкин служил всей своей жизнью, всем своим творчеством. Но служил он не послушный ему, не подчиняясь, а свободно — в соответствии со своим высоким пониманием истины и добра. Только так, по Пушкину, и должен служить поэт. Сам народ в конечном счете поймет это и будет благодарен поэту. И вот почему и пушкинские слова о народе из стихотворения «Из Пиндемонти», и содержание последней строфы «Памятника» нисколько не противоречат тем местам в «Памятнике», где Пушкин говорит о грядущей всенародной своей славе и всенародной к себе любви.
ГИБЕЛЬ ПУШКИНА
26 января 1834 г. Пушкин записывает в дневник: «Барон д'Антес и маркиз де Пина, два шуана, будут приняты в гвардию прямо офицерами. Гвардия ропщет» (VII, 275). Так имя Дантеса впервые вписывается в жизнь Пушкина, чтобы затем сыграть свою роковую роль.
Карьера Дантеса в России была быстрой и блестящей. Его жалует царь, его приглашают в самые известные петербургские дома. Он красив, светски любезен, циничен, пользуется успехом у дам. Познакомившись на одном из балов с Натальей Николаевной, он начинает откровенно за ней ухаживать. Наталья Николаевна взволнована назойливым вниманием и признаниями Дантеса и обо всем рассказывает мужу. Д. Ф. Фикельмон, знакомая Пушкина, вспоминает о Наталье Николаевне: «Его (Пушкина.—.Е. М.) доверие к ней было безгранично, тем более что она давала ему во всем отчет и пересказывала слова Дантеса — большая, ужасная неосторожность».
Откровенность жены укрепляет доверие Пушкина к жене, но не к Дантесу. В свете, падком на всякие любовные интрижки и сплетни, уже ходят слухи о Дантесе и Наталье Николаевне. Эти слухи всячески муссируются, доставляя светским завсегдатаям пищу для испорченного воображения. Пушкину тяжело. Летом 1836 г. Пушкины снимают дачу на Каменном острове. Поблизости от дачи, в Новой деревне, стоит полк, в котором служит Дантес. Теперь он уже не Дантес, а барон Гек-керен: в том же году голландский посланник в России
Геккерен усыновил его. Пользуясь близостью расположения своего полка, Дантес-Геккерен становится частым гостем у Пушкина. Он не оставляет при этом своего ухаживания за Натальей Николаевной. Светская сплетня разрастается. Пушкины перестают принимать Дантеса. Тогда Дантес начинает ухаживать за старшей сестрой Натальи Николаевны — Екатериной Николаевной, которая живет в доме Пушкиных. Этой новой страсти Дантеса не очень верит свет, а Пушкин видит в ней всего лишь новую интригу опытного ловеласа. События достигают своей кульминации, когда 4 ноября 1836 г. Пушкин получает по почте анонимный пасквиль, автор (или авторы) которого причисляют его к ордену рогоносцев. Чаша терпения Пушкина переполнена. Он шлет Дантесу, на которого намекает анонимное письмо, вызов. Но дуэль в этот раз не состоялась. В дело вмешивается приемный отец Дантеса Геккерен, который просит отсрочки дуэли на 15 дней. Тем временем Геккерен старательно распространяет в свете версию, согласно которой Дантес ухаживал вовсе не за Натальей Николаевной, а за ее сестрой, на ней он теперь и намерен жениться. Вечером 17 ноября па балу в доме С. В. Салтыкова объявляется помолвка Дантеса с Екатериной Гончаровой. Причина для дуэли теперь как будто бы отпадает.
В тот же день, когда была объявлена помолвка, в письме к своему предполагаемому секунданту В. А. Соллогубу Пушкин писал: «Я вызвал г-иа Ж. Геккерена на дуэль, и он принял вызов, не входя ни в какие объяснения. И я же прошу теперь господ свидетелей этого дела соблаговолить считать этот вызов как бы не имевшим места, узнав из толков в обществе, что г-н Геккерен решил объявить о своем намерении жениться на мадемуазель Гончаровой после дуэли. У меня пет никаких оснований приписывать это решение соображениям, недостойным благородного человека» (X, 293).
Последняя фраза может быть понята только в ироническом смысле, о чем и старался Пушкин. Из нее видно, как полон Пушкин желчью, как убежден он по-прежнему, что его противник — интриган и негодяй и что свое решение он принял именно по соображениям, «недостойным благородного человека».
Пушкин берет назад свой вызов, но своего отношения к Дантесу и к Геккерену он не меняет. Он не может забыть удара, который анонимным письмом был нанесен
его достоинству, его честному имени. К тому же он убежден, что инициатором анонимного письма, если не автором его, был сам старший Геккерен.
10 января 1837 г. состоялась ранее объявленная свадьба Дантеса с Е. И. Гончаровой. Но и свадьба не изменила отношения Пушкина к Дантесу. Дом Пушкина, как и прежде, для Дантеса был закрыт. Однако, встречая Наталью Николаевну в обществе, на светских балах и раутах, Дантес не только не оставлял своего ухаживания за ней, но становился все настойчивее в своем ухаживании: он перед всеми постоянно и нарочито демонстрировал свою влюбленность. Прикрываясь своей женитьбой, он еще откровеннее и бесстыднее преследовал Наталью Николаевну. При этом, как всегда бывало в таких случаях в свете, общество разделилось на партии: одни сочувствовали Пушкину, другие — Дантесу (и те и другие для Пушкина были одинаково невыносимы), об этом постоянно велись разговоры, появились новые анонимные письма, в которых Пушкина извещали о свиданиях Натальи Николаевны с Дантесом. Взрыв был неизбежен. 25 января 1837 г., через 15 дней после свадьбы Дантеса, Пушкин посылает намеренно оскорбительное письмо своим врагам, адресуя его старшему Геккерену. Содержание письма Пушкина к Геккерену скоро становится широко известным. Саксонский посол К.-А. Люцероде пишет в донесении своему королю 30 января 1837 г.: «Пушкин написал посланнику барону Геккерену письмо, в котором назвал только что заключенный брак делом змеиной, способной на происки, хитрости двух негодяев, связанных пороком; с другой — их трусливой безнравственностью» (X, 400).
Письмо Пушкина к Геккерену не замедлило, как Пушкин и предполагал, дать свои результаты. На другой день после получения письма Геккереном Дантес от его имени послал Пушкину вызов на дуэль. Доведя дело до дуэли, Пушкин боролся за свою честь. В последние дни свои он вел себя так, как вел всю свою жизнь: бесстрашно, гордо, защищая свое человеческое достоинство. Он погиб не из ревности вовсе, а потому что не мог не отстаивать себя, свое имя, помня, что это имя звучит — ПУШКИН.
Дуэль Пушкина с Дантесом состоялась 27 января, около половины пятого пополудни, близ Комендантской дачи, за Черной речкой. Условия дуэли были крайне
жесткими: противники стали в десяти шагах друг от друга. Пушкин подошел к барьеру и стал целиться. Дантес выстрелил, еще не дойдя до барьера, Пушкин, тяжело раненный, упал в снег.
Домой, на Мойку, его привезли около шести часов вечера. Старый и верный дядька Пушкина Никита Козлов внес его на руках по лестнице в дом. К семи часам вечера в кабинете Пушкина, где он лежал, собрался консилиум врачей. Их приговор был единодушный: никакой надежды на спасение нет.
Около двух дней и двух ночей продолжались последние мучения Пушкина. Верный себе, он переносил их стоически. Он достойно жил — и умирал он с высоким достоинством. С утра 28 января, когда по Петербургу разнеслась весть о случившемся, передняя дома Пушкиных была полна народа, который все прибывал и прибывал. И кабинете Пушкина, рядом с ним, были только самые близкие. Среди них — Жуковский, Вяземские, Даль, Данвао, А,. Й. Тургенев. Вот их свидетельства о последних часах жизни Пушкина.
Из дневника А. И. Тургенева: «27 гепваря... Скарятин сказал мне о дуэле Пушкина с Геккереном... Я к Пушкину: там нашел Жуковского, князя и княгиню Вяземских и раненного смертельно Пушкина, Арендта, Спасского — все отчаивались...».
Из письма Жуковского к С. Л. Пушкину от 15 февраля 1837 г.: «В это время уже собрались мы все, князь. Вяземский, княгиня, граф Виельгорский и я. Княгиня была с женою, которой состояние было невыразимо; как привидение, иногда прокрадывалась она в ту горницу, где лежал ее умирающий муж; он не мог ее видеть (он лежал на диване, лицом от окон к двери); но он боялся, чтоб она к нему подходила, ибо не хотел, чтобы она могла приметить его страдания, кои с удивительным мужеством пересиливал, и всякий раз, когда она входила или только останавливалась у дверей, он чувствовал ее присутствие. „Жена здесь,— говорил он.— Отведите ее. Она, бедная, безвинно терпит! в свете ее заедят". Вообще с начала до конца своих страданий (кроме двух или трех часов первой ночи, в которые они превзошли всякую меру человеческого терпения) он был удивительно тверд. „Я был в тридцати сражениях,— говорил доктор Арендт,— я видел много умирающих, но мало видел подобного"».
Из воспоминаний В. И. Даля: «Когда тоска и боль его одолевали, он крепился усильно, и на слова мои: „Терпеть надо, любезный друг, делать нечего; но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче" — отвечал отрывисто: „Нет, не надо, жена услышит, и смешно же это, чтобы этот вздор меня пересилил!"... Ударило два часа пополудни, 29 января,— и в Пушкине оставалось жизни только на три четверти часа... Пушкин открыл глаза и попросил моченой морошки; когда ее принесли, то он сказал внятно: „Позовите жену, пусть она меня покормит". Наталья Николаевна опустилась на колени у изголовья умирающего, поднесла ему ложечку, другую — и приникла лицом к челу мужа. Пушкин погладил ее по голове и сказал: „Ну, ничего, слава богу, все хорошо"».
Из воспоминаний К. К. Данзаса: «Госпожа Пушкина возвратилась в кабинет в самую минуту его смерти... Наталья Николаевна Пушкина была красавица. Увидя умирающего мужа, она бросилась к нему и упала перед ним на колени; густые темно-русые букли в беспорядке рассыпались у ней по плечам. С глубоким отчаянием она протянула руки к Пушкину, толкала его и, рыдая, вскрикивала: „Пушкин, Пушкин, ты жив?!"».
Из воспоминаний Даля: «Друзья, ближние молча окружили изголовье отходящего; я, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше. Оп вдруг будто проснулся, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал: „Кончена жизнь!" Я не послышал и спросил тихо: „Что кончено?" — „Жизнь кончена",-— отвечал он внятно и положительно. „Тяжело дышать, давит",— были последние слова его. Всеместное спокойствие разлилось по всему телу... Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его».
Жуковский:
Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе,
Руки свои опустив, голову тихо склоня...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25