» (издано в Буэнос-Айресе), «Дифтонги и слияния», «Odin», «Des S?ngers Fluch» (восемьдесят процентов всех публикаций на немецком, и в четвертом номере за второй квартал 1975 года опубликовано интервью «на тему политики и культуры» с неким К.В., чилийским писателем-фантастом, знакомящим читателей с фабулой своего первого готовящегося к печати романа), «Избранные атаки», «Братство», «Поэзия пасторальная и Поэзия городская» (колумбийский журнал, единственный хоть сколько-нибудь занимательный: необузданный, дикий, все разрушающий; поэзия молодых мотоциклистов среднего класса, забавляющихся играми с символикой СС, наркотиками, преступлениями, размерностью и сюжетами поэзии «бит»), «Марсианские пляжи», «Белая армия», «Дон Перико»… Удивление Бибьяно было безграничным: среди прочих он обнаружил по меньшей мере семь чилийских журналов, возникших в 1973–1980 годах, о существовании которых он, считавший себя абсолютно информированным обо всем, что происходило в мире чилийской литературы, даже не подозревал. В одном из этих журналов со странным названием «Подсолнухи из мяса», № 1, апрель 1979-го, Видер под псевдонимом Масанобу (имеется в виду отнюдь не воин-самурай, как можно было бы предположить, а японский художник Окумура Масанобу, 1686–1764) рассуждает о юморе, о чувстве смешного, о свойственных и не свойственных литературе жестоких шутках, о гротеске частном и общественном, о том, что может быть подвергнуто осмеянию, о бесполезности невоздержанности и заключает, что никто, абсолютно никто не имеет права судить эту малую литературу, порожденную шуткой или розыгрышем, развивающуюся в форме розыгрыша и умирающую с шутками и смехом. «Все писатели грешат гротеском, – пишет Видер. – Все писатели – Отверженные, даже те, кто родился в благополучных, достойных семьях, даже те, кто стал лауреатом Нобелевской премии». Кроме этого, Бибьяно обнаружил тоненькую книжонку в коричневой обложке, напечатанную на восьмушке листа, озаглавленную «Интервью с Хуаном Соэром». На книжке стоит печать издательства «Аргентинский Четвертый рейх», юридический адрес и год выпуска отсутствуют. Нетрудно понять, что Хуан Соэр, в ходе интервью отвечающий на вопросы, касающиеся фотографии и поэзии, – это Карлос Видер. В ответах – длинных, пространных монологах – излагается его теория искусства. По мнению Бибьяно, интервью производит удручающее впечатление: похоже, что Видер переживает трудные дни и тоскует по нормальной жизни, какой он никогда и не жил, мечтает о статусе чилийского поэта, «защищенного государством, защищающим таким образом свою культуру». Все это так же тошнотворно, как и верить тем, кто якобы видел Видера торгующим носками и галстуками в Вальпараисо.
На протяжении долгого времени Бибьяно втайне, со многими предосторожностями захаживал в этот заброшенный раздел библиотеки. Вскоре он убедился, что раздел постоянно пополняется новыми (зачастую удручающими) поступлениями. Были дни, когда Бибьяно решил, что у него в руках ключ к разгадке тайны, что он может найти исчезнувшего Карлоса Видера, но (как он сам признается в письме) ему стало страшно, и его дальнейшие шаги были столь робкими и благоразумными, что больше походили на полное бездействие. Он хотел найти Видера, хотел взглянуть на него, но не хотел, чтобы Видер заметил его. В страшнейшем из своих кошмаров он видел, что как-то ночью Видер находит его. Наконец Бибьяно победил свои страхи и взял абонемент на ежедневное посещение библиотеки. Видер не появлялся. Бибьяно решил обратиться к консультанту, старичку, чьим самым большим развлечением был сбор сведений о жизни и приключениях всех чилийских писателей, изданных и неизданных. Он и рассказал Бибьяно, что архив Видера пополняет, как правило, его отец, пенсионер из Винья-дель-Мар, которому автор по почте присылает свои произведения. Сделав это открытие, Бибьяно продолжал рыться в архиве Видера и пришел к заключению, что отдельные авторы, которых он поначалу счел еще одной ипостасью Видера, скрывающейся за вымышленной фамилией, на самом деле вовсе не пустые псевдонимы: это реально существующие писатели, возможно, и пишущие под чужим именем, но к Видеру отношения не имеющие. То ли Видер вводил отца в заблуждение, подсовывая ему произведения, его перу не принадлежащие, то ли отец обманывал сам себя, приписывая сыну чужие творения. Напрашивался весьма грустный и зловещий вывод (промежуточный, но почти окончательный, поясняет Бибьяно), и в дальнейшем, во имя сохранения собственного душевного равновесия и физического здоровья, Бибьяно старался отслеживать путь Видера, держась на расстоянии, не пытаясь впредь подойти к нему вплотную.
Возможностей хватало. Легенда о Видере пенной шапкой разрасталась в определенных литературных кругах. Говорили, что он примкнул к ордену Креста и Розы, что группа последователей Жозефа Пеладана предпринимала попытку войти с ним в контакт, что внимательное прочтение нескольких страниц из «Amphith??tre des sciences mortes» предвещает его обращение к «искусству и политике страны дальнего юга». Говорили, что он живет затворником в имении женщины много старше его, посвящая себя чтению и фотографии. Говорили, что он изредка наведывается (никого заранее не предупреждая) в салон ультраправой художницы Ребекки Вивар Виванко, более известной под псевдонимом мадам ВВ (она считала Пиночета и его военных мягкотелыми слабаками, которые рано или поздно сдадут республику христианским демократам), инициатора создания коммун для артистов, художников и солдат в провинции Айсен, промотавшей одно из самых древних фамильных состояний Чили и в середине восьмидесятых закончившей свои дни в доме для умалишенных (в череде ее странных творений выделяются дизайн новой униформы для Вооруженных сил и двадцатиминутная музыкальная поэма, которую, согласно ее замыслу, должны были исполнять достигшие пятнадцатилетия подростки во время обряда инициации, то есть посвящения во взрослую жизнь. Задуманную мадам ВВ церемонию, в зависимости от даты рождения, расположения планет и т. п., следовало проводить в пустынях севера, в снегах Кордильеры или в сумрачных южных лесах). В конце 1977 года появилась стратегическая военная игра (так называемая wargame) о войне в Тихом океане. Несмотря на более чем скромную рекламную кампанию, она кое-как пробралась на только-только зарождающийся национальный рынок. Как утверждают посвященные (и Бибьяно О'Райян не отрицает справедливости их догадок), ее автором был Карлос Видер. Военная игра, разделенная на 15-летние периоды, охватывает все время военных действий начиная с 1879 года, когда, собственно, и началось противостояние Чили и перуано-боливийского альянса. Публике твердили, что эта игра куда интересней, чем «Монополия», хотя игроки быстро сообразили, что имеют дело с двух– или трехуровневым действием. Первый, сложный, с кучей таблиц – классическая wargame. Второй позволяет волшебным образом воздействовать на личность и характер военачальников, принимавших участие в сражениях. Например, задается вопрос (прилагаются фотографии той эпохи): возможно ли, что Артуро Прат – реинкарнация Иисуса Христа (на предлагаемой фотографии Прат действительно сильно напоминает некоторые изображения Иисуса). Далее следует вопрос, является ли сходство Прата и Иисуса Христа случайностью, символом или предзнаменованием. (Потом у игроков спрашивают, в чем состоит истинное значение абордажа «Уаскара»; каков истинный смысл названия корабля Прата «Эсмеральда»; в чем истинный смысл того факта, что оба соперника – чилиец Прат и перуанец Грау – на самом деле были каталонцами.) Третий уровень игры вращается вокруг обычных людей, влившихся в победоносную чилийскую армию, с триумфом дошедшую до Лимы, и вокруг факта образования в Лиме, на тайном заседании в маленькой подземной церквушке времен Колонизации, феномена, более или менее удачно (но всегда смешно) называемого разными авторами Чилийской Расой. По мнению автора игры (вероятно, Видера), чилийская раса образовалась глухой ночью 1882 года, когда армией оккупантов командовал генерал Патрисио Линч. (Имеется фотография Линча и множество нанизанных, как бусины на четках, вопросов, начиная от значения его имени до скрытых причин некоторых его кампаний – почему китайцы обожали Линча? – до и после того, как он был главнокомандующим.) Непонятно, как эта игра сумела пройти цензуру и выйти на рынок, но она не имела ожидаемого успеха и разорила владельцев издательства, объявивших себя банкротами, несмотря на то что уже успели анонсировать две другие игры того же автора. Сюжет одной строился на борьбе с арауканами, а действие второй, не военной, развивалось в городе, смутно напоминавшем Сантьяго, но, возможно, это был и Буэнос-Айрес (так или иначе, это был Мега-Сантьяго или Мега-Буэнос-Айрес). Это была детективная история, обильно приправленная духовными размышлениями о сути и тайне человеческого бытия, в стиле «Бегства из замка Колдиц».
Эти две так и не вышедшие в свет игры на время поглотили все внимание Бибьяно О'Райяна. Прежде чем прервать нашу переписку, он сообщил мне, что связался с крупнейшей частной игротекой США, чтобы выяснить, не продавались ли эти игры у них. В ответ он получил по почте тридцатистраничныи каталог с перечислением всех военных игр (wargame), опубликованных в Соединенных Штатах за последние пять лет. Он не обнаружил то, что искал. Жанр же детективной игры в Мега-Сантьяго подпадал под более широкую и расплывчатую классификацию, и о ней в ответе просто не упоминалось.
Расследования, предпринятые Бибьяно в Соединенных Штатах, не ограничивались только миром игр. Один приятель рассказал мне (не знаю, до какой степени это правда), что Бибьяно вышел на коллекционера литературных раритетов, назовем его фирму «Филип К. Дик Сосаети», Глен Эллен, Калифорния. Судя по всему, Бибьяно поведал этому коллекционеру, специализирующемуся на «тайных произведениях в литературе, живописи, театре и кино», историю Карлоса Видера, и американец решил, что такой персонаж рано или поздно объявится в Соединенных Штатах. Звали коллекционера Грэм Гринвуд, и он, в свойственной американцам решительной и воинствующей манере, верил в существование абсолютного зла. Согласно его личной теологии, ад – это сплетение или цепочка случайностей. Серийные убийства он объяснял «взрывом злого рока». Смерть невинных людей (то, что наше сознание отказывается принимать) была для него языком, на котором говорит злой рок или случайность. «Судьба, Случай суть пристанище дьявола», – считал он. Он появлялся в местных телевизионных программах маленьких городков, выступал в передачах небольших радиостанций Западного побережья или штатов Нью-Мехико, Аризона и Техас, пропагандируя свой взгляд на природу преступлений. В качестве средства борьбы со злом он рекомендовал учиться читать: читать числа, цвета, знаки и тонкости расположения малых предметов относительно друг друга. Также рекомендовался просмотр ночных и утренних телевизионных программ и забытых фильмов. При этом он не верил в возмездие: выступал против смертной казни и за радикальную реформу тюремной системы. При нем всегда было оружие, и он защищал право граждан на ношение оружия, считая, что это единственный способ предотвратить развитие фашизма в государстве. По его мнению, борьба со злом не ограничивалась пределами планеты Земля, в своей космологии уподоблявшейся исправительной колонии: существуют пространства вне Земли, говорил он, не доступные злому року, где единственный источник боли – это память. Обитателей этих пространств именуют ангелами, а их армии – легионами. Подобно Бибьяно – разве что менее литературно и более радикально, – он постоянно совал свой нос в любые странности и необычности, о которых удавалось прознать. С кем он только не дружил: детективы, борцы за права меньшинств, феминистки, отсиживающиеся в мотелях Запада, кинопродюсеры и кинорежиссеры, в жизни не создавшие ни одного фильма, такие же сумасбродные и одинокие, как он. Членам «Филип К. Дик Сосаети», людям увлеченным, но, как правило, сдержанным, он казался сумасшедшим, хотя и безобидным и даже хорошим парнем, к тому же видным исследователем произведений Дика. Итак, некоторое время Грэм Гринвуд выжидал, напряженно высматривая любой след, который мог бы оставить Видер на своем пути по Соединенным Штатам, но безрезультатно.
Между тем его след в антологии чилийской поэзии становится все более призрачным. Подписанное псевдонимом Пилот стихотворение, опубликованное в сомнительном журнальчике и кажущееся на первый взгляд бессовестным плагиатом поэмы Октавио Паса, другое стихотворение, более длинное, появилось в довольно престижном аргентинском журнале и посвящено старой служанке-индеанке, в ужасе убегающей из дома, подальше от странного взгляда поэта, от новой формы любить. По мнению неугомонного в своих толкованиях Бибьяно, прототипом послужила Амалия Малуэнда, служанка сестер Гармендия из племени мапуче, исчезнувшая в ночь похищения двойняшек. Кое-кто из сотрудников католической церкви, занимающихся поисками пропавших без вести, клялся, что видел ее в окрестностях Мульчена или Санта-Барбары, где она живет под защитой своих племянников на ранчо на склоне Кордильеры, твердо намереваясь никогда больше не вступать в разговор ни с одним чилийцем. Стихотворение (Бибьяно прислал мне его копию) довольно любопытно, но ничего не доказывает, возможно даже, что Видер не имеет к нему никакого отношения.
Все наводит на мысль, что он оставил литературу.
Однако его произведения живут, пусть просто за неимением лучших, но живут (возможно, он именно этого и хотел). Кое-кто из молодых читает его, переосмысливает, становится его последователем. Но как можно следовать за тем, кто не двигается и успешно старается стать невидимкой?
В конце концов Видер покинул Чили, исчез со страниц журналов, издаваемых всякими меньшинствами, где под самыми невероятными псевдонимами или просто подписанные инициалами печатались его последние творения, написанные через силу произведения, подражательные стихи, смысл которых ускользает от читателя. При этом его физическое отсутствие (на самом деле он отсутствовал всегда) не положило конец спекуляциям, страстям и противоречивым прочтениям, порождаемым его творчеством.
В 1986 году в кружке, образовавшемся вокруг урны с прахом почившего критика Ибакаче, распространился слух о письме, якобы присланном приятелем Видера, где сообщается о его кончине. Новость немедленно разлетелась повсюду. В письме туманно говорится о литературных душеприказчиках, но члены кружка Ибакаче, дабы сохранить незапятнанным свое имя и имя учителя, отгородились высоким забором и предпочли не отвечать. Бибьяно посчитал эту новость дезинформацией, может быть, даже сочиненной последователями умершего критика, по примеру своего наставника впавшими в детство.
Однако вскоре была опубликована посмертная книга Ибакаче, «Прочтение моих чтений», в которой автор цитирует Видера. Книга эта, сборник примеров и анекдотов, возможно, выдуманных и фальшивых, написана в намеренно легкой, милой манере и ставит перед собой задачу сохранить для потомков сведения о том, что же предпочитали читать авторы, на которых Ибакаче когда-либо обратил благосклонное или ревностное внимание за годы своего длинного странствия по пути литературного критика. Так, в книге комментируются читательские пристрастия (и личные библиотеки) Уйдобро (удивительные), Неруды (вполне предсказуемые), Никанора Парры (Витгенштейн и чилийская народная поэзия! – возможно, Парра подшутил над доверчивым Ибакаче или Ибакаче разыграл будущих читателей), Росамель дель Валье, Диаса Касануэвы и многих других. Бросается в глаза отсутствие упоминаний об Энрике Лине, заклятом враге антиквара-апологета. Среди молодежи Видер – самый молодой (что свидетельствует о большой вере в него Ибакаче), и именно в главе, посвященной кругу чтения Видера, фигурирует проза Ибакаче, цветистая, со множеством обобщений, типичная для несколько манерного газетного обозревателя, каковым он, по сути, всегда и был; и в этой главе Ибакаче немного отступает, на время оставляет (не позволяя себе ни малейших пауз!) празднично-фамильярный тон, в котором он рассуждает об остальных своих идолах, друзьях или единомышленниках. В одиночестве своей студии Ибакаче пытается создать образ Видера. Его память предпринимает марш-бросок с единственной целью – постичь голос, дух Видера, вызвать из небытия его лицо, возникшее было в воображении во время долгого ночного телефонного разговора. Но попытка не удалась, она провалилась стремительно, и эта неудача ощущается в его заметках. Его проза из живой и искрящейся остроумием превращается в назидательную (общая черта латиноамериканских публицистов), а из назидательной – в меланхолическую и какую-то растерянно-нерешительную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
На протяжении долгого времени Бибьяно втайне, со многими предосторожностями захаживал в этот заброшенный раздел библиотеки. Вскоре он убедился, что раздел постоянно пополняется новыми (зачастую удручающими) поступлениями. Были дни, когда Бибьяно решил, что у него в руках ключ к разгадке тайны, что он может найти исчезнувшего Карлоса Видера, но (как он сам признается в письме) ему стало страшно, и его дальнейшие шаги были столь робкими и благоразумными, что больше походили на полное бездействие. Он хотел найти Видера, хотел взглянуть на него, но не хотел, чтобы Видер заметил его. В страшнейшем из своих кошмаров он видел, что как-то ночью Видер находит его. Наконец Бибьяно победил свои страхи и взял абонемент на ежедневное посещение библиотеки. Видер не появлялся. Бибьяно решил обратиться к консультанту, старичку, чьим самым большим развлечением был сбор сведений о жизни и приключениях всех чилийских писателей, изданных и неизданных. Он и рассказал Бибьяно, что архив Видера пополняет, как правило, его отец, пенсионер из Винья-дель-Мар, которому автор по почте присылает свои произведения. Сделав это открытие, Бибьяно продолжал рыться в архиве Видера и пришел к заключению, что отдельные авторы, которых он поначалу счел еще одной ипостасью Видера, скрывающейся за вымышленной фамилией, на самом деле вовсе не пустые псевдонимы: это реально существующие писатели, возможно, и пишущие под чужим именем, но к Видеру отношения не имеющие. То ли Видер вводил отца в заблуждение, подсовывая ему произведения, его перу не принадлежащие, то ли отец обманывал сам себя, приписывая сыну чужие творения. Напрашивался весьма грустный и зловещий вывод (промежуточный, но почти окончательный, поясняет Бибьяно), и в дальнейшем, во имя сохранения собственного душевного равновесия и физического здоровья, Бибьяно старался отслеживать путь Видера, держась на расстоянии, не пытаясь впредь подойти к нему вплотную.
Возможностей хватало. Легенда о Видере пенной шапкой разрасталась в определенных литературных кругах. Говорили, что он примкнул к ордену Креста и Розы, что группа последователей Жозефа Пеладана предпринимала попытку войти с ним в контакт, что внимательное прочтение нескольких страниц из «Amphith??tre des sciences mortes» предвещает его обращение к «искусству и политике страны дальнего юга». Говорили, что он живет затворником в имении женщины много старше его, посвящая себя чтению и фотографии. Говорили, что он изредка наведывается (никого заранее не предупреждая) в салон ультраправой художницы Ребекки Вивар Виванко, более известной под псевдонимом мадам ВВ (она считала Пиночета и его военных мягкотелыми слабаками, которые рано или поздно сдадут республику христианским демократам), инициатора создания коммун для артистов, художников и солдат в провинции Айсен, промотавшей одно из самых древних фамильных состояний Чили и в середине восьмидесятых закончившей свои дни в доме для умалишенных (в череде ее странных творений выделяются дизайн новой униформы для Вооруженных сил и двадцатиминутная музыкальная поэма, которую, согласно ее замыслу, должны были исполнять достигшие пятнадцатилетия подростки во время обряда инициации, то есть посвящения во взрослую жизнь. Задуманную мадам ВВ церемонию, в зависимости от даты рождения, расположения планет и т. п., следовало проводить в пустынях севера, в снегах Кордильеры или в сумрачных южных лесах). В конце 1977 года появилась стратегическая военная игра (так называемая wargame) о войне в Тихом океане. Несмотря на более чем скромную рекламную кампанию, она кое-как пробралась на только-только зарождающийся национальный рынок. Как утверждают посвященные (и Бибьяно О'Райян не отрицает справедливости их догадок), ее автором был Карлос Видер. Военная игра, разделенная на 15-летние периоды, охватывает все время военных действий начиная с 1879 года, когда, собственно, и началось противостояние Чили и перуано-боливийского альянса. Публике твердили, что эта игра куда интересней, чем «Монополия», хотя игроки быстро сообразили, что имеют дело с двух– или трехуровневым действием. Первый, сложный, с кучей таблиц – классическая wargame. Второй позволяет волшебным образом воздействовать на личность и характер военачальников, принимавших участие в сражениях. Например, задается вопрос (прилагаются фотографии той эпохи): возможно ли, что Артуро Прат – реинкарнация Иисуса Христа (на предлагаемой фотографии Прат действительно сильно напоминает некоторые изображения Иисуса). Далее следует вопрос, является ли сходство Прата и Иисуса Христа случайностью, символом или предзнаменованием. (Потом у игроков спрашивают, в чем состоит истинное значение абордажа «Уаскара»; каков истинный смысл названия корабля Прата «Эсмеральда»; в чем истинный смысл того факта, что оба соперника – чилиец Прат и перуанец Грау – на самом деле были каталонцами.) Третий уровень игры вращается вокруг обычных людей, влившихся в победоносную чилийскую армию, с триумфом дошедшую до Лимы, и вокруг факта образования в Лиме, на тайном заседании в маленькой подземной церквушке времен Колонизации, феномена, более или менее удачно (но всегда смешно) называемого разными авторами Чилийской Расой. По мнению автора игры (вероятно, Видера), чилийская раса образовалась глухой ночью 1882 года, когда армией оккупантов командовал генерал Патрисио Линч. (Имеется фотография Линча и множество нанизанных, как бусины на четках, вопросов, начиная от значения его имени до скрытых причин некоторых его кампаний – почему китайцы обожали Линча? – до и после того, как он был главнокомандующим.) Непонятно, как эта игра сумела пройти цензуру и выйти на рынок, но она не имела ожидаемого успеха и разорила владельцев издательства, объявивших себя банкротами, несмотря на то что уже успели анонсировать две другие игры того же автора. Сюжет одной строился на борьбе с арауканами, а действие второй, не военной, развивалось в городе, смутно напоминавшем Сантьяго, но, возможно, это был и Буэнос-Айрес (так или иначе, это был Мега-Сантьяго или Мега-Буэнос-Айрес). Это была детективная история, обильно приправленная духовными размышлениями о сути и тайне человеческого бытия, в стиле «Бегства из замка Колдиц».
Эти две так и не вышедшие в свет игры на время поглотили все внимание Бибьяно О'Райяна. Прежде чем прервать нашу переписку, он сообщил мне, что связался с крупнейшей частной игротекой США, чтобы выяснить, не продавались ли эти игры у них. В ответ он получил по почте тридцатистраничныи каталог с перечислением всех военных игр (wargame), опубликованных в Соединенных Штатах за последние пять лет. Он не обнаружил то, что искал. Жанр же детективной игры в Мега-Сантьяго подпадал под более широкую и расплывчатую классификацию, и о ней в ответе просто не упоминалось.
Расследования, предпринятые Бибьяно в Соединенных Штатах, не ограничивались только миром игр. Один приятель рассказал мне (не знаю, до какой степени это правда), что Бибьяно вышел на коллекционера литературных раритетов, назовем его фирму «Филип К. Дик Сосаети», Глен Эллен, Калифорния. Судя по всему, Бибьяно поведал этому коллекционеру, специализирующемуся на «тайных произведениях в литературе, живописи, театре и кино», историю Карлоса Видера, и американец решил, что такой персонаж рано или поздно объявится в Соединенных Штатах. Звали коллекционера Грэм Гринвуд, и он, в свойственной американцам решительной и воинствующей манере, верил в существование абсолютного зла. Согласно его личной теологии, ад – это сплетение или цепочка случайностей. Серийные убийства он объяснял «взрывом злого рока». Смерть невинных людей (то, что наше сознание отказывается принимать) была для него языком, на котором говорит злой рок или случайность. «Судьба, Случай суть пристанище дьявола», – считал он. Он появлялся в местных телевизионных программах маленьких городков, выступал в передачах небольших радиостанций Западного побережья или штатов Нью-Мехико, Аризона и Техас, пропагандируя свой взгляд на природу преступлений. В качестве средства борьбы со злом он рекомендовал учиться читать: читать числа, цвета, знаки и тонкости расположения малых предметов относительно друг друга. Также рекомендовался просмотр ночных и утренних телевизионных программ и забытых фильмов. При этом он не верил в возмездие: выступал против смертной казни и за радикальную реформу тюремной системы. При нем всегда было оружие, и он защищал право граждан на ношение оружия, считая, что это единственный способ предотвратить развитие фашизма в государстве. По его мнению, борьба со злом не ограничивалась пределами планеты Земля, в своей космологии уподоблявшейся исправительной колонии: существуют пространства вне Земли, говорил он, не доступные злому року, где единственный источник боли – это память. Обитателей этих пространств именуют ангелами, а их армии – легионами. Подобно Бибьяно – разве что менее литературно и более радикально, – он постоянно совал свой нос в любые странности и необычности, о которых удавалось прознать. С кем он только не дружил: детективы, борцы за права меньшинств, феминистки, отсиживающиеся в мотелях Запада, кинопродюсеры и кинорежиссеры, в жизни не создавшие ни одного фильма, такие же сумасбродные и одинокие, как он. Членам «Филип К. Дик Сосаети», людям увлеченным, но, как правило, сдержанным, он казался сумасшедшим, хотя и безобидным и даже хорошим парнем, к тому же видным исследователем произведений Дика. Итак, некоторое время Грэм Гринвуд выжидал, напряженно высматривая любой след, который мог бы оставить Видер на своем пути по Соединенным Штатам, но безрезультатно.
Между тем его след в антологии чилийской поэзии становится все более призрачным. Подписанное псевдонимом Пилот стихотворение, опубликованное в сомнительном журнальчике и кажущееся на первый взгляд бессовестным плагиатом поэмы Октавио Паса, другое стихотворение, более длинное, появилось в довольно престижном аргентинском журнале и посвящено старой служанке-индеанке, в ужасе убегающей из дома, подальше от странного взгляда поэта, от новой формы любить. По мнению неугомонного в своих толкованиях Бибьяно, прототипом послужила Амалия Малуэнда, служанка сестер Гармендия из племени мапуче, исчезнувшая в ночь похищения двойняшек. Кое-кто из сотрудников католической церкви, занимающихся поисками пропавших без вести, клялся, что видел ее в окрестностях Мульчена или Санта-Барбары, где она живет под защитой своих племянников на ранчо на склоне Кордильеры, твердо намереваясь никогда больше не вступать в разговор ни с одним чилийцем. Стихотворение (Бибьяно прислал мне его копию) довольно любопытно, но ничего не доказывает, возможно даже, что Видер не имеет к нему никакого отношения.
Все наводит на мысль, что он оставил литературу.
Однако его произведения живут, пусть просто за неимением лучших, но живут (возможно, он именно этого и хотел). Кое-кто из молодых читает его, переосмысливает, становится его последователем. Но как можно следовать за тем, кто не двигается и успешно старается стать невидимкой?
В конце концов Видер покинул Чили, исчез со страниц журналов, издаваемых всякими меньшинствами, где под самыми невероятными псевдонимами или просто подписанные инициалами печатались его последние творения, написанные через силу произведения, подражательные стихи, смысл которых ускользает от читателя. При этом его физическое отсутствие (на самом деле он отсутствовал всегда) не положило конец спекуляциям, страстям и противоречивым прочтениям, порождаемым его творчеством.
В 1986 году в кружке, образовавшемся вокруг урны с прахом почившего критика Ибакаче, распространился слух о письме, якобы присланном приятелем Видера, где сообщается о его кончине. Новость немедленно разлетелась повсюду. В письме туманно говорится о литературных душеприказчиках, но члены кружка Ибакаче, дабы сохранить незапятнанным свое имя и имя учителя, отгородились высоким забором и предпочли не отвечать. Бибьяно посчитал эту новость дезинформацией, может быть, даже сочиненной последователями умершего критика, по примеру своего наставника впавшими в детство.
Однако вскоре была опубликована посмертная книга Ибакаче, «Прочтение моих чтений», в которой автор цитирует Видера. Книга эта, сборник примеров и анекдотов, возможно, выдуманных и фальшивых, написана в намеренно легкой, милой манере и ставит перед собой задачу сохранить для потомков сведения о том, что же предпочитали читать авторы, на которых Ибакаче когда-либо обратил благосклонное или ревностное внимание за годы своего длинного странствия по пути литературного критика. Так, в книге комментируются читательские пристрастия (и личные библиотеки) Уйдобро (удивительные), Неруды (вполне предсказуемые), Никанора Парры (Витгенштейн и чилийская народная поэзия! – возможно, Парра подшутил над доверчивым Ибакаче или Ибакаче разыграл будущих читателей), Росамель дель Валье, Диаса Касануэвы и многих других. Бросается в глаза отсутствие упоминаний об Энрике Лине, заклятом враге антиквара-апологета. Среди молодежи Видер – самый молодой (что свидетельствует о большой вере в него Ибакаче), и именно в главе, посвященной кругу чтения Видера, фигурирует проза Ибакаче, цветистая, со множеством обобщений, типичная для несколько манерного газетного обозревателя, каковым он, по сути, всегда и был; и в этой главе Ибакаче немного отступает, на время оставляет (не позволяя себе ни малейших пауз!) празднично-фамильярный тон, в котором он рассуждает об остальных своих идолах, друзьях или единомышленниках. В одиночестве своей студии Ибакаче пытается создать образ Видера. Его память предпринимает марш-бросок с единственной целью – постичь голос, дух Видера, вызвать из небытия его лицо, возникшее было в воображении во время долгого ночного телефонного разговора. Но попытка не удалась, она провалилась стремительно, и эта неудача ощущается в его заметках. Его проза из живой и искрящейся остроумием превращается в назидательную (общая черта латиноамериканских публицистов), а из назидательной – в меланхолическую и какую-то растерянно-нерешительную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15