Альфред де Мюссе
Г А М И А Н И - роман в двух частях
(тайна женского монастыря)
перевод с французского
предисловие французского писателя

Некоторое время спустя после наступления 1830 года двадцать
молодых людей, большая часть которых стояла на пути к славной
литературе, медицинской и адвокатской карьере, сошлись вместе в
одном из самых блестящих парижских ресторанов "Пале-Рояль".
Конец великолепного ужина и большое количество пустых
графинов с очевидностью обнаруживали всю мощь здорового
аппетита, а следовательно и веселье участников пира. Когда
дошли до фруктов и вспенили шампанское, все обычные предметы
разговора были исчерпаны, начиная с политики и кончая тысячью
тем последнего дня своего времени, очередь настала для беседы о
литературе. Прибегая к живой речи о разных видах творений,
которые в древности и до нашего времени вызывали восхищения,
перешли к беседе об эротическом жанре в литературе. Тут
использовался огромный материал для суждений. Так подверглись
обзору произведения эротических писателей, начиная с"пастоголя"
ломгуса и кончая сладострастными пытками макса де сад, от эпохи
эпиграмм марциала и ювеналовых сатир до эпохи аретино.
Один из собеседников, сравнивая вольности выражений марциала,
проперция, ювенала и теренция - одним словом, латинских поэтов,
с той условной скромностью, к которой обязывают себя различные
эротические французкие авторы, пришел к заключению, что
невозможно написать произведение такого рода и не назвать вещей
своими именами.
Если брать пример лафонтена, то это явление исключительное.
К тому же французкая поэзия допускала умалчивания подобного
рода, благодаря изящной тонкости счастливых оборотов речи и не
лишаясь своего очарования, но проза в таких случаях лишена
воздействия на страсти и теряет свое соблазнительное обаяние.
При этих словах молодой человек, не принимавший участия в
беседе и сидевший с видом мечтателя, словно очнулся и вмешался в
разговор со словами: "господа, если вы согласитесь через три
дня снова собраться здесь же, я надеюсь убедить вас в том, что
не трудно написать произведение высокохудожественное, не
прибегая к глупости, как называют обыкновенно простодушие наших
литературных дедов: рабле, версальца де вервиль, бенавертуры и
многих других, у которых гальское остроумие стало бы живейшим
блеском, если бы их стиль очистить от сквернословия, засоряющего
древнее наречие нашего языка.
Предложение было принято и три дня спустя молодой автор
принес рукопись, ныне предлагаемую немногим любителям редкости.
Каждый из присутствующих захотел получить копию и
нескромность одного из них позволила иностранному издателю в
1883 году напечатать ее в виде книги в четвертую долю листа и
украсить большими гравюрами.
Это издание очень неточное, воспроизведено в 1895 году с
датировкой в венеции. Исправность его типографического
исполнения оставляет желать лучшего. Его полный титул такой:
"Гамиани" - две ночи злого сладострастия.
В венеции у всех торговцев"новостями венеции" в 1895 г. 1
Том стр. 105 Обезображен десятью отвратительными гравюрами.
Этот молодой автор, а. Де Мюссе, имел редкое счастье отдать
свое целомудрие женщине, более достойной, нежели другие, сорвав
весь цвет юности, но к несчастью и эта женщина, как и все
другие, явилась ломтиком яблока евы: она обманула его. Это
удел женщины. Но у нашего поэта все впечатления фиксировались
судорожно , оставив в душе кровоточащую рану на все время своего
краткого существования. Он хотел забвения, сначала развратничал
с досады, но вскоре нашел вкус в распутстве. Он стал думать,
что лишь только развратное не обманывает, но что бы он ни делал,
как бы ни искал забвения, отравляясь французским ядом, он был
уже навсегда испепелен памятью о первой женщине, которую полюбил
навсегда, этой гризетке, ставшей бестыдной и знавшей самое
низкое распутство. Ее черствое сердце смеялось в аду, который
она принесла этому юноше.
Пойте грустную песню всех ваших желаний,
пойте дивные тайны всех сладострастных девичьих грез.
Голос сердца, звучащий так счастьем тех первых признаний
и стыдливость очей и волнистость волос.
Я над вами смеюсь, ваши песни лишь маска,
я под нею найду затаенный разврат.
Мне нужна лишь бесстыдная грубая ласка,
исступленной распутницы пенистый яд.
На подушке, раскинувши рыжие пряди,
эта женщина пламенем бешеным жжет,
приникает губами с безумством во взгляде,
обнимает и шутит всю ночь напролет.
Эти белые бедра, сцепившись с моими,
эти груди округлые, полные чар,
заставляют забыть ваших девственниц имя,
разжигают в крови сладострастный пожар.
Целомудрие грез, чистота королевы,
отвечают боязнью на страстный язык.
Что мне могут сказать ваши хрупкие девы ?
Что прошепчет холодный и пресный тростник ?
Нет ! Не стоят они, с их цветочком невинным,
под одеждой несмятой, с водою в крови,
с добродетелью их, посвященной гостинным,
нет, не стоят ни мига развратной любви !

Предисловие переводчицы
-----------------------

Эта книга, в своем болезненном и злом сладострастии, написанная
одним из прекраснейших поэтов франции, является одним из актов
бессильной ненавистной мести к женщине, литературная слава
которой была равна ее порокам, ибо и то и другое было огромно.
Она разрушила в слабом хрупком юноше свежесть и чистоту чувств.
Она взрастила на подготовленной почве цветы безумного
сладострастия и бросила его надломленным, развращенным,
бросающимся порывисто к раскаянию, с тем чтобы с яростью снова
погрузиться в море злого и жестокого сладострастия.
В этой книге не случайно выступает дьявольское трио в
чудовищном сплетении, не случайно автор сплетает свое тело с
телами двух женщин. Так было на деле: женщина для него одна,
но ее ужас многообразен, а сам глубоко несчастный герой этой
трагедии различает два момента в женщине, и оба они
переплетаются в огромный лживый обман - это чистая девичья
любовь, таящая в себе яд разврата (девушка Фанни); и это ложь
самого сладострастия, всегда обманывающего тех, кто ему отдал
душу (страшная Гамиани, отвратительное и неотвратимое видение).
Она жрица порочных страстей, но она же их жертва. Ее жертва -
Фанни, но и сама Гамиани была девушкой; обе они переходят в
одну, одна таит в себе другую.
Вот почему Альсид так глубоко несчастен, вот почему его горе
безвыходно, и только в редкие моменты просветления он свободен
от безумия, для того чтобы согнуться под тяжестью боли до нового
взрыва подземной горячей реки, клокочущей в исступлении от
разврата. Это совсем не стоило бы внимания, если бы ее автором
не был Альфред де Мюссе, а героиней его мстительной повести о
двух ночах злого сладострастия не аврора дюдеван - Гамиани,
слишком известная жорж санд.
Эта книга, несмотря на художественную мягкость языка,
заслуживала бы пренебрежение, если бы она не приоткрывала двери
потайного фонаря, внезапно освещающего подполье наименее
запятнанного периода французской литературы.
Насколько легкими, цветущими и горящими без дыма кажутся чары
светлого сладострастия"поцелуев" иоана секунда зверца, настолько
все в этой книге тяжело, иссушено, угарно, но правдива в ней
тоска об утраченной подлинности простого светлого чувства.
Написанная книга совпадает по времени с концом 1889 года,
когда Альфред де Мюссе, оставленный авророй дюдеван, изменившей
ему ради длиннокудрого венецианца, находился в состоянии
ужасающей подавленности. Если откинуть чрезмерность картин,
фантастически изображающих силы человеческой природы, то
останется документ, восстанавливающий подлинную причину разрыва
жорж санд и Альфреда де Мюссе, именуемую в истории литературы
несходством темпераментов.
Альфред де Мюссе
----------------
Г А Л И А Н И

Пробила полночь. Часть первая.
Пробила полночь. Залы графини Гамиани еще сверкали тысячью
огней. Оживленные круги кадрили носились под звуки опьяняющего
оркестра. Все блестело великолепием одежд и украшений. Изящная
и полная радушия хозяйка и царица бала, казалось, радовалась
успеху празднества, стоившего немалых затрат. Она отвечала
приятной улыбкой на слова лести и обычные фразы, которые каждый
рассыпал перед нею, как благодарность за приглашение.
Верный своей привычке к роли наблюдателя, я уже сделал не
одну отметку, заставившую меня усомниться в тех огромных
достоинствах, которые приписывали графине Гамиани. Как светская
женщина, она мне скоро стала понятна, и мне захотелось
исследовать ее нравственные свойства, подойти с аналитическим
ланцетом к области ее сердца и туда проникнуть.
Я не знаю, что за странность, что за неизвестное чувство меня
стесняло, не давало мне идти по пути исследования. Я испытывал
беспредельную трудность, желая проникнуть в глубину существа
этой женщины, поведение которой ничего не об'ясняло. Еще
молодая, с огромным богатством, красивая с точки зрения широкого
вкуса, эта женщина без родных и близких друзей держалась в свете
обособленно. Она вела такой роскошный образ жизни, какой едва
ли мог быть уделом одного состояния. Злые языки болтали, как
всегда кончая злословием, но никаких доказательств не было, и
графиня оставалась непроницаемой. Одни называли ее федорой -
женщиной, лишенной сердца и темперамента; другие говорили, что
она носит в себе глубокую рану сердца и стремится предохранить
себя от жестоких разочарований в будущем.
Стремясь выйти из колебаний в своих суждениях, я призвал на
помощь всю силу логики, но все было напрасно. Я не нашел
никакого достаточного вывода. Раздосадованный, я уже хотел
оставить эти размышления, как вдруг один старый развратник
громко воскликнул: "послушайте, ведь она трибаба!". Одно это
слово все осветило, связало все звенья, все об'яснило. Не стало
места для противоречия.
Трибаба ! О, это слово странным кажется слуху, оно создает
перед вами волнующее видение неслыханного сладострастия,
порочного до безумия. Это неистовое бешенство, неудержимое
хотение, наслаждение ужасающее, никогда не завершенное и
неоконченное...
Напрасно я отодвигал эти образы: в мгновение ока они
погрузили меня в разгульный вихрь. Я уже видел перед собой
обнаженную графиню в об'ятиях другой женщины, с расплетенными
волосами, задыхающуюся, изнуренную в муках недоспевшей сладости.
Моя кровь воспламенилась, все чувства во мне напряглись...
Как ошеломленный, я опустился на диван. Придя в себя от
этого урагана чувств, я погрузился в холодные расчеты и
размышления о том, каким способом захватить графиню врасплох.
Это нужно было сделать во что бы то ни стало.
Я решил подглядывать за ней в течение ночи, спрятавшись в ее
спальне. Стеклянная дверь уборной приходилась как раз напротив
кровати. Я понял всю выгоду этого места, с помощью висящих
одежд замаскировал свое присутствие и терпеливо отдался ожиданию
часа шабаша.
Едва успел я притаиться, как вошла графиня и вызвала свою
горничную, смуглую молодую девушку с прекрасными очертаниями
форм.
"Ложитесь спать Юлия. Я проведу эту ночь без вас. А если
услышите шорох в моей комнате, то не тревожьте себя, я хочу быть
одна". Эти слова сулили целую драму. Я готов был рукоплескать
своей затее. Мало помалу голоса в гостинной стали затихать.
Графиня осталась наедине лишь с одной из своих приятельниц. Это
была Фанни к. Вскоре обе они находились перед моими глазами в
этой комнате.
Фанни: "досадно, какая погода, ужасный ливень и ни одной
коляски!"
Гамиани: "это печалит и меня тоже. Все несчастье в том, что
мой экипаж в каретнике".
Фанни: "мама будет беспокоиться"
Гамиани: "ну, не беспокойся, душечка Фанни. Ваша мама
предупреждена. Она знает, что вы проведете эту ночь у меня.
Будьте как дома."
Фанни:- "правда? Вы очень добры, но ведь я могу вас
стеснить?"
Гамиани:- "лучше скажите, что вы доставите мне громадное
удовольствие. Это маленькое происшествие меня позабавит. Я не
отпущу вас спать в другую комнату. Мы останемся вместе.
Фанни: "почему, ведь я помешаю вам спать?"
Гамиани: "о, вы очень церемонная. Знаете, будем как две
подружки пансионерки. И сладкий поцелуй скрепил этот договор.
"Я помогу вам раздеться. Горничная уже легла спать. Ну, да
мы обойдемся без нее... Как вы сложены! О, счастливая девушка,
я восхищаюсь вашей фигурой!"
Фанни: "вы находите что я хороша?"
Гамиани: "восхитительны!"
Фанни: "вы хотите мне польстить! ?"
Гамиани: "о вы чудесная! Какая белизна! Вот чему можно
позавидовать!
Фанни: "нет в этом вы не правы: говорю вам искренне, вы
белее меня!"
Гамиани: "дитя мое! Вы этого не думайте... Снимите с себя
все, как я. Ну чего стыдиться? Ведь это не перед мужчиной!
Вот поглядите ка в зеркало. Будь вы перед парисом, он бросил бы
вам яблоко... Плутовка, она улыбается, видя себя такой
прекрасной ... Вас стоит поцеловать в лобик, в щечки, в
губки... Она прекрасна повсюду, вся... Вся... Губы графини
пылко и страстно пробегали по телу Фанни. Полная трепета и
смущения, Фанни позволяла с собой делать все, не понимая, что
происходит. Эта прекрасная женская чета была воплощением
страсти и изящества, страстно- го самозабвения и безотчетного
стыда. Девушка- ангел была в обьятиях вакханки.
Какие чувства открылись моему взору! Какое зрелище поднимало
мои чувства!
Фанни: "о, что вы делаете? Пустите, прошу вас..."
Гамиани: "нет вы моя Фанни, мое дитя, моя радость, моя
жизнь! Ты слишком прекрасна, ты видишь- я люблю тебя! Я люблю
тебя, я влюблена в тебя, я схожу с ума! ... Тщетно дитя
сопротивлялось. Поцелуи заглушали ее крики. Сжатая в об'ятия
обвитая руками, она сопротивлялась бесполезно. Жаркими
об'ятиями обхватив девушку, графиня понесла ее в свою кровать и
бросила туда, как хищник свою добычу.
Фанни: "что вы? Боже... Постойте! Это ужасно, я буду
кричать. Оставьте меня. Я вас боюсь!" Но поцелуи, еще более
горячие были ответом на ее крики. Руки обвивали ее все сильнее
и сильнее и из двух тел стало одно.
Гамиани: "Фанни прижмись ко мне плотнее, отдайся мне всем
телом. Вот так, вот так... Моя жизнь! Вот, вот-это уже
удовольствие... Как ты дрожишь , дитя. Ага, ... Ты
уступаешь..."
Фанни: "это дурно, это нехорошо. Вы меня губите. Ах...
Ах... Я умираю"
Гамиани: "да, так прижми меня, малютка, моя любовь! Прижми
сильнее, крепче! Как она хороша в наслаждении, сладострастна.
Ты наслаждаешься?! Ты счастлива! О, боже... Вот...
Это было слишком странное зрелище. Графиня с горящими
глазами, раскинув волосы, извиваясь, кидалась на свою жертву,
чувства которой были столь же возбужденными. Обе они не
прекращали своих телодвижений и порывов, огненными поцелуями
заглушая свои крики и вздохи. Кровать трещала от исступленных
толчков графини. Вскоре изнуренная, ослабевшая Фанни откинула
руки. Побледневшая, она лежала неподвижно, как прекрасная
покойница. Графиня была в бреду, наслаждение ее убивало, не
завершаясь удовлетворением. Обезумевшая, мятущаяся, она
раскинулась на ковре посреди комнаты, катаясь и подстрекая себя
соблазнительными позициями, сумасбродным бесстыдством, пальцами
вызывая беспредельное наслаждение.
При этом зрелище мой разум помутился. Была минута, когда
мною овладело отвращение от негодования. Я хотел показаться
графине, обрушить на нее всю тяжесть своего презрения, но
чувства оказались сильнее рассудка. Тело торжествовало в
трепетном нетерпимом ликовании. Я был ошеломлен и похож на
безумного. Сбросив одежду, разгоряченный, раскрасневшийся и
грозящий,
я устремился на прекрасную Фанни ... Раньше чем она поняла,
что подверглась новому нападению, уже торжествуя, я чувствовал,
как подо мной, отвечая каждому моему толчку, колеблется и дрожит
ее тело, гибкое и хрупкое. Отыскав ее язычок, колющий и
горячий, я скрестил его со своим, и наши тела смешались вместе.
Фанни: "ах, бог мой! Меня убивают! ..." При этих словах
прекрасная Фанни мертвеет на мгновение, а потом снова дарит меня
ласками.
1 2 3 4 5 6