Но вскоре рана перестала болеть, по-видимому, затянулась. Я всё пишу о себе и о себе, как будто не о чем больше рас сказывать. Есть, конечно, много, о чем следует написать.
Я и сейчас ясно вижу и слышу: как ходят, что делают, о чем гово рят мои солдаты. Об этом можно было бы рассказать, но я каждый раз тороплюсь и пропускаю многие моменты. Вот хотя бы один из них: – Сынок! Не пойдешь ли попариться в баньку? – говорит мне один пожилой солдат, фамилии его я сейчас не помню. – Слушай, что это за обращение? Сынок, да сынок! – Ты вот что, папаша! – Я тебе во внуки гожусь. А ты мне – сынок! – Теперь сообрази! Я для тебя кто? – Что вы, товарищ лейтенант, это мы из уважения! – Товарищ лейтенант, говоришь! Боевая обстановка на носу, а он мне – «сынок, пойди в баньке попарься»! – Старшина Сенин, проработай с ними этот вопрос! Они устава не знают. Разъясни им уставной воинский порядок, как нужно обращать ся к своему командиру! А то, я вижу, они мне в родны папаши наби ваются. У нас здесь служба, а не семейные дела! После этого слова «сынок» я больше не слышал. О ранении я тоже не хотел говорить, это была царапина по сравнению с настоящей раной. Ноя события последующих дней, моя хромота, которая мне мешала ходить и резкое изменение обстановки перевернули в один день всю нашу спокойную жизнь. Никто не предполагал, что наше пребывание в укрепрайоне однаж ды и сразу неожиданно кончится. Все подземные сооружения и бетон ные укрепления нам придется внезапно бросить и бежать, как тем беспризорным солдатам, которых мы только что переводили через мин ное поле. Как рассказывали они, немцы наших убитых и раненых не считали. Они под Вязьмой и Сычевкой отбирали только крепких, здоровых и молодых, и отправляли их на работу в Германию.* 9 октября, в пятницу, во взводе устроили баню. Ее закончили конопатить высушенным на солнце мхом. Уложили на обручах по-черному камни, чтобы пахло дымком и решили затопить. Старшина объявил банный день и солдаты, свободные от дежурства, пошли париться первыми, чтобы потом подменить остальных. Раскаленные камни шипе ли и фыркали, когда на них плескали водой. */Как потом стало известно, командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Бок направил Гитлеру в подарок 200 тысяч военнопленных из этого района. Под Вязьмой и Сычевкой в окруже ние попали: 19-ая, 20-ая, 24-ая и 32-ая Армии Западного и Резерв ного фронтов./
Горячий пар обдавал голые тела огненным жаром, многие в баньку входили согнувшись, а некоторые и вовсе заползали туда на четвереньках. Глаза застилал обильный пот и жгучий раскаленный туман. Солдаты поддавали пару, Хлестались вениками и обливались холодной водой. От мокрых и розовых голых тел Шел березовый запах, когда они выбегали наружу схва тить ртом свежего воздуха. Из бани слышались веселые голоса, блажен ное покряхтывание, довольное сопение и вздохи. От удовольствия и приятных ощущений появились шуточки и дружный раскатисто-гром кий смех. Первый раз со дня отъезда из Москвы, за всё время после форсированных маршей и переходов, они (зачеркнуто, неразб. на теле жирные шарики) отпаривали и отмывали слои липкой грязи, земли и пота. Накануне старшина Сенин прогревал баню и парил дубовые бочки. Их привезли из брошенной жителями деревни. На завтра собирались рубить и солить капусту. Недалеко от нашей взводной кухни (лежали) горой лежали сочные кочаны. Земляные и строительные работы были закончены. После бани все разомлели и раскраснелись, собира лись попить чайку, поиграть в картишки и отдохнуть от парилки, от легкости, свежести, от веников и мытья. День подходил к концу. К вечеру во взвод прибежал командир соседней стрелковой роты и выпалил на ходу: – Мы снимаемся! У нас приказ отходить за Волгу! Ваши со всей линии ДОТов еще днем ушли! Вы оста лись последние! Я через десять минут снимаюсь! У меня приказ немедленно покинуть траншею! Я кинулся к своим телефонам, у меня их по двум линиям было два. Но подземная связь УРа уже не работала. Почему нам не позвонили, не передали приказ (из роты или батальона)? Про нас просто забыли – решил я. – У меня нет приказа на отход. Я не могу бросить технику и боеприпасы, ДОТ и самовольно уйти за Волгу! – сказал я командиру стрелковой роты. – Пойдем ко мне – сказал он – у меня есть связь с нашим полком. Поговори с начальником штаба. Он скажет тебе, что делать. Я пошел в стрелковую роту, соединился по телефону со штабом полка и спросил: «Кто говорит?». – Неважно, кто! Есть приказ немедленно сниматься и возможно Быстрее уходить за Волгу. Немцы прорвались у Мостовой. Незанятый перешеек шириной три километра расположен чуть западнее Ржева. Его надо завтра к вечеру проскочить. Взорвите матчасть и отходите немедленно. Через десять минут я снимаю роту с траншеи. Командир роты тебе объяснит, с кем ты говорил.
У нас был подвешен рельс на случай сбора по тревоге. После бани Было объявлено свободное время и любители собирать грибы могли уйти в лес. Старшина ударил в рельс, и солдаты тут же собрались. Я окинул их взглядом, все стояли в строю. Я объявил приказ и дал им пять минут на размышления и сборы. Через пять минут старшина ударил еще раз, все были в полной выкладке и сборе. Взорвав затворы у пушки и пулемета, облив керосином запасы продуктов, мы двинулись в расположение стрелковой роты. – Старшина! Мы забыли яму с боеприпасами взорвать! – Пошли подрывника, пусть положит шашку и шнур длиной метра на два. – Да пусть без торопячки, мы подождем его здесь, на тропе! У нас пара минут есть (еще) в запасе! Я услышал последний мощный и раскатистый взрыв. Вскоре По тропинке прибежали сапер и сопровождавший его солдат (ходивший с ним).
* * *
Глава 3. В окружении
Текст главы набирал Владимир@rambler.ru
Здравствуйте, Николай! Вот отпечатанная глава. Я позволил себе сделать некоторые замечания, как читатель…Их выделил. Замечательная рукопись, но кое-где (мне кажется) надо чуть стилистически отредактировать. А Вы не думаете её издать? Я бы хотел иметь такую книгу в своей библиотеке…
С уважением! Владимир.
09.07.1983 (правка)
Октябрь 1941
(Отступление на Ржев)
Вечерние сумерки спустились нал дорогой. Мы шли за стрелковой ротой, и каждый был занят своими мыслями. Я думал, хромая, почему нас не предупредили и бросили в Доте? Как случилось так, что мы остались одни? Интересно знать, где сейчас находятся немцы? Не закрыли ли они трех километровый перешеек, к которому мы должны будем целые сутки идти? Рассуждая и строя догадки, я совсем не заметил, как стемнело, как на землю спустилась ночь. Впереди в нескольких шагах почти бесшумно идут солдаты стрелковой роты. Роту ведет офицер, представитель полка. У него есть карта и маршрут движения. Рота вслед за полком отходит последней. Подразделения полка успели сняться раньше. Из всех отступающих войск мы шагаем сзади, последними. Впереди идет рота, а за ней топаем мы! А что мы? Мы им посторонние и чужие люди! Им все равно поспеваем мы за ними или нет, хорошо что предупредили и не оставили нас сидеть в Доте. Во время марша, когда по дороге впереди идут другие солдаты, за дорогой не следишь и о ней не думаешь. Мы пристроились сзади, идем у них на хвосте, стараемся не отстать. Идёшь себе спокойно рассуждаешь о чем-нибудь, шагаешь размашистым шагом, то догоняешь стрелковую роту, то отстаешь. И вот моя задумчивость и хромота обернулись для нас неожиданной развязкой. За одним крутым поворотом стрелковая рота нырнула в темноту, оторвалась от нас и пропала из вида. Мы ускорили шаг, что на марше обычно не делают, и попытались догнать её. Минут двадцать в темноте мы гнались за ней, но впереди на дороге никого не оказалось. Впереди на нашем пути по-прежнему все было тихо, неподвижно и пусто. Такое впечатление, что люди провалились сквозь землю. Разогнавшись по дороге, мы не сразу сообразили, что мы напрасно бежим и что нам нужно остановиться. Тяжело дыша, мы, наконец, в растерянности встали и попытались на слух уловит топот солдатских ног уходящих от нас. Но солдаты по ночным грунтовым дорогам ходят беззвучно, если вместе с ними на дороге не тарахтят телеги и не скрипят колеса, если не фыркают лошади и не ругаются ездовые. Мы потеряли стрелковую роту и остались стоять в темноте одни на дороге. Тяжело вздохнув, я виновато окинул взглядом своих солдат. Они столпились в кучу и молча смотрели на меня. Вот растяпа!- наверно думали они. Лейтенант, командир взвода, идет впереди, ведет за собой целый взвод солдат, а сам спит на ходу. Взял и упустил стрелковую роту! От одной этой мысли меня бросило в жар. На носу выступил пот, от волнения загорелись уши. Вот и первая твоя промашка лейтенант! Когда-то ты должен был сделать ошибку! Это тебе не походная колонна, в строю которой тебя ведут и даже направляют на поворотах дороги. Вот поучительный пример твоей беспечности и отсутствию внимания. Теперь ты как ночной сыч будешь смотреть вперед. Не даром говорят: за одного битого, пять не битых дают! Что будешь делать, лейтенант? – спросил я сам себя. Случилось самое непостижимое, неприятное и почти непоправимое! Все что угодно! Но именно теперь, в темноте потерять стрелковую роту, я никак не предполагал. Я стоял на дороге, смотрел на своих солдат, стирал рукой пот с лица, и не находил ответа. Ни маршрута движения! Ни карты местности! Куда идти я совершенно не знал. При выходе из леса, когда мы пристраивались в хвосте стрелковой роты, я забыл попросить у штабиста взглянуть его карту. Теперь в руках у меня только компас и на плечах голова. Дунай! Соображаю…Что будет дальше? Что сказать своим солдатам? Мы вернулись назад, где по нашему мнению рота могла свернуть с дороги в сторону. Мы потоптались на месте, пошарили в темноте, потеряли ещё не мало времени, пытаясь отыскать следы на дороге. Но все дороги войны одинаково разбиты, размыты и утоптаны, и наши поиски следов ничего не дали. Мелькнула мысль разослать солдат в разные стороны. Но другая подсказала совсем обратное. Ночью бегай, не бегай, ничего не найдешь! Пошлёшь солдат на поиски в разные стороны и всех в темноте потеряешь! Главное пусто кругом – спросить некого! Куда ведут эти дороги? Какую выбрать? По какой из них идти? Стрелять в воздух и кричать бесполезно. С ротой на этот случай договоренности не было. Услышат выстрелы и крики, подумают, что напоролись на немцев. А потом неизвестно, может немцы на самом деле где-то близко стоят у дороги и мы обнаружим себя. Нельзя забывать, что весь район окружен немецкими войсками и где мы встретим их трудно сказать. Я посмотрел на компас, прислушался к ночной тишине, взглянул на черное небо и ослабил защелку на стрелке. Голубой, светящийся треугольник дрогнул и закачался вместе со стрелкой. Взяв азимут на северо-восток, где по моим расчетам должен был находиться город Ржев, я повернулся лицом в сторону прорези. Когда-то в (НЕ РАЗОБРАЛ) я видел карту этого района. В памяти остались города и точки, разбросанные в пространстве. Я представляю себе извилистую линию Волги и положение Ржевской железной дороги. Я тронулся с места, и мы пошли по дороге вперед. Темные густые ветви кустов и лохматые развесистые лапы колючих елей тянуться к нам с двух сторон на дорогу. Кажется, что они в темноте стоят как живые, раскинули в стороны руки и хотят нас захватить, остановить, предостеречь от немецкой засады. Какие-то неподвижные черные силуэты пригнулись к земле, ждут, когда мы подойдем к ним поближе. Возможно именно за этим бугром мы и попадем под немецкие пули. Они хотят подпустить нас, и ударит в упор. Не будем же мы ложиться каждый раз, когда нам кажется за кустом или бугром засада, пригибаться к земле, ползти по дороге, и крадучись приближаться к подозрительному месту. К тому же мы вовсе не знаем, когда и где на пути нас действительно встретят немцы. Кругом темно, дорогу тоже не видно. Непроглядная ночь заслонила собой всё пространство! Мы ступаем по дороге и чувствуем её только ногами. Небольшая канава и каждый из нас оступается в ней. Что лежит впереди в этом темном и мрачном пространстве? Можно лишь представить в своём воображении. Вы никогда не ходили в темную ночь по лесным и полевым дорогам? В темноте, когда ты осторожен, всегда мерещиться всякая ерунда. Куда поворачивает эта дорога, почему она всё время крутиться и петляет? Мне определенно кажется, что мы идет в обратном направлении. Вот-вот покажется опушка березового леса, и мы вплотную подойдем к нашему Доту. Нелепая мысль заставляет меня очнуться. Я достаю из планшета компас, быстро оттягиваю кольцо защелки, смотрю на стрелку и убеждаюсь, что мы идем в правильном направлении. Я постепенно успокаиваюсь и отбрасываю в сторону всякие мысли. Так мы и идем в ночной темноте. Встречу с немецкими танками я почему-то себе не представлял. Что должен делать я, если выстрелы раздадутся? Какую команду своим солдатам я должен отдать? В таких делах мы не имеем никакого опыта. Солдаты мои сугубо гражданские лица. В боях и под пулями они не разу не были, и кроме знания техники ничему не обучены. Так что, попади мы сейчас под огонь, я отдам команду – ложись! Лягут они в темноте как дрова, и потом их не сдвинешь с места. Мы прошли лощину, по дну которой тянулась дорога, поднялись на пригорок и неожиданно вышли на большак. (Не особо связно с последующим абзацем) Это даже ни боязнь и ни страх. Под обстрелами мы не были, крови, убитых, и смерти не видели, страха вообще не испытали. Так, вероятно, молодые и несмышленые мальчишки, не обстрелянные солдаты, без боязни и страха лезут вперед и гибнут в первом бою. Потом, они познают мудрость солдатской смерти и жизни, если после первого боя останутся в живых. Войны я тогда не боялся. Мне казалось, что война – это стрельба с огневых рубежей. И засада появляется в воображении на первых порах, на первых километрах, в начале пути, пока ждешь в темноте и постепенно привыкаешь. А пройдя с десяток километров, обо всем забываешь, не думаешь о немцах, привыкаешь к одиночеству, к запутанным перекресткам дорог, к ночным силуэтам, к ночной тишине, и все это вместе с дорогой в такт медленным солдатским шагам уплывает назад. Темное небо распласталось над нами. Безграничное ночное пространство повисло над землей. А кто мы? Маленькие крупинки, затерянные в ночном пространстве, ничтожные букашки, ползущие по земле. Да и какое мы имеем значение на этой огромной и бескрайней земле! Где мы? В какой точке земли сейчас находимся? Уготовила ли нам судьба увидеть рассвет и ясное утро, которое придет на смену ночи? А ночь, как и небо, необъятна и необъяснимо велика. Как-то (Я бы убрал слово «как-то») спускаясь с пригорка, мы заметили впереди неясные очертания людей. Мы сразу насторожились и стали прислушиваться. Видно было, как темные силуэты людей, ступая ногами, покачиваются над дорогой. Они молча удаляются от нас. Мы решили их осторожно догнать. Подойти ближе и разглядеть с расстояния. Так оказались мы снова в хвосте у группы солдат, шагавших по той же дороге. Но это были совсем другие солдаты, не те, которых мы потеряли в начале пути. Их было немного – всего десятка два. Мы пристроились к ним сзади и прошли остальную часть ночи. Утром на нашу дорогу стали выходить ещё и ещё отдельные группы солдат. Они неожиданно появлялись на опушке леса, выбирались из оврагов и вливались в нашу дикую колону, которая шла, постукивая подковами по каменистой дороге. Откуда-то из низины на дорогу выехали две армейские повозки, а затем за ними по дороге появилась пушка. Она свернула в нашу сторону и влилась в общий поток. Но все эти: пушки, повозки, и солдаты, шедшие впереди и сзади нас, представляли собой небольшие разрозненные группы. Они случайно сошлись на одной дороге и теперь растянувшись, шагали не спеша друг за другом. Никто из них точно не знал, куда ведет эта дорога, и почему они по ней идут. Никто из них не мог точно сказать, где находиться трехкилометровый проход из кольца окружения. По началу встречные (может лучше «встреченные»!) солдаты думали, что по дороге идет организованная часть, с пехотой и артиллерией. Одна пушка на полк, по тем временам было солидное вооружение! Никто из нас не думал тогда, что в современной войне на узких участках будут участвовать вереницы сразу сотни самолетов и танков, и по несколько сот стволов артиллерии. (Предложение требует доработки). А пехота будет применяться так, для подчистки после грохота. Впереди нас иногда появлялись новые группы солдат, но, пройдя вместе с нами с десяток километров и выяснив, что мы дикари и неорганизованные бродяги, что у нас нет запаса махорки и сухарей, они сворачивали в сторону и уходили куда-то в деревни. Мы были в растерянности и недоумении. Повозки и пушки от нас оторвались. Бежать вниз под гору за громыхавшими повозками мы не могли. Медленный размерный ритм шага взятый в начале пути, обеспечивал нам непрерывное движение без всякого надрыва и остановки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Я и сейчас ясно вижу и слышу: как ходят, что делают, о чем гово рят мои солдаты. Об этом можно было бы рассказать, но я каждый раз тороплюсь и пропускаю многие моменты. Вот хотя бы один из них: – Сынок! Не пойдешь ли попариться в баньку? – говорит мне один пожилой солдат, фамилии его я сейчас не помню. – Слушай, что это за обращение? Сынок, да сынок! – Ты вот что, папаша! – Я тебе во внуки гожусь. А ты мне – сынок! – Теперь сообрази! Я для тебя кто? – Что вы, товарищ лейтенант, это мы из уважения! – Товарищ лейтенант, говоришь! Боевая обстановка на носу, а он мне – «сынок, пойди в баньке попарься»! – Старшина Сенин, проработай с ними этот вопрос! Они устава не знают. Разъясни им уставной воинский порядок, как нужно обращать ся к своему командиру! А то, я вижу, они мне в родны папаши наби ваются. У нас здесь служба, а не семейные дела! После этого слова «сынок» я больше не слышал. О ранении я тоже не хотел говорить, это была царапина по сравнению с настоящей раной. Ноя события последующих дней, моя хромота, которая мне мешала ходить и резкое изменение обстановки перевернули в один день всю нашу спокойную жизнь. Никто не предполагал, что наше пребывание в укрепрайоне однаж ды и сразу неожиданно кончится. Все подземные сооружения и бетон ные укрепления нам придется внезапно бросить и бежать, как тем беспризорным солдатам, которых мы только что переводили через мин ное поле. Как рассказывали они, немцы наших убитых и раненых не считали. Они под Вязьмой и Сычевкой отбирали только крепких, здоровых и молодых, и отправляли их на работу в Германию.* 9 октября, в пятницу, во взводе устроили баню. Ее закончили конопатить высушенным на солнце мхом. Уложили на обручах по-черному камни, чтобы пахло дымком и решили затопить. Старшина объявил банный день и солдаты, свободные от дежурства, пошли париться первыми, чтобы потом подменить остальных. Раскаленные камни шипе ли и фыркали, когда на них плескали водой. */Как потом стало известно, командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Бок направил Гитлеру в подарок 200 тысяч военнопленных из этого района. Под Вязьмой и Сычевкой в окруже ние попали: 19-ая, 20-ая, 24-ая и 32-ая Армии Западного и Резерв ного фронтов./
Горячий пар обдавал голые тела огненным жаром, многие в баньку входили согнувшись, а некоторые и вовсе заползали туда на четвереньках. Глаза застилал обильный пот и жгучий раскаленный туман. Солдаты поддавали пару, Хлестались вениками и обливались холодной водой. От мокрых и розовых голых тел Шел березовый запах, когда они выбегали наружу схва тить ртом свежего воздуха. Из бани слышались веселые голоса, блажен ное покряхтывание, довольное сопение и вздохи. От удовольствия и приятных ощущений появились шуточки и дружный раскатисто-гром кий смех. Первый раз со дня отъезда из Москвы, за всё время после форсированных маршей и переходов, они (зачеркнуто, неразб. на теле жирные шарики) отпаривали и отмывали слои липкой грязи, земли и пота. Накануне старшина Сенин прогревал баню и парил дубовые бочки. Их привезли из брошенной жителями деревни. На завтра собирались рубить и солить капусту. Недалеко от нашей взводной кухни (лежали) горой лежали сочные кочаны. Земляные и строительные работы были закончены. После бани все разомлели и раскраснелись, собира лись попить чайку, поиграть в картишки и отдохнуть от парилки, от легкости, свежести, от веников и мытья. День подходил к концу. К вечеру во взвод прибежал командир соседней стрелковой роты и выпалил на ходу: – Мы снимаемся! У нас приказ отходить за Волгу! Ваши со всей линии ДОТов еще днем ушли! Вы оста лись последние! Я через десять минут снимаюсь! У меня приказ немедленно покинуть траншею! Я кинулся к своим телефонам, у меня их по двум линиям было два. Но подземная связь УРа уже не работала. Почему нам не позвонили, не передали приказ (из роты или батальона)? Про нас просто забыли – решил я. – У меня нет приказа на отход. Я не могу бросить технику и боеприпасы, ДОТ и самовольно уйти за Волгу! – сказал я командиру стрелковой роты. – Пойдем ко мне – сказал он – у меня есть связь с нашим полком. Поговори с начальником штаба. Он скажет тебе, что делать. Я пошел в стрелковую роту, соединился по телефону со штабом полка и спросил: «Кто говорит?». – Неважно, кто! Есть приказ немедленно сниматься и возможно Быстрее уходить за Волгу. Немцы прорвались у Мостовой. Незанятый перешеек шириной три километра расположен чуть западнее Ржева. Его надо завтра к вечеру проскочить. Взорвите матчасть и отходите немедленно. Через десять минут я снимаю роту с траншеи. Командир роты тебе объяснит, с кем ты говорил.
У нас был подвешен рельс на случай сбора по тревоге. После бани Было объявлено свободное время и любители собирать грибы могли уйти в лес. Старшина ударил в рельс, и солдаты тут же собрались. Я окинул их взглядом, все стояли в строю. Я объявил приказ и дал им пять минут на размышления и сборы. Через пять минут старшина ударил еще раз, все были в полной выкладке и сборе. Взорвав затворы у пушки и пулемета, облив керосином запасы продуктов, мы двинулись в расположение стрелковой роты. – Старшина! Мы забыли яму с боеприпасами взорвать! – Пошли подрывника, пусть положит шашку и шнур длиной метра на два. – Да пусть без торопячки, мы подождем его здесь, на тропе! У нас пара минут есть (еще) в запасе! Я услышал последний мощный и раскатистый взрыв. Вскоре По тропинке прибежали сапер и сопровождавший его солдат (ходивший с ним).
* * *
Глава 3. В окружении
Текст главы набирал Владимир@rambler.ru
Здравствуйте, Николай! Вот отпечатанная глава. Я позволил себе сделать некоторые замечания, как читатель…Их выделил. Замечательная рукопись, но кое-где (мне кажется) надо чуть стилистически отредактировать. А Вы не думаете её издать? Я бы хотел иметь такую книгу в своей библиотеке…
С уважением! Владимир.
09.07.1983 (правка)
Октябрь 1941
(Отступление на Ржев)
Вечерние сумерки спустились нал дорогой. Мы шли за стрелковой ротой, и каждый был занят своими мыслями. Я думал, хромая, почему нас не предупредили и бросили в Доте? Как случилось так, что мы остались одни? Интересно знать, где сейчас находятся немцы? Не закрыли ли они трех километровый перешеек, к которому мы должны будем целые сутки идти? Рассуждая и строя догадки, я совсем не заметил, как стемнело, как на землю спустилась ночь. Впереди в нескольких шагах почти бесшумно идут солдаты стрелковой роты. Роту ведет офицер, представитель полка. У него есть карта и маршрут движения. Рота вслед за полком отходит последней. Подразделения полка успели сняться раньше. Из всех отступающих войск мы шагаем сзади, последними. Впереди идет рота, а за ней топаем мы! А что мы? Мы им посторонние и чужие люди! Им все равно поспеваем мы за ними или нет, хорошо что предупредили и не оставили нас сидеть в Доте. Во время марша, когда по дороге впереди идут другие солдаты, за дорогой не следишь и о ней не думаешь. Мы пристроились сзади, идем у них на хвосте, стараемся не отстать. Идёшь себе спокойно рассуждаешь о чем-нибудь, шагаешь размашистым шагом, то догоняешь стрелковую роту, то отстаешь. И вот моя задумчивость и хромота обернулись для нас неожиданной развязкой. За одним крутым поворотом стрелковая рота нырнула в темноту, оторвалась от нас и пропала из вида. Мы ускорили шаг, что на марше обычно не делают, и попытались догнать её. Минут двадцать в темноте мы гнались за ней, но впереди на дороге никого не оказалось. Впереди на нашем пути по-прежнему все было тихо, неподвижно и пусто. Такое впечатление, что люди провалились сквозь землю. Разогнавшись по дороге, мы не сразу сообразили, что мы напрасно бежим и что нам нужно остановиться. Тяжело дыша, мы, наконец, в растерянности встали и попытались на слух уловит топот солдатских ног уходящих от нас. Но солдаты по ночным грунтовым дорогам ходят беззвучно, если вместе с ними на дороге не тарахтят телеги и не скрипят колеса, если не фыркают лошади и не ругаются ездовые. Мы потеряли стрелковую роту и остались стоять в темноте одни на дороге. Тяжело вздохнув, я виновато окинул взглядом своих солдат. Они столпились в кучу и молча смотрели на меня. Вот растяпа!- наверно думали они. Лейтенант, командир взвода, идет впереди, ведет за собой целый взвод солдат, а сам спит на ходу. Взял и упустил стрелковую роту! От одной этой мысли меня бросило в жар. На носу выступил пот, от волнения загорелись уши. Вот и первая твоя промашка лейтенант! Когда-то ты должен был сделать ошибку! Это тебе не походная колонна, в строю которой тебя ведут и даже направляют на поворотах дороги. Вот поучительный пример твоей беспечности и отсутствию внимания. Теперь ты как ночной сыч будешь смотреть вперед. Не даром говорят: за одного битого, пять не битых дают! Что будешь делать, лейтенант? – спросил я сам себя. Случилось самое непостижимое, неприятное и почти непоправимое! Все что угодно! Но именно теперь, в темноте потерять стрелковую роту, я никак не предполагал. Я стоял на дороге, смотрел на своих солдат, стирал рукой пот с лица, и не находил ответа. Ни маршрута движения! Ни карты местности! Куда идти я совершенно не знал. При выходе из леса, когда мы пристраивались в хвосте стрелковой роты, я забыл попросить у штабиста взглянуть его карту. Теперь в руках у меня только компас и на плечах голова. Дунай! Соображаю…Что будет дальше? Что сказать своим солдатам? Мы вернулись назад, где по нашему мнению рота могла свернуть с дороги в сторону. Мы потоптались на месте, пошарили в темноте, потеряли ещё не мало времени, пытаясь отыскать следы на дороге. Но все дороги войны одинаково разбиты, размыты и утоптаны, и наши поиски следов ничего не дали. Мелькнула мысль разослать солдат в разные стороны. Но другая подсказала совсем обратное. Ночью бегай, не бегай, ничего не найдешь! Пошлёшь солдат на поиски в разные стороны и всех в темноте потеряешь! Главное пусто кругом – спросить некого! Куда ведут эти дороги? Какую выбрать? По какой из них идти? Стрелять в воздух и кричать бесполезно. С ротой на этот случай договоренности не было. Услышат выстрелы и крики, подумают, что напоролись на немцев. А потом неизвестно, может немцы на самом деле где-то близко стоят у дороги и мы обнаружим себя. Нельзя забывать, что весь район окружен немецкими войсками и где мы встретим их трудно сказать. Я посмотрел на компас, прислушался к ночной тишине, взглянул на черное небо и ослабил защелку на стрелке. Голубой, светящийся треугольник дрогнул и закачался вместе со стрелкой. Взяв азимут на северо-восток, где по моим расчетам должен был находиться город Ржев, я повернулся лицом в сторону прорези. Когда-то в (НЕ РАЗОБРАЛ) я видел карту этого района. В памяти остались города и точки, разбросанные в пространстве. Я представляю себе извилистую линию Волги и положение Ржевской железной дороги. Я тронулся с места, и мы пошли по дороге вперед. Темные густые ветви кустов и лохматые развесистые лапы колючих елей тянуться к нам с двух сторон на дорогу. Кажется, что они в темноте стоят как живые, раскинули в стороны руки и хотят нас захватить, остановить, предостеречь от немецкой засады. Какие-то неподвижные черные силуэты пригнулись к земле, ждут, когда мы подойдем к ним поближе. Возможно именно за этим бугром мы и попадем под немецкие пули. Они хотят подпустить нас, и ударит в упор. Не будем же мы ложиться каждый раз, когда нам кажется за кустом или бугром засада, пригибаться к земле, ползти по дороге, и крадучись приближаться к подозрительному месту. К тому же мы вовсе не знаем, когда и где на пути нас действительно встретят немцы. Кругом темно, дорогу тоже не видно. Непроглядная ночь заслонила собой всё пространство! Мы ступаем по дороге и чувствуем её только ногами. Небольшая канава и каждый из нас оступается в ней. Что лежит впереди в этом темном и мрачном пространстве? Можно лишь представить в своём воображении. Вы никогда не ходили в темную ночь по лесным и полевым дорогам? В темноте, когда ты осторожен, всегда мерещиться всякая ерунда. Куда поворачивает эта дорога, почему она всё время крутиться и петляет? Мне определенно кажется, что мы идет в обратном направлении. Вот-вот покажется опушка березового леса, и мы вплотную подойдем к нашему Доту. Нелепая мысль заставляет меня очнуться. Я достаю из планшета компас, быстро оттягиваю кольцо защелки, смотрю на стрелку и убеждаюсь, что мы идем в правильном направлении. Я постепенно успокаиваюсь и отбрасываю в сторону всякие мысли. Так мы и идем в ночной темноте. Встречу с немецкими танками я почему-то себе не представлял. Что должен делать я, если выстрелы раздадутся? Какую команду своим солдатам я должен отдать? В таких делах мы не имеем никакого опыта. Солдаты мои сугубо гражданские лица. В боях и под пулями они не разу не были, и кроме знания техники ничему не обучены. Так что, попади мы сейчас под огонь, я отдам команду – ложись! Лягут они в темноте как дрова, и потом их не сдвинешь с места. Мы прошли лощину, по дну которой тянулась дорога, поднялись на пригорок и неожиданно вышли на большак. (Не особо связно с последующим абзацем) Это даже ни боязнь и ни страх. Под обстрелами мы не были, крови, убитых, и смерти не видели, страха вообще не испытали. Так, вероятно, молодые и несмышленые мальчишки, не обстрелянные солдаты, без боязни и страха лезут вперед и гибнут в первом бою. Потом, они познают мудрость солдатской смерти и жизни, если после первого боя останутся в живых. Войны я тогда не боялся. Мне казалось, что война – это стрельба с огневых рубежей. И засада появляется в воображении на первых порах, на первых километрах, в начале пути, пока ждешь в темноте и постепенно привыкаешь. А пройдя с десяток километров, обо всем забываешь, не думаешь о немцах, привыкаешь к одиночеству, к запутанным перекресткам дорог, к ночным силуэтам, к ночной тишине, и все это вместе с дорогой в такт медленным солдатским шагам уплывает назад. Темное небо распласталось над нами. Безграничное ночное пространство повисло над землей. А кто мы? Маленькие крупинки, затерянные в ночном пространстве, ничтожные букашки, ползущие по земле. Да и какое мы имеем значение на этой огромной и бескрайней земле! Где мы? В какой точке земли сейчас находимся? Уготовила ли нам судьба увидеть рассвет и ясное утро, которое придет на смену ночи? А ночь, как и небо, необъятна и необъяснимо велика. Как-то (Я бы убрал слово «как-то») спускаясь с пригорка, мы заметили впереди неясные очертания людей. Мы сразу насторожились и стали прислушиваться. Видно было, как темные силуэты людей, ступая ногами, покачиваются над дорогой. Они молча удаляются от нас. Мы решили их осторожно догнать. Подойти ближе и разглядеть с расстояния. Так оказались мы снова в хвосте у группы солдат, шагавших по той же дороге. Но это были совсем другие солдаты, не те, которых мы потеряли в начале пути. Их было немного – всего десятка два. Мы пристроились к ним сзади и прошли остальную часть ночи. Утром на нашу дорогу стали выходить ещё и ещё отдельные группы солдат. Они неожиданно появлялись на опушке леса, выбирались из оврагов и вливались в нашу дикую колону, которая шла, постукивая подковами по каменистой дороге. Откуда-то из низины на дорогу выехали две армейские повозки, а затем за ними по дороге появилась пушка. Она свернула в нашу сторону и влилась в общий поток. Но все эти: пушки, повозки, и солдаты, шедшие впереди и сзади нас, представляли собой небольшие разрозненные группы. Они случайно сошлись на одной дороге и теперь растянувшись, шагали не спеша друг за другом. Никто из них точно не знал, куда ведет эта дорога, и почему они по ней идут. Никто из них не мог точно сказать, где находиться трехкилометровый проход из кольца окружения. По началу встречные (может лучше «встреченные»!) солдаты думали, что по дороге идет организованная часть, с пехотой и артиллерией. Одна пушка на полк, по тем временам было солидное вооружение! Никто из нас не думал тогда, что в современной войне на узких участках будут участвовать вереницы сразу сотни самолетов и танков, и по несколько сот стволов артиллерии. (Предложение требует доработки). А пехота будет применяться так, для подчистки после грохота. Впереди нас иногда появлялись новые группы солдат, но, пройдя вместе с нами с десяток километров и выяснив, что мы дикари и неорганизованные бродяги, что у нас нет запаса махорки и сухарей, они сворачивали в сторону и уходили куда-то в деревни. Мы были в растерянности и недоумении. Повозки и пушки от нас оторвались. Бежать вниз под гору за громыхавшими повозками мы не могли. Медленный размерный ритм шага взятый в начале пути, обеспечивал нам непрерывное движение без всякого надрыва и остановки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26