При этом,
как свидетельствовали соседи, выражение его лица становилось столь
блаженным, что любой сказал бы - вот человек, знающий, что есть счастье.
Красоту сложно видеть и понимать - редко она бывает на все сто
процентов бесспорной. Разве что у признанных шедевров не понимающих их
истинной ценности станет делать вид, что так же восхищен, как и знатоки, и
хотя большинство людей хотя бы понаслышке знали, что китайские вазы есть
предмет коллекционный а, стало быть, уважаемый, мало кто понимал суть
невероятного поклонения перед обычной - если вдуматься - посудиной. Ну -
ваза. Ну - красивая. Мало ли в свете красивых ваз? Было бы из-за чего тут
калечить собственную жизнь...
Да, никто не понимал этого человека, даже собратья по страсти. В
большинстве своем коллекционеры - люди достаточно состоятельные, тем более
те их них, что избрали своей страстью не марки или а предметы изначально
не дешевые. Мало среди них осталось искренних бескорыстных энтузиастов -
все так же недоумевали по поводу "чока" своего неудавшегося коллеги. Нет
денег - за коллекционирование китайских ваз не берись. Коллекция - это
ведь не только качество, а и количество, вечно растущее, вечно
обновляющееся... В погоне за ним не до любования одним из предметов (пусть
даже - двумя или тремя). Да, кто из них не восхищался тем или иным ценным
приобретением, иные предметы и у маститых коллекционеров вызывали нежные
чувства - но никто из них не стал бы столь безраздельно отдавать себя
коллекции-недоделке, коллекции-уроду, недоколлекции - мало ли какие
обидные прозвища ей еще можно еще придумать.
Он видел в своем сокровище не вложение денег, не воплощение престижа
- красоту, и жил ею, превращая свое любование вазой в особое таинство.
Когда грянул гром, по улицам зашагали душители, а толпы начали
громить магазины, превращая в руины торговый центр города, ужаснувшись
творимым кругом разгромом, чудак подхватил свою вазу, сунул вторую в
наплечный мешок и покинул свою нищенскую чердачную комнатку. Он не думал о
своем спасении - то, что его жизни что-то угрожает прошло мимо его
сознания.
Ваза. Ваза, которую могут разбить взбесившиеся варвары - вот что
единственно волновало его, когда он осторожно вливался в тянувшийся к лесу
людской поток. Лишь о ней он думал, когда то спереди, то сзади, то сбоку
раздавались крики, и людская река круто поворачивала в сторону от
обозначенной им трагедии. Общий поток вихлял - чудак нес свою вазу по
прямой, только изредка уступая особо мощному движению, чтобы то не смело
его на своем пути ненароком.
Он шел пока не наткнулся на колючую проволоку.
То, как он отреагировал на нее было уже описано выше. Он сидел и
думал о том, что здесь во всяком случае для вазы будет безопасней. Даже
если пойдет дождь - она в худшем случае намокнет, но зато никакой
сумасшедший не броситься ее разбивать.
Он ошибся, но быстро понял это сам: как только шум вокруг стал
угрожающим, чудак подхватил свое сокровище и поволок его обратно в лес.
Вот здесь, - думал он, пробиваясь между стволами деревьев, - мне и в
самом деле будет безопасней. Диким зверям не нужны вазы..."
Диким зверям вазы были не нужны хотя бы потому, что все они или
сидели в зоопарке или давным-давно превратились в шкуры. Чудак этого не
знал, как не знал многого другого - например, кто у власти в той стране, в
которой он живет, как называется эта страна, чем она была в прошлом и чем
может стать в будущем.
Зато он знал всю биографию синей китайской вазы.
В какой-то момент чудаку навстречу попался констриктор. Посмотрел на
него, понюхал воздух, пощупал вазу окровавленными лапами, и прошел мимо.
Констрикторы предпочитали душить людей, а этот чудак был слишком уж
для этого странным.
Так он и шел, сам не зная куда.
Люди шарахались от него, принимая за констриктора.
Констрикторы обходили его стороной, принимая совсем уж не ведомо за
кого. Ну а диких зверей, как уже было сказано, в лесах не водилось. Так он
и шел, так он и шел...
Ваза медленно плыла над многолетним слоем хвои, над трилистниками
кислицы, над мелким, выжженным солнцем черничником. На нее смотрела пара
влюбленных глаз.
Больше эти глаза не умели видеть ничего, и потому в них поблескивал
счастливый огонь.
...вне общей беды, вне времени, вне жизни.

22
Пожар возник незаметно, и даже когда его языки начали подниматься над
домами, ни в одной из пожарных станций не прозвучал сигнал тревоги. Где-то
констриктор придушил хлопотавшую у плиты хозяйку, кто-то оставил бесхозный
включенный утюг... падали на ковры тлеющие сигареты, высыпались искры из
каминов, попорченных во время сражений... Над всем этим плыл ставший
невидимым газ, и под его дыханием крошечные язычки пламени набирали силу,
крошечные искорки превращались в маленькие костры, которые не долго медля
тянулись друг к другу, сливались и с новым порывом белесоватого ветра
расцветали все пышнее, обрушиваясь на стены домов и на все, что могло
послужить им пищей.
Пылали пригородные заборы. С надрывным гудением огненные вихри
выплясывали дикий танец над химическим заводом. Их обрывки сыпались на
неловко подставившиеся огню крыши, и те в свою очередь вспыхивали разнося
огонь по всему пригороду, добираясь до первых многоэтажек и протягивая
алые и рыжеватые щупальца в сторону центра.
Да, бедствия - компанейские товарищи...

- Пить... - голосок был слаб и еле различим: в первый момент и Анне и
Альбине показалось, что он только послышался.
Они переглянулись, затем, не сговариваясь, посмотрели на задремавшего
возле стола "тихого". В комнате стало тихо, где-то тикали часы.
- Пить...
Бледные тонкие губы ребенка шевельнулись и сжались.
- Ты... слышала? - дрогнувшим голосом спросила Анна и неожиданно
цепко схватила девушку за руку.
- Да... - чуть слышно выдохнула девушка.
"Тихий" вздохнул во сне, заставляя обеих вздрогнуть.
- Он... он... - Анна провела рукой по горлу, словно стараясь
раздавить образовавшийся в нем комок, а вторая рука все сильней держала
Альбину.
- Да, он приходит в себя, - зачем-то шепотом, будто опасаясь спугнуть
чудо выговорила девушка, ее лицо осветилось нежной улыбкой, взгляд стал
ласковым. - Вы победили, Анна.
- Он... - снова начала и снова заткнулась Анна и вдруг резко
развернулась девушке, со слезами бросаясь ей на грудь. Громкие рыдания
огласили комнату, заставляя "тихого" приоткрыть глаза.
- Что случилось? - вскочил он с места, жмурясь от света лампы.
- Он... - всхлипнула Анна в очередной раз.
- Мальчик очнулся, - пояснила Альбина, не зная, как ей высвободиться
из рук потрясенной женщины.
- Уфф... - шумно выдохнул "тихий". - Ну вы меня и напугали... Я уже
думал что-то стряслось...
- Пить...
- И дайте человеку воды, истерички.
"Тихий" подошел к столу, взял с него стакан и направился к кровати.
- А ему можно? - поинтересовалась Альбина. Анна кивнула.
Мальчик сделал несколько неуверенных глотков (тонкая шея при этом
ходила ходуном) и неожиданно закашлялся, прежде чем кто-либо успел
произнести хоть слово, "тихий" уже сорвал с него веревки и помог
приподняться, шепча что-то неразборчивое, но ласковое: почти так он утешал
и Альбину, когда та умирала от страха на крыше.
- У вас что-то происходит? - высунулась из-за двери белая медицинская
маска. - Вам нужна помощь?
- Он пришел в себя, - объявила Альбина, поглаживая все еще рыдающую
Анну по голове, как мать порой гладит ребенка.
Ее удивляло, что эта женщина, казавшаяся такой суровой и сильной
вдруг так сорвалась, но еще больше Альбина удивилась бы, узнав, что именно
такое состояние - неуверенное, держащее слезы наготове и было истинной
сутью ее новой знакомой. Да и сама Анна не знала, откуда у нее взялись
силы держаться до сих пор.
- Вы хотите сказать что... - лица под маской не было видно, но
округлившиеся надбровья глаз оказались достаточно красноречивыми.
- Да. Мы одержали победу, - продолжая держать стакан у губ больного,
принял торжественный вид "тихий".
- Господа! - торжественно провозгласил "маска". - Об этом должны
знать все. - И его голова скрылась за дверью.
- Зачем? - уже более сдержанно спросила Анна, вытирая слезы рукавом.
- Вы - добрая волшебница, - подмигнул ей "тихий". - Есть еще в мире
чудотворцы. А теперь кто-то из нас должен пойти и доложить "большому
начальству". Ала, может, ты? Тебя по блату примут вне очереди...
- Какой еще блат, - отмахнулась Альбина, не замечая еле прикрытой
насмешки.

...Он заметил лавину слишком поздно - по обе стороны простирался
белый лед, а сверху уже катился смешанный каменно-снежный поток, и от него
нельзя было ни отклониться, ни укрыться, ни сбежать, а прямо в глаза
навстречу светило солнце - убийственно яркое, в считанные секунды
выжигающее человеку глаза, повторенное выглядывающим наружу и с под снега
ледяной поверхностью...
Он уже был готов закричать, задергаться, но первое же движение
вернуло его обратно в кабинет. Прямо в глаза надсадно и жестко бил свет
лишившейся во время перестановок и строительных работ абажура лампы.
"Нет, так дальше нельзя, - думал Рудольф, быстро отхлебывая воду из
тонкостенного стакана с выгравированной на боку рябиной. - Мне нужен хоть
не долгий отдых, иначе..."
Что означало "иначе", он не знал и сам.
"Ну хорошо, - продолжал он монолог, призванный на время помешать ему
- эвакуация уже разрешена. Одной проблемой меньше. Собственно, этим я уже
выполнил свою работу - сохранил укрепление до ее начала. Разве я
планировал что-то большее? Теперь остается отрегулировать порядок отъезда.
Первая машина - дети. Это тоже бесспорно..."
Свет лампы бил в глаза, Рудольф зажмурился и снова ему в зрачки
заглянуло жесткое солнце, рассыпаясь бликами по ледяным пятнам, а к шуму
лавины примешались чьи-то ехидные голоса: "Этот придурок нам не нужен...
зачем его предупреждать? Пусть выкручивается как хочет... Да и в случае
возмущения он пригодится: если люди придут в мэрию, они застанут там
своего козла..."
Голос принадлежал его непосредственному начальнику. "козлом" и
"придурком", судя по тексту, оказался сам Рудольф.
Это его специально бросили в зараженном городе, чтобы
продемонстрировать населению, что не все представители власти сбежали. Это
к нему все стоящие рангом выше относились как к недоразумению, случайному
в их кругу человеку - только сейчас, перед катящейся с гор лавиной Рудольф
понял это достаточно четко. Теперь он вспоминал и другие приметы особого
отношения к своей особе... Особого - к особе...
- Неправда, это провокация! - возмутился он.
- Что? - прозвучал в ответ женский голос.
- Эльвира? - Рудольф несколько раз моргнул, вновь привыкая к свету. -
Слушайте... Вы ходите по всему укреплению - может, вы знаете, где здесь
можно найти хоть чашечку кофе?
- В баре, - машинально ответила она. - Трупы оттуда уже убрали в
подвал...
- М-да... - при воспоминании о его первой встрече с делами рук
констрикторов, Рудольф ощутил легкое подташнивание. Желание пить кофе тут
же улетучилось.
- Можете попробовать вот это, - Эльвира порылась в сумочке и извлекла
из нее лекарственную упаковку с круглыми коричневыми шариками. - Это сухой
кофе - концентрат. Здорово протрезвляет... А я к вам с новостью.
- Ну?
- С потрясающей новостью, - уточнила Эльвира. - И это вовсе не
розыгрыш. Констрикторизм поддается лечению.
- Что? - Рудольф еле удержался, чтобы не вскочить с места. Сон как
рукой сняло.
- Мало того, - торжествовала журналистка, - лечится почти
элементарно, так сказать подручными средствами. Мальчик Анны очнулся. И не
говорите мне, что этого не может быть - я сама свидетель. Анна говорит,
что справиться с констрикторизмом не сложнее, чем с воспалением легких.
Никаких новых лекарств, никаких операций, никакой медицинской аппаратуры -
только таблетки, имеющиеся почти в каждой домашней аптечке. Комбинация
сульфамидов и антибиотиков. Вот, - прочитала она в записной книжке.
- Так... - Рудольф оперся на стол и встал. - Анна с мальчиком
отправляются отсюда первым же рейсом.
- Мы уже обсуждали это, - не моргнув и глазом уточнила Эльвира, как
она, не Рудольф, руководила планирующимся отъездом. - Пока он очень слаб.
Ему нужно еще полежать - неизвестно, не вызовет ли дорога рецидив. Да и
сердце может не выдержать...
- М-да... - повторил Рудольф подходя к окну. Всего около получаса
назад вид оттуда его сильно удручал: по площади, приобретшего следы общего
развала и запустения (следствие все тех же строительных работ, рассеявших
кругом кучи мусора), то тут, то там медленно ползали фигуры констрикторов,
большинство задерживалось внизу и можно было пронаблюдать как они ходят
вдоль стен, время от времени ударяясь плечом или всем телом в кирпичную
кладку. Сейчас, по его мнению, этих безмолвных сомнамбул должно было
скопиться больше, пожалуй, стоило уже проверить целостность свежих
участков. Так и было - но не это заставило Рудольфа поменяться в лице и
отшатнуться.
- Что?..
- Пожар.
Вопрос и ответ прозвучал наловившись друг на друга.
- Быстро! - едва ли не закричал Рудольф, кидаясь к двери.
- Где пожар? Что горит? - заспешила вслед за ним журналистка.
Горели соседние дома, по счастью, отделенные от мэрии мостовой, но не
их судьба так обеспокоила Рудольфа - одна из повалившихся стен рассыпала
искры по площади, забрасывая отдельные обрывки пламени к самому навесу,
под которыми притаились пригнанные к укреплению грузовики и отдельные
легковушки...
Они опоздали всего на несколько секунд - когда несколько человек, на
бегу присоединившиеся к Рудольфу выскочили на улицу, огонь уже добрался до
бензинового пятна, расцвел, пожирая впитавшееся в мостовую горючие крохи и
прыгнул на стоящий с краю автобус.
- Стойте, все назад! - закричал Рудольф, прежде чем раздался взрыв.
Площадь становилась похожей на ад - красные от огня клубы взрывного дыма
потянулись вверх, яркие брызги огня фейерверком рассыпались по сторонам,
сопровождаемые черными обломками где-то по спереди огня медленно
передвигались молчаливые, темные силуэты констрикторов. Они не падали,
спасаясь от взрывной волны, не уклоняясь от огненных щупалец - и это
выглядело наиболее жутко. На многих загоралась одежда, но они продолжали
идти, пока не падали: без крика, без какой-либо внешней реакции на
сжигающую их боль.
- Зомби... - прошептал кто-то из упавших на землю рядом с Рудольфом.
Казалось, только сейчас ринувшиеся на борьбу с пожаром добровольцы
осознали, что прежняя опасность никуда не делась - расстояние между
лежащими на мостовой людьми и первыми душителями довольно быстро
сокращалось.
- Назад! - прокричал Рудольф, вскакивая на ноги. Почти все
последовали его примеру. Спасать транспорт уже было поздно - лишь один
стоявший чуть поодаль строительный кран-передвижка еще не был затронут
огнем, но сложно было сказать, уцелеет ли он - даже на большом расстоянии
вышедшие из укрепления люди ощущали на себе жгучий жар; волосы их с
треском закручивались в мелкие спиральки.
- Уходим! - поддержал Рудольфа кто-то малознакомый - в спешке сложно
было запомнить все лица.
- Нет, погодите! - перебил его чей-то другой голос, более высокий и
резкий, который можно было принять за мальчишеский. - Я сейчас...
- Назад! - закричал Рудольф рванувшейся к крану фигурке, но тот уже
не обращал внимания ни на что.
Шумный топот сообщил Рудольфу, что остальные выполнили его
приказание. Логичнее всего было отправиться обратно, под защиту дверей и
ружей и ему - но Рудольф замер, как завороженный глядя на бегущего к
подъемному крану смельчака - вот он открыл дверцу, вот шагнул внутрь...
Кожа на лице Рудольфа начала зудеть от жара, периферическим зрением
он заметил, как съеживаются его собственные опаленные ресницы - и не мог
тронуться с места, считая почему-то, что бегство его будет предательством.
"Быстрее..." - упрашивал он незнакомого смельчака. - Ну!" Он знал что
ничем не может помочь этому парнишке - и потому, что даже крик не сможет
долететь через вой огня, и потому, что тот просто не нуждается в помощи,
он знал и то, что сильно рискует остаться на улице без защиты, что все
происходящее ничем не зависит от него - но на Рудольфа нашло вдруг
совершенно необычное чувство ответственности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21