Сложное оборудование приварили к тому, что прежде было полом судна, а теперь вдруг стало внешней переборкой. От силовой установки провели отводы. Лиман и его люди стали мальчиками на побегушках, они гоняли по кольцеобразным коридорам, принося кофе, бутерброды, схемы узлов, инструменты, проверочную аппаратуру и сигареты. У них и понятия не было, что происходит. Вновь прибывших заставляли отвечать на вопросы, но ответы были какой-то тарабарщиной. Например:
— Мы сможем утроить количество пассажиров! — говорил мужчина, голова которого была похожа на коричневое пятнистое яйцо. Он тряс амперметром, подчёркивая слова. — Утроить!
— Как?
Мужчина, размахивая амперметром, указал на комнату.
— Мы поставим их здесь как на эскалаторе метро в час пик, — сообщил он по секрету.
Когда Лиман обвинил его в легкомыслии, тот смертельно обиделся и вообще отказался разговаривать.
Под конец дня Лиман чувствовал себя плоским червём в четырехмерном лабиринте.
Ему как-то удалось отправить сразу всю группу на обед, сыграв на общем складе ума. Во время обеда вещи стали проясняться. Лиман навострил уши. когда услышал фразу “замедляющее поле”.
Обед превратился в приём гостей. Было почти 14.00, когда Лиману удалось позвонить по видеофону. Другой человек едва не повесил трубку, но Лиман знал слова, которыми можно было остановить его.
Первый медовый месяц Линг провёл в Рено, штат Невада, тридцать лет назад. Затем Линг Ву разбогател на оптовой торговле фармацевтикой. Недавно Комиссия по рождаемости подарила одной супружеской паре привилегию иметь более двух детей. Это была его семья.
Здесь, перед кристаллической стеной Большого танцевального пузыря, раскрывалась панорама окольцованной, полосатой планеты. Они не слышали музыки позади себя. Здесь была космическая музыка, звук воображения, вызванный к жизни диким пустынным очарованием, раскрывавшимся перед ними. Мягкие извивы льда тянулись от горизонта до выступа ближайшего обрыва, а выше него висела игрушка, декорация — эстетическое чудо, которого не знал ни один обитаемый мир.
Спросите астронома-любителя о Сатурне. Он не просто расскажет вам о нем, он вытащит свой телескоп и покажет вам его. Он выкрутит вам руки, но покажет.
Линг Дороти, из четвёртого поколения обитателей Сан-Франциско, прижала ладони к кристаллической стене, словно хотела, чтобы они прошли сквозь неё.
— Ах, я надеюсь, — говорила она, — я надеюсь, что он никогда не вернётся за нами!
— О чем ты, Дот? — Линг Ву улыбнулся, приподняв голову. Она была на дюйм выше его.
— О ЗОЛОТОМ КОЛЬЦЕ.
— Прошло уже пять дней. Мне тоже нравится здесь, но мне неловко думать, что люди погибли только ради того, чтобы позволить нам остаться здесь немного подольше.
— Разве ты не слышал, Ву? Миссис Вилинг только что рассказала мне, что кто-то похитил “Золотое Кольцо” прямо с космодрома!
— Миссис Вилинг очень романтична.
— Дайттт мне эттт, дайттт мне эттт, — пародировал Чарли. — Сначала Лэрри, потом Гаррнерр, Время, вот что мы получили. Неужели они хотят все звезды только для себя?
— Мне кажется, ты недооцениваешь их, — сказал старый дельфин.
— Наверное хватило бы места и для нас и для них в каком-то мире. — Чарли не слушал его. — Они практически не знают, что мы появились здесь совсем недавно. Мы могли бы быть полезными, я знаю, могли бы.
— Почему у нас нет времени? Ты знаешь, сколько времени понадобилось им самим?
— Что ты хочешь сказать?
— Первой истории ходоков о полёте на луну несколько тысяч лет. А они оказались там только сто пятьдесят лет назад. Имей немного терпения, — проговорил тип с изношенными зубами и покрытой шрамами челюстью.
— У меня нет тысячи лет. Неужели я должен провести всю жизнь, рассматривая небо, пока мои глаза не высохнут?
— Ты в этом не будешь первым. Не будешь первым даже среди пловцов.
Дейл Снидер прошёл в холл, как завоеватель, планирующий новые победы. Когда он проходил мимо пациентов, то улыбался и кивал, но его проворная походка отбивала охоту к беседе. Он достиг двери комнаты отдыха дежурного персонала и открыл её.
Ему потребовалось секунд пятнадцать, чтобы подойти к кофейному стенду. К этому времени Дейл Снидер постарел лет на сорок; его тело обвисло, плечи опали, щеки сползли на дюйм книзу, оставив маску уныния, с усталыми, припухшими глазами. Он налил чёрный кофе в чашку из пенопластика, коснулся её оттопыренной губой и выпил до дна. После момента нерешительности он вновь налил чашку из другого крана. Тоже дрянь порядочная! Но, по крайней мере, вкус был другим.
Ну вот. Он мягко опустился в кресло и уставился в окно; чашка согревала его руки. Снаружи виднелись деревья, трава и то, что выглядело кирпичными дорожками. Меннинджер был лабиринтом строений, каждое из которых имело не больше четырех этажей. Небоскрёб в милю высотой для нужд миллионов жителей был окружён жизненно необходимым ландшафтом; и большинство женщин-пациенток бежали сюда, визжа от сексуальных проблем, которые находили разрешение в этой одинокой вытянутой башне.
Дейл встряхнул и отхлебнул варева. На десять минут он может забыть о пациентах.
Пациенты. Пациенты с “шоком пришельца”. Они одурачили его скачала, его и других, своим сходным поведением. Лишь теперь стало ясно, что их проблемы отличаются так же, как отличаются кончики пальцев. Когда чужак дал себе волю, каждый получил какой-то шок. Дейл и его коллеги пытались вылечить их как группу. И это оказалось абсолютно невозможным.
Каждый получил из вспышки раздражительности пришельца только то, чего хотел: ярость, потрясение, горе или страх. Каждый нашёл то, чего хотел или боялся. Одиночество, синдром кастрации, страх изнасилования, ксенофобию, клаустрофобию — и даже то, что не входило в каталог заболеваний.
Докторов не хватало. Не хватало комнат для того количества докторов, которое удалось собрать. Дейл был измучен — как и остальные его коллеги. Но они не показывали этого.
Чашка опустела.
— На ноги, солдат! — вслух приказал Дейл сам себе.
В дверях он столкнулся с Херриет Самсинг, опрятной толстой женщиной, которая выглядела как чья-то мать. В его уме осталось воспоминание о её улыбке, и он удивился, как она ещё на это способна. Он не видел, как улыбка сползла с её лица, потому что отвернулся.
— Это детали, — сказал Лит. — Дважды чёртовы детали. Как они могли предусмотреть такое множество деталей?
— Мне кажется, он сказал тебе правду! — решительно заявила Мадра.
Лит с удивлением посмотрел на жену. Она всегда была слишком медлительной и вдруг — такая решительность.
— Ты не так меня поняла, — заметил он. — Силы могли позаботиться обо всём этом — здесь нет ничего сложного. Меня беспокоит только работа, которую они проделали. Спрятать Гринберга. Натренировать ею жену. Нарушить систему жизнеобеспечения звездолёта. Они могли конечно все потом вернуть на место, но вообразить это трудно! А беспорядки в Меннинджере? Боже мой, как им удалось? Обучить всех этих пациентов! Но они не могли по-другому присвоить “Золотое Кольцо”. Девяносто миллионеров в Титан Отеле! Это же вопящие убийцы, которые не могут вовремя вернуться домой. Ещё тридцать на Земле пропускают зря своё свадебное путешествие. Титан бы никогда не позволил этому случиться! Силы должны были выкрасть это судно.
— Бритва Оккама, — сказала Мадра.
— Оккама? О нет. В любом случае я сделал слишком много предположений.
— Лит, разве можно здесь рисковать? Если Гарнер не лжёт, вся солнечная система в опасности. Если он лжёт, то какие у него мотивы?
— Ты что? Действительно ему веришь?
Мадра энергично тряхнула головой.
— Да, ты права. Мы не можем рисковать.
Выходя из будки видеофона, он объяснил:
— Я только что передал флоту запись моего разговора с Гарнером. Весь проклятый час разговора. Я бы хотел сделать ещё кое-что, но Гарнер услышит всё, что я скажу. На таком расстоянии он попадает в границы пучка мазерного луча.
— И теперь они будут готовы?
— Хотел бы я это знать. Мне бы предупредить их о шлеме. В голову лезет самое худшее — что Гарнер может получить в свои руки эту проклятую штуку. Но Лев, светлая голова, додумается до этого сам.
Позже он позвонил на Цереру, чтобы узнать о последствиях возникшей ситуации. Более двух недель все корабли Пояса были задействованы, обыскивая наугад корабли Земли. Если запутанная погоня Гарнера будет попыткой замаскировать какую-то пакость, это не пройдёт! Ко Церера рапортовала, что все безрезультатно.
Церера была неправа. Тактика обыска я захвата имела по крайней мере один результат. Никогда напряжённость между Землёй и Поясом не была настолько высокой.
Штурман сипела неподвижно, выслушивая только ту часть беседы, которую вёл Кзанол-Гринберг. Она не понимала языка инопланетянина, но его понимал Кзанол—Гринберг; а Кзанол слушал защищённого раба через мозг штурмана.
— Я должен избавиться от тебя без промедления, — размышлял Кзанол. — Рабу, которым невозможно управлять, доверять нельзя.
— Ты даже не представляешь, как это верно. — В голосе Кзанола-Гринберга послышался оттенок горечи. — Но пока ты не должен меня убивать. У меня есть некоторая информация, которая очень необходима тебе.
— Да? Какая информация?
— Я знаю, где второй костюм. И я знаю, почему нас не нашли. Я понял, где теперь каша раса.
Кзанол сказал:
— Мне кажется, я тоже знаю, где второй костюм. Но из-за того, что ты можешь знать что-то ещё, я не убью тебя.
— Великодушно с твоей стороны. — Кзанол-Гринберг небрежно помахал дезинтегратором. — Пока я расскажу тебе то, что ты не сможешь использовать сразу, но это докажет мою осведомлённость. Ты знал, что белковые разумны?
— Белковые — дерьмо.
— Люди обнаружили их на Сириусе А—3—1. И это точно белковые. Но они оказались разумными существами. Ты можешь как-нибудь объяснить, почему им удалось развить разум?
— Нет.
— Конечно нет. Если какая-то форма жизни и была неуязвима для мутации, то только белковые. Кроме того, что делать с разумом травоядным животным без манипуляторных придатков, без естественной защиты, если не считать пастухов, которые убивали их природных врагов? Нет, тнуктипы сделали их разумными с самого начала. Создание мозга-деликатеса было только оправданием для того, чтобы сделать его большим.
Кзанол сел. Его вкусовые щупальца встали дыбом, словно он что-то обнюхивал ими.
— Зачем они это сделали?
Его зацепило.
— Позволь подать тебе это все в одном мотке, — сказал Кзанол—Гринберг. Он снял свой шлем и сел, нашёл и зажёг сигарету, оттягивая время, пока Кзанол молча, но вполне очевидно, приходил в ярость. А почему бы тринтанину и не посердиться, подумал Кзанол-Гринберг, лишь бы он не стал слишком гневным.
— Итак, — начал он. — Во-первых, белковые оказались разумными. Во-вторых, ты должен помнить, какая депрессия началась, когда тнуктипы Плорна додумались до антигравитации.
— О Бессилие, да! — с жаром выпалил Кзанол и довольно нетактично заметил: — Тебя надо было убить немедленно.
— Причём здесь я? Это все тнуктипы. Не понимаешь? Они сражались в необъявленной войне уже тогда. За ними все время стояли свободные тнуктипы. Когда Тринтан захватил систему тнуктипов, их флот был рассеян в пространстве. Они не убежали на Андромеду. Они наверняка остались среди звёзд, куда никто никогда… не летал. Несколько окультуренных тнуктипов принимали их распоряжения. Белковые были их шпионами; каждый титулованный владыка в галактике, — любой, кто мог позволить себе, — разводил белковых на своей земле.
— Ты глупый птавв. Ты построил все эти предположения на идиотской идее, что белковые разумны. Это чушь! Мы бы чувствовали это.
— Нет. Спроси у Меснея, если не веришь мне. Тнуктипы развили мозг белковых так, что он не был подвержен Силе. И один этот факт свидетельствует о том, что уловка была умышленной. Белковые были шпионами. Антигравитация вызвала депрессию. Могли быть и другие идеи. Раса мутантов-випринов появилась за несколько лет до антигравитации. Они нарушили все законное випринное скотоводство. Это вызвало экономический спад, а антигравитация ускорила его. Подсолнечники обычно служили только защитой для плантаций, и тот, кто имел участок, заводил их на границах. Землевладельцы использовали их для изоляции и независимости, но из-за них же они не могли бы объединиться во время войны. По всей вероятности, у тнуктипов было средство, чтобы уничтожить подсолнечники. Когда кризис был в полном разгаре, они нанесли удар.
Кзанол молчал. Было трудно понять выражение его лица.
— Это не только предположение. У меня есть солидные факты. Во-первых, бандерснейзы, а для нас белковые, были разумными. Люди не глупы. Они не делают ошибок, подобных этой. Во-вторых, имеется факт, что тебя не нашли, когда ты врезался в Ф124. Почему?
— Это действительно хороший вопрос. Почему?
То была начальная точка — та беда, которая мучила нутро Кзанола—Гринберга все шестнадцать дней размышлений о прошлом, шестнадцать дней самоанализа, во время которых он ничего не делал и только иногда присматривал за Меснеем, тяготясь своим дурным везением. Его ум отследил весь путь, который начинался с размышлений о молчаливых бандерснейзах и заканчивался боевыми сражениями, происшедшими много веков назад. Но он мог бы отбросить все это, мог обойтись без всех этих мук и опасностей, если бы только тот глупец-смотритель заметил вспышку. А он не заметил, и здесь могла быть лишь одна причина.
— Потому что на Луне никого не было. Либо смотрителя убили при мятеже, либо он где-то сражался. Вероятно, он погиб. Тнуктипы вообще должны были отсечь наши пищевые ресурсы.
— Но зачем? — Кзанол явно был растерян. Тринтане никогда не воевали: ни с кем-либо, ни с другими тринтанами, а последняя война проходила ещё до звёздных перелётов. Кзанол ничего не знал о войне.
Тринтанин попытался вернуться к исходному пункту:
— Ты говорил, что можешь рассказать мне, где теперь тринтане.
— Там же, где и тнуктипы. Они погибли или вымерли. А если и не погибли, то достигли Земли. Сюда же устремились и другие существа, которые служили нам. Они, должно быть, все погибли в войне.
— Но это бред. Кто-то же выиграл сражение!
Он произнёс это так искренне, что Кзанол—Гринберг засмеялся:
— Не совсем так. Расспроси любого человека. Спроси русского или китайца. Они подумают, что ты глупец, если расспрашиваешь их об этом, но они расскажут тебе о Пирровой победе. Хочешь, я расскажу тебе о том, что могло произойти?
Он не ждал ответа.
— Это чистая догадка, но она имеет для меня смысл, и у меня было две недели, чтобы обдумать её. Мы наверно проиграли войну. Если это так, некоторые трааргх — извини! — некоторые представители кашей расы решили взять всех рабов с собой. Как на похоронной церемонии Деда, но в больших масштабах. Они создали мощный усилитель, который мог охватить всю галактику. И потом они приказали каждому, кто был в зоне досягаемости, совершить самоубийство.
— Но это ужасно! — Кзанол ощетинился от морального оскорбления. — Зачем тринтанину делать такие вещи?
— Спроси у человека. Он знает, на что способны мыслящие существа, когда кто-то мучает их до смерти. Сначала они взывают и кричат, что такое аморально, что немыслимо, чтобы такие муки можно было выносить. Затем они понимают, что лелеют такие же планы, немногим лучшие в каком-то отношении, что они вынашивали их годами, десятилетиями, веками. Ты допускаешь, что Большой усилитель технически возможен?
— Конечно.
— Неужели ты сомневаешься, что мятежная раса достойна чего-то другого, чем полного уничтожения?
Щупальца по уголкам рта Кзанола скорчились для битвы. Наконец он заговорил:
— Я не сомневаюсь в этом.
— Тогда…
— Наверное, мы взяли их с собой для полного уничтожения! Подлые, они хуже белковых, они использовали каши уступки в свободе и истребили нас! Я бы хотел только одного — увести их всех с собой.
Кзанол-Гринберг усмехнулся:
— Мы должны были сделать это. Как ещё можно объяснить, что ни один из наших рабов не обнаружил никого, кроме белковых? Вспомни: белковые были невосприимчивы к Силе… Теперь поговорим о другом. Ты ищешь свой второй костюм?
Кзанол вернулся к настоящему.
— Да, на этих спутниках, Ты обследовал Нептун, Я бы знал, если бы Месней нашёл его, И все же осталось одно место, где я буду искать.
— Ну что ж, продолжай. И дай мне знать, когда закончишь.
Гироскоп слабо зажужжал, когда “Золотое Кольцо-” развернулось вокруг оси. Кзанол смотрел прямо перед собой, его ВНИМАНИЕ охватывало рубку управления. Кзанол-Гринберг зажёг сигарету и приготовился ждать.
Если Кзанол научился терпению, то это была лишь слабая имитация человеческого качества. Иначе он бы не сделал такой глупости, радостно вступив во владение Меснеем, его собственным, личным рабом. Он мог бы убить тринтанина, воспользовавшись своим телом — телом, украденным Кзанолом—Гринбергом, — что показала бы любая проверка памяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
— Мы сможем утроить количество пассажиров! — говорил мужчина, голова которого была похожа на коричневое пятнистое яйцо. Он тряс амперметром, подчёркивая слова. — Утроить!
— Как?
Мужчина, размахивая амперметром, указал на комнату.
— Мы поставим их здесь как на эскалаторе метро в час пик, — сообщил он по секрету.
Когда Лиман обвинил его в легкомыслии, тот смертельно обиделся и вообще отказался разговаривать.
Под конец дня Лиман чувствовал себя плоским червём в четырехмерном лабиринте.
Ему как-то удалось отправить сразу всю группу на обед, сыграв на общем складе ума. Во время обеда вещи стали проясняться. Лиман навострил уши. когда услышал фразу “замедляющее поле”.
Обед превратился в приём гостей. Было почти 14.00, когда Лиману удалось позвонить по видеофону. Другой человек едва не повесил трубку, но Лиман знал слова, которыми можно было остановить его.
Первый медовый месяц Линг провёл в Рено, штат Невада, тридцать лет назад. Затем Линг Ву разбогател на оптовой торговле фармацевтикой. Недавно Комиссия по рождаемости подарила одной супружеской паре привилегию иметь более двух детей. Это была его семья.
Здесь, перед кристаллической стеной Большого танцевального пузыря, раскрывалась панорама окольцованной, полосатой планеты. Они не слышали музыки позади себя. Здесь была космическая музыка, звук воображения, вызванный к жизни диким пустынным очарованием, раскрывавшимся перед ними. Мягкие извивы льда тянулись от горизонта до выступа ближайшего обрыва, а выше него висела игрушка, декорация — эстетическое чудо, которого не знал ни один обитаемый мир.
Спросите астронома-любителя о Сатурне. Он не просто расскажет вам о нем, он вытащит свой телескоп и покажет вам его. Он выкрутит вам руки, но покажет.
Линг Дороти, из четвёртого поколения обитателей Сан-Франциско, прижала ладони к кристаллической стене, словно хотела, чтобы они прошли сквозь неё.
— Ах, я надеюсь, — говорила она, — я надеюсь, что он никогда не вернётся за нами!
— О чем ты, Дот? — Линг Ву улыбнулся, приподняв голову. Она была на дюйм выше его.
— О ЗОЛОТОМ КОЛЬЦЕ.
— Прошло уже пять дней. Мне тоже нравится здесь, но мне неловко думать, что люди погибли только ради того, чтобы позволить нам остаться здесь немного подольше.
— Разве ты не слышал, Ву? Миссис Вилинг только что рассказала мне, что кто-то похитил “Золотое Кольцо” прямо с космодрома!
— Миссис Вилинг очень романтична.
— Дайттт мне эттт, дайттт мне эттт, — пародировал Чарли. — Сначала Лэрри, потом Гаррнерр, Время, вот что мы получили. Неужели они хотят все звезды только для себя?
— Мне кажется, ты недооцениваешь их, — сказал старый дельфин.
— Наверное хватило бы места и для нас и для них в каком-то мире. — Чарли не слушал его. — Они практически не знают, что мы появились здесь совсем недавно. Мы могли бы быть полезными, я знаю, могли бы.
— Почему у нас нет времени? Ты знаешь, сколько времени понадобилось им самим?
— Что ты хочешь сказать?
— Первой истории ходоков о полёте на луну несколько тысяч лет. А они оказались там только сто пятьдесят лет назад. Имей немного терпения, — проговорил тип с изношенными зубами и покрытой шрамами челюстью.
— У меня нет тысячи лет. Неужели я должен провести всю жизнь, рассматривая небо, пока мои глаза не высохнут?
— Ты в этом не будешь первым. Не будешь первым даже среди пловцов.
Дейл Снидер прошёл в холл, как завоеватель, планирующий новые победы. Когда он проходил мимо пациентов, то улыбался и кивал, но его проворная походка отбивала охоту к беседе. Он достиг двери комнаты отдыха дежурного персонала и открыл её.
Ему потребовалось секунд пятнадцать, чтобы подойти к кофейному стенду. К этому времени Дейл Снидер постарел лет на сорок; его тело обвисло, плечи опали, щеки сползли на дюйм книзу, оставив маску уныния, с усталыми, припухшими глазами. Он налил чёрный кофе в чашку из пенопластика, коснулся её оттопыренной губой и выпил до дна. После момента нерешительности он вновь налил чашку из другого крана. Тоже дрянь порядочная! Но, по крайней мере, вкус был другим.
Ну вот. Он мягко опустился в кресло и уставился в окно; чашка согревала его руки. Снаружи виднелись деревья, трава и то, что выглядело кирпичными дорожками. Меннинджер был лабиринтом строений, каждое из которых имело не больше четырех этажей. Небоскрёб в милю высотой для нужд миллионов жителей был окружён жизненно необходимым ландшафтом; и большинство женщин-пациенток бежали сюда, визжа от сексуальных проблем, которые находили разрешение в этой одинокой вытянутой башне.
Дейл встряхнул и отхлебнул варева. На десять минут он может забыть о пациентах.
Пациенты. Пациенты с “шоком пришельца”. Они одурачили его скачала, его и других, своим сходным поведением. Лишь теперь стало ясно, что их проблемы отличаются так же, как отличаются кончики пальцев. Когда чужак дал себе волю, каждый получил какой-то шок. Дейл и его коллеги пытались вылечить их как группу. И это оказалось абсолютно невозможным.
Каждый получил из вспышки раздражительности пришельца только то, чего хотел: ярость, потрясение, горе или страх. Каждый нашёл то, чего хотел или боялся. Одиночество, синдром кастрации, страх изнасилования, ксенофобию, клаустрофобию — и даже то, что не входило в каталог заболеваний.
Докторов не хватало. Не хватало комнат для того количества докторов, которое удалось собрать. Дейл был измучен — как и остальные его коллеги. Но они не показывали этого.
Чашка опустела.
— На ноги, солдат! — вслух приказал Дейл сам себе.
В дверях он столкнулся с Херриет Самсинг, опрятной толстой женщиной, которая выглядела как чья-то мать. В его уме осталось воспоминание о её улыбке, и он удивился, как она ещё на это способна. Он не видел, как улыбка сползла с её лица, потому что отвернулся.
— Это детали, — сказал Лит. — Дважды чёртовы детали. Как они могли предусмотреть такое множество деталей?
— Мне кажется, он сказал тебе правду! — решительно заявила Мадра.
Лит с удивлением посмотрел на жену. Она всегда была слишком медлительной и вдруг — такая решительность.
— Ты не так меня поняла, — заметил он. — Силы могли позаботиться обо всём этом — здесь нет ничего сложного. Меня беспокоит только работа, которую они проделали. Спрятать Гринберга. Натренировать ею жену. Нарушить систему жизнеобеспечения звездолёта. Они могли конечно все потом вернуть на место, но вообразить это трудно! А беспорядки в Меннинджере? Боже мой, как им удалось? Обучить всех этих пациентов! Но они не могли по-другому присвоить “Золотое Кольцо”. Девяносто миллионеров в Титан Отеле! Это же вопящие убийцы, которые не могут вовремя вернуться домой. Ещё тридцать на Земле пропускают зря своё свадебное путешествие. Титан бы никогда не позволил этому случиться! Силы должны были выкрасть это судно.
— Бритва Оккама, — сказала Мадра.
— Оккама? О нет. В любом случае я сделал слишком много предположений.
— Лит, разве можно здесь рисковать? Если Гарнер не лжёт, вся солнечная система в опасности. Если он лжёт, то какие у него мотивы?
— Ты что? Действительно ему веришь?
Мадра энергично тряхнула головой.
— Да, ты права. Мы не можем рисковать.
Выходя из будки видеофона, он объяснил:
— Я только что передал флоту запись моего разговора с Гарнером. Весь проклятый час разговора. Я бы хотел сделать ещё кое-что, но Гарнер услышит всё, что я скажу. На таком расстоянии он попадает в границы пучка мазерного луча.
— И теперь они будут готовы?
— Хотел бы я это знать. Мне бы предупредить их о шлеме. В голову лезет самое худшее — что Гарнер может получить в свои руки эту проклятую штуку. Но Лев, светлая голова, додумается до этого сам.
Позже он позвонил на Цереру, чтобы узнать о последствиях возникшей ситуации. Более двух недель все корабли Пояса были задействованы, обыскивая наугад корабли Земли. Если запутанная погоня Гарнера будет попыткой замаскировать какую-то пакость, это не пройдёт! Ко Церера рапортовала, что все безрезультатно.
Церера была неправа. Тактика обыска я захвата имела по крайней мере один результат. Никогда напряжённость между Землёй и Поясом не была настолько высокой.
Штурман сипела неподвижно, выслушивая только ту часть беседы, которую вёл Кзанол-Гринберг. Она не понимала языка инопланетянина, но его понимал Кзанол—Гринберг; а Кзанол слушал защищённого раба через мозг штурмана.
— Я должен избавиться от тебя без промедления, — размышлял Кзанол. — Рабу, которым невозможно управлять, доверять нельзя.
— Ты даже не представляешь, как это верно. — В голосе Кзанола-Гринберга послышался оттенок горечи. — Но пока ты не должен меня убивать. У меня есть некоторая информация, которая очень необходима тебе.
— Да? Какая информация?
— Я знаю, где второй костюм. И я знаю, почему нас не нашли. Я понял, где теперь каша раса.
Кзанол сказал:
— Мне кажется, я тоже знаю, где второй костюм. Но из-за того, что ты можешь знать что-то ещё, я не убью тебя.
— Великодушно с твоей стороны. — Кзанол-Гринберг небрежно помахал дезинтегратором. — Пока я расскажу тебе то, что ты не сможешь использовать сразу, но это докажет мою осведомлённость. Ты знал, что белковые разумны?
— Белковые — дерьмо.
— Люди обнаружили их на Сириусе А—3—1. И это точно белковые. Но они оказались разумными существами. Ты можешь как-нибудь объяснить, почему им удалось развить разум?
— Нет.
— Конечно нет. Если какая-то форма жизни и была неуязвима для мутации, то только белковые. Кроме того, что делать с разумом травоядным животным без манипуляторных придатков, без естественной защиты, если не считать пастухов, которые убивали их природных врагов? Нет, тнуктипы сделали их разумными с самого начала. Создание мозга-деликатеса было только оправданием для того, чтобы сделать его большим.
Кзанол сел. Его вкусовые щупальца встали дыбом, словно он что-то обнюхивал ими.
— Зачем они это сделали?
Его зацепило.
— Позволь подать тебе это все в одном мотке, — сказал Кзанол—Гринберг. Он снял свой шлем и сел, нашёл и зажёг сигарету, оттягивая время, пока Кзанол молча, но вполне очевидно, приходил в ярость. А почему бы тринтанину и не посердиться, подумал Кзанол-Гринберг, лишь бы он не стал слишком гневным.
— Итак, — начал он. — Во-первых, белковые оказались разумными. Во-вторых, ты должен помнить, какая депрессия началась, когда тнуктипы Плорна додумались до антигравитации.
— О Бессилие, да! — с жаром выпалил Кзанол и довольно нетактично заметил: — Тебя надо было убить немедленно.
— Причём здесь я? Это все тнуктипы. Не понимаешь? Они сражались в необъявленной войне уже тогда. За ними все время стояли свободные тнуктипы. Когда Тринтан захватил систему тнуктипов, их флот был рассеян в пространстве. Они не убежали на Андромеду. Они наверняка остались среди звёзд, куда никто никогда… не летал. Несколько окультуренных тнуктипов принимали их распоряжения. Белковые были их шпионами; каждый титулованный владыка в галактике, — любой, кто мог позволить себе, — разводил белковых на своей земле.
— Ты глупый птавв. Ты построил все эти предположения на идиотской идее, что белковые разумны. Это чушь! Мы бы чувствовали это.
— Нет. Спроси у Меснея, если не веришь мне. Тнуктипы развили мозг белковых так, что он не был подвержен Силе. И один этот факт свидетельствует о том, что уловка была умышленной. Белковые были шпионами. Антигравитация вызвала депрессию. Могли быть и другие идеи. Раса мутантов-випринов появилась за несколько лет до антигравитации. Они нарушили все законное випринное скотоводство. Это вызвало экономический спад, а антигравитация ускорила его. Подсолнечники обычно служили только защитой для плантаций, и тот, кто имел участок, заводил их на границах. Землевладельцы использовали их для изоляции и независимости, но из-за них же они не могли бы объединиться во время войны. По всей вероятности, у тнуктипов было средство, чтобы уничтожить подсолнечники. Когда кризис был в полном разгаре, они нанесли удар.
Кзанол молчал. Было трудно понять выражение его лица.
— Это не только предположение. У меня есть солидные факты. Во-первых, бандерснейзы, а для нас белковые, были разумными. Люди не глупы. Они не делают ошибок, подобных этой. Во-вторых, имеется факт, что тебя не нашли, когда ты врезался в Ф124. Почему?
— Это действительно хороший вопрос. Почему?
То была начальная точка — та беда, которая мучила нутро Кзанола—Гринберга все шестнадцать дней размышлений о прошлом, шестнадцать дней самоанализа, во время которых он ничего не делал и только иногда присматривал за Меснеем, тяготясь своим дурным везением. Его ум отследил весь путь, который начинался с размышлений о молчаливых бандерснейзах и заканчивался боевыми сражениями, происшедшими много веков назад. Но он мог бы отбросить все это, мог обойтись без всех этих мук и опасностей, если бы только тот глупец-смотритель заметил вспышку. А он не заметил, и здесь могла быть лишь одна причина.
— Потому что на Луне никого не было. Либо смотрителя убили при мятеже, либо он где-то сражался. Вероятно, он погиб. Тнуктипы вообще должны были отсечь наши пищевые ресурсы.
— Но зачем? — Кзанол явно был растерян. Тринтане никогда не воевали: ни с кем-либо, ни с другими тринтанами, а последняя война проходила ещё до звёздных перелётов. Кзанол ничего не знал о войне.
Тринтанин попытался вернуться к исходному пункту:
— Ты говорил, что можешь рассказать мне, где теперь тринтане.
— Там же, где и тнуктипы. Они погибли или вымерли. А если и не погибли, то достигли Земли. Сюда же устремились и другие существа, которые служили нам. Они, должно быть, все погибли в войне.
— Но это бред. Кто-то же выиграл сражение!
Он произнёс это так искренне, что Кзанол—Гринберг засмеялся:
— Не совсем так. Расспроси любого человека. Спроси русского или китайца. Они подумают, что ты глупец, если расспрашиваешь их об этом, но они расскажут тебе о Пирровой победе. Хочешь, я расскажу тебе о том, что могло произойти?
Он не ждал ответа.
— Это чистая догадка, но она имеет для меня смысл, и у меня было две недели, чтобы обдумать её. Мы наверно проиграли войну. Если это так, некоторые трааргх — извини! — некоторые представители кашей расы решили взять всех рабов с собой. Как на похоронной церемонии Деда, но в больших масштабах. Они создали мощный усилитель, который мог охватить всю галактику. И потом они приказали каждому, кто был в зоне досягаемости, совершить самоубийство.
— Но это ужасно! — Кзанол ощетинился от морального оскорбления. — Зачем тринтанину делать такие вещи?
— Спроси у человека. Он знает, на что способны мыслящие существа, когда кто-то мучает их до смерти. Сначала они взывают и кричат, что такое аморально, что немыслимо, чтобы такие муки можно было выносить. Затем они понимают, что лелеют такие же планы, немногим лучшие в каком-то отношении, что они вынашивали их годами, десятилетиями, веками. Ты допускаешь, что Большой усилитель технически возможен?
— Конечно.
— Неужели ты сомневаешься, что мятежная раса достойна чего-то другого, чем полного уничтожения?
Щупальца по уголкам рта Кзанола скорчились для битвы. Наконец он заговорил:
— Я не сомневаюсь в этом.
— Тогда…
— Наверное, мы взяли их с собой для полного уничтожения! Подлые, они хуже белковых, они использовали каши уступки в свободе и истребили нас! Я бы хотел только одного — увести их всех с собой.
Кзанол-Гринберг усмехнулся:
— Мы должны были сделать это. Как ещё можно объяснить, что ни один из наших рабов не обнаружил никого, кроме белковых? Вспомни: белковые были невосприимчивы к Силе… Теперь поговорим о другом. Ты ищешь свой второй костюм?
Кзанол вернулся к настоящему.
— Да, на этих спутниках, Ты обследовал Нептун, Я бы знал, если бы Месней нашёл его, И все же осталось одно место, где я буду искать.
— Ну что ж, продолжай. И дай мне знать, когда закончишь.
Гироскоп слабо зажужжал, когда “Золотое Кольцо-” развернулось вокруг оси. Кзанол смотрел прямо перед собой, его ВНИМАНИЕ охватывало рубку управления. Кзанол-Гринберг зажёг сигарету и приготовился ждать.
Если Кзанол научился терпению, то это была лишь слабая имитация человеческого качества. Иначе он бы не сделал такой глупости, радостно вступив во владение Меснеем, его собственным, личным рабом. Он мог бы убить тринтанина, воспользовавшись своим телом — телом, украденным Кзанолом—Гринбергом, — что показала бы любая проверка памяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21