Я заплакал бы, если бы мог. Уходя, взглянул в сторону могилы отца. Около нее на коленях стояла женщина. На одно восхитительное мгновение я подумал, что это Энн. Испытал приступ радости.
Но это была моя мать. Склонив голову, читала молитву. Я кашлянул. Она подняла глаза.
– Джек?!
Я протянул руку, чтобы помочь ей подняться. Отметил, какая она стала хрупкая. Суставы на пальцах распухли от артрита. Конечно, она, как всегда, была в черном. Я сказал:
– Не знал, что ты здесь бываешь.
– Ты очень многого не знаешь, Джек.
– Не сомневаюсь.
Она взглянула на могилу и сказала:
– Давай пойдем куда-нибудь выпьем чаю?
– Гм…
– Я заплачу. Возьмем такси… Можно пойти в кондитерскую. У них дивные плюшки.
Я покачал головой. Она добавила:
– Я принесла букет на могилу Шона. Тебе будет его не хватать.
– Справлюсь.
– Я заказала для него мессу. В церкви святого Августина. Там это стоит всего фунт.
Я чуть не сказал: «Правильно, ищи самую выгодную ставку, дешевая стерва». Но сдержался.
Она продолжала:
– Он любил ту церковь. Каждое утро ходил туда к мессе.
– Слушай, мне… пора.
Может, она и сказала «пока, Джек», но я не услышал. Шел и чувствовал на себе ее взгляд.
Проходя через ворота, подумал: «Теперь здесь оба моих родителя».
???
Невнятная благодарность .
Следующие несколько дней я усилием воли держал себя в руках и пил на уровне. На уровне желания. А хотелось, на самом деле, в десять раз больше.
Но я пил две кружки в обед, затем держался до вечера, и тогда позволял себе еще две кружки и пару рюмок виски вслед.
Я знал, как хрупко это равновесие. Порыв ветра, и я снова полечу в ад. Но я изо всех сил держался по эту сторону реальности.
Встретил парня, назвавшего мне кличку лошади, и отдал ему конверт. Он очень удивился.
– Господи, ну ты даешь!..
– Я ведь выиграл с твоей помощью. Это самое меньшее, что я могу сделать. Ты сам-то ставил на эту лошадь?
– Какую лошадь?
– Рокетмена! Твоя же наводка.
– Слушай, я никогда не давал никаких наводок.
Я решил, что на почте у него совсем ум за разум зашел. Кстати, я нигде не нашел Пэдрига, хотя искал везде.
Позвонил Энн, подумал, если я ее увижу, мы помиримся. Услышав мой голос, она тут же швырнула трубку. Борода моя стала что надо, правда с проседью. Я убедил себя, что это говорит о характере и зрелости. Если я случайно видел себя в зеркале, то замечал на своем лице отчаяние. Как я говорил в самом начале, я собирался поехать в Лондон, снять квартиру около парка и ждать. Теперь у меня были деньги и основания для такого ожидания. Начал просматривать английские газеты, подыскивая квартиру.
Единственное, что меня удерживало, – это незаконченное расследование смерти Сары. Я не сомневался, что виноват в этом Плантер. Не имел ни малейшего понятия, как это доказать, но все бросить и уехать не мог.
Нашел новую пивнушку. За годы моей службы в полиции и после меня вышвырнули из всех пивных в городе. Но по мере роста благосостояния появлялись новые заведения. Заходил в самые ужасные. Представьте: вы заходите, и девица встречает вас по всем правилам.
В смысле:
НУ И КАК ВЫ ПОЖИВАЕТЕ?
Если приходишь в такое место с жутким похмельем, подобный напор раздражает. С похмельем надо обращаться бережно.
Пивную «У Нестора» я нашел случайно. Брел по Форстер-стрит, и вдруг пошел сильный дождь. Про такие и говорят: «разверзлись хляби небесные». Через секунду я промок до нитки. Шагнул в переулок, и там-то она и оказалась, эта пивнушка. Сразу понял, что там люди серьезные, потому что объявление на стекле возвещало:
БУДВАЙЗЕРА ЛЕГКОГО НЕ ДЕРЖИМ!
Вошел и не поверил своим глазам. Один из часовых был на месте. Он кивнул мне.
– Что же ты так долго?
– А где другой парень?
– У него инфаркт.
– Господи, и как он?
– А как ты думаешь?
– Ну да. Могу я тебя угостить?
Он посмотрел на меня так, будто я сделал неприличное предложение, и спросил:
– Потом и мне придется угощать тебя?
– Нет.
– Не обманываешь?
– Можешь на меня положиться.
– Ну тогда ладно.
Заведение было старым, похожим на маленькую кухню. Человек на двадцать самое большее. Бармену было за пятьдесят. Есть две профессии, в которых приветствуется возраст:
бармена
и
брадобрея.
Он меня не знал. Замечательно. Я заказал выпивку и огляделся. Старые рекламные плакаты «Гиннеса», ну знаете, где парень поднимает коляску и двух лошадей. Там еще бессмертная надпись:
«ГИННЕС» – КАК РАЗ ДЛЯ ТЕБЯ!
Все натуральное, пожелтевшее от возраста. Мой любимый плакат – пеликан, который держит в клюве гроздь пивных кружек. Вот вам счастливая птичка. Висели рекламы и другого пива вроде «Вудбайнза» и «Эвтона». Даже строчки из Роберта Бернса наличествовали.
Бармен сказал:
– Люблю, когда ничего не меняется.
– Обеими руками за.
– Тут мужик на днях заходил, хотел купить эти плакаты.
– Все продается.
– Только не здесь.
Я пошел и занял место в углу. Деревянный стол, старый стул с жесткой спинкой.
Открылась дверь, ввалился крупный фермер и сказал, ни к кому не обращаясь:
– Похоже, лета вообще не будет.
Истинно мое место.
Пьяница
Миссис Бей ли сказала:
– Вам письмо!
– Что?
Она протянула мне конверт. Не знаю, как это могло случиться. Разорвал конверт:
МИНИСТЕРСТВО ЮСТИЦИИ
В соответствии с условиями Вашего увольнения Вы обязаны вернуть все принадлежащее государству имущество и оборудование (см. Статью 59347А Инструкции по обмундированию и оборудованию).
Мы выяснили, что Вы не вернули предмет 8234 – шинель.
Надеемся на скорейшее возвращение данного предмета.
С уважением
Б. Финнертон.
Я скомкал листок.
Миссис Бей ли спросила:
– Плохие новости?
– Старые дела.
– Я заметила, мистер Тейлор, что вы не завтракаете.
– Зовите меня Джеком. У меня по утрам нет аппетита.
Она слегка улыбнулась. Я знал, что она никогда не назовет меня Джеком. Знал так же точно, как и то, что предмет 8234 не дождется скорейшего возвращения. Она сказала:
– Я не завтракала с четвертого августа 1984 года.
– Да?
– В тот день умер мой муж. Упокой Господь его душу!
– Понятно.
Ничего мне не было понятно. Но какого черта!..
Она продолжила:
– Я тот день я плотно позавтракала. Как раз только что закончились скачки, и у нас было много гостей. Бог ты мой, как хорошо тогда шли дела! Я хорошо помню. Я съела:
два ломтика бекона
черный пудинг
две сосиски
жареный хлеб
и две чашки чая. Затем прочитала «Айриш индепендент». – Она нервно рассмеялась. – Ну вот, теперь вы в курсе моих политических симпатий. Потом пошла позвать Тома. А он уже умер. Лежал холодный, а я тем временем объедалась.
Я понятия не имел, как реагировать. Хотя иногда люди, о чем-то рассказывая, не ждут ответа, им просто хочется, чтобы их услышали.
Потом она добавила:
– Иногда хочется сосисок. От «Маккэмбриджа». У них они особые. – Она взяла себя в руки, лицо приняло обычное выражение. – У вас не найдется пять минут для меня? Хочу спросить вас кое о чем.
– Конечно, когда прикажете.
– Хорошо. Я закрываю бар около одиннадцати. Можем выпить по рюмочке на сон грядущий.
Бар! Господи, да под самым носом!
Бывает же такое.
Я сказал:
– С удовольствием.
– Благослови вас Господь, мистер Тейлор!
Выйдя на улицу, я подумал, чем бы заняться, и решил найти Пэдрига. Его конверт прожигал дыру в моем кармане. Эти коричневые конверты заставляли меня чувствовать себя маленьким правителем.
Двинулся к «Нестору». Часовой был на месте, но я к нему не подошел. Бармен кивнул, и я спросил:
– Кофе варите?
Он поднял кружку и ответил:
– А как же!..
Сел на жесткий стул. На столике лежали дневные газеты. Взял «Айриш индепендент». Для миссис Бейли, мне-то она зачем.
На первой полосе – история про мужика, у которого украли новую машину. Он жил в районе, где поселилось много беженцев. Позже, в тот же день, какой-то румын хотел отнять у него деньги. Мужик избил его до полусмерти. Выяснилось, что как раз этот парень, румын, «взял взаймы» его машину.
Бармен принес мне кофе и прокомментировал:
– Он потерял машину, но тот, другой парень, потерял свою родину.
Я положил газету на стол.
Он сказал:
– Новая Ирландия. Пройдет лет десять, и я буду подавать кофе румыно-ирландцам или афро-ирландцам.
– Все лучше, чем эти придурки пятидесятых.
– Это точно.
???
На Эйр-сквер я подошел к группе пьянчуг. Большинство пребывали в полубессознательном состоянии, сидели, кивая в такт воображаемому оркестру. В свое время я тоже слышал такую музыку.
Я спросил:
– Кто-нибудь видел Пэдрига?
Парень, судя по акценту, из Глазго ответил:
– Чево надоть, Джимми?
То есть: зачем он тебе?
– Я его друг.
Он посоветовался с коллегами. Встала женщина. Ее можно было бы показывать, чтобы наглядно объяснять смысл слова «расхристанный». Женщина прохрипела:
– Он в больнице.
– Что случилось?
– Автобус на него наехал.
У нее это прозвучало так, будто автобус специально целился в Пэдрига. Парень из Глазго сказал:
– Дал бы денежку, Джимми.
Я протянул ему несколько банкнот, в результате чего на меня посыпались благодарности, благословения и слюна. Видит Бог, именно это мне и было нужно.
Только потом я сообразил, что женщина говорила с американским акцентом. Братство пьяниц становилось интернациональным. Объединенные нации отчаяния.
В книжке Росса Макдональда нашел следующий перл:
Лицо ее казалось захватанным руками. Наверное, она не спала всю ночь. Американцы никогда не стареют – они умирают. По ее виноватым глазам было видно, что она это знает.
Я направился в больницу. Меня мучили дурные предчувствия.
???
Вот он – список, законченный мною.
Он наполнен ветром, наполнен спиртным.
Так позвольте мне подписать его с росчерком и закончить все печальным поцелуем, без которого не обойтись.
По дороге в больницу я купил
табак
папиросную бумагу
три пары теплых носков.
Пообщался с портье. Как водится, он всячески пытался мне помешать – по должности положено. Наконец я его уговорил. С помощью наличных.
Он сказал:
– Старый пьяница. Он в палате святого Джозефа. Получил свою последнюю дозу.
– Спасибо за участие.
– Чего?
Пэдрига я не узнал, и не только потому, что они его вымыли. Он весь скукожился.
– Как ты? – спросил я.
– Курить не разрешают.
– Козлы. Свернуть тебе сигаретку?
– Буду навечно у тебя в долгу. Я им тут не слишком нравлюсь. Мои братья на площади процветают?
– Все о тебе спрашивают.
Они его уже забыли. Он это знал. Скупо улыбнулся. Я поджег самокрутку и сунул ему в рот. От кашля грудь заходила ходуном, он прямо-таки плясал на кровати.
– Как я мечтал об этом! – сказал он. – Слушай, я ведь и не знаю, как тебя зовут.
– Джек.
– Тебе подходит. Очень забавно, ведь так же называется и мой любимый напиток. Лежа здесь без никотина и мучимый желанием выпить, я познал Бога. Мне кажется, как-то я слышал, что Он знает твое имя до того, как ты родишься. Ты когда-нибудь думал об этом?
Я осторожно огляделся. Люди нарочито избегали смотреть на нас. Похоже, пьянчуге объявили бойкот. Он начал трястись. Жара в палате была невыносимой. Я чувствовал, что у меня вспотела даже борода. В палате появился столик на колесах, который катил пожилой ублюдок по имени Руни.
Маленькая образина, сочащаяся ядом. Поговаривают, что даже мой отец, самый миролюбивый человек на свете, однажды устроил ему взбучку. Он раздал чай и окаменевшее печенье всем, кроме Пэдрига.
– Эй, Руни! – закричал я.
Он сделал вид, что не слышит, ускорил шаг и выкатил столик из палаты.
Холодная ярость.
В такой ярости можно и убить.
Слепая ярость.
Я догнал его около следующей палаты. Мерзкие глазки с вызовом взглянули на меня. Его табличка на халате придавала ему уверенности: «Мистер Руни». Во взгляде читалось:
Ты не посмеешь ко мне прикоснуться.
Во мне роста больше шести футов, да и вешу я килограмм восемьдесят. Голос низкий.
– Ты идешь в «травму»?
– Нет. Я иду… – И он начал перечислять святых, именами которых названы разные палаты.
– Ты окажешься в «травме» через пять минут, потому что я сломаю тебе левую руку.
– Ты что, Тейлор? Я тебе ничего не сделал. Я большой друг того твоего старика.
– Вернись назад по коридору. Вкати свой агрегат в палату и предложи тому человеку чашку чая… и одно из этих заплесневелых печений.
Он поднялся на цыпочки и спросил:
– Ну… этот пьяница… какое тебе дело… кто он тебе? Таким, как он, вовсе не чай нужен.
Он замолчал, и я уперся взглядом в его глаза. Пусть он увидит там то, в чем я сам не хотел бы признаться. Он повернул столик и предложил Пэдригу чай и два печенья. Я даже сам выпил чашку, от второй отказался.
Немного погодя Пэдриг заметил:
– Я не попаду на площадь к скачкам.
– Кто знает?…
– Нет. Мне хотелось бы поносить эти носки. Можешь надеть их на меня? Я закоченел.
Он действительно закоченел.
Носки были красные и теплые. На них было написано спереди: «Безразмерные».
Я откинул одеяло и ужаснулся, увидев его ноги. Хороший писатель назвал бы их
скрюченными
перекрученными
исцарапанными
и – ох! –
таким старыми.
Безразмерные носки оказались ему очень велики. Он смотрел, как я их надеваю.
Я спросил:
– Ну как?
– Здорово. Я уже лучше себя чувствую. У меня когда-то были такие носки… Или я это придумал, что были? У тебя редкий дар, друг мой.
– В самом деле?
– Ты никогда не лезешь в чужие дела.
– Спасибо.
Не слишком хорошая рекомендация для человека, считающего себя сыщиком. Надо было уходить. Я пообещал:
– Принесу тебе каплю спиртного.
Он тепло улыбнулся и сказал:
– Любого спиртного. – Потом свесился с кровати, порылся в тумбочке, достал оттуда несколько помятых листов бумаги. – Прочти это, друг мой, только не сейчас. Ты сам догадаешься, когда наступит время.
– Как таинственно.
– Куда же мы без тайн?
???
Вопрос: Что вы знаете о деньгах?
Юноша: Не слишком много.
Ответ: Нужно уметь правильно вести счет.
Билл Джеймс. «Евангелие»
Стоило мне выйти из больницы, как на меня навалилась черная тоска. Облако депрессии, умоляющее: «Прекрати это немедленно».
Совсем недавно это было возможно, первая же пивнушка была прямо напротив больницы. Разумеется, исчезла. Теперь там гостиница «Речная». На всякий случай зашел. А вдруг… Никаких признаков реки.
Молодая женщина за баром, табличка на груди гласит:
ШОНА.
Господи Боже мой, Пресвятая Богородица!
Она улыбнулась мне, продемонстрировав многочисленные коронки. Я ее сразу возненавидел, но заказал:
– Виски с водой.
Решил, что тут уж она ничего не сможет напутать. Она и не напутала.
Правда, добавила лед. Хуже того, осталась стоять около меня.
Я спросил:
– Тебе что, делать нечего?
Сел за столик у окна и вспомнил, что я забыл отдать Пэдригу его деньги. Вдоль столиков двигалась женщина средних лет, раздавая листовки. Быстро положила одну на мой стол, избегая встречаться со мной глазами. Наверняка Шона ее просветила. Я прочитал:
До сих пор они и их потомки
бунтовали против меня.
Сыновья агрессивны и упрямы…
Достаточно.
Тут я увидел телефон в углу и едва подавил дикое желание позвонить Энн. Сжал зубами кусочек льда и дождался, пока желание не ослабнет. В голове сложилась мантра, что-то вроде:
У меня есть деньги, много денег.
Пока они у меня есть, я в игре.
Не важно, что я не знаю, что это за игра.
Наличные твердят, что я в игре.
Я повторял эти слова снова и снова, пока лед в стакане на растаял.
Вечером я пришел в больницу к Пэдригу, захватив бутылку виски «Джек Дэниельс». Его постель была пуста. Я остановил проходившую мимо медсестру.
– Он ушел?
– Боюсь, что так. В половине пятого утра, во сне.
– Что?
– Он не мучился.
– Вы хотите сказать, что он умер?
– Увы, умер… А вы родственник?
Я попытался сосредоточиться и спросил:
– Что теперь с ним будет?
Она объяснила, что, если никто «не затребует тело», похороны организует управление здравоохранения.
Я спросил:
– В могилу для неимущих?
– Ну, мы теперь это так не называем. На кладбище выделены специальные места.
– Я заберу его тело.
Как в тумане я заполнил все формы и требования. Даже позвонил в похоронное бюро, где мне пообещали обо всем позаботиться. Я спросил:
– Наличные берете?
– Берем.
Я смутно помню панихиду и похороны Пэдрига. Я присутствовал на этих церемониях, но был пьян в стельку. Конечно же, никто не пришел его проводить. Представление устраивалось исключительно для меня.
Вот еще что. Его похоронили рядом с Шоном. Я и сам лучше не придумал бы. Кажется, в какой-то момент появлялся Саттон, но, может быть, я выдаю желаемое за действительное.
Энн не было точно.
Когда все закончилось, я извинился перед миссис Бейли, что не смог выпить с ней на сон грядущий. Она как-то странно на меня взглянула и сказала:
– Но мы с вами выпили.
Полный провал. Я постарался сделать вид, что что-то помню.
– Только толку от меня было мало.
– Что вы, от вас было очень много толку!
– Да?
– Ну разумеется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15