– Судя по одежде, вы человек благочестивый. Однако для истинно благочестивого человека отрастить такие волосы – стыд, да и только.
– Святой Павел в Послании к коринфянам утверждает то же самое, – с улыбкой согласился Иеремия.
– Так вы еще и в Священном Писании понимаете толк? Как ваше имя, сэр?
– Меня зовут Фоконе.
– Вы участвовали в гражданской войне?
– Да, в качестве фельдшера в королевской армии. Для меня всегда было важнее спасать от смерти, нежели убивать.
– Еще один распроклятый роялист! – презрительно процедил Форбс. – Что вам понадобилось у меня в доме?
– Мы пришли в связи с расследованием убийства повитухи, помогавшей вашему внуку родиться на свет, – ответил Иеремия.
– Что? Ее убили? Как это произошло?
– На следующий день после Сретения поздним вечером ее выманили из дома и застрелили. Ее ученице чудом удалось спастись благодаря вмешательству слуги судьи Трелони.
– Весьма необычное преступление, – заметил старик. – Как я понимаю, убийство с целью ограбления вы исключаете.
– Все говорит против этого. Факельщик заманил повитуху с дочерью в тихое место, где их поджидал убийца. Поэтому мы опрашиваем всех, кому покойная миссис Лэкстон оказывала услуги, дабы установить, мог ли кто-нибудь затаить злобу на нее.
– Вы видели моего внука. Это здоровый и сильный мальчуган. Так что кому-кому, а уж нам не за что мстить миссис Лэкстон. К тому же я щедро заплатил ей.
– Кто нанимал ее – вы или ваш сын?
– Ее порекомендовали Сэмюелу.
Взоры всех теперь были прикованы к молодому Форбсу.
– Могу я знать, кто именно рекомендовал вам эту женщину, сэр? – осведомился Иеремия.
Тот, в явном замешательстве, секунду или две молчал, напряженно вспоминая.
– Мне… Мне кажется, это был Генри Тейлор. Ему приходилось иметь с ней дело, и он остался очень доволен.
Иеремия, удовлетворившись ответом, снова повернулся к отцу Сэмюела.
– Благодарим вас за то, что смогли уделить нам часть вашего драгоценного времени, сэр. Кстати, я врач, и знаю одно весьма полезное и эффективное средство против подагры. Если вы позволите осмотреть вас, то…
Иеремия исходил из самых лучших побуждений, но старик отреагировал на это предложение чрезвычайно своеобразно. Грозно подняв трость, Айзек Форбс принялся размахивать ею всего в нескольких дюймах от лиц судьи и врача.
– Недоставало только, чтобы я позволил проклятым роялистам извести меня с помощью своих мерзких снадобий, – злобно прошипел он. – Не приставайте ко мне с этим! У меня, слава Богу, есть свой врач!
Иеремия даже инстинктивно втянул голову в плечи и отшатнулся, чтобы Форбс ненароком не угодил ему по физиономии.
– Как знаете. Во всяком случае, если вам понадобится моя помощь, не раздумывая обращайтесь ко мне.
– Вы небось считаете себя чудо-целителем или кем-то вроде того? – с издевкой проворчал старик.
– А вы тот, кто шарахается, когда ему предлагают помощь, сэр? – невозмутимо ответил вопросом на вопрос Иеремия.
– Пожалуйте – меня оскорбляют в родных стенах. Сэмюел, избавь меня от досадного присутствия этих не ведающих стыда господ!
И желая придать весомость сказанному, Айзек Форбс пару раз стукнул тростью об пол. Иеремия заметил, что весь пол у кресла старика во вмятинах от ударов.
Попрощавшись с ним, сэр Орландо и Иеремия последовали за Сэмюелом к лестнице, ведущей на первый этаж.
– Вы не должны обижаться на него, доктор, – извиняющимся тоном произнес Сэмюел. – Вам ведь известно, что подагрикам обычно ставят в вину пристрастие к пьянству, обжорство или плотские грехи. Верно – на крестинах моего сына старик на радостях перебрал, отчего у него и разыгралась подагра. Конечно, он мыслит на удивление узко, и я прошу вас о том, чтобы его высказывания остались в стенах этого дома.
– Крайне недоверчивый человек ваш отец, – заметил Иеремия.
– Разве можно это поставить ему в вину? Ведь у него завистников хоть пруд пруди. Он и нажитое им состояние – бельмо на глазу у очень и очень многих. Это и сделало его недоверчивым.
Вряд ли с этим можно было поспорить – все-таки сорок пять тысяч фунтов. Тут даже праведник и тот вскипит завистью.
Глава 12
С ужином расправились быстро, залив его парой кружек жидкого пива. Когда ночной сторож криком возвестил о начале десятого часа, мастер Риджуэй отправил подмастерье и ученика спать. Помыв посуду в деревянном чане, их примеру последовала и служанка. За столом остались лишь Ален и Иеремия.
Шел Великий пост. И поскольку в доме лекаря и хирурга экономки не было, Иеремия самолично направился на Биллингсгейтский рыбный рынок, купил там только что выловленного в Темзе лосося, а Ален приготовил из него вкуснейшее блюдо. Лекарь обладал несомненным кулинарным талантом, и оба прекрасно обходились и без поварихи.
Сидя за столом при свечах, Иеремия внезапно понял, что в последние дни им обоим редко выдавалась возможность просто, по-дружески побеседовать. Слишком уж много времени и сил отнимало расследование загадочного убийства повитухи. Иеремия невольно устыдился, что так мало времени уделял Алену, хотя ясно чувствовал: что-то его гнетет. И нынче вечером он твердо решил выяснить суть проблемы.
– Ален, давно мы так с вами не сидели и не беседовали, – заговорил иезуит, отпив изрядный глоток пива.
Лекарь, вздрогнув, оторвался от занимавших его мыслей.
– Да, вы правы, – ответил он, так и не понимая, к чему клонит его друг.
– Вы уж простите меня, что я позабыл в отношении вас о своем долге пастыря, но и вы вот уже добрых несколько недель не принимали святого причастия и не исповедовались.
Ален безмолвно смотрел на него, не зная, что и сказать.
– Поймите, все ваши грехи будут отпущены при условии, что вы в них искренне раскаялись, – решил подбодрить своего подопечного духовник.
– Я это понимаю, – пробормотал Ален. – Но мне сейчас не хотелось бы об этом говорить.
– Боитесь перепугать меня исповедью? – вкрадчиво спросил пастор. – Поверьте, я хорошо знаю вас, как знаю и грехи, на которые вы чаще всего способны.
Ответом было лишь молчание.
– У вас снова очередная возлюбленная? – продолжал допытываться Иеремия.
Его друг покачал головой.
– Нет у меня никакой возлюбленной… – Он украдкой бросил на иезуита взгляд серо-голубых глаз. – Однако ведь можно грешить и в одиночестве.
Тут на Иеремию словно просветление нашло.
– Понимаю, мой друг, понимаю, – с улыбкой ответил он.
Ален ожидал гневной проповеди на тему изначальной греховности идти на поводу у плотских страстей, тем более предаваться рукоблудию, но, к его вящему удивлению, ничего подобного не последовало.
– Что же вы молчите? – не выдержал он. – Мне казалось, вы сейчас приметесь расписывать мне печальную участь Онана, которого Господь столь сурово покарал именно за этот грех.
– Не спорю, это и есть грех, – признал Иеремия. – Но как врач, я никак не могу предать вас анафеме за него. Нельзя отрицать важность равновесия телесных соков. Это в равной мере относится и к крови, и к желчи, и к семени, и важно не допускать их переизбытка в организме. А ваше здоровье не может не беспокоить меня, Ален, и вы это знаете.
– В вас пастор борется с врачом, – с улыбкой ответил лекарь.
– Это верно. Так что, если надумаете исповедоваться, скажите мне.
– Скажу, – пообещал Ален.
Но он прекрасно понимал, что не сможет, по крайней мере сейчас, откровенно признаться Иеремии во всем, что так угнетало ею в эти дни. Ибо на исповеди он обязан не умалчивать ни об одном из своих прегрешений, даже самом непростительном, о том, что у него произошло с Энн Лэкстон. А откровенно признаться пастору в этом означало навеки потерять его приязнь и расположение.
Как водилось, обитатели дома на Дак-лейн пробудились с первыми петухами. Лекарь и хирург Джон Лэкстон всегда поднимался первым и тут же вытряхивал из постелей своего сына и ученика.
– А где это Энн? – буркнул Джон, бросив настороженный взгляд на кухню, где уже собралась вся челядь.
– Еще не спускалась, – ответил Мартин, брат Энн.
– Она встала и даже воды для умывания отнесла в комнату, – доложила свояченица. – Сходить за ней?
– Нет уж, я сам, – раздраженно рявкнул отец семейства. – Девчонка совсем разленилась. Надо ей вправить мозги.
И лекарь Лэкстон в самом мрачном расположении духа стал подниматься по узкой лестнице наверх, где располагалась клетушка его дочери. Без стука он распахнул дверь и от неожиданности замер на пороге – Энн рвало в стоявший тут же у постели деревянный ушат. Сначала Джон Лэкстон подумал, что его дочь занемогла, но тут его осенило: никакая это не болезнь. Он-то хорошо знал, что вызывает такую рвоту по утрам.
Жаркой волной в отце семейства поднималась ненависть. Одним шагом одолев каморку, он схватил дочь за плечи и основательно тряхнул.
– Ты понесла! – взревел он. – Забрюхатела!
Энн и не подумала отрицать это, лишь смотрела на отца полным отчаяния взглядом.
Джон Лэкстон, понимая, что молчание дочери лишь подтверждает его ужасную догадку, готов был лопнуть от охватившего его гнева.
– От кого этот ублюдок?! Отвечай, чей он?! Говори, с кем ты валялась в грязи, потаскуха?
Не дожидаясь ответа, он с размаху ударил дочь по лицу, и та упала на деревянные половицы.
– Я… я не хотела… Это все он… Он меня силой взял, – обезумев от страха, бормотала Энн. – Клянусь, я не по своей воле.
– Кто это был? – ревел Лэкстон.
– Мастер Риджуэй! – выкрикнула Энн и, разрыдавшись, закрыла лицо руками.
– Что тут стряслось? – запыхавшись, спросил прибежавший на рев родителя Мартин.
– Этот сукин сын изнасиловал твою сестру, – прошипел в ответ Джон Лэкстон.
– Кто?
– Риджуэй.
– Ах, проклятый ублюдок! Но ничего – он за это у меня поплатится! – выкрикнул Мартин и вне себя от ярости выбежал из комнаты Энн.
Ален, обработав ожог на руке ученика кузнеца, успокоил все еще бледного как смерть от боли парнишку, и тот даже улыбнулся ему на прощание. Врач по природе своей, Ален безмерно любил эти мгновения, когда ему удавалось облегчить страдания пациента. Именно они и помогали ему переживать тяжкие минуты в жизни, когда ему приходилось лишь разводить руками, сталкиваясь со случаями ужасных травм или неизлечимых болезней, и когда он давал себе зарок постоянно приумножать знания в медицине, чтобы в будущем одолеть и эти, ныне необоримые, недуги.
Взяв тигель с мазью от ожогов, которой только что смазал пострадавшую руку молодого человека, он прикрыл его крышечкой и поставил на место на полке.
Внезапно дверь лечебницы распахнулась, и внутрь ввалилась троица молодых людей. Ален вздрогнул от неожиданности и страха – ничего доброго подобный визит не сулил, – а узнав искаженную злобой физиономию Мартина Лэкстона, похолодел от ужаса.
– Ты надругался над моей сестрой, ублюдок! – завопил Лэкстон.
Ален инстинктивно отпрянул, но приятель Мартина, подскочив к нему, без слов наградил лекаря ударом настолько неожиданным и сильным, что Ален не устоял. Второй удар был нанесен ногой в живот, лишив Алена дыхания. Повинуясь рефлексу, он, поджав под себя ноги, стал кататься по полу, пытаясь руками защитить живот и лицо.
Стоявший у заднего ряда полок Николас попытался прийти на помощь учителю, но один из нападавших одним ударом вывел его из схватки. Кита, ученика Алена, парализовал страх, он оказался не в силах даже позвать на помощь.
– Ну-ка, ребята, давайте его на стол! – мрачно велел Мартин. – На стол его!
Спутники брата Энн, живо подхватив Алёна, с размаху бросили его на деревянный стол. Чуть опомнившись, Ален попытался отбиваться.
– Что вам от меня нужно! Оставьте меня! Слышите?
– Заткнись, недоносок! – проревел Мартин. – Ты силой взял мою сестру! И ответишь за это!
Ален всеми силами старался высвободиться, но три пары рук намертво прижали его к столешнице. Снова удар в лицо, от которого искры из глаз полетели. Ален крепко ударился затылком о толстые доски. В конце концов тело лекаря обмякло, и он отстраненно стал понимать, что его сейчас ожидает.
– Эй, что вы задумали? Отпустите меня, отпустите! Поймите, я ни в чем не виноват!
– Смотри-ка, он ни в чем не виноват, – издевательски повторил Мартин. – Весь трясется от страха – глядишь, и в штаны наделает. Храбрец только с бабами сражаться. А сестра моя тебя разве не умоляла не трогать ее, а?
– Я ее не насиловал! – в отчаянии выкрикнул Ален.
Еще удар в челюсть. Ален почувствовал во рту соленый привкус крови. Боковым зрением он заметил, как Мартин перебирает лежавшие на одном из шкафчиков хирургические инструменты. И вот молодой Лэкстон наконец нашел то, что искал, – скальпель. Со злорадной улыбкой брат Энн повертел блестящим лезвием у Алена перед носом.
– Все, крышка тебе! Нечем будет орудовать, засранец несчастный! Помнишь, что произошло с тем самым монахом по имени Абеляр?
Ален помнил, и очень хорошо. В приступе дикого отчаяния он попытался вырваться, но двое здоровяков крепко-накрепко припечатали его руки и ноги к столу.
– Нет! Нет! – во все горло завопил он. – Пустите меня! Я ничего не делал!
Мартин, плотоядно улыбаясь, нарочито медленно склонился над ним, поигрывая угрожающе блестевшим стальным скальпелем, а Ален тем временем из последних сил пытался вырваться. В следующую секунду лезвие с отвратительным треском вспороло грубую ткань штанов до самого паха. Он почувствовал, как член его грубо сжала чья-то лапища, и завопил от резкой боли.
– Прошу вас… – задыхаясь, умолял он. – Как вы можете?
Боль была настолько сильной, что Алей едва мог понять, пытаются раздавить его орган или же отхватить ножом. В полуобморочном состоянии от ужаса, Ален внезапно расслышал будто издалека чей-то властный голос:
– Уильям!
Вся компания замерла, хватка лапищи ослабла, а вместе с ней и боль.
– Если вы сию же минуту не уберетесь отсюда, перестреляю как бешеных собак! – выкрикнул резкий, незнакомый Мартину голос.
Последовавшие два пистолетных выстрела убедили визитеров, что шутить с ними не собираются. Мартин Лэкстон и двое его дружков торопливо покинули лечебницу.
Ален по-прежнему лежал на операционном столе, не в силах пошевелить и пальцем. Все тело превратилось в сплошной комок боли. Он не мог даже повернуть голову, чтобы взглянуть на своего избавителя. Кто-то нежно дотронулся до его руки, но Ален в испуге вздрогнул, ожидая нового подвоха.
– Мистер Риджуэй, успокойтесь. Негодяи сбежали, – произнес женский голос.
Ален с трудом повернул голову. Это была леди Сен-Клер. И сразу же страх улегся, отступил. С трудом приподнявшись, он соскользнул с края стола и еле-еле доплелся до деревянной скамейки, стоявшей у стены. Усевшись на нее, подогнул под себя колени, обхватил их руками и уткнулся лицом, все еще не решаясь оглядеть себя как следует и убедиться, что с ним все в порядке.
Аморе так и продолжала с озабоченным видом стоять у стола. Она вместе со своим слугой Уильямом явилась в самый подходящий момент. Ей очень хотелось выяснить причину внезапного нашествия столь агрессивно настроенных визитеров, но душивший ее гнев не позволял произнести ни слова.
Уильям вместе с Китом поставили на ноги слугу Риджуэя, все еще не оправившегося от удара. Слуга леди Сен-Клер занял позицию у входной двери с двумя заряженными пистолетами в руках на случай, если громилы вновь надумают нагрянуть.
Трясясь всем телом, Ален наконец сумел пересилить страх и взглянуть на исполосованные скальпелем штаны. Нет, его не оскопили, не успели – лезвие лишь оцарапало кожу на животе в нескольких местах. От облегчения он готов был разреветься.
Подойдя к нему, Аморе ласково провела ладонью по волосам. Ален закрыл глаза и прижался лбом к ее жесткому корсету, чувствуя, как спадает напряжение. Он всхлипнул от огромного, космического облегчения от близости этой женщины. Так, наверное, чувствует себя грешник, осененный благодатью Матери Божьей. Ему хотелось вжаться в нее, став маленьким-маленьким, затеряться в ней, лишь бы не проходило это благостное спокойствие.
Аморе продолжала прижимать его к себе, ласково, будто ребенка, успокаивая, до тех пор пока сковавшие тело Алена судороги не миновали. В тот момент, когда она отстранилась, двери лечебницы распахнулись. Ален испуганно вздрогнул, а Уильям взял оружие на изготовку. Но это оказался Иеремия, возвратившийся от своих подопечных. Остановившись на пороге, он обвел недоуменным взглядом вооруженного слугу леди Сен-Клер, стонавшего подмастерье и пару в глубине помещения лечебницы.
– Что здесь произошло? – встревоженно спросил иезуит.
Аморе повернулась к нему, и теперь Иеремия различил кровоподтеки на лице друга. Священник бросился к нему.
– Пресвятая Матерь Божья! Кто это вас так отделал, Ален? – Осторожно взяв лекаря за подбородок, он повернул его голову. – Глаз внушает опасения. Надо немедленно заняться им! Немедленно!
Иеремия опустил взор на превращенные в лохмотья штаны Алена, которые тот тщетно пытался кое-как удержать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Святой Павел в Послании к коринфянам утверждает то же самое, – с улыбкой согласился Иеремия.
– Так вы еще и в Священном Писании понимаете толк? Как ваше имя, сэр?
– Меня зовут Фоконе.
– Вы участвовали в гражданской войне?
– Да, в качестве фельдшера в королевской армии. Для меня всегда было важнее спасать от смерти, нежели убивать.
– Еще один распроклятый роялист! – презрительно процедил Форбс. – Что вам понадобилось у меня в доме?
– Мы пришли в связи с расследованием убийства повитухи, помогавшей вашему внуку родиться на свет, – ответил Иеремия.
– Что? Ее убили? Как это произошло?
– На следующий день после Сретения поздним вечером ее выманили из дома и застрелили. Ее ученице чудом удалось спастись благодаря вмешательству слуги судьи Трелони.
– Весьма необычное преступление, – заметил старик. – Как я понимаю, убийство с целью ограбления вы исключаете.
– Все говорит против этого. Факельщик заманил повитуху с дочерью в тихое место, где их поджидал убийца. Поэтому мы опрашиваем всех, кому покойная миссис Лэкстон оказывала услуги, дабы установить, мог ли кто-нибудь затаить злобу на нее.
– Вы видели моего внука. Это здоровый и сильный мальчуган. Так что кому-кому, а уж нам не за что мстить миссис Лэкстон. К тому же я щедро заплатил ей.
– Кто нанимал ее – вы или ваш сын?
– Ее порекомендовали Сэмюелу.
Взоры всех теперь были прикованы к молодому Форбсу.
– Могу я знать, кто именно рекомендовал вам эту женщину, сэр? – осведомился Иеремия.
Тот, в явном замешательстве, секунду или две молчал, напряженно вспоминая.
– Мне… Мне кажется, это был Генри Тейлор. Ему приходилось иметь с ней дело, и он остался очень доволен.
Иеремия, удовлетворившись ответом, снова повернулся к отцу Сэмюела.
– Благодарим вас за то, что смогли уделить нам часть вашего драгоценного времени, сэр. Кстати, я врач, и знаю одно весьма полезное и эффективное средство против подагры. Если вы позволите осмотреть вас, то…
Иеремия исходил из самых лучших побуждений, но старик отреагировал на это предложение чрезвычайно своеобразно. Грозно подняв трость, Айзек Форбс принялся размахивать ею всего в нескольких дюймах от лиц судьи и врача.
– Недоставало только, чтобы я позволил проклятым роялистам извести меня с помощью своих мерзких снадобий, – злобно прошипел он. – Не приставайте ко мне с этим! У меня, слава Богу, есть свой врач!
Иеремия даже инстинктивно втянул голову в плечи и отшатнулся, чтобы Форбс ненароком не угодил ему по физиономии.
– Как знаете. Во всяком случае, если вам понадобится моя помощь, не раздумывая обращайтесь ко мне.
– Вы небось считаете себя чудо-целителем или кем-то вроде того? – с издевкой проворчал старик.
– А вы тот, кто шарахается, когда ему предлагают помощь, сэр? – невозмутимо ответил вопросом на вопрос Иеремия.
– Пожалуйте – меня оскорбляют в родных стенах. Сэмюел, избавь меня от досадного присутствия этих не ведающих стыда господ!
И желая придать весомость сказанному, Айзек Форбс пару раз стукнул тростью об пол. Иеремия заметил, что весь пол у кресла старика во вмятинах от ударов.
Попрощавшись с ним, сэр Орландо и Иеремия последовали за Сэмюелом к лестнице, ведущей на первый этаж.
– Вы не должны обижаться на него, доктор, – извиняющимся тоном произнес Сэмюел. – Вам ведь известно, что подагрикам обычно ставят в вину пристрастие к пьянству, обжорство или плотские грехи. Верно – на крестинах моего сына старик на радостях перебрал, отчего у него и разыгралась подагра. Конечно, он мыслит на удивление узко, и я прошу вас о том, чтобы его высказывания остались в стенах этого дома.
– Крайне недоверчивый человек ваш отец, – заметил Иеремия.
– Разве можно это поставить ему в вину? Ведь у него завистников хоть пруд пруди. Он и нажитое им состояние – бельмо на глазу у очень и очень многих. Это и сделало его недоверчивым.
Вряд ли с этим можно было поспорить – все-таки сорок пять тысяч фунтов. Тут даже праведник и тот вскипит завистью.
Глава 12
С ужином расправились быстро, залив его парой кружек жидкого пива. Когда ночной сторож криком возвестил о начале десятого часа, мастер Риджуэй отправил подмастерье и ученика спать. Помыв посуду в деревянном чане, их примеру последовала и служанка. За столом остались лишь Ален и Иеремия.
Шел Великий пост. И поскольку в доме лекаря и хирурга экономки не было, Иеремия самолично направился на Биллингсгейтский рыбный рынок, купил там только что выловленного в Темзе лосося, а Ален приготовил из него вкуснейшее блюдо. Лекарь обладал несомненным кулинарным талантом, и оба прекрасно обходились и без поварихи.
Сидя за столом при свечах, Иеремия внезапно понял, что в последние дни им обоим редко выдавалась возможность просто, по-дружески побеседовать. Слишком уж много времени и сил отнимало расследование загадочного убийства повитухи. Иеремия невольно устыдился, что так мало времени уделял Алену, хотя ясно чувствовал: что-то его гнетет. И нынче вечером он твердо решил выяснить суть проблемы.
– Ален, давно мы так с вами не сидели и не беседовали, – заговорил иезуит, отпив изрядный глоток пива.
Лекарь, вздрогнув, оторвался от занимавших его мыслей.
– Да, вы правы, – ответил он, так и не понимая, к чему клонит его друг.
– Вы уж простите меня, что я позабыл в отношении вас о своем долге пастыря, но и вы вот уже добрых несколько недель не принимали святого причастия и не исповедовались.
Ален безмолвно смотрел на него, не зная, что и сказать.
– Поймите, все ваши грехи будут отпущены при условии, что вы в них искренне раскаялись, – решил подбодрить своего подопечного духовник.
– Я это понимаю, – пробормотал Ален. – Но мне сейчас не хотелось бы об этом говорить.
– Боитесь перепугать меня исповедью? – вкрадчиво спросил пастор. – Поверьте, я хорошо знаю вас, как знаю и грехи, на которые вы чаще всего способны.
Ответом было лишь молчание.
– У вас снова очередная возлюбленная? – продолжал допытываться Иеремия.
Его друг покачал головой.
– Нет у меня никакой возлюбленной… – Он украдкой бросил на иезуита взгляд серо-голубых глаз. – Однако ведь можно грешить и в одиночестве.
Тут на Иеремию словно просветление нашло.
– Понимаю, мой друг, понимаю, – с улыбкой ответил он.
Ален ожидал гневной проповеди на тему изначальной греховности идти на поводу у плотских страстей, тем более предаваться рукоблудию, но, к его вящему удивлению, ничего подобного не последовало.
– Что же вы молчите? – не выдержал он. – Мне казалось, вы сейчас приметесь расписывать мне печальную участь Онана, которого Господь столь сурово покарал именно за этот грех.
– Не спорю, это и есть грех, – признал Иеремия. – Но как врач, я никак не могу предать вас анафеме за него. Нельзя отрицать важность равновесия телесных соков. Это в равной мере относится и к крови, и к желчи, и к семени, и важно не допускать их переизбытка в организме. А ваше здоровье не может не беспокоить меня, Ален, и вы это знаете.
– В вас пастор борется с врачом, – с улыбкой ответил лекарь.
– Это верно. Так что, если надумаете исповедоваться, скажите мне.
– Скажу, – пообещал Ален.
Но он прекрасно понимал, что не сможет, по крайней мере сейчас, откровенно признаться Иеремии во всем, что так угнетало ею в эти дни. Ибо на исповеди он обязан не умалчивать ни об одном из своих прегрешений, даже самом непростительном, о том, что у него произошло с Энн Лэкстон. А откровенно признаться пастору в этом означало навеки потерять его приязнь и расположение.
Как водилось, обитатели дома на Дак-лейн пробудились с первыми петухами. Лекарь и хирург Джон Лэкстон всегда поднимался первым и тут же вытряхивал из постелей своего сына и ученика.
– А где это Энн? – буркнул Джон, бросив настороженный взгляд на кухню, где уже собралась вся челядь.
– Еще не спускалась, – ответил Мартин, брат Энн.
– Она встала и даже воды для умывания отнесла в комнату, – доложила свояченица. – Сходить за ней?
– Нет уж, я сам, – раздраженно рявкнул отец семейства. – Девчонка совсем разленилась. Надо ей вправить мозги.
И лекарь Лэкстон в самом мрачном расположении духа стал подниматься по узкой лестнице наверх, где располагалась клетушка его дочери. Без стука он распахнул дверь и от неожиданности замер на пороге – Энн рвало в стоявший тут же у постели деревянный ушат. Сначала Джон Лэкстон подумал, что его дочь занемогла, но тут его осенило: никакая это не болезнь. Он-то хорошо знал, что вызывает такую рвоту по утрам.
Жаркой волной в отце семейства поднималась ненависть. Одним шагом одолев каморку, он схватил дочь за плечи и основательно тряхнул.
– Ты понесла! – взревел он. – Забрюхатела!
Энн и не подумала отрицать это, лишь смотрела на отца полным отчаяния взглядом.
Джон Лэкстон, понимая, что молчание дочери лишь подтверждает его ужасную догадку, готов был лопнуть от охватившего его гнева.
– От кого этот ублюдок?! Отвечай, чей он?! Говори, с кем ты валялась в грязи, потаскуха?
Не дожидаясь ответа, он с размаху ударил дочь по лицу, и та упала на деревянные половицы.
– Я… я не хотела… Это все он… Он меня силой взял, – обезумев от страха, бормотала Энн. – Клянусь, я не по своей воле.
– Кто это был? – ревел Лэкстон.
– Мастер Риджуэй! – выкрикнула Энн и, разрыдавшись, закрыла лицо руками.
– Что тут стряслось? – запыхавшись, спросил прибежавший на рев родителя Мартин.
– Этот сукин сын изнасиловал твою сестру, – прошипел в ответ Джон Лэкстон.
– Кто?
– Риджуэй.
– Ах, проклятый ублюдок! Но ничего – он за это у меня поплатится! – выкрикнул Мартин и вне себя от ярости выбежал из комнаты Энн.
Ален, обработав ожог на руке ученика кузнеца, успокоил все еще бледного как смерть от боли парнишку, и тот даже улыбнулся ему на прощание. Врач по природе своей, Ален безмерно любил эти мгновения, когда ему удавалось облегчить страдания пациента. Именно они и помогали ему переживать тяжкие минуты в жизни, когда ему приходилось лишь разводить руками, сталкиваясь со случаями ужасных травм или неизлечимых болезней, и когда он давал себе зарок постоянно приумножать знания в медицине, чтобы в будущем одолеть и эти, ныне необоримые, недуги.
Взяв тигель с мазью от ожогов, которой только что смазал пострадавшую руку молодого человека, он прикрыл его крышечкой и поставил на место на полке.
Внезапно дверь лечебницы распахнулась, и внутрь ввалилась троица молодых людей. Ален вздрогнул от неожиданности и страха – ничего доброго подобный визит не сулил, – а узнав искаженную злобой физиономию Мартина Лэкстона, похолодел от ужаса.
– Ты надругался над моей сестрой, ублюдок! – завопил Лэкстон.
Ален инстинктивно отпрянул, но приятель Мартина, подскочив к нему, без слов наградил лекаря ударом настолько неожиданным и сильным, что Ален не устоял. Второй удар был нанесен ногой в живот, лишив Алена дыхания. Повинуясь рефлексу, он, поджав под себя ноги, стал кататься по полу, пытаясь руками защитить живот и лицо.
Стоявший у заднего ряда полок Николас попытался прийти на помощь учителю, но один из нападавших одним ударом вывел его из схватки. Кита, ученика Алена, парализовал страх, он оказался не в силах даже позвать на помощь.
– Ну-ка, ребята, давайте его на стол! – мрачно велел Мартин. – На стол его!
Спутники брата Энн, живо подхватив Алёна, с размаху бросили его на деревянный стол. Чуть опомнившись, Ален попытался отбиваться.
– Что вам от меня нужно! Оставьте меня! Слышите?
– Заткнись, недоносок! – проревел Мартин. – Ты силой взял мою сестру! И ответишь за это!
Ален всеми силами старался высвободиться, но три пары рук намертво прижали его к столешнице. Снова удар в лицо, от которого искры из глаз полетели. Ален крепко ударился затылком о толстые доски. В конце концов тело лекаря обмякло, и он отстраненно стал понимать, что его сейчас ожидает.
– Эй, что вы задумали? Отпустите меня, отпустите! Поймите, я ни в чем не виноват!
– Смотри-ка, он ни в чем не виноват, – издевательски повторил Мартин. – Весь трясется от страха – глядишь, и в штаны наделает. Храбрец только с бабами сражаться. А сестра моя тебя разве не умоляла не трогать ее, а?
– Я ее не насиловал! – в отчаянии выкрикнул Ален.
Еще удар в челюсть. Ален почувствовал во рту соленый привкус крови. Боковым зрением он заметил, как Мартин перебирает лежавшие на одном из шкафчиков хирургические инструменты. И вот молодой Лэкстон наконец нашел то, что искал, – скальпель. Со злорадной улыбкой брат Энн повертел блестящим лезвием у Алена перед носом.
– Все, крышка тебе! Нечем будет орудовать, засранец несчастный! Помнишь, что произошло с тем самым монахом по имени Абеляр?
Ален помнил, и очень хорошо. В приступе дикого отчаяния он попытался вырваться, но двое здоровяков крепко-накрепко припечатали его руки и ноги к столу.
– Нет! Нет! – во все горло завопил он. – Пустите меня! Я ничего не делал!
Мартин, плотоядно улыбаясь, нарочито медленно склонился над ним, поигрывая угрожающе блестевшим стальным скальпелем, а Ален тем временем из последних сил пытался вырваться. В следующую секунду лезвие с отвратительным треском вспороло грубую ткань штанов до самого паха. Он почувствовал, как член его грубо сжала чья-то лапища, и завопил от резкой боли.
– Прошу вас… – задыхаясь, умолял он. – Как вы можете?
Боль была настолько сильной, что Алей едва мог понять, пытаются раздавить его орган или же отхватить ножом. В полуобморочном состоянии от ужаса, Ален внезапно расслышал будто издалека чей-то властный голос:
– Уильям!
Вся компания замерла, хватка лапищи ослабла, а вместе с ней и боль.
– Если вы сию же минуту не уберетесь отсюда, перестреляю как бешеных собак! – выкрикнул резкий, незнакомый Мартину голос.
Последовавшие два пистолетных выстрела убедили визитеров, что шутить с ними не собираются. Мартин Лэкстон и двое его дружков торопливо покинули лечебницу.
Ален по-прежнему лежал на операционном столе, не в силах пошевелить и пальцем. Все тело превратилось в сплошной комок боли. Он не мог даже повернуть голову, чтобы взглянуть на своего избавителя. Кто-то нежно дотронулся до его руки, но Ален в испуге вздрогнул, ожидая нового подвоха.
– Мистер Риджуэй, успокойтесь. Негодяи сбежали, – произнес женский голос.
Ален с трудом повернул голову. Это была леди Сен-Клер. И сразу же страх улегся, отступил. С трудом приподнявшись, он соскользнул с края стола и еле-еле доплелся до деревянной скамейки, стоявшей у стены. Усевшись на нее, подогнул под себя колени, обхватил их руками и уткнулся лицом, все еще не решаясь оглядеть себя как следует и убедиться, что с ним все в порядке.
Аморе так и продолжала с озабоченным видом стоять у стола. Она вместе со своим слугой Уильямом явилась в самый подходящий момент. Ей очень хотелось выяснить причину внезапного нашествия столь агрессивно настроенных визитеров, но душивший ее гнев не позволял произнести ни слова.
Уильям вместе с Китом поставили на ноги слугу Риджуэя, все еще не оправившегося от удара. Слуга леди Сен-Клер занял позицию у входной двери с двумя заряженными пистолетами в руках на случай, если громилы вновь надумают нагрянуть.
Трясясь всем телом, Ален наконец сумел пересилить страх и взглянуть на исполосованные скальпелем штаны. Нет, его не оскопили, не успели – лезвие лишь оцарапало кожу на животе в нескольких местах. От облегчения он готов был разреветься.
Подойдя к нему, Аморе ласково провела ладонью по волосам. Ален закрыл глаза и прижался лбом к ее жесткому корсету, чувствуя, как спадает напряжение. Он всхлипнул от огромного, космического облегчения от близости этой женщины. Так, наверное, чувствует себя грешник, осененный благодатью Матери Божьей. Ему хотелось вжаться в нее, став маленьким-маленьким, затеряться в ней, лишь бы не проходило это благостное спокойствие.
Аморе продолжала прижимать его к себе, ласково, будто ребенка, успокаивая, до тех пор пока сковавшие тело Алена судороги не миновали. В тот момент, когда она отстранилась, двери лечебницы распахнулись. Ален испуганно вздрогнул, а Уильям взял оружие на изготовку. Но это оказался Иеремия, возвратившийся от своих подопечных. Остановившись на пороге, он обвел недоуменным взглядом вооруженного слугу леди Сен-Клер, стонавшего подмастерье и пару в глубине помещения лечебницы.
– Что здесь произошло? – встревоженно спросил иезуит.
Аморе повернулась к нему, и теперь Иеремия различил кровоподтеки на лице друга. Священник бросился к нему.
– Пресвятая Матерь Божья! Кто это вас так отделал, Ален? – Осторожно взяв лекаря за подбородок, он повернул его голову. – Глаз внушает опасения. Надо немедленно заняться им! Немедленно!
Иеремия опустил взор на превращенные в лохмотья штаны Алена, которые тот тщетно пытался кое-как удержать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52