..
Наконец, сон остановил это безумие...
После пяти часов благодетельного сна я пробудился первым.
Солнце сияло полным светом. Его радостные лучи проникали сквозь
занавеску и играли золотым блеском на богатых коврах и шелковых
тканях. Это чарующее, яркое, поэтическое пробуждение после
грязной ночи, привело меня в себя. Мне казалось, что я только
что расстался с ужасным кошмаром. Подле меня в моих обьятиях, в
моих руках тихо колыхалась грудь цвета лилии и цвета розы, такая
нежная и такая чистая, что казалось легкого прикосновения губ
будет достаточно, чтобы она увяла. Фанни в об'ятиях сна,
полунагая, на этом восточном ложе воплощала образ самых чудесных
мечтаний. Профиль, чистый и милый, как рисунок рафаэля и все ее
тело, каждая его частица, обладали обаятельной прелестью...
Было большой сладостью вволю насытиться такими чарующими
формами, но жалко было думать, что девушка в пятнадцать лет
только в одну ночь безвозвратно увяла. Свежесть, изящество,
юность - все сорвала, загрязнила и погрузила в тину эта
вакхическая ночь.
Ее душа была наивна и нежна. , Она тихо баюкалась на
ангельских крыльях... , Но теперь она заветно предана нечистым
духам и нет больше чистых грез и бывших мечтаний, нет больше
первой любви, нет сладких наслаждений. Поэзия молодой девушки
погибла навсегда...
Она проснулась, бедное дитя, почти смеясь. Она грезила
встретить свое обычное утро, свои сладкие думы, свою
невинность...
Увы! Она удивилась - этобыла не ее кровать, это была не ее
комната. Горе ее было ужасно, слезы душили ее. Я смотрел на
нее с волнением, мне было стыдно самого себя. Я прижал ее к
себе, каждую ее слезинку выпивал жадно. Мои чувства молчали, но
душа моя раскрылась до конца. Я живо говорил ей о своей любви
огненными словами и с огнем во взоре...
Фанни меня слушала, молчаливая, удивленная, с восхищением.
Она вдыхала мои слова, мой взгляд, минутами прижималась ко мне,
словно говоря: "да, да! Еще я твоя! Вся твоя!"
Так же доверчиво и легко, как она отдавала свое тело, так и
теперь она передала мне свою душу, доверчивую, взволнованную. Я
думал в поцелуях ее выпить всю, отдав ей свою душу в обмен. Это
была полнота счастья!
Наконец, мы встали. Мне захотелось еще раз увидеть графиню.
Она спала, непристойно раскинувшись, с помятым лицом...
"Уйдем! - Воскликнул я, - уйдем, Фанни! Бросим скорее этот
отвратительный дом!"

Гамиани ( часть вторая ).

Я был убежден, что Фанни, такая молодая и чистая сердцем,
относилась к графине не иначе, как с ужасом и отвращением,
вспоминая о ней. Я отдавал Фанни всю свою нежность и любовь, я
расточал ей самые страстные и нежные ласки. Иногда я доводил ее
до изнурения, до утопы от наслаждения в надежде, что она не
постигает и не жаждет другой страсти, кроме той, которую познает
природа, соединяющая два пола в сладости чувств и души. Увы, я
ошибался. Разбуженное однажды воображение пренебрегает всеми
нашими наслаждениями.
Ничего не могло сравниться в годах Фанни с восторгами ее
подруги. Напряженность и острота нашей страсти казались ей
холодными ласками по сравнению с тем, что она испытала в ту
губительную ночь.
Она клялась мне не видеться больше с Гамиани, но ее клятва не
угасила того желания, которое она втайне в себе воспитала.
Напрасна бала ее борьба. Это сопротивление самой себе лишь
раздувало пламя. Я утратил ее доверчивость; мне надо было
прятаться, чтобы за ней наблюдать. С помощью искусно
замаскированного окошка я мог каждый вечер смотреть на нее,
когда она отходила ко сну. Несчастная, я часто видел ее
плачущей на диване. Я видел, как она извивалась и в отчаянии
каталась на нем. Потом срывала с себя платье, становилась
обнаженная перед зеркалом и со взором, блуждающим как, у
безумной, она ощупывала себя, била себя по телу, подстрекала
себя к возбуждению с безумным иступлением.
Я не мог более ее исцелить. Мне оставалось только наблюдать
до каких пределов дойдет этот чувственный бред.
Однажды вечером, будучи по обыкновению на своем посту, когда
Фанни собиралась ложиться спать, я услышал как она воскликнула:
"кто там, ангелина? Это вы Гамиани? О, мадам, так далеко от...
Гамиани: "без сомнения вы любите меня. Я должна была
прибегнуть к хитрости. Я обманом удалила вашу прислугу и вот с
здесь".
Фанни: "я не понимаю вас, я не могу об'яснить ваше упорство,
но если все то, что я знаю о вас я сохранила в тайне, то все же
мой официальный отказ вам в приеме должен доказать ясно, что
ваше присутствие мне тягостно. Вы меня отталкиваете, вы меня
ужасаете! Оставьте меня, сделайте милость оставьте меня, если
желаете предотвратить огласку".
Гамиани: "мое решение твердо и все меры приняты. Вы не в
состоянии ничего изменить! Фанни, мое терпение истощилось".
Фанни: "хорошо, но что же вы намерены делать? Снова меня
изнасиловать? Снова меня грязнить? О, нет! Вы уйдете или я
позову на помощь".
Гамиани: "дитя! Дитя, мы снова одни. Все двери заперты, а
ключи выброшены в форточку. Вы моя... Но успокойтесь , бояться
нечего."
Фанни: "ради бога не прикасайтесь ко мне!"
Гамиани: "Фанни, всякое сопротивление напрасно! Вы все
равно покоритесь! Я сильнее и мною владеет страсть! Со мной
даже мужчина не сладит... Что такое... Она дрожит... Она
бледнеет... Боже мой Фанни... Фанни! Ей дурно? О, что я
сделала. Приди в себя, очнись. Если я так прижимаю тебя, то
это только от любви. Я так тебя люблю, ты моя теперь, моя
жизнь, моя душа. Ты только не понимаешь меня. Вгляни, я совсем
не злая, я очень добра, потому что люблю! Посмотри мне в глаза,
послушай как бьется мое сердце. Все это только для тебя одной.
Я хочу только твоей радости, твоего опьянения в моих об'ятиях.
Приди в себя. Очнись под моими поцелуями. О, безумие! Я
боготворю тебя, дитя!"
Фанни: "вы меня сейчас убьете... . Мой бог! Оставьте
меня! Вы ужасны!"
Гамиани: "ужасна? Ужасна! Взгляни, кто тебе внушает такой
ужас! Разве я еще не молода? Разве я не прекрасна? Мне
говорят об этом повсюду. А мое сердце? Разве встретится такое
же, способное к любви? А тот, который меня пожирает, этот
жаркий огонь италии, удваивающий силу моих чувств, дающий мне
триумф, где все терпят поражение, разве этот огонь может внушить
ужас? Скажи, что по сравнению со мной мужчина-любовник?
Две-три борьбы повергают его в прах, на четвертой он уже
беспомощно хрипит и его бедра бессильно сводят спазмы
наслаждения. А я все так-же остаюсь крепка, с дрожью желания,
остаюсь ненасытной. О! Да, я олицетворенная радость вещества,
огненного телесного счастья, сладострастия и неукротимости. Я
даю наслаждение до конца. Я любовь, которая убивает.
Фанни: "довольно, Гамиани, довольно!"
Гамиани: "нет-нет, слушай еще, Фанни!"
Прекрасно, сбросив одежду, сознавать себя молодой, красивой!
В сладостном благоухании гореть от любви и дрожать от
наслаждения, ощущать друг друга, смешаться и проникнуть телом и
душою друг в друга и насладиться в одном крике любви. Фанни,
Фанни. . Это небо!
Фанни: какие слова, какие глаза! И я вас слушаю , и я на
вас смотрю! О, пощадите меня! Я такая слабая! Вы меня
заворожили. Какую власть ты имеешь! И ты всосалась в мою душу,
ты вьелась в мои кости, ты-отрава. О, да, ты ужасна... И я
тебя люблю! Повтори разок еще слово, которое жжет.
Гамиани была бледна, неподвижна, словно небесная молния в
мгновение ока превратила ее в мрамор. Она была торжественна в
своем тихом смирении и экстазе.
Фанни: "да, я тебя люблю всеми силами своего существования,
своего тела. Я тебя хочу, я тебя жажду. Ох! Я теряю голову!
Гамиани: "что ты говоришь, моя бесконечно любимая! Что ты
говоришь! Я счастлива! Твои волосы прекрасны, а как они нежны!
Они скользят в руках тонкие и золотистые, как шелк. Твое лицо
такое чистое и белое, белее лилии. Ты-ангел страсти! Но будь
же нагой, прошу тебя. Смотри, я уже разделась. Ты
ослепительна! Постой, я целую твои ноги, твои колени, твою
грудь. Обними меня! Прижми! Сильнее! О! Какое наслаждение!
Она... Меня... Любит!"
И два тела соединились в одно. В глазах их блистал огонь,
щеки пылали румянцем. Губы дрожали, смеялись и страстно
сливались в поцелуях. Затем послышался приглушенный крик, и обе
женщины стали неподвижны.
-Я была счастлива, счастлива, -шептала Фанни, закрыв глаза.
- Я тоже, Фанни, была счастлива-ответила Гамиани, -но таким
счастьем, которого я еще не знала. Мои чувства смешались с
душой на твоих устах. Пойдем теперь в постельку и насладимся
снова.
И они рука об руку направились к алькову. Фанни бросилась на
кровать и застыла в сладострастной позе. Гамиани, касаясь
ногами ковра, привлекла ее к себе на грудь и заключила в
обьятия. В молчаливой истоме она долго смотрела на нее.
Любовные шалости начались сначала, поцелуй отвечал поцелую, руки
снова забегали по телу. Глаза Фанни загорелись диким огнем.
Взор Гамиани отвечал ей желанием и вожделением. Расцветшие,
воспламенные огнем наслаждения, они обе словно сверкали перед
моими глазами.
Наблюдая за их безумствами, я был взволнован, разгорячен,
охвачен желанием. Обуреваемый похотью, я метался, словно дикий
зверь, запертый в клетке. Я пожирал глазами голые, сплетенные
тела женщин. Взор мой помутился, я тяжело дышал, испытывая
невероятные, ни с чем не сравнимые муки. Я терял память. Мне
казалось, что мои натянутые до предела нервы порвутся. Внезапно
взгляд мой упал на пенис. Чудовищно разбухший, почерневший он
тупо вздрагивал своим рылом. Со сдавленным воплем я вонзил в
него пальцы. Руки не смогли обхватить такое бревно. Тогда я с
рычанием двинул пенис в прутья решетки. Дикая боль обожга меня,
мне показалось, словно расплавленный свинец брызнул на мой член.
Внезапно от ужаса я чуть не лишился чувств: эмблема моей
мужской силы, раздвинув прутья решетки, устремилась вперед. Мне
показалось, при этом что-то хрюкнуло. Сцепив зубы, сдерживая
стоны, я чувствовал, как мой пенис трется шкуркой об решетку.
О, всемогущие силы! Смешавшись вместе, боль и наслаждение
бросили меня в океан такой страсти, что я еле устоял на ногах.
Я рычал, я метался, и пена с моих губ клочьями падала на пол.
Вдруг член мой затрепетал, каким-то сверхестественным усилием он
еще более увеличился в обьеме и, изогнувшись в каком-то диком,
совершенно немыслимом виде, он извергнул из себя водопад
огненной росы. Струя едва не достигла кровати, на которой
стонали и метались Фанни и Гамиани. Да! Наслаждения страшные,
они разбивают нас и бросают на землю.
Очнувшись, я почувствовал себя ослабленным. Веки мои
отяжелели, голова еле держалась на плечах. Я хотел сойти со
своего места, но меня удержали вздохи Фанни. В то время, как
муки старались оживить мою упавшую силу, сцена, происходящая на
моих глазах, повергла меня в состояние ужасающего смятения.
Позы переменились. Мои трибабы скрестились одна с другой,
стараясь смешать трением пушистую шерстку своих тайных частей.
Они сталкивались и отталкивались с такой силой, словно хотели
растерзать друг друга.
-Ай, ай - вскричала Фанни- я кончаю. Я чувствую, что я тону!
О-о-у-у-ай! Гамиани в это время крутила головой, она рычала,
кусая простынь, хватала зубами волосы, струящиеся кольцами по
телу. Пораженный, я следил за их неутомимой борьбой, завидуя
вершинам охватывающего их наслаждения.
Фанни обессиленно откинулась в сторону.
-Как я устала-прошептала она. -Меня всю ломит. Но зато,
боже мой, какое наслаждение.
-Чем напряженнее усилия, -улыбнулась Гамиани-тем тяжелее, но
и наслаждение тогда пленительнее и острее.
-О, да! Я это уже испытала. Я была в состоянии опьянения,
сладостного возбуждения. Это трение шерсткой о кожу, такое
зудящее, едкое-оно вызывало во мне шекотку, ненасытную,
неутолимую, я каталась в огне от наслаждения. Какая это
радость, какое счастье! Я только удивляюсь:как ты, Гамиани,
такая еще молодая успела столько узнать. Я ни за что не
придумала и половины наших с тобой сумасбродств. Откуда у тебя
такие познания? Ведь природа не дает нам таких уроков?
Гамиани: "так ты хочешь меня узнать? Хорошо изволь. Обвей
меня руками, скрести ноги и прижмемся друг к другу. Я расскажу
тебе мою жизнь в монастыре. Этот рассказ может снова поднять
наши головы и вдохнуль жажду новых наслаждений".
Фанни: "я слушаю тебя, Гамиани."
Гамиани: "ты не забыла о той пытке, которой подвергли меня
монахи и тетка, чтобы послужить ее похоти? Как только я поняла
всю низость ее поведения, я тотчас же завладела теми бумагами,
которые обеспечивали мое благосостояние. Я захватила свои
деньги, драгоценности и, воспользовавшись отсутствием моей
достойной родственницы, бежала в монастырь сестер искупления.
Игуменья, очевидно тронутая моей юностью и боязливостью, приняла
меня так радушно, что рассеяло мою робость и смущение. Я
рассказала ей все, что со мною произошло и просила ее помочь
покровительством. Она обняла меня, нежно прижав к сердцу, и
назвала своею дочерью. Потом рассказала о спокойной и ясной
жизни монастыря. Она разгорячила еще больше мою ненависть к
мужчинам. Свою беседу она закончила проповедническими словами,
которые прозвучали неземным глаголом божественного существа.
Чтобы сделать мой переход от света к монастырю для меня легким,
мы условились , что останусь вблизи нее и буду спать в ее покое.
Со второй же ночи мы сдружились настолько, что фамильярно
болтали решительно обо всем.
Настоятельница была неспокойна в постели. Она двигалась
жалуясь на холод, и просила меня лечь с нею, чтобы ее согреть.
Я почувствовала, что она совсем голая. Она сказала, что без
рубашки легче спать и предложила мне снять свою. Я исполнила
это, чтобы доставить ей удовольствие. "Крошечка моя, -
воскликнула она, трогая меня - какая ты горячая! До чего твоя
кожица нежна! Злодеи осилились тебя мучить. Ты конечно
страдала? Раскажи мне обо всем, что они с тобой сделали. Они
били тебя, скажи?
Я снова повторила свою историю со всеми подробностями,
которые подчеркивала, так как они ее особенно интересовали.
Удовольствие от моего рассказа было так велико и сильно, что она
испытывала такую необычайную дрожь. "Бедное дитя, бедное дитя!
- Повторяла она, прижимая меня со всех сил. Незаметным образом
я оказалась лежащей на ней. Ее ноги скрестились у меня за
спиной, ее руки меня обнимали. Приятная и ласкающая теплота
разлились у меня по телу. Я испытывала чувства незнакомого
благополучия, сладости, которое сообщалось всему телу. Какой -
то эликсир любви, струился во мне как сладкое молоко. "Вы очень
добры, я счастлива с вами и никогда не захочу с вами растаться".
Мой рот сливался с ее губами, а я снова отрывалась, чтобы
произнести:- "о да, я люблю вас ужасно. Я не знаю, но я
чувствую..."
Руки настоятельницы нежно меня ласкали. Тело ее тихо
двигалось под моим телом. Ее мох, твердый и густой, смешивался
с моим и щекотно покалывал. От ее сильного поцелуя, которым она
меня наградила, я внезапно остановилась.
"Мой бог, - воскликнула я - оставьте меня, ох..."
Никогда, никогда более сладостная и обильная роса не была
последствием любовных состояний. Мое экзотическое состояние
прошло, но я еще не была сражена и устремилась с новым
энтузиазмом на мою искустную соратницу. Я пожирала ее ласками,
затем взяла ее руку и приложила к тому самому месту, которое она
так сильно сумела раздразнить. Настоятельница, видя меня в
таком забвении, пришла в такое состояние, что ринулась на меня
как вакханка. Мы состязались в горячности и боролись в
поцелуях, спорили в нежности укусов.
Что за дивная поспешность, какая чудная гибкость была в
членах этой женщины! Ее тело изумительно изгибалось, страстно
вытягивалось, не давая мне опомниться. Я не успевала за нею. Я
едва имела мгновение, чтобы вернуть ей один поцелуй, как она
огнистым дождем, как искрами осыпала меня сотнями поцелуев,
начиная от головы и кончая ногами. Мне казалось что они меня
жгут и впиваются в меня в тысячах мест. Эта живость
сладострастных прикосновений привела меня в неописуемое
сладострасти!
1 2 3 4 5 6