Ее звали Маэве. По словам Холгера, она состояла в какой-то марксистско-ленинской партии.
Остаток вечера они провели, обсуждая живопись. Пентьи преклонялся перед Рассом Майером, и любимым его шедевром у маэстро была «Ловкая бабенка». Холгер, более рассудительный из двоих, ценил у того только «Врата рая». Расставаясь, Стрикланд просил их ждать его завтра вечером в Сариола, куда он намеревался отправиться поутру, чтобы встретиться с администрацией судостроительной верфи.
На следующий день после завтрака он связался по телефону с верфью. Человек, с которым он говорил, был вежлив, но сверхосторожен. Все это показалось Стрикланду очень странным.
Утро было в разгаре, когда он погрузил свое снаряжение в арендованный «сааб» и направился по автобану в Сариола.
Город расположился среди душистых дубрав на побережье Финского залива. Он был древним, с шведским замком в центре, булыжными мостовыми и широко разбросанными деревянными постройками, чем-то напоминающими чеховскую Россию. Воздух был чистым и сухим, а небо над головой таким голубым, какое бывает в июне в Калифорнии. Темные леса вокруг города уже стряхивали с себя зимний сон, но в рощах и в тени все еще было неожиданно холодно.
В своем новом отеле с отделкой из пластика пастельных тонов Стрикланд облачился в одежду, которая, как он надеялся, могла показаться уместной людям морской профессии: высокие ботинки, брюки цвета хаки и толстый свитер, какой носили военные моряки. Вскинув на плечо сумку с камерой, он пешком отправился на судостроительный завод. Не пройдя и мили, почувствовал, что от солнца и хвойного воздуха у него кружится голова, режет в глазах, а нос и лоб быстро краснеют.
Когда показался завод компании «Лепится», он свернул с шоссе на грунтовую дорогу. Птицы над ним подняли невообразимый гомон, словно возвещали о его появлении. Он вышел на прибрежный луг, где находилась верфь «Лепится», и увидел троих поджидавших его мужчин. За ними на колодках стояла свежеклеенная яхта с эротически выгнутым транцем и килем, по форме напоминающим плавник акулы. Рядом он заметил светловолосого пожилого человека с короткой и плотной фигурой и глазами цвета дикого винограда. Подойдя, он представился.
– Стрикланд. Приехал снимать фильм.
– Лепится, – мягко проговорил пожилой и после некоторых колебаний протянул руку.
– Лодка эта? – кивнул Стрикланд в сторону сиявшего на своем насесте создания.
Лепится кивнул.
– Я пытаюсь найти господина Хайлана, – пояснил Стрикланд, – но он словно сквозь землю провалился.
В глазах пожилого на широкоскулом лице замерцало полярное сияние подозрения.
– Я надеялся у вас получить какую-то информацию. Давайте пройдем в помещение.
Кабинет Лепится находился на втором этаже бывшей усадьбы фермера, сработанной из одного только дерева.
Акустика ее покрытых лаком помещений была не хуже церковной. В кабинете стоял дубовый стол, висело несколько старых фотографий, охвативших чуть ли не всю историю развития парусного спорта, и красовалась целая вереница моделей яхт, сконструированных хозяином. Стрикланд сел за стол с другой стороны от него.
– Расскажите мне, что вы собираетесь делать, – начал с вопроса Лепится.
Стрикланд объяснил, что «Хайлан корпорейшн» заказала документальный фильм, для съемок которого он и прибыл сюда.
– Следует ли понимать это так, – спросил его старый Лепится, – что вам за него заплачено?
– Мне была выплачена предварительная сумма и предоставлены средства для оплаты расходов.
– И вы не имеете понятия, куда делся наш господин Хайлан?
– Никакого, – ответил Стрикланд. – Я не знал, что его здесь нет.
– Скажите, пожалуйста, когда вы видели его в последний раз?
Стрикланд не смог начать с первого раза.
– Я… Я никогда не встречался с ним. Раз уж вы заговорили об этом.
– Хо, – мрачно произнес старый финн. С секунду они молча смотрели друг на друга. – Мне повезло больше, чем вам. Я видел его в Лондоне два месяца назад. Но вам заплатили, а мне нет. Так что тут вам повезло больше, чем мне.
– Как вы думаете, что происходит?
– Не сочтите меня невоспитанным, – Лепится наклонился к нему, – но мне это тоже очень интересно, а вы как раз оттуда. Что думаете вы?
– Если честно, – Стрикланд пожал плечами, – то я не знаю даже, что и думать.
Старый Лепится протянул ему номер «Файнэншл таймс». В статье на первой полосе говорилось о растущей озабоченности в связи с исчезновением молодого магната. Со ссылкой на слухи сообщалось, что целый ряд больших жюри в США также интересуется его местопребыванием. Стрикланд не стал вникать в подробности. Он понимал, что придется принимать какое-то решение.
– Что он говорил? Когда вы встречались с ним в Лондоне.
Лепится изогнул густую бровь.
– Одни только чудесные вещи.
Стрикланд скрестил руки на груди и смотрел в пол. Если отказаться от всего прямо сейчас, то это не будет стоить ему ни гроша. Но он не любил бросать уже начатое. К тому же он чувствовал, что фильм этот может стать для него более интересным, чем был задуман. Такая вероятность существовала всегда. К тому же трагедии притягательны. «Может быть, – подумал он, – стоит снимать, пока деньги капают, а там будет видно».
– А что с яхтой?
– Она оплачена лишь наполовину, – ответил Лепится.
– Тогда, – встрепенулся Стрикланд, – он не сможет участвовать в гонке?
– Он украл нашу конструкцию. – Тон финна сделался официальным. – Вот что я думаю.
– Расскажите мне об этом. – Стрикланд почуял «материал». – И позвольте записать на пленку.
Старый Лепится отрицательно покачал головой.
– Нам придется обратиться в суд в Америке. А суды там странные. Мне нечего сказать.
Стрикланд понял, что тут ничего не выйдет. В конце концов он уговорил финна разрешить ему снять яхту и его офис во второй половине следующего дня. Стены офиса украшали фотографии, на которых Лепится был запечатлен молодым матросом на палубе одного из судов, возивших в Северную Европу пшеницу из Австралии перед Второй мировой войной. Это был один из последних четырехмачтовых парусников, совершавших коммерческие перевозки.
Когда Стрикланд возвращался в город, мимо него пронеслась на мотоцикле молодая женщина вся в коже.
В отеле он заказал разговор с Даффи и, спустившись вниз, прошел на главную площадь города. Хозяин одного из кафе выставил столики на улицу – было уже достаточно тепло, чтобы высидеть на воздухе в толстом свитере. Солнце низко висело над Финским заливом.
Он потягивал лимонад, когда дверь соседнего заведения отворилась и из нее появилась та самая облаченная в кожу мотоциклистка, которая обогнала его по дороге в город. В одной руке у нее была здоровенная глиняная кружка пива, а в другой сосиска, которую она пыталась есть на ходу. Увидев Стрикланда, она чуть не подавилась.
– Вы господин Хайлан?
– Боюсь, что нет, – вежливо ответил Стрикланд и встал со своего места. – Не хотите ли присесть?
Молодая женщина плюхнулась на стул и ткнула в его сторону сосиской:
– Мне бы хотелось задать несколько вопросов, но вначале я должна покончить с этим.
Стрикланд едва удержался, чтобы не спросить, а не отвернуться ли ему. Он стоял рядом, сохраняя приятное выражение лица, пока она уничтожала свою копченую сосиску, запивая ее большими глотками пива. Женщину звали Мэри Хейм. Она была журналисткой, как сразу же заподозрил Стрикланд.
– А господин Хайлан? – потребовала она. – Где он?
– Никто не знает. Ни в Америке, ни здесь.
– Но это же странно, – настаивала Мэри.
– Да, странно. Он пропал.
Стрикланд вдруг обнаружил, что молодой репортер просто очаровательна. Длинные темные волосы, очень бледное, чуть полноватое лицо, огромные очки в роговой оправе, с линзами, не менее толстыми, чем февральский лед на Ладожском озере, – все в ней располагало.
– Но ведь всем интересно. – Она требовательно глядела на Стрикланда темно-синими, фантастически прекрасными глазами. – Исчезает американский миллионер.
– Я понимаю, – кивнул Стрикланд. – Американский миллионер – заметная фигура в современном мире.
Ночь Стрикланд провел с Мэри. Так получилось, она рассказывала ему о своих приключениях в Африке, где работала в рамках программы иностранной помощи, о своей первой поездке в Париж, когда в одном летнем кафе она съела четырнадцать пирожных подряд. Поинтересовалась, не знает ли он человека по имени Чарлз Буковски.
Утром позвонила Джойс Маннинг.
– У нас изменились планы, Рон. Возвращайтесь как можно скорее.
– Где Хайлан? – спросил он.
– Извините, но это не телефонный разговор. Возвращайтесь. О'кей?
– Завтра, – пообещал он. – Если управлюсь за сегодня.
– Как можно скорее, – повторила Джойс.
Днем он нанял самолет и, совершив облет верфи Лепится, заснял ее с воздуха. Мэри была с ним. На прощание она подарила ему свою фотографию: она на Евангелической станции миссионеров на берегу Окаванго. Стрикланд нашел, что снимок потрясающий. Мэри, изможденная, бледная, стоя под терновым деревом, взирала на превратности «третьего мира». В ее синих глазах пылал тихий и неумолимый гнев лютеранского Бога, его полное неприятие пороков, его яростная нетерпимость к греховности низших созданий. Вернувшись в Нью-Йорк, он пришпилил фотографию к доске информации, рядом со своими снимками голодающего скота, птиц и убитых.
12
Однажды они отправились в Стонингтон, откуда ходил паром на остров Стидман. День выдался теплый, как и ожидалось, хотя пасмурный и дождливый. Энн пребывала в хорошем расположении духа, в состоянии легкого похмелья. Оуэн ехал молча.
На пароме они сидели над редукторной, с подветренной стороны, укрываясь от моросившего дождя. Был сильный туман, и каждые три минуты паром подавал сигнальный гудок.
Много лет назад, когда мир был другим, они встретились на этом острове. Она – адвокат в парусном лагере, он – инструктор. Это было летом, и паром играл немаловажную роль в их романе. Бывало так, что, только оказавшись на нем, они могли побыть наедине друг с другом. В те летние дни на палубе играл оркестр, и кто хотел, мог потанцевать. Она учила его новомодным танцам. Остальное время, пока паром добирался до берега, они целовались и обнимались, сидя на таком же кормовом редукторе слева по борту.
Сейчас они тоже сидели рядом, но не касаясь друг друга. Она незаметно взглянула на мужа, занятого чтением утренней газеты. Он молчал, не проявляя никаких знаков внимания, и ей казалось, что все эти напоминания о старой любви смущают его. Мелькнула мысль, что вот, прямо на ее глазах, умирает под серым дождем лишенный очарования и таинственности их выдохшийся роман.
Их загородный дом был образчиком эклектики, напоминавшей о викторианской эпохе. Он стоял на обрывистом берегу в окружении низкорослых сосен. Рядом гремели на ветру ажурные решетки старой беседки.
Едва переступив порог, они принялись обживаться. Браун открыл заклеенные на зиму окна на наветренной стороне и развел огонь в камине. Энн открыла воду, включила газ и поставила на плиту кофе.
– О Боже, – вздохнул Оуэн, – в этом доме еще так многое надо приводить в порядок.
– Ради всего святого, Оуэн, оставь это, иначе я начну жалеть, что мы приехали сюда. Ты же собирался поработать с проспектами, не так ли?
– Собирался.
– Ты не можешь заниматься всем сразу. – Она обошла стол, за которым они сидели, и положила руку ему на плечо. – Почему бы тебе не закончить с проспектами и не присоединиться ко мне позже?
Ее прикосновение словно вывело его из оцепенения.
– Хорошая идея. – Он погладил ее руку и начал раскладывать свои бумаги на обеденном столе. Энн надела дождевик и пошла прогуляться к обрыву.
Дождь прекратился, и на смену ему надвигался густой туман. Шагая по песчаной тропинке в зарослях восковницы и диких роз, она не могла видеть ни океана, шумевшего далеко внизу, ни всего того, что было впереди. На затянутом дымкой мысу в полумиле от дома она стала собирать букет из зимних цветов и трав. Ей казалось, что в душе у нее тоже туман. С новой силой нахлынули старые вопросы, от которых раньше удавалось отмахиваться. Что я такое? И что я чувствую?
Смятение в ее душе росло, усиливаемое непривычной обстановкой и странной погодой до головокружения. Она боялась двинуться с места. Но ее пугало другое падение, куда более глубокое и страшное, чем просто с высоты утеса над морем…
Все утро Энн бродила в тумане. Вернувшись в дом, она приготовила несколько тостов и взяла местную газету. В ней сообщалось о предполагаемом отравлении кошек, о фильме, снимавшемся в городе по соседству, и о предлагавшейся поправке к муниципальному закону, регулирующему продажу спиртного. Была также перепечатка статьи об исчезновении Мэтью Хайлана и неминуемом крахе его корпорации. Энн не стала ее читать: За развитием этих событий она следила по публикациям в «Уолл-стрит джорнал» и «Таймс».
Через час, когда она сидела в гостиной, уютно устроившись в кресле, и читала роман «Середина марта», Оуэн встал из-за стола и направился к двери. Она отложила книгу и пошла за ним.
– Оуэн?
Он посмотрел на нее невидящим взглядом и стал надевать свою непромокаемую куртку.
– Ты закончил? Куда ты идешь? Я думала, что мы побудем вместе.
Он покачал головой.
– Я не закончил. Мне надо прогуляться и подумать.
– Что уж тут думать, когда пишешь подобную чушь. – Она не смогла сдержаться.
– Это моя работа. – В его ответе не чувствовалось никакого раздражения. Но в Энн самой его накопилось больше, чем она подозревала.
– Извини. Мне обидно, что это отнимает у тебя столько времени. Я хотела прогуляться с тобой до темноты.
– Я скоро вернусь. – Он помахал ей рукой. – До темноты.
В гостиной она раскрыла свою портативную «смит-корону» и принялась за статью об их переходе к мысу Соболя. Около трех часов позвонили из штаб-квартиры «Хайлан». С Оуэном хотел говорить Гарри Торн. Энн попросила секретаршу перезвонить позднее.
Темнота наступила, а Браун все еще не вернулся. Походив немного из конца в конец комнаты, она вышла из дома, чтобы принести поленьев для камина. Огонь заполыхал с новой силой. Она еще походила по гостиной, и в конце концов ноги привели ее в подвал, где ржавела старая плита и хранились запасы вина. Выбор пал на «Риойа» 1978 года, скорее всего потому, что в голове мелькнула смутная идея приготовить бифштекс. Вскоре бутылка была откупорена и стакан наполнен. Она устроилась у камина, поставив бутылку поближе к себе. Читать не хотелось. В памяти постоянно возникал паром, и невозможно было не думать о прошлом.
Извечно голубой океан. Погасшее лето, утраченная любовь, ушедшая юность и умолкнувший смех. Земля миновавшего согласия. Она знала: что-то важное было потеряно, но Оуэн, похоже, об этом не подозревает.
– О, проклятье! – вырвалось у нее. – Пропади все пропадом!
Неизбежные слезы. Наполовину опорожненная бутылка у ног. Почувствовав стыд и нелепость своего поведения, она отнесла вино на кухню, хотела было вылить его в раковину, но передумала и поставила бутылку на полку над тостером.
Энн поднялась в спальню для гостей и включила обитавший там черно-белый телевизор. Доктор Ч.Эверетт читал тихую проповедь, из которой она не поняла ни слова. В душе было больше злости, чем беспокойства, пока она сидела на старинной кровати, привалившись спиной к подушкам, прислоненным к латунным прутьям ее спинки. Услышав скрип кухонной двери, она спустилась вниз. Оуэн стоял на кухне и разглядывал туман за окном.
– Почему ты пришел так поздно? Я ведь ждала тебя. – Она не смогла усмирить свой гнев. – Я прождала тебя всю вторую половину дня.
Его взгляд не выражал ничего.
– В чем дело? – допытывалась она. – Что происходит? Что с тобой случилось?
– Извини, – наконец ответил он. Но это было совсем не то, что она хотела услышать.
– Почему тебя не было так долго? – Она не отступалась. – Ведь ты знал, что я жду тебя.
Она взяла со стола полотенце, намочила его и приложила к лицу. Теперь уже не имело значения, что он видит ее плачущей. Когда зазвонил телефон, она демонстративно сложила руки на груди и отвернулась.
– Это тебя. Они уже звонили.
Он смотрел на телефон и чего-то ждал.
– Ради Бога, – не выдержала она, – возьми же наконец трубку.
Она ушла в гостиную, села за машинку и тупо уставилась в текст статьи.
Слова, которые он произносил, было трудно разобрать, но по его голосу она поняла, что он впал в состояние, в котором обычно находился, когда выступал перед публикой как рекламный агент. Разговор продолжался уже несколько минут, и она услышала в его тоне давно забытые нотки едва сдерживаемого возбуждения и таинственности. Они возвращали ее в прошлое – именно таким был его голос в их первые годы, и это почему-то упорно напоминало ей о войне. Когда он появился на пороге гостиной, она шагнула ему навстречу.
– Они хотят, чтобы я принял участие в одиночной гонке на яхте Хайлана, – сообщил Оуэн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Остаток вечера они провели, обсуждая живопись. Пентьи преклонялся перед Рассом Майером, и любимым его шедевром у маэстро была «Ловкая бабенка». Холгер, более рассудительный из двоих, ценил у того только «Врата рая». Расставаясь, Стрикланд просил их ждать его завтра вечером в Сариола, куда он намеревался отправиться поутру, чтобы встретиться с администрацией судостроительной верфи.
На следующий день после завтрака он связался по телефону с верфью. Человек, с которым он говорил, был вежлив, но сверхосторожен. Все это показалось Стрикланду очень странным.
Утро было в разгаре, когда он погрузил свое снаряжение в арендованный «сааб» и направился по автобану в Сариола.
Город расположился среди душистых дубрав на побережье Финского залива. Он был древним, с шведским замком в центре, булыжными мостовыми и широко разбросанными деревянными постройками, чем-то напоминающими чеховскую Россию. Воздух был чистым и сухим, а небо над головой таким голубым, какое бывает в июне в Калифорнии. Темные леса вокруг города уже стряхивали с себя зимний сон, но в рощах и в тени все еще было неожиданно холодно.
В своем новом отеле с отделкой из пластика пастельных тонов Стрикланд облачился в одежду, которая, как он надеялся, могла показаться уместной людям морской профессии: высокие ботинки, брюки цвета хаки и толстый свитер, какой носили военные моряки. Вскинув на плечо сумку с камерой, он пешком отправился на судостроительный завод. Не пройдя и мили, почувствовал, что от солнца и хвойного воздуха у него кружится голова, режет в глазах, а нос и лоб быстро краснеют.
Когда показался завод компании «Лепится», он свернул с шоссе на грунтовую дорогу. Птицы над ним подняли невообразимый гомон, словно возвещали о его появлении. Он вышел на прибрежный луг, где находилась верфь «Лепится», и увидел троих поджидавших его мужчин. За ними на колодках стояла свежеклеенная яхта с эротически выгнутым транцем и килем, по форме напоминающим плавник акулы. Рядом он заметил светловолосого пожилого человека с короткой и плотной фигурой и глазами цвета дикого винограда. Подойдя, он представился.
– Стрикланд. Приехал снимать фильм.
– Лепится, – мягко проговорил пожилой и после некоторых колебаний протянул руку.
– Лодка эта? – кивнул Стрикланд в сторону сиявшего на своем насесте создания.
Лепится кивнул.
– Я пытаюсь найти господина Хайлана, – пояснил Стрикланд, – но он словно сквозь землю провалился.
В глазах пожилого на широкоскулом лице замерцало полярное сияние подозрения.
– Я надеялся у вас получить какую-то информацию. Давайте пройдем в помещение.
Кабинет Лепится находился на втором этаже бывшей усадьбы фермера, сработанной из одного только дерева.
Акустика ее покрытых лаком помещений была не хуже церковной. В кабинете стоял дубовый стол, висело несколько старых фотографий, охвативших чуть ли не всю историю развития парусного спорта, и красовалась целая вереница моделей яхт, сконструированных хозяином. Стрикланд сел за стол с другой стороны от него.
– Расскажите мне, что вы собираетесь делать, – начал с вопроса Лепится.
Стрикланд объяснил, что «Хайлан корпорейшн» заказала документальный фильм, для съемок которого он и прибыл сюда.
– Следует ли понимать это так, – спросил его старый Лепится, – что вам за него заплачено?
– Мне была выплачена предварительная сумма и предоставлены средства для оплаты расходов.
– И вы не имеете понятия, куда делся наш господин Хайлан?
– Никакого, – ответил Стрикланд. – Я не знал, что его здесь нет.
– Скажите, пожалуйста, когда вы видели его в последний раз?
Стрикланд не смог начать с первого раза.
– Я… Я никогда не встречался с ним. Раз уж вы заговорили об этом.
– Хо, – мрачно произнес старый финн. С секунду они молча смотрели друг на друга. – Мне повезло больше, чем вам. Я видел его в Лондоне два месяца назад. Но вам заплатили, а мне нет. Так что тут вам повезло больше, чем мне.
– Как вы думаете, что происходит?
– Не сочтите меня невоспитанным, – Лепится наклонился к нему, – но мне это тоже очень интересно, а вы как раз оттуда. Что думаете вы?
– Если честно, – Стрикланд пожал плечами, – то я не знаю даже, что и думать.
Старый Лепится протянул ему номер «Файнэншл таймс». В статье на первой полосе говорилось о растущей озабоченности в связи с исчезновением молодого магната. Со ссылкой на слухи сообщалось, что целый ряд больших жюри в США также интересуется его местопребыванием. Стрикланд не стал вникать в подробности. Он понимал, что придется принимать какое-то решение.
– Что он говорил? Когда вы встречались с ним в Лондоне.
Лепится изогнул густую бровь.
– Одни только чудесные вещи.
Стрикланд скрестил руки на груди и смотрел в пол. Если отказаться от всего прямо сейчас, то это не будет стоить ему ни гроша. Но он не любил бросать уже начатое. К тому же он чувствовал, что фильм этот может стать для него более интересным, чем был задуман. Такая вероятность существовала всегда. К тому же трагедии притягательны. «Может быть, – подумал он, – стоит снимать, пока деньги капают, а там будет видно».
– А что с яхтой?
– Она оплачена лишь наполовину, – ответил Лепится.
– Тогда, – встрепенулся Стрикланд, – он не сможет участвовать в гонке?
– Он украл нашу конструкцию. – Тон финна сделался официальным. – Вот что я думаю.
– Расскажите мне об этом. – Стрикланд почуял «материал». – И позвольте записать на пленку.
Старый Лепится отрицательно покачал головой.
– Нам придется обратиться в суд в Америке. А суды там странные. Мне нечего сказать.
Стрикланд понял, что тут ничего не выйдет. В конце концов он уговорил финна разрешить ему снять яхту и его офис во второй половине следующего дня. Стены офиса украшали фотографии, на которых Лепится был запечатлен молодым матросом на палубе одного из судов, возивших в Северную Европу пшеницу из Австралии перед Второй мировой войной. Это был один из последних четырехмачтовых парусников, совершавших коммерческие перевозки.
Когда Стрикланд возвращался в город, мимо него пронеслась на мотоцикле молодая женщина вся в коже.
В отеле он заказал разговор с Даффи и, спустившись вниз, прошел на главную площадь города. Хозяин одного из кафе выставил столики на улицу – было уже достаточно тепло, чтобы высидеть на воздухе в толстом свитере. Солнце низко висело над Финским заливом.
Он потягивал лимонад, когда дверь соседнего заведения отворилась и из нее появилась та самая облаченная в кожу мотоциклистка, которая обогнала его по дороге в город. В одной руке у нее была здоровенная глиняная кружка пива, а в другой сосиска, которую она пыталась есть на ходу. Увидев Стрикланда, она чуть не подавилась.
– Вы господин Хайлан?
– Боюсь, что нет, – вежливо ответил Стрикланд и встал со своего места. – Не хотите ли присесть?
Молодая женщина плюхнулась на стул и ткнула в его сторону сосиской:
– Мне бы хотелось задать несколько вопросов, но вначале я должна покончить с этим.
Стрикланд едва удержался, чтобы не спросить, а не отвернуться ли ему. Он стоял рядом, сохраняя приятное выражение лица, пока она уничтожала свою копченую сосиску, запивая ее большими глотками пива. Женщину звали Мэри Хейм. Она была журналисткой, как сразу же заподозрил Стрикланд.
– А господин Хайлан? – потребовала она. – Где он?
– Никто не знает. Ни в Америке, ни здесь.
– Но это же странно, – настаивала Мэри.
– Да, странно. Он пропал.
Стрикланд вдруг обнаружил, что молодой репортер просто очаровательна. Длинные темные волосы, очень бледное, чуть полноватое лицо, огромные очки в роговой оправе, с линзами, не менее толстыми, чем февральский лед на Ладожском озере, – все в ней располагало.
– Но ведь всем интересно. – Она требовательно глядела на Стрикланда темно-синими, фантастически прекрасными глазами. – Исчезает американский миллионер.
– Я понимаю, – кивнул Стрикланд. – Американский миллионер – заметная фигура в современном мире.
Ночь Стрикланд провел с Мэри. Так получилось, она рассказывала ему о своих приключениях в Африке, где работала в рамках программы иностранной помощи, о своей первой поездке в Париж, когда в одном летнем кафе она съела четырнадцать пирожных подряд. Поинтересовалась, не знает ли он человека по имени Чарлз Буковски.
Утром позвонила Джойс Маннинг.
– У нас изменились планы, Рон. Возвращайтесь как можно скорее.
– Где Хайлан? – спросил он.
– Извините, но это не телефонный разговор. Возвращайтесь. О'кей?
– Завтра, – пообещал он. – Если управлюсь за сегодня.
– Как можно скорее, – повторила Джойс.
Днем он нанял самолет и, совершив облет верфи Лепится, заснял ее с воздуха. Мэри была с ним. На прощание она подарила ему свою фотографию: она на Евангелической станции миссионеров на берегу Окаванго. Стрикланд нашел, что снимок потрясающий. Мэри, изможденная, бледная, стоя под терновым деревом, взирала на превратности «третьего мира». В ее синих глазах пылал тихий и неумолимый гнев лютеранского Бога, его полное неприятие пороков, его яростная нетерпимость к греховности низших созданий. Вернувшись в Нью-Йорк, он пришпилил фотографию к доске информации, рядом со своими снимками голодающего скота, птиц и убитых.
12
Однажды они отправились в Стонингтон, откуда ходил паром на остров Стидман. День выдался теплый, как и ожидалось, хотя пасмурный и дождливый. Энн пребывала в хорошем расположении духа, в состоянии легкого похмелья. Оуэн ехал молча.
На пароме они сидели над редукторной, с подветренной стороны, укрываясь от моросившего дождя. Был сильный туман, и каждые три минуты паром подавал сигнальный гудок.
Много лет назад, когда мир был другим, они встретились на этом острове. Она – адвокат в парусном лагере, он – инструктор. Это было летом, и паром играл немаловажную роль в их романе. Бывало так, что, только оказавшись на нем, они могли побыть наедине друг с другом. В те летние дни на палубе играл оркестр, и кто хотел, мог потанцевать. Она учила его новомодным танцам. Остальное время, пока паром добирался до берега, они целовались и обнимались, сидя на таком же кормовом редукторе слева по борту.
Сейчас они тоже сидели рядом, но не касаясь друг друга. Она незаметно взглянула на мужа, занятого чтением утренней газеты. Он молчал, не проявляя никаких знаков внимания, и ей казалось, что все эти напоминания о старой любви смущают его. Мелькнула мысль, что вот, прямо на ее глазах, умирает под серым дождем лишенный очарования и таинственности их выдохшийся роман.
Их загородный дом был образчиком эклектики, напоминавшей о викторианской эпохе. Он стоял на обрывистом берегу в окружении низкорослых сосен. Рядом гремели на ветру ажурные решетки старой беседки.
Едва переступив порог, они принялись обживаться. Браун открыл заклеенные на зиму окна на наветренной стороне и развел огонь в камине. Энн открыла воду, включила газ и поставила на плиту кофе.
– О Боже, – вздохнул Оуэн, – в этом доме еще так многое надо приводить в порядок.
– Ради всего святого, Оуэн, оставь это, иначе я начну жалеть, что мы приехали сюда. Ты же собирался поработать с проспектами, не так ли?
– Собирался.
– Ты не можешь заниматься всем сразу. – Она обошла стол, за которым они сидели, и положила руку ему на плечо. – Почему бы тебе не закончить с проспектами и не присоединиться ко мне позже?
Ее прикосновение словно вывело его из оцепенения.
– Хорошая идея. – Он погладил ее руку и начал раскладывать свои бумаги на обеденном столе. Энн надела дождевик и пошла прогуляться к обрыву.
Дождь прекратился, и на смену ему надвигался густой туман. Шагая по песчаной тропинке в зарослях восковницы и диких роз, она не могла видеть ни океана, шумевшего далеко внизу, ни всего того, что было впереди. На затянутом дымкой мысу в полумиле от дома она стала собирать букет из зимних цветов и трав. Ей казалось, что в душе у нее тоже туман. С новой силой нахлынули старые вопросы, от которых раньше удавалось отмахиваться. Что я такое? И что я чувствую?
Смятение в ее душе росло, усиливаемое непривычной обстановкой и странной погодой до головокружения. Она боялась двинуться с места. Но ее пугало другое падение, куда более глубокое и страшное, чем просто с высоты утеса над морем…
Все утро Энн бродила в тумане. Вернувшись в дом, она приготовила несколько тостов и взяла местную газету. В ней сообщалось о предполагаемом отравлении кошек, о фильме, снимавшемся в городе по соседству, и о предлагавшейся поправке к муниципальному закону, регулирующему продажу спиртного. Была также перепечатка статьи об исчезновении Мэтью Хайлана и неминуемом крахе его корпорации. Энн не стала ее читать: За развитием этих событий она следила по публикациям в «Уолл-стрит джорнал» и «Таймс».
Через час, когда она сидела в гостиной, уютно устроившись в кресле, и читала роман «Середина марта», Оуэн встал из-за стола и направился к двери. Она отложила книгу и пошла за ним.
– Оуэн?
Он посмотрел на нее невидящим взглядом и стал надевать свою непромокаемую куртку.
– Ты закончил? Куда ты идешь? Я думала, что мы побудем вместе.
Он покачал головой.
– Я не закончил. Мне надо прогуляться и подумать.
– Что уж тут думать, когда пишешь подобную чушь. – Она не смогла сдержаться.
– Это моя работа. – В его ответе не чувствовалось никакого раздражения. Но в Энн самой его накопилось больше, чем она подозревала.
– Извини. Мне обидно, что это отнимает у тебя столько времени. Я хотела прогуляться с тобой до темноты.
– Я скоро вернусь. – Он помахал ей рукой. – До темноты.
В гостиной она раскрыла свою портативную «смит-корону» и принялась за статью об их переходе к мысу Соболя. Около трех часов позвонили из штаб-квартиры «Хайлан». С Оуэном хотел говорить Гарри Торн. Энн попросила секретаршу перезвонить позднее.
Темнота наступила, а Браун все еще не вернулся. Походив немного из конца в конец комнаты, она вышла из дома, чтобы принести поленьев для камина. Огонь заполыхал с новой силой. Она еще походила по гостиной, и в конце концов ноги привели ее в подвал, где ржавела старая плита и хранились запасы вина. Выбор пал на «Риойа» 1978 года, скорее всего потому, что в голове мелькнула смутная идея приготовить бифштекс. Вскоре бутылка была откупорена и стакан наполнен. Она устроилась у камина, поставив бутылку поближе к себе. Читать не хотелось. В памяти постоянно возникал паром, и невозможно было не думать о прошлом.
Извечно голубой океан. Погасшее лето, утраченная любовь, ушедшая юность и умолкнувший смех. Земля миновавшего согласия. Она знала: что-то важное было потеряно, но Оуэн, похоже, об этом не подозревает.
– О, проклятье! – вырвалось у нее. – Пропади все пропадом!
Неизбежные слезы. Наполовину опорожненная бутылка у ног. Почувствовав стыд и нелепость своего поведения, она отнесла вино на кухню, хотела было вылить его в раковину, но передумала и поставила бутылку на полку над тостером.
Энн поднялась в спальню для гостей и включила обитавший там черно-белый телевизор. Доктор Ч.Эверетт читал тихую проповедь, из которой она не поняла ни слова. В душе было больше злости, чем беспокойства, пока она сидела на старинной кровати, привалившись спиной к подушкам, прислоненным к латунным прутьям ее спинки. Услышав скрип кухонной двери, она спустилась вниз. Оуэн стоял на кухне и разглядывал туман за окном.
– Почему ты пришел так поздно? Я ведь ждала тебя. – Она не смогла усмирить свой гнев. – Я прождала тебя всю вторую половину дня.
Его взгляд не выражал ничего.
– В чем дело? – допытывалась она. – Что происходит? Что с тобой случилось?
– Извини, – наконец ответил он. Но это было совсем не то, что она хотела услышать.
– Почему тебя не было так долго? – Она не отступалась. – Ведь ты знал, что я жду тебя.
Она взяла со стола полотенце, намочила его и приложила к лицу. Теперь уже не имело значения, что он видит ее плачущей. Когда зазвонил телефон, она демонстративно сложила руки на груди и отвернулась.
– Это тебя. Они уже звонили.
Он смотрел на телефон и чего-то ждал.
– Ради Бога, – не выдержала она, – возьми же наконец трубку.
Она ушла в гостиную, села за машинку и тупо уставилась в текст статьи.
Слова, которые он произносил, было трудно разобрать, но по его голосу она поняла, что он впал в состояние, в котором обычно находился, когда выступал перед публикой как рекламный агент. Разговор продолжался уже несколько минут, и она услышала в его тоне давно забытые нотки едва сдерживаемого возбуждения и таинственности. Они возвращали ее в прошлое – именно таким был его голос в их первые годы, и это почему-то упорно напоминало ей о войне. Когда он появился на пороге гостиной, она шагнула ему навстречу.
– Они хотят, чтобы я принял участие в одиночной гонке на яхте Хайлана, – сообщил Оуэн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45