Конан двинулся на нос судна, придерживаясь за лодочный борт. Три матроса ночной вахты спали под лодкой, и он, вытащив кинжал, быстро прикончил их. Заколдованный клинок резал человеческую плоть и кости, не встречая сопротивления; киммерийцу чудилось, что лезвие входит в воду или в жидкое масло. Никто из зингарцев не вскрикнул и не пошевелился, когда души их отлетали на Серые Равнины, и Конан, довольно хмыкнув, направился дальше.
Еще двоих он нашел у самого бушприта, под косым парусом, увлекавшим корабль к югу. Эти не спали, а развлекались игрой в кости при свете масляной лампы. К счастью, оба были слишком увлечены своим занятием и пересчетом монет, серебристой кучкой лежавших на войлочной подстилке. Конан возник из темноты словно ночной дух и воткнул клинок под лопатку ближайшего игрока, одновременно зажав ему рот левой рукой. Приятель убитого не успел сообразить, что случилось; его выпученные глаза встретились с холодным взглядом синих зрачков, и в следующий момент он слабо захрипел, ничком повалившись на палубу.
Киммериец снова хмыкнул. Некогда, в Шадизаре и Аренджуне, воровских и разбойных городах, ему довелось пройти неплохую школу тайных убийств. Учителя-заморанцы говорили: хочешь тихо убрать человека – режь горло. От уха до уха, тогда не закричит! Конан хорошо усвоил этот совет.
Осмотрев трупы, он снял с их поясов кошельки и, стараясь не звенеть, пересыпал в один из них серебро. Пригодится! Дорога к Ванахейму не близка…
Еще он обнаружил колчан со стрелами и заряженный арбалет, что было весьма кстати: на передней мачте, в корзине, сидел впередсмотрящий, и прежде Конану не удавалось придумать, как бы добраться до него, не слишком нашумев. Теперь эта проблема была решена.
Он лег на палубу лицом вверх и прижал арбалет к плечу. На самом кончике мачты раскачивалось нечто темное, бесформенное; через несколько мгновений рысьи глаза киммерийца различили округлый бок корзины, плечи морехода и его голову на скрещенных руках. Он, похоже, дремал; свистнула стрела, ударила стража в лоб, и дрема его превратилась в вечный сон.
Шестеро, отсчитал Конан. Кроме охранников, оставались трое у руля и старший ночной вахты. Все они были на корме, но оттуда не доносилось ни звука.
Повесив за спину арбалет и колчан, он неслышно двинулся к кормовой надстройке, благодаря про себя Дайому. Владычица Острова Снов посылала попутный ветер, и «Морской Гром» шел уверенно, чуть покачиваясь на мелкой волне; к ночи половина парусов была спущена, но и оставшихся хватало, чтобы корабль сохранял остойчивость.
Скользнув мимо лодок, Конан убедился, что с охраной покончено. Идрайн свернул шеи всем пятерым голыми руками; зингарцы валялись на палубе, и головы их были отогнуты к груди, словно у цыплят, приготовленных для вертела. Стараясь не греметь оружием, Конан отстегнул пару мечей, собрал копья и вместе с арбалетом погрузил все это добро в меньшую из лодок.
На трапе кормовой надстройки возникла огромная фигура Идрайна. Голем спустился, перешагнул через трупы и присел рядом с киммерийцем, возившимся с веревками. Наконец, пробормотав проклятие, Конан перерезал их ножом и освободил лодку.
– Все сделал, господин, – сообщил Идрайн. – Что теперь?
– Теперь возьмем эту посудину и спустим за борт. Нашарив причальный канат, Конан обмотал его вокруг мачты. Затем они подняли лодку, подтащили к борту, спустили вниз на вытянутых руках и разжали пальцы. Днище с тихим плеском ударилось о воду, канат натянулся, и суденышко заплясало на волне рядом с «Морским Громом».
– Жди здесь, – велел Конан.
Ступая на носках, он подкрался к двери капитанской каюты и приложил ухо к теплому дереву. Изнутри доносилось лишь мерное похрапывание Гирдеро, и несколько мгновений Конан боролся с искушением войти и воткнуть клинок в глотку зингарскому петуху. Нергал с ним, решил он наконец; лучше уйти по-тихому, возложив все остальные дела на Идрайна.
Киммериец негромко свистнул, дверь приоткрылась, и в щель проскользнула Зийна. Фигурку девушки скрывал шерстяной плащ, на ногах были прочные кожаные башмаки.
– В лодку, – распорядился Конан. – Там, у левого борта…
Он взял факел и посветил Зийне, пока она, ухватившись за канат, перебиралась в суденышко. Зийна была ловкой и крепкой, так что эта операция не потребовала много времени.
– Поставь мачту, – сказал киммериец. – Сможешь?
– Смогу.
Она принялась возиться с мачтой и растяжками, а Конан повернулся к Идрайну, застывшему у борта словно серое изваяние.
– Теперь ты. Садись!
– После тебя, господин.
– Хорошо.
Киммериец взялся за канат и вдруг хлопнул себя по лбу.
– Ядовитая кровь Нергала! Забыл! Чтоб Митра прижег мне задницу своей молнией!
– Что случилось, господин?
– Топор! Понимаешь, топор! У зингарцев, которым ты свернул шеи, были только мечи! А нам нужен топор!
– Зачем?
– Затем, что земли пиктов, куда мы высадимся на рассвете, покрыты лесами! Такими лесами, что там не обойдешься без топора или доброй секиры. Меч хорош против человека, а против дерева нужен топор… Без него не выстроишь шалаш, не сделаешь плот, даже костра не разложишь!
Конан отпустил канат и решительно двинулся к люку, ведущему на гребную палубу.
– Постой, господин, – сказал Идрайн. – Если нам нужен топор, я спущусь вниз и достану его. Помнишь о кладовке, где хранится оружие? Там моя секира. Я сорву замок и возьму ее.
– Отличная мысль! – Киммериец вновь отступил к борту. – Ты умный парень, Идрайн! Поторопись же за своей секирой и постарайся не шуметь.
Когда фигура голема скрылась в люке, Конан тигриным прыжком подскочил в большой лодке и продырявил ее. Он не нуждался в топоре; зачарованный стигийский клинок резал дерево с той же легкостью, как и людскую плоть.
Превратив лодку в решето, киммериец соскользнул в плясавшее на волнах суденышко и рассек канат. Борт «Морского Грома» сразу отодвинулся, ушел в предрассветную мглу; лодочку отшвырнуло, закружило, и в лицо Конану, возившемуся с веслами, плеснули соленые брызги. Зийна испуганно вскрикнула за его спиной:
– Веревка оборвалась, господин! Твой человек остался на корабле! Гирдеро убьет его!
– Парус! – рявкнул Конан. – Ставь парус, женщина, и садись к рулю! Да поживее! А я буду грести!
Уже навалившись на весла, ощущая упругое сопротивление волны, чувствуя, как лихорадочное возбуждение покидает его, киммериец глубоко вздохнул и добавил:
– О моем человеке не беспокойся, с ним Гирдеро не совладать. Не совладать! Да и не человек он вовсе…
* * *
Жуткий рев, от которого сотрясались стены каюты, пробудил дома Гирдеро, зингарского дворянина и капитана «Морского Грома», от сна. По привычке он пошарил рядом рукой, но теплого тела Зийны не было; тогда, предчувствуя недоброе, Гирдеро схватил меч и выскочил на палубу.
В сумрачном свете занимавшегося утра он увидел пятерых мертвых стражей, распростершихся на досках, еще троих матросов, валявшихся у лодки с перерезанными шеями, и серокожего исполина с секирой, который высился по левому борту подобно гранитному изваянию Нергала. Гигант тянул руки в туман, будто хотел зацепиться пальцами-крючьями за прибрежные утесы земли пиктов, и ревел:
– Господин! Господин! Где ты? Где ты, господин? Великий Митра, разбойник сбежал! – мелькнуло в голове у капитана. Сбежал, оставив своего слугу, лифлонское отродье! Но почему?..
Это требовалось немедленно выяснить, и Гирдеро твердым шагом направился к серокожему гиганту. Страха в его сердце не было: из люка уже вылезали пробудившиеся воины и гребцы, вооруженные до зубов.
Гирдеро ткнул лифлонца мечом в бок – вернее, попытался ткнуть: острие клинка даже не поцарапало кожу великана. Однако он обернулся, уставившись на капитана холодным и пустым взглядом.
– Ты, блевотина Сета! Где твой хозяин?
Лезвие огромной секиры блеснуло в первых солнечных лучах и опустилось на правое плечо Гирдеро. Рухнув на палубу и корчась в предсмертных муках, он успел еще увидеть, как серокожий исполин шагнул навстречу его воинам, как снова сверкнул чудовищный топор, как упали первые бойцы, тщетно пытаясь проткнуть великана копьями.
Его секира поднималась и падала, поднималась и падала, словно серп, срезающий стебли тростника. Стоны, крики и предсмертный хрип огласили корабль…
* * *
Через пару дней «Морской Гром» подошел к пирсу кордавской гавани. Паруса на судне были спущены, из сотни весел шевелилась едва ли половина, а на палубе застыли двое рулевых с бледными лицами и гигантская фигура воина с топором. Он был облачен в потертую кожаную безрукавку, такую же серую, как его плечи и грудь, и покрытую бурыми пятнами.
Едва нос корабля коснулся причала, серокожий великан перепрыгнул на скользкие мокрые доски и, не оборачиваясь, зашагал к торговой площади, стиснутой тавернами и кабаками, складами и лавками, веселыми домами, башнями двух маяков и бараками портовой стражи. Двигался он уверенно и с поразительной быстротой, расталкивая попадавшихся навстречу мореходов, торговцев, пьяных и нищих. На площади великан осмотрелся, скользнул безразличным взглядом по бочкам с вином, призывно распахнутым дверям харчевен, по сверткам бархата, серебряным чашам, кувшинам и стальным клинкам, выставленным в лавках; казалось, он искал чего-то другого, а весь этот товар оставил его совершенно равнодушным. Наконец, вытянув длинную руку, он поймал за плечо какого-то мальчишку-оборванца.
– Ты, слизняк! Где тут торгуют лошадьми?
– Что? – Мальчишка попытался вырваться, но с таким же успехом он мог приподнять любую из каменных маячных башен.
– Где торгуют лошадьми? – тихо и внятно произнес серокожий. – Говори, или я сломаю тебе ключицу.
В темных глазах великана вспыхнули огоньки, и оборванец на миг онемел от ужаса. Что там ключица! Это чудище могло одним движением свернуть ему шею!
– Т-там, го-господин… – пробормотал растерянный мальчишка, тыкая куда-то в сторону причалов и теснившихся рядом с ними кораблей.
– Не там. Там море, – покачал головой серокожий, – а мне нужен рынок, где продают лошадей. Пошли, покажешь!
И он зашагал по площади, таща за собой мальчишку.
ГЛАВА 7
ЗАМОК И ЛЕС
Пятеро обитали в мире, и одним из них прошлое казалось глубоким ущельем, наполненным клубящимся туманом воспоминаний, другим же – мелким рвом, в котором видны и памятны каждый камешек, каждая травинка. Но прошлое не было ни ущельем, ни рвом; оно скорее походило на пропасть без дна, протянувшуюся в глубь времен. И перед этой бездной все пятеро были воистину равны.
Прошлое…
Мысли о Ксальтотуне, ахеронском жреце, протянули ниточку в глубину веков, в пропасть тысячелетий. Забыв о своем нынешнем Избраннике, не отвечая на его призывы, Аррак вспоминал. Для Духа Изменчивости эти воспоминания заняли лишь один миг, вместивший сто, тысячу или миллион эонов; для человека же, взывавшего к силе древнего демона, время измерялось иначе – для него минули дни, полные тревожной неуверенности.
Аррак вспоминал.
Когда Он появился в этом мире? Возможно, десять или двадцать тысячелетий назад; возможно, еще раньше. Во всяком случае, допотопная эпоха мнилась Ему не вчерашним днем; события тех времен уже были подернуты мглой забвения – кроме самых последних, случившихся перед Великой Катастрофой. Он помнил, что Гирканский материк выглядел тогда иначе – и иначе назывались страны и племена, распространившиеся и расселившиеся в его пределах. Но и тогда люди занимались пустяками – строили и рушили города, затевали войны и молились в храмах своим богам, взывая к их милосердию и испрашивая богатство, власть и победу над противником. Уже тогда Он смирился с этими проявлениями человеческой глупости и даже начал находить в них удовольствие, ибо, пребывая в человеческих телах, не имел других развлечений, кроме демонстрации своей власти. А она сводилась все к тому же – к войнам и победам, к строительству и разрушению. Правда, Он предпочитал не строить, а разрушать: так было веселее.
На бескрайних равнинах Гирканского материка одна война сменяла другую. Валузия сражалась с Комморией, армии Верулии шли походом на Грондар, солдаты Туле жгли посевы на землях Камелии… Потом пришли атланты, приплыли с Западных Островов челны пиктов, надвинулись с востока потомки лемуров, и все началось с начала. Пылали города, рушились стены и башни, шли друг на друга шеренги воинов – с каменными топорами или с медными мечами, с клинками из стали либо бронзы; развевались знамена, мчались колесницы, с гулким грохотом стучали тараны, сокрушая ворота крепостей…
Он славно повеселился в те времена! Великая Катастрофа грянула над миром, словно гигантский молот над наковальней. Он ликовал; Он думал, что этот жалкий мирок погибнет, и тогда кончится срок Его заточения. Он был выслан сюда из Предвечных Просторов и заключен в людскую плоть – но если б плоти этой вдруг не стало вовсе? Если б сгинула она в кипящих водах, в реках огненной лавы, в огне и дыме – сгинула вся, до последнего человека? Куда бы Он делся? Возможно, погиб бы вместе с этим ничтожным миром; возможно, обрел бы свободу. И то, и другое было бы приятным разнообразием, хотя Он отнюдь не жаждал развоплощения и с большей радостью вернулся бы к огням Градов Небесных, в обитель Древних Богов и Древних Духов. Но этому не суждено было свершиться!
Земля устояла. Где-то горы опустились в океан, где-то новые хребты поднялись над равнинами; одни моря исчезли, возникли другие, столь же обширные; люди приуменьшились числом, но все же их вполне хватало. Рухнули древние допотопные державы, на их место пришли варвары – те же пикты да одичавшие атланты, и еще другие, звавшиеся хайборийцами; за ними надвинулись с севера рыжеволосые люди, потомки огромных шерстистых полярных обезьян, а с востока хлынули орды смуглых узкоглазых всадников-туранцев. Вознесся и пал Ахерон; на берегах сумрачного Стикса возникла Стигия, страна Великого Змея; за ней, в джунглях юга, бурлили неведомые чернокожие народы, дикие и кровожадные, как помесь леопарда с крокодилом.
Но не им, и не чародеям Стигии, и не рыжим ванам и асам, и не пришельцам с востока покорился мир: его захватили хайборийцы. На время, всего лишь на время, размышлял Дух Изменчивости; хоть мир земной и невелик, но бесконечно прошлое и бесконечно будущее, и никому не дано жить и править вечно – кроме, разумеется, Древних Богов. Так что эпоха хайборийцев завершится и придут другие; придут не без Его, Аррака, помощи – к примеру, Эйрим со своими рыжими ванами, потомками полярных обезьян…
Тут думы Его прервались, и мысль обратилась к Избраннику, взывавшему о помощи. Пожалуй, решил Он, надо уделить крупицу внимания и Гор-Небсехту, пока тот окончательно не спятил.
* * *
День за днем в полированной поверхности черного алтаря проплывало одно и то же видение: раскачивался на волнах корабль, мерно поднимались и опускались весла, западный ветер надувал паруса, острый нос таранил соленые воды. На кормовой надстройке стоял капитан, голенастый рослый мужчина в шлеме, с темной бородкой и высокомерным лицом; над шлемом его торчал пышный султан из перьев. Судно было зингарским, что было нетрудно установить по одежде, облику и вооружению мореходов, и плыло оно из морских просторов к Гирканскому материку. Если точнее – к пиктскому побережью.
В этом не было ничего необычного; мало ли кораблей, зингарских, аргосских, шемитских и стигийских болтается в океане? Мало ли среди них купеческих барков, военных галер и юрких, как дельфины, пиратских посудин? Случается, их относит далеко на запад и потом они Долго ждут попутного ветра, чтобы вернуться в прибрежные воды, или навсегда пропадают в океане… Но это судно, вероятно, хранили боги: оно стремилось к земле, и все штормы, все невзгоды словно бы обходили его стороной. Удача? Счастливая судьба? Что ж, и в этом не было ничего удивительного…
Но как и почему на этом корабле очутился киммериец? Этот дикарь, северный бродяга, ее возлюбленный? Как он попал на зингарское судно? И главное – зачем? Гор-Небсехт терялся в догадках.
Скорее всего, он пропустил тот момент, когда киммериец поднимался на корабль, не успев подглядеть, как, когда и где это случилось. Впрочем, не составляло труда домыслить ситуацию: зингарское судно, то ли случайно, то ли намеренно, пристало к берегам Острова Снов, и киммериец перебрался на борт. Но с какой целью? Хотел ли дикарь удрать от рыжеволосой ведьмы или… Или? Что она задумала?
Маг долго всматривался в суровое лицо северного варвара. Губы дикаря были плотно сжаты, синие глаза казались непроницаемыми; черты двоились, расплывались, ибо черный алтарь в замке Кро Ганбор отделяли от зингарского корабля сотни тысяч локтей. Слишком большое расстояние, чтобы удалось все рассмотреть с исчерпывающими подробностями!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Еще двоих он нашел у самого бушприта, под косым парусом, увлекавшим корабль к югу. Эти не спали, а развлекались игрой в кости при свете масляной лампы. К счастью, оба были слишком увлечены своим занятием и пересчетом монет, серебристой кучкой лежавших на войлочной подстилке. Конан возник из темноты словно ночной дух и воткнул клинок под лопатку ближайшего игрока, одновременно зажав ему рот левой рукой. Приятель убитого не успел сообразить, что случилось; его выпученные глаза встретились с холодным взглядом синих зрачков, и в следующий момент он слабо захрипел, ничком повалившись на палубу.
Киммериец снова хмыкнул. Некогда, в Шадизаре и Аренджуне, воровских и разбойных городах, ему довелось пройти неплохую школу тайных убийств. Учителя-заморанцы говорили: хочешь тихо убрать человека – режь горло. От уха до уха, тогда не закричит! Конан хорошо усвоил этот совет.
Осмотрев трупы, он снял с их поясов кошельки и, стараясь не звенеть, пересыпал в один из них серебро. Пригодится! Дорога к Ванахейму не близка…
Еще он обнаружил колчан со стрелами и заряженный арбалет, что было весьма кстати: на передней мачте, в корзине, сидел впередсмотрящий, и прежде Конану не удавалось придумать, как бы добраться до него, не слишком нашумев. Теперь эта проблема была решена.
Он лег на палубу лицом вверх и прижал арбалет к плечу. На самом кончике мачты раскачивалось нечто темное, бесформенное; через несколько мгновений рысьи глаза киммерийца различили округлый бок корзины, плечи морехода и его голову на скрещенных руках. Он, похоже, дремал; свистнула стрела, ударила стража в лоб, и дрема его превратилась в вечный сон.
Шестеро, отсчитал Конан. Кроме охранников, оставались трое у руля и старший ночной вахты. Все они были на корме, но оттуда не доносилось ни звука.
Повесив за спину арбалет и колчан, он неслышно двинулся к кормовой надстройке, благодаря про себя Дайому. Владычица Острова Снов посылала попутный ветер, и «Морской Гром» шел уверенно, чуть покачиваясь на мелкой волне; к ночи половина парусов была спущена, но и оставшихся хватало, чтобы корабль сохранял остойчивость.
Скользнув мимо лодок, Конан убедился, что с охраной покончено. Идрайн свернул шеи всем пятерым голыми руками; зингарцы валялись на палубе, и головы их были отогнуты к груди, словно у цыплят, приготовленных для вертела. Стараясь не греметь оружием, Конан отстегнул пару мечей, собрал копья и вместе с арбалетом погрузил все это добро в меньшую из лодок.
На трапе кормовой надстройки возникла огромная фигура Идрайна. Голем спустился, перешагнул через трупы и присел рядом с киммерийцем, возившимся с веревками. Наконец, пробормотав проклятие, Конан перерезал их ножом и освободил лодку.
– Все сделал, господин, – сообщил Идрайн. – Что теперь?
– Теперь возьмем эту посудину и спустим за борт. Нашарив причальный канат, Конан обмотал его вокруг мачты. Затем они подняли лодку, подтащили к борту, спустили вниз на вытянутых руках и разжали пальцы. Днище с тихим плеском ударилось о воду, канат натянулся, и суденышко заплясало на волне рядом с «Морским Громом».
– Жди здесь, – велел Конан.
Ступая на носках, он подкрался к двери капитанской каюты и приложил ухо к теплому дереву. Изнутри доносилось лишь мерное похрапывание Гирдеро, и несколько мгновений Конан боролся с искушением войти и воткнуть клинок в глотку зингарскому петуху. Нергал с ним, решил он наконец; лучше уйти по-тихому, возложив все остальные дела на Идрайна.
Киммериец негромко свистнул, дверь приоткрылась, и в щель проскользнула Зийна. Фигурку девушки скрывал шерстяной плащ, на ногах были прочные кожаные башмаки.
– В лодку, – распорядился Конан. – Там, у левого борта…
Он взял факел и посветил Зийне, пока она, ухватившись за канат, перебиралась в суденышко. Зийна была ловкой и крепкой, так что эта операция не потребовала много времени.
– Поставь мачту, – сказал киммериец. – Сможешь?
– Смогу.
Она принялась возиться с мачтой и растяжками, а Конан повернулся к Идрайну, застывшему у борта словно серое изваяние.
– Теперь ты. Садись!
– После тебя, господин.
– Хорошо.
Киммериец взялся за канат и вдруг хлопнул себя по лбу.
– Ядовитая кровь Нергала! Забыл! Чтоб Митра прижег мне задницу своей молнией!
– Что случилось, господин?
– Топор! Понимаешь, топор! У зингарцев, которым ты свернул шеи, были только мечи! А нам нужен топор!
– Зачем?
– Затем, что земли пиктов, куда мы высадимся на рассвете, покрыты лесами! Такими лесами, что там не обойдешься без топора или доброй секиры. Меч хорош против человека, а против дерева нужен топор… Без него не выстроишь шалаш, не сделаешь плот, даже костра не разложишь!
Конан отпустил канат и решительно двинулся к люку, ведущему на гребную палубу.
– Постой, господин, – сказал Идрайн. – Если нам нужен топор, я спущусь вниз и достану его. Помнишь о кладовке, где хранится оружие? Там моя секира. Я сорву замок и возьму ее.
– Отличная мысль! – Киммериец вновь отступил к борту. – Ты умный парень, Идрайн! Поторопись же за своей секирой и постарайся не шуметь.
Когда фигура голема скрылась в люке, Конан тигриным прыжком подскочил в большой лодке и продырявил ее. Он не нуждался в топоре; зачарованный стигийский клинок резал дерево с той же легкостью, как и людскую плоть.
Превратив лодку в решето, киммериец соскользнул в плясавшее на волнах суденышко и рассек канат. Борт «Морского Грома» сразу отодвинулся, ушел в предрассветную мглу; лодочку отшвырнуло, закружило, и в лицо Конану, возившемуся с веслами, плеснули соленые брызги. Зийна испуганно вскрикнула за его спиной:
– Веревка оборвалась, господин! Твой человек остался на корабле! Гирдеро убьет его!
– Парус! – рявкнул Конан. – Ставь парус, женщина, и садись к рулю! Да поживее! А я буду грести!
Уже навалившись на весла, ощущая упругое сопротивление волны, чувствуя, как лихорадочное возбуждение покидает его, киммериец глубоко вздохнул и добавил:
– О моем человеке не беспокойся, с ним Гирдеро не совладать. Не совладать! Да и не человек он вовсе…
* * *
Жуткий рев, от которого сотрясались стены каюты, пробудил дома Гирдеро, зингарского дворянина и капитана «Морского Грома», от сна. По привычке он пошарил рядом рукой, но теплого тела Зийны не было; тогда, предчувствуя недоброе, Гирдеро схватил меч и выскочил на палубу.
В сумрачном свете занимавшегося утра он увидел пятерых мертвых стражей, распростершихся на досках, еще троих матросов, валявшихся у лодки с перерезанными шеями, и серокожего исполина с секирой, который высился по левому борту подобно гранитному изваянию Нергала. Гигант тянул руки в туман, будто хотел зацепиться пальцами-крючьями за прибрежные утесы земли пиктов, и ревел:
– Господин! Господин! Где ты? Где ты, господин? Великий Митра, разбойник сбежал! – мелькнуло в голове у капитана. Сбежал, оставив своего слугу, лифлонское отродье! Но почему?..
Это требовалось немедленно выяснить, и Гирдеро твердым шагом направился к серокожему гиганту. Страха в его сердце не было: из люка уже вылезали пробудившиеся воины и гребцы, вооруженные до зубов.
Гирдеро ткнул лифлонца мечом в бок – вернее, попытался ткнуть: острие клинка даже не поцарапало кожу великана. Однако он обернулся, уставившись на капитана холодным и пустым взглядом.
– Ты, блевотина Сета! Где твой хозяин?
Лезвие огромной секиры блеснуло в первых солнечных лучах и опустилось на правое плечо Гирдеро. Рухнув на палубу и корчась в предсмертных муках, он успел еще увидеть, как серокожий исполин шагнул навстречу его воинам, как снова сверкнул чудовищный топор, как упали первые бойцы, тщетно пытаясь проткнуть великана копьями.
Его секира поднималась и падала, поднималась и падала, словно серп, срезающий стебли тростника. Стоны, крики и предсмертный хрип огласили корабль…
* * *
Через пару дней «Морской Гром» подошел к пирсу кордавской гавани. Паруса на судне были спущены, из сотни весел шевелилась едва ли половина, а на палубе застыли двое рулевых с бледными лицами и гигантская фигура воина с топором. Он был облачен в потертую кожаную безрукавку, такую же серую, как его плечи и грудь, и покрытую бурыми пятнами.
Едва нос корабля коснулся причала, серокожий великан перепрыгнул на скользкие мокрые доски и, не оборачиваясь, зашагал к торговой площади, стиснутой тавернами и кабаками, складами и лавками, веселыми домами, башнями двух маяков и бараками портовой стражи. Двигался он уверенно и с поразительной быстротой, расталкивая попадавшихся навстречу мореходов, торговцев, пьяных и нищих. На площади великан осмотрелся, скользнул безразличным взглядом по бочкам с вином, призывно распахнутым дверям харчевен, по сверткам бархата, серебряным чашам, кувшинам и стальным клинкам, выставленным в лавках; казалось, он искал чего-то другого, а весь этот товар оставил его совершенно равнодушным. Наконец, вытянув длинную руку, он поймал за плечо какого-то мальчишку-оборванца.
– Ты, слизняк! Где тут торгуют лошадьми?
– Что? – Мальчишка попытался вырваться, но с таким же успехом он мог приподнять любую из каменных маячных башен.
– Где торгуют лошадьми? – тихо и внятно произнес серокожий. – Говори, или я сломаю тебе ключицу.
В темных глазах великана вспыхнули огоньки, и оборванец на миг онемел от ужаса. Что там ключица! Это чудище могло одним движением свернуть ему шею!
– Т-там, го-господин… – пробормотал растерянный мальчишка, тыкая куда-то в сторону причалов и теснившихся рядом с ними кораблей.
– Не там. Там море, – покачал головой серокожий, – а мне нужен рынок, где продают лошадей. Пошли, покажешь!
И он зашагал по площади, таща за собой мальчишку.
ГЛАВА 7
ЗАМОК И ЛЕС
Пятеро обитали в мире, и одним из них прошлое казалось глубоким ущельем, наполненным клубящимся туманом воспоминаний, другим же – мелким рвом, в котором видны и памятны каждый камешек, каждая травинка. Но прошлое не было ни ущельем, ни рвом; оно скорее походило на пропасть без дна, протянувшуюся в глубь времен. И перед этой бездной все пятеро были воистину равны.
Прошлое…
Мысли о Ксальтотуне, ахеронском жреце, протянули ниточку в глубину веков, в пропасть тысячелетий. Забыв о своем нынешнем Избраннике, не отвечая на его призывы, Аррак вспоминал. Для Духа Изменчивости эти воспоминания заняли лишь один миг, вместивший сто, тысячу или миллион эонов; для человека же, взывавшего к силе древнего демона, время измерялось иначе – для него минули дни, полные тревожной неуверенности.
Аррак вспоминал.
Когда Он появился в этом мире? Возможно, десять или двадцать тысячелетий назад; возможно, еще раньше. Во всяком случае, допотопная эпоха мнилась Ему не вчерашним днем; события тех времен уже были подернуты мглой забвения – кроме самых последних, случившихся перед Великой Катастрофой. Он помнил, что Гирканский материк выглядел тогда иначе – и иначе назывались страны и племена, распространившиеся и расселившиеся в его пределах. Но и тогда люди занимались пустяками – строили и рушили города, затевали войны и молились в храмах своим богам, взывая к их милосердию и испрашивая богатство, власть и победу над противником. Уже тогда Он смирился с этими проявлениями человеческой глупости и даже начал находить в них удовольствие, ибо, пребывая в человеческих телах, не имел других развлечений, кроме демонстрации своей власти. А она сводилась все к тому же – к войнам и победам, к строительству и разрушению. Правда, Он предпочитал не строить, а разрушать: так было веселее.
На бескрайних равнинах Гирканского материка одна война сменяла другую. Валузия сражалась с Комморией, армии Верулии шли походом на Грондар, солдаты Туле жгли посевы на землях Камелии… Потом пришли атланты, приплыли с Западных Островов челны пиктов, надвинулись с востока потомки лемуров, и все началось с начала. Пылали города, рушились стены и башни, шли друг на друга шеренги воинов – с каменными топорами или с медными мечами, с клинками из стали либо бронзы; развевались знамена, мчались колесницы, с гулким грохотом стучали тараны, сокрушая ворота крепостей…
Он славно повеселился в те времена! Великая Катастрофа грянула над миром, словно гигантский молот над наковальней. Он ликовал; Он думал, что этот жалкий мирок погибнет, и тогда кончится срок Его заточения. Он был выслан сюда из Предвечных Просторов и заключен в людскую плоть – но если б плоти этой вдруг не стало вовсе? Если б сгинула она в кипящих водах, в реках огненной лавы, в огне и дыме – сгинула вся, до последнего человека? Куда бы Он делся? Возможно, погиб бы вместе с этим ничтожным миром; возможно, обрел бы свободу. И то, и другое было бы приятным разнообразием, хотя Он отнюдь не жаждал развоплощения и с большей радостью вернулся бы к огням Градов Небесных, в обитель Древних Богов и Древних Духов. Но этому не суждено было свершиться!
Земля устояла. Где-то горы опустились в океан, где-то новые хребты поднялись над равнинами; одни моря исчезли, возникли другие, столь же обширные; люди приуменьшились числом, но все же их вполне хватало. Рухнули древние допотопные державы, на их место пришли варвары – те же пикты да одичавшие атланты, и еще другие, звавшиеся хайборийцами; за ними надвинулись с севера рыжеволосые люди, потомки огромных шерстистых полярных обезьян, а с востока хлынули орды смуглых узкоглазых всадников-туранцев. Вознесся и пал Ахерон; на берегах сумрачного Стикса возникла Стигия, страна Великого Змея; за ней, в джунглях юга, бурлили неведомые чернокожие народы, дикие и кровожадные, как помесь леопарда с крокодилом.
Но не им, и не чародеям Стигии, и не рыжим ванам и асам, и не пришельцам с востока покорился мир: его захватили хайборийцы. На время, всего лишь на время, размышлял Дух Изменчивости; хоть мир земной и невелик, но бесконечно прошлое и бесконечно будущее, и никому не дано жить и править вечно – кроме, разумеется, Древних Богов. Так что эпоха хайборийцев завершится и придут другие; придут не без Его, Аррака, помощи – к примеру, Эйрим со своими рыжими ванами, потомками полярных обезьян…
Тут думы Его прервались, и мысль обратилась к Избраннику, взывавшему о помощи. Пожалуй, решил Он, надо уделить крупицу внимания и Гор-Небсехту, пока тот окончательно не спятил.
* * *
День за днем в полированной поверхности черного алтаря проплывало одно и то же видение: раскачивался на волнах корабль, мерно поднимались и опускались весла, западный ветер надувал паруса, острый нос таранил соленые воды. На кормовой надстройке стоял капитан, голенастый рослый мужчина в шлеме, с темной бородкой и высокомерным лицом; над шлемом его торчал пышный султан из перьев. Судно было зингарским, что было нетрудно установить по одежде, облику и вооружению мореходов, и плыло оно из морских просторов к Гирканскому материку. Если точнее – к пиктскому побережью.
В этом не было ничего необычного; мало ли кораблей, зингарских, аргосских, шемитских и стигийских болтается в океане? Мало ли среди них купеческих барков, военных галер и юрких, как дельфины, пиратских посудин? Случается, их относит далеко на запад и потом они Долго ждут попутного ветра, чтобы вернуться в прибрежные воды, или навсегда пропадают в океане… Но это судно, вероятно, хранили боги: оно стремилось к земле, и все штормы, все невзгоды словно бы обходили его стороной. Удача? Счастливая судьба? Что ж, и в этом не было ничего удивительного…
Но как и почему на этом корабле очутился киммериец? Этот дикарь, северный бродяга, ее возлюбленный? Как он попал на зингарское судно? И главное – зачем? Гор-Небсехт терялся в догадках.
Скорее всего, он пропустил тот момент, когда киммериец поднимался на корабль, не успев подглядеть, как, когда и где это случилось. Впрочем, не составляло труда домыслить ситуацию: зингарское судно, то ли случайно, то ли намеренно, пристало к берегам Острова Снов, и киммериец перебрался на борт. Но с какой целью? Хотел ли дикарь удрать от рыжеволосой ведьмы или… Или? Что она задумала?
Маг долго всматривался в суровое лицо северного варвара. Губы дикаря были плотно сжаты, синие глаза казались непроницаемыми; черты двоились, расплывались, ибо черный алтарь в замке Кро Ганбор отделяли от зингарского корабля сотни тысяч локтей. Слишком большое расстояние, чтобы удалось все рассмотреть с исчерпывающими подробностями!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34