Я наблюдал за тем, как часы медленно отсчитывают последние десять минут моего рабочего дня, когда огромный мотоцикл «БМВ» (объем двигателя тысяча пятьсот кубических сантиметров) влетел на каменный бордюр перед магазином. От его рева задрожали оконные стекла. Затянутый в черную кожу байкер, чье лицо скрывал черный щиток, сошел с мотоцикла. Он не заглушил мотора. «БМВ» ревел так громко, что Валери, Эд и Джои кинулись к окну из дальнего конца торгового зала. Валери сжимала руками виски, стараясь унять головную боль.
Мотоциклист не был ни крупным сверх всякой меры, ни особенно высоким, но явно обладал сильным характером. Он рывком открыл дверь и вошел в зал, громко печатая шаги. «Почему ты не приехал на восемь с половиной минут позже?» – подумал я. Обычно байкеры шли прямо к отделу с журналами, такими как «Изирайдерс», или, хихикая, рассматривали изображение «байкерской цыпочки месяца», остывая в магазинной прохладе, прежде чем стащить «Хастлер» и выскользнуть на улицу. Обычно они глушили моторы и вешали шлемы на разукрашенные рули. В общем, не возникали перед прилавком как Кожаная Смерть Двадцатого Века. Я посмотрел на Валери, которая готовилась придать лицу одно из самых строгих выражений, потом снова повернулся к мотоциклисту, поднявшему щиток шлема. Под ним оказались очки от Кларка Кента.
– Чем могу быть полезен? – спросил я.
– Кое-чем можешь, – ответил он и уставился на меня, не проронив больше ни слова. С лица его взгляд скользнул на мои волосы, исследуя и сверяя впечатление с какими-то ему одному доступными образами, затем снова вернулся к лицу.
– Вы забыли выключить мотор, – заметил я.
– Надо же, как неосторожно с моей стороны, – ответил он.
– Чем могу быть полезен?
– Я ищу «Сына гангстера», автор – Арт Бехштейн, – произнес он, улыбаясь. У него оказались крупные зубы.
На мгновение я перестал что-либо понимать. Все мыслительные процессы в моей голове разом остановились. Потом мне стало страшно. В замешательстве я открыл лоток кассы, потом снова его закрыл. Посмотрел на часы, но так и не понял увиденного на циферблате. Что самое поразительное, я совершенно не был удивлен появлением Адского Мотоциклиста. Мне казалось, будто пришел час расплаты за преступления, которые я все это время совершал. «Ну, вот и все», – подумал я.
Меня призвали к ответу за грехи отца, чтобы свести старые счеты. Я решил делать все, что мне скажут. Оружия у байкера я не заметил, но у меня не было времени на раздумья. Я решил сдаться.
– Предлагаю просто меня похитить, – пролепетал я. – Так будет лучше всего. Я знаю ход мыслей моего отца.
– Поехали, – бросил он. Внешне мотоциклист казался абсолютно вменяемым. Он снова улыбнулся, и на его переднем зубе я рассмотрел щербинку.
– В чем дело, Арт? – влезла Валери.
– Бандитские разборки, – ответил за меня байкер.
– Кажется, мне понадобится пара отгулов, – промямлил я.
Он вытащил меня из-за кассы и поволок за собой на улицу. Я оглянулся на магазин и увидел, как Валери берет трубку телефона. Эд и Джои двинулись было за нами следом, но остановились.
– Все нормально, – успокоил я. – Не стоит нарываться на неприятности. Пробейте за меня мою карточку приходов и уходов.
– Кто это? – спросил Джои. Он выглядел скорее заинтересованным, чем рвущимся к бою.
– Я – Смерть, – ответил байкер.
– Хватит, – поморщился я. – Я могу идти нормально.
– Я могу идти нормально, – передразнил он меня скрипучим голосом.
Я дрожал, влезая на сиденье гигантского мотоцикла и вцепляясь изо всех сил в горячий поручень. Я представил, как меня везут в один из гаражей Блумфилда, ставят к обшарпанной стене и расстреливают. Мой изрешеченный труп будет не так легко найти. Отец сядет на телефон и будет убеждать своих боссов, что должен отомстить – «око за око». Кузина Дебби споет под гитару «Черного дрозда» или «Лунную тень» на моих похоронах.
Мы выехали на Форбс-авеню, а когда остановились на красный свет, он протянул мне правую руку, заведя ее за спину, для рукопожатия. Я ее пожал.
– Арт Бехштейн, – произнес мой потенциальный палач. – Как поживаешь, черт тебя подери? – Он хохотнул. Тут загорелся зеленый свет, и мы рванули к Хайленд-Парку. Он продолжал смеяться. Клянусь, я действительно слышал его «хи-хи»!
– Кливленд! – рявкнул я.
6. Послушание
Артур рассказывал мне историю о Счастливице, самой красивой в мире собаке, которая была искалечена сумасшедшей миссис Беллвезер.
Однажды, несколько лет назад. Счастливица появилась возле ног Джейн, игривая, без ошейника. Это был большой щенок, десяти или одиннадцати месяцев от роду. Почти полностью белая, бездомная, хорошо воспитанная и умопомрачительно славная псина. Семейство Беллвезеров даже не пыталось выяснить, кто с такой любовью вырастил и воспитал ее, а потом потерял, и приняло ее в свои извращенные недра. Они же дали ей это трагическое, идиотское имя. Покрытая экстравагантно-роскошным мехом, с длинной благородной мордой и элегантной походкой. Счастливица была Анной Карениной среди собак. Джейн утверждала, что эта собака явно испытывала смесь ужаса и восхищения перед поездами, которые они пропускали во время своих долгих, почти марафонских прогулок. Когда Джейн выводила Счастливицу погулять, проезжавшие мимо притормаживали, чтобы полюбоваться совершенной собачьей походкой. Поводок на ней выглядел чем-то лишним, обременительным и вульгарным.
Джейн любила собаку и хорошо за ней ухаживала. Даже позволяла ей брать упругие белые стерженьки клубничин из собственных губ, снимала с нее поводок, чтобы та могла побегать по кладбищу Хайленд-Парка, считая, что собаки почему-то обожают кладбища, и красила розовым лаком черные когти колли. К сожалению, большую часть времени Счастливица проводила с матерью Джейн, поэтому постепенно приобрела колит и паническую боязнь женщин, даже звуков женских шагов. Ее шерсть, понемногу темнея, через несколько лет стала коричневатой.
Итак, собака сделалась настоящей Беллвезер и посещала ветеринара, доктора Линка, с той же частотой, что и страдающая мигренями миссис Беллвезер – своего терапевта, доктора Арбутуса, а измученный экземой доктор философии и глава семейства Беллвезер – своего дерматолога, доктора Ниёджи. Даже выросшая в заточении пугливая Джейн ходила поплакать к психоаналитику, доктору Фидду. Конечно, объяснять частые визиты к ветеринару проживанием в семье Беллвезер на первый взгляд довольно глупо, но однажды, спустившись в подвал, Джейн застала мать за тем, что та лупила молотком по удивительно красивой собачьей голове. Счастливица провинилась – не сдержала позывов измученного кишечника и справила нужду на полу в подвале.
В общем, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему, но дома таких семей удивительно похожи. Во всяком случае, те дома, которые доводилось видеть мне. Беллвезеры жили в самом обычном на вид особняке, в лесистой, фешенебельной части Хайленд-Парка, где стояли только стильные, изысканные до вычурности и архитектурной эксцентрики строения. Остроконечная крыша, красный кирпич, белая облицовка, белые псевдокружевные занавески, плещущие в открытых окнах кухни, кусты азалии, забетонированная подъездная дорожка, поливочный шланг, скрученный как труба валторны, посреди переднего дворика. Но ничто из того, что я слышал о Беллвезерах, не могло подготовить меня к шоку, который я испытал, увидев, что дом, где выросла Джейн, как две капли воды похож на дом моих бабушки и дедушки. Кливленд припарковал мотоцикл на улице, а я слетел с сиденья и сделал несколько приседаний, чтобы размять затекшие колени. Я по очереди рассматривал все дома, пытаясь угадать, который же из них мог быть жилищем сумасшедшего семейства Беллвезер, когда Кливленд не без удовольствия снова схватил меня за локоть, будто продолжая игру в похищение, и потащил по выложенной камнем дорожке к парадной двери дома Беллвезеров.
– Вот этот дом. Славный нормальный домишко, где поселился Артур, пока хозяева в отпуске.
Я впервые по-настоящему присмотрелся к Кливленду. Лицо его оказалось совершенно не таким, как я ожидал. Я ошибочно, хотя и логично предположил, что он, должно быть, похож на Артура: та же розовая кожа, светлые волосы. Ничего подобного. В некотором смысле голова у Кливленда была типично байкерская: нечесаная, тяжелая, краснокожая, со щербинкой на переднем зубе. Но его манера держаться и очки от Кларка Кента сбивали с толку и делали его совершенно особенным.
– Кливленд, как ты узнал о моем отце? – спросил я, пока мы шли к дому.
На мгновение он повернул ко мне голову, и его глаз хитро блеснул на свету.
– Об этом же все знают, – сказал он. – Разве нет?
– Об этом не знает никто, – возразил я, схватив его за кожаный рукав куртки. – Ни одна живая душа.
Он обернулся ко мне и скинул мою руку. Так резко, что она ударилась о мое бедро.
– Об этом знает твой кузен Дэвид Стерн.
– Он мне не кузен, – уточнил я. – Мы когда-то вместе играли, давным-давно.
– Ну что ж. Теперь он вырос в порядочного урода.
– Он настоящее трепло. – Я подумал немного, потом спросил: – Откуда ты знаешь Дэвида Стерна? Работаешь на его отца?
– Я ни на кого не работаю. Просто Стерны – мои знакомые.
– Таким знакомством не похвастаешься.
– Благодаря такому знакомству я могу работать по индивидуальному графику, – парировал Кливленд. Он взлетел вверх по ступеням и резко развернулся ко мне. Выражение его лица было одновременно угрожающим и комичным. – И об этом не знает никто. Ни одна живая душа. – Он схватился за сетчатую дверь-ширму и затряс ее как сумасшедший. Она сорвалась с петель и осталась в его руках.
– Упс! – изрек он.
– Боже! Ты настоящее чудовище! – поделился я своим мнением.
– «Я – ходячее разрушение. Я – человек-хаос!» – пропел он.
Внутри дом ничем не походил на жилище моей бабушки, и я успокоился. Самым запоминающимся элементом декора оказались ковры. «Спокойный», постыдно синтетический небесно-голубой колер насыщал ярким светом пол во всем доме, на манер потолка с подсветкой. Так что первым моим – подсознательным, но совершенно четким – впечатлением от дома Джейн было чувство, что я перевернулся вверх тормашками. Подбор мебели казалась случайным, а не осознанным. Пустая птичья клетка, сплетенная из ивовой лозы, висела в углу гостиной. Ее днище было выстлано газетой, а поилка наполнена на четверть. Хозяева разделили гостиную уродливым рядом металлических шкафов, которые вмещали спортивные трофеи Джейн, завоеванные на поле для гольфа, ее фотографии, снимки ее отца – худосочной копии Алека Гиннесса. Мне понравилось рассматривать изображения Джейн, ее лицо в форме клубнички, изумительную осанку.
– Привет! – сказал Артур, выходя из кухни в одних трусах. Отерев испачканные мукой ладони о голые загорелые бедра, он подошел пожать руку Кливленду и мне. – Кливленд! – На его лице было самое искреннее удивление, какое только я у него наблюдал. – Что, черт возьми, происходит?
– В каком смысле? – спросил я. – Разве не ты послал его ко мне?
– Черта с два! – отозвался Кливленд. – Я сам это придумал. Артур много рассказывал мне о своем новом друге. – Тут он повернулся ко мне, состроив хитрую, наигранно-плотоядную гримасу, будто говоря: «Я в курсе, что вы этим не занимаетесь, но, с другой стороны, кто знает?» – По имени Арт Бехштейн, который работает в дерьмовом магазинчике «Бордуок» на Этвуд, в котором нет ни одной книги Бротигана или Чарльза Буковски. Вот я и сказал себе: «Я же знаю, кто такой Арт Бехштейн! Держу пари, что в эту самую минуту послеполуденная душевная пустота подбирается к нему, как тень. Как тень!» – Он тряхнул своими длинными черными волосами.
– Так вы знакомы? – спросил Артур. Он боком продвигался к голубой лестнице, что навело меня на мысль: наверху кто-то есть.
– Только понаслышке, – ответил Кливленд. – Кого ты там прячешь, Арти?
– Одного человека. Я собирался готовить ужин. Вы его не знаете.
– Кливленд меня похитил, – сообщил я.
– Могу себе представить, – кивнул Артур. – Слушайте, вы не могли бы зайти через полчаса?
– Нет! – отрезал Кливленд.
Они тут же вступили в игру, оттачивая друг на друге свое искусство – многословное и беспардонное у Кливленда, холодное и манерное у Артура – управлять обстоятельствами, угадывать скрытые мотивы за явными побуждениями, замечать и расшифровывать тончайшие намеки и взгляды. Эти двое умели делать выводы, в отличие от большинства людей.
– Тебе придется выгнать его через заднюю дверь, и он будет чувствовать себя потной, голой пешкой в твоих грязных играх. Почему ты не хочешь, чтобы он спустился? Кто это? Кузен Ричард? Нет-нет. Спорим, это Мохаммед? Спорим, вы помирились? Ему нужна твоя помощь в составлении доклада об Эндрю Джэксоне, вот он и заявился сюда с фунтом филе меч-рыбы, состроил славненькое умильное личико, и все утряслось наилучшим образом.
Артур рассмеялся и вообще выглядел довольным.
– Мохаммед! – крикнул он. – Спускайся!
– Где собака? – спросил Кливленд.
– Внизу, трясется, как всегда. По-моему, у нее течка. – Он повернулся ко мне: – Правда, он страшный? На самом деле в меню были Провозглашение Свободы и Независимости и телячий эскалоп. Я готовлю сам.
Мы наелись телятины со спаржей и пили. Солнце село, весь район затих. В паузах между музыкальными композициями, которые передавали по радио, я слышал далекий гул газонокосилки и собачий лай. У Беллвезеров на окнах не было москитных сеток, поэтому вскоре посреди гостиной повисло облако гнуса.
Артур придавал огромное значение тому факту, что Мохаммед был христианином-маронитом. Это придавало их отношениям особенный шарм. Под легким налетом цивилизованных французских манер и меланхолии таилась темная, косматая сущность левантийца (Артур любил смуглых). Мохаммед напоминал бейрутский отель, скрывающий в своих недрах неразорвавшуюся бомбу. Завязавшись случайно, их связь продолжалась уже довольно долго и превратилась в удобную привычку.
– Каждую неделю, – рассказывал Артур, – у нас сногсшибательный секс, а потом нежная и страстная ссора.
Весь ужин Момо только жевал и хмурился и сразу же по окончании трапезы уехал, обзывая себя «раздолбаем», потому что, дескать, забыл о бедной кузине, которую должен был отвезти домой после занятий музыкой. Она, бедняжка, стоит теперь на улице и ждет его, имея в словарном запасе только несколько расхожих французских фраз.
Пойманный Кливлендом на том, что прячет кого-то в спальне, Артур не проявлял ни малейших признаков смущения. Что-то неуловимо изменилось в его поведении из-за присутствия Кливленда. Артур покинул свое обычное место в центре всеобщего внимания, просто сидел в одном нижнем белье и смеялся. А Кливленд пил и пил. Моя связь с Флокс считалась уже свершившимся фактом, хотя я едва перемолвился с ней парой слов. Мне пришлось пережить несколько тяжелых минут сплошных подколок и острот. Кливленд похвастался, что спал с ней, смутив меня странными деталями, дал мне несколько «полезных советов», а потом заявил, что ту девушку, скорее всего, звали Флосс, а не Флокс, и что в тот вечер он был одет в костюм Бэтмена, а она – в костюм Робин, и что они в катались по цементному полу темного гаража. Я решил сменить тему и спросил о Джейн.
– В списке предпочтений Беллвезеров я нахожусь в колонке Неприкасаемых, – объявил Кливленд, смял очередную пустую банку и рывком покинул мягкое раскладное кресло с затейливой узорчатой обивкой – кресло это упоминалось на восьмой странице запретительного списка мистера Беллвезера. Там было сказано, что приближаться к нему, а особенно садиться или укладываться, категорически возбраняется. Когда Кливленд направился к холодильнику, кресло, мечта лентяя, издало отчаянный металлический скрежет, чего, похоже, и опасался мистер Беллвезер.
– Джейн так же к тебе относится? – спросил я, стараясь, чтобы в моем голосе не прорвалась надежда. На самом деле никаких надежд относительно Джейн я не питал, просто некоторые вопросы способны самостоятельно приобретать опасный оттенок.
– Когда как, – ответил за него Артур. – Джейн и Кливленд любят друг друга три года из шести лет близкого знакомства. – Он усмехнулся, довольный собой. – Захватишь мне пива, Кливленд?
– Проблема заключается… – начал Кливленд, отправляя изумрудную банку «Роллинг рок» точно в угол, образованный скрещением вытянутых Артуровых ног, и снова усаживаясь в многострадальное кресло. – Проблема заключается в ее родителях. Разумеется, по их мнению, проблема заключается во мне.
– Воплощение Зла? – вспомнил я.
– А? Да. Мать Артура тоже считает меня источником проблем. На самом деле я никаких проблем не создаю.
– Разве что для общественной морали, – поправил Артур.
– Я просто люблю Джейн Беллвезер, – изрек Кливленд и повторил это дважды. – Это реальность, с которой Нетти и Элу придется смириться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Мотоциклист не был ни крупным сверх всякой меры, ни особенно высоким, но явно обладал сильным характером. Он рывком открыл дверь и вошел в зал, громко печатая шаги. «Почему ты не приехал на восемь с половиной минут позже?» – подумал я. Обычно байкеры шли прямо к отделу с журналами, такими как «Изирайдерс», или, хихикая, рассматривали изображение «байкерской цыпочки месяца», остывая в магазинной прохладе, прежде чем стащить «Хастлер» и выскользнуть на улицу. Обычно они глушили моторы и вешали шлемы на разукрашенные рули. В общем, не возникали перед прилавком как Кожаная Смерть Двадцатого Века. Я посмотрел на Валери, которая готовилась придать лицу одно из самых строгих выражений, потом снова повернулся к мотоциклисту, поднявшему щиток шлема. Под ним оказались очки от Кларка Кента.
– Чем могу быть полезен? – спросил я.
– Кое-чем можешь, – ответил он и уставился на меня, не проронив больше ни слова. С лица его взгляд скользнул на мои волосы, исследуя и сверяя впечатление с какими-то ему одному доступными образами, затем снова вернулся к лицу.
– Вы забыли выключить мотор, – заметил я.
– Надо же, как неосторожно с моей стороны, – ответил он.
– Чем могу быть полезен?
– Я ищу «Сына гангстера», автор – Арт Бехштейн, – произнес он, улыбаясь. У него оказались крупные зубы.
На мгновение я перестал что-либо понимать. Все мыслительные процессы в моей голове разом остановились. Потом мне стало страшно. В замешательстве я открыл лоток кассы, потом снова его закрыл. Посмотрел на часы, но так и не понял увиденного на циферблате. Что самое поразительное, я совершенно не был удивлен появлением Адского Мотоциклиста. Мне казалось, будто пришел час расплаты за преступления, которые я все это время совершал. «Ну, вот и все», – подумал я.
Меня призвали к ответу за грехи отца, чтобы свести старые счеты. Я решил делать все, что мне скажут. Оружия у байкера я не заметил, но у меня не было времени на раздумья. Я решил сдаться.
– Предлагаю просто меня похитить, – пролепетал я. – Так будет лучше всего. Я знаю ход мыслей моего отца.
– Поехали, – бросил он. Внешне мотоциклист казался абсолютно вменяемым. Он снова улыбнулся, и на его переднем зубе я рассмотрел щербинку.
– В чем дело, Арт? – влезла Валери.
– Бандитские разборки, – ответил за меня байкер.
– Кажется, мне понадобится пара отгулов, – промямлил я.
Он вытащил меня из-за кассы и поволок за собой на улицу. Я оглянулся на магазин и увидел, как Валери берет трубку телефона. Эд и Джои двинулись было за нами следом, но остановились.
– Все нормально, – успокоил я. – Не стоит нарываться на неприятности. Пробейте за меня мою карточку приходов и уходов.
– Кто это? – спросил Джои. Он выглядел скорее заинтересованным, чем рвущимся к бою.
– Я – Смерть, – ответил байкер.
– Хватит, – поморщился я. – Я могу идти нормально.
– Я могу идти нормально, – передразнил он меня скрипучим голосом.
Я дрожал, влезая на сиденье гигантского мотоцикла и вцепляясь изо всех сил в горячий поручень. Я представил, как меня везут в один из гаражей Блумфилда, ставят к обшарпанной стене и расстреливают. Мой изрешеченный труп будет не так легко найти. Отец сядет на телефон и будет убеждать своих боссов, что должен отомстить – «око за око». Кузина Дебби споет под гитару «Черного дрозда» или «Лунную тень» на моих похоронах.
Мы выехали на Форбс-авеню, а когда остановились на красный свет, он протянул мне правую руку, заведя ее за спину, для рукопожатия. Я ее пожал.
– Арт Бехштейн, – произнес мой потенциальный палач. – Как поживаешь, черт тебя подери? – Он хохотнул. Тут загорелся зеленый свет, и мы рванули к Хайленд-Парку. Он продолжал смеяться. Клянусь, я действительно слышал его «хи-хи»!
– Кливленд! – рявкнул я.
6. Послушание
Артур рассказывал мне историю о Счастливице, самой красивой в мире собаке, которая была искалечена сумасшедшей миссис Беллвезер.
Однажды, несколько лет назад. Счастливица появилась возле ног Джейн, игривая, без ошейника. Это был большой щенок, десяти или одиннадцати месяцев от роду. Почти полностью белая, бездомная, хорошо воспитанная и умопомрачительно славная псина. Семейство Беллвезеров даже не пыталось выяснить, кто с такой любовью вырастил и воспитал ее, а потом потерял, и приняло ее в свои извращенные недра. Они же дали ей это трагическое, идиотское имя. Покрытая экстравагантно-роскошным мехом, с длинной благородной мордой и элегантной походкой. Счастливица была Анной Карениной среди собак. Джейн утверждала, что эта собака явно испытывала смесь ужаса и восхищения перед поездами, которые они пропускали во время своих долгих, почти марафонских прогулок. Когда Джейн выводила Счастливицу погулять, проезжавшие мимо притормаживали, чтобы полюбоваться совершенной собачьей походкой. Поводок на ней выглядел чем-то лишним, обременительным и вульгарным.
Джейн любила собаку и хорошо за ней ухаживала. Даже позволяла ей брать упругие белые стерженьки клубничин из собственных губ, снимала с нее поводок, чтобы та могла побегать по кладбищу Хайленд-Парка, считая, что собаки почему-то обожают кладбища, и красила розовым лаком черные когти колли. К сожалению, большую часть времени Счастливица проводила с матерью Джейн, поэтому постепенно приобрела колит и паническую боязнь женщин, даже звуков женских шагов. Ее шерсть, понемногу темнея, через несколько лет стала коричневатой.
Итак, собака сделалась настоящей Беллвезер и посещала ветеринара, доктора Линка, с той же частотой, что и страдающая мигренями миссис Беллвезер – своего терапевта, доктора Арбутуса, а измученный экземой доктор философии и глава семейства Беллвезер – своего дерматолога, доктора Ниёджи. Даже выросшая в заточении пугливая Джейн ходила поплакать к психоаналитику, доктору Фидду. Конечно, объяснять частые визиты к ветеринару проживанием в семье Беллвезер на первый взгляд довольно глупо, но однажды, спустившись в подвал, Джейн застала мать за тем, что та лупила молотком по удивительно красивой собачьей голове. Счастливица провинилась – не сдержала позывов измученного кишечника и справила нужду на полу в подвале.
В общем, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему, но дома таких семей удивительно похожи. Во всяком случае, те дома, которые доводилось видеть мне. Беллвезеры жили в самом обычном на вид особняке, в лесистой, фешенебельной части Хайленд-Парка, где стояли только стильные, изысканные до вычурности и архитектурной эксцентрики строения. Остроконечная крыша, красный кирпич, белая облицовка, белые псевдокружевные занавески, плещущие в открытых окнах кухни, кусты азалии, забетонированная подъездная дорожка, поливочный шланг, скрученный как труба валторны, посреди переднего дворика. Но ничто из того, что я слышал о Беллвезерах, не могло подготовить меня к шоку, который я испытал, увидев, что дом, где выросла Джейн, как две капли воды похож на дом моих бабушки и дедушки. Кливленд припарковал мотоцикл на улице, а я слетел с сиденья и сделал несколько приседаний, чтобы размять затекшие колени. Я по очереди рассматривал все дома, пытаясь угадать, который же из них мог быть жилищем сумасшедшего семейства Беллвезер, когда Кливленд не без удовольствия снова схватил меня за локоть, будто продолжая игру в похищение, и потащил по выложенной камнем дорожке к парадной двери дома Беллвезеров.
– Вот этот дом. Славный нормальный домишко, где поселился Артур, пока хозяева в отпуске.
Я впервые по-настоящему присмотрелся к Кливленду. Лицо его оказалось совершенно не таким, как я ожидал. Я ошибочно, хотя и логично предположил, что он, должно быть, похож на Артура: та же розовая кожа, светлые волосы. Ничего подобного. В некотором смысле голова у Кливленда была типично байкерская: нечесаная, тяжелая, краснокожая, со щербинкой на переднем зубе. Но его манера держаться и очки от Кларка Кента сбивали с толку и делали его совершенно особенным.
– Кливленд, как ты узнал о моем отце? – спросил я, пока мы шли к дому.
На мгновение он повернул ко мне голову, и его глаз хитро блеснул на свету.
– Об этом же все знают, – сказал он. – Разве нет?
– Об этом не знает никто, – возразил я, схватив его за кожаный рукав куртки. – Ни одна живая душа.
Он обернулся ко мне и скинул мою руку. Так резко, что она ударилась о мое бедро.
– Об этом знает твой кузен Дэвид Стерн.
– Он мне не кузен, – уточнил я. – Мы когда-то вместе играли, давным-давно.
– Ну что ж. Теперь он вырос в порядочного урода.
– Он настоящее трепло. – Я подумал немного, потом спросил: – Откуда ты знаешь Дэвида Стерна? Работаешь на его отца?
– Я ни на кого не работаю. Просто Стерны – мои знакомые.
– Таким знакомством не похвастаешься.
– Благодаря такому знакомству я могу работать по индивидуальному графику, – парировал Кливленд. Он взлетел вверх по ступеням и резко развернулся ко мне. Выражение его лица было одновременно угрожающим и комичным. – И об этом не знает никто. Ни одна живая душа. – Он схватился за сетчатую дверь-ширму и затряс ее как сумасшедший. Она сорвалась с петель и осталась в его руках.
– Упс! – изрек он.
– Боже! Ты настоящее чудовище! – поделился я своим мнением.
– «Я – ходячее разрушение. Я – человек-хаос!» – пропел он.
Внутри дом ничем не походил на жилище моей бабушки, и я успокоился. Самым запоминающимся элементом декора оказались ковры. «Спокойный», постыдно синтетический небесно-голубой колер насыщал ярким светом пол во всем доме, на манер потолка с подсветкой. Так что первым моим – подсознательным, но совершенно четким – впечатлением от дома Джейн было чувство, что я перевернулся вверх тормашками. Подбор мебели казалась случайным, а не осознанным. Пустая птичья клетка, сплетенная из ивовой лозы, висела в углу гостиной. Ее днище было выстлано газетой, а поилка наполнена на четверть. Хозяева разделили гостиную уродливым рядом металлических шкафов, которые вмещали спортивные трофеи Джейн, завоеванные на поле для гольфа, ее фотографии, снимки ее отца – худосочной копии Алека Гиннесса. Мне понравилось рассматривать изображения Джейн, ее лицо в форме клубнички, изумительную осанку.
– Привет! – сказал Артур, выходя из кухни в одних трусах. Отерев испачканные мукой ладони о голые загорелые бедра, он подошел пожать руку Кливленду и мне. – Кливленд! – На его лице было самое искреннее удивление, какое только я у него наблюдал. – Что, черт возьми, происходит?
– В каком смысле? – спросил я. – Разве не ты послал его ко мне?
– Черта с два! – отозвался Кливленд. – Я сам это придумал. Артур много рассказывал мне о своем новом друге. – Тут он повернулся ко мне, состроив хитрую, наигранно-плотоядную гримасу, будто говоря: «Я в курсе, что вы этим не занимаетесь, но, с другой стороны, кто знает?» – По имени Арт Бехштейн, который работает в дерьмовом магазинчике «Бордуок» на Этвуд, в котором нет ни одной книги Бротигана или Чарльза Буковски. Вот я и сказал себе: «Я же знаю, кто такой Арт Бехштейн! Держу пари, что в эту самую минуту послеполуденная душевная пустота подбирается к нему, как тень. Как тень!» – Он тряхнул своими длинными черными волосами.
– Так вы знакомы? – спросил Артур. Он боком продвигался к голубой лестнице, что навело меня на мысль: наверху кто-то есть.
– Только понаслышке, – ответил Кливленд. – Кого ты там прячешь, Арти?
– Одного человека. Я собирался готовить ужин. Вы его не знаете.
– Кливленд меня похитил, – сообщил я.
– Могу себе представить, – кивнул Артур. – Слушайте, вы не могли бы зайти через полчаса?
– Нет! – отрезал Кливленд.
Они тут же вступили в игру, оттачивая друг на друге свое искусство – многословное и беспардонное у Кливленда, холодное и манерное у Артура – управлять обстоятельствами, угадывать скрытые мотивы за явными побуждениями, замечать и расшифровывать тончайшие намеки и взгляды. Эти двое умели делать выводы, в отличие от большинства людей.
– Тебе придется выгнать его через заднюю дверь, и он будет чувствовать себя потной, голой пешкой в твоих грязных играх. Почему ты не хочешь, чтобы он спустился? Кто это? Кузен Ричард? Нет-нет. Спорим, это Мохаммед? Спорим, вы помирились? Ему нужна твоя помощь в составлении доклада об Эндрю Джэксоне, вот он и заявился сюда с фунтом филе меч-рыбы, состроил славненькое умильное личико, и все утряслось наилучшим образом.
Артур рассмеялся и вообще выглядел довольным.
– Мохаммед! – крикнул он. – Спускайся!
– Где собака? – спросил Кливленд.
– Внизу, трясется, как всегда. По-моему, у нее течка. – Он повернулся ко мне: – Правда, он страшный? На самом деле в меню были Провозглашение Свободы и Независимости и телячий эскалоп. Я готовлю сам.
Мы наелись телятины со спаржей и пили. Солнце село, весь район затих. В паузах между музыкальными композициями, которые передавали по радио, я слышал далекий гул газонокосилки и собачий лай. У Беллвезеров на окнах не было москитных сеток, поэтому вскоре посреди гостиной повисло облако гнуса.
Артур придавал огромное значение тому факту, что Мохаммед был христианином-маронитом. Это придавало их отношениям особенный шарм. Под легким налетом цивилизованных французских манер и меланхолии таилась темная, косматая сущность левантийца (Артур любил смуглых). Мохаммед напоминал бейрутский отель, скрывающий в своих недрах неразорвавшуюся бомбу. Завязавшись случайно, их связь продолжалась уже довольно долго и превратилась в удобную привычку.
– Каждую неделю, – рассказывал Артур, – у нас сногсшибательный секс, а потом нежная и страстная ссора.
Весь ужин Момо только жевал и хмурился и сразу же по окончании трапезы уехал, обзывая себя «раздолбаем», потому что, дескать, забыл о бедной кузине, которую должен был отвезти домой после занятий музыкой. Она, бедняжка, стоит теперь на улице и ждет его, имея в словарном запасе только несколько расхожих французских фраз.
Пойманный Кливлендом на том, что прячет кого-то в спальне, Артур не проявлял ни малейших признаков смущения. Что-то неуловимо изменилось в его поведении из-за присутствия Кливленда. Артур покинул свое обычное место в центре всеобщего внимания, просто сидел в одном нижнем белье и смеялся. А Кливленд пил и пил. Моя связь с Флокс считалась уже свершившимся фактом, хотя я едва перемолвился с ней парой слов. Мне пришлось пережить несколько тяжелых минут сплошных подколок и острот. Кливленд похвастался, что спал с ней, смутив меня странными деталями, дал мне несколько «полезных советов», а потом заявил, что ту девушку, скорее всего, звали Флосс, а не Флокс, и что в тот вечер он был одет в костюм Бэтмена, а она – в костюм Робин, и что они в катались по цементному полу темного гаража. Я решил сменить тему и спросил о Джейн.
– В списке предпочтений Беллвезеров я нахожусь в колонке Неприкасаемых, – объявил Кливленд, смял очередную пустую банку и рывком покинул мягкое раскладное кресло с затейливой узорчатой обивкой – кресло это упоминалось на восьмой странице запретительного списка мистера Беллвезера. Там было сказано, что приближаться к нему, а особенно садиться или укладываться, категорически возбраняется. Когда Кливленд направился к холодильнику, кресло, мечта лентяя, издало отчаянный металлический скрежет, чего, похоже, и опасался мистер Беллвезер.
– Джейн так же к тебе относится? – спросил я, стараясь, чтобы в моем голосе не прорвалась надежда. На самом деле никаких надежд относительно Джейн я не питал, просто некоторые вопросы способны самостоятельно приобретать опасный оттенок.
– Когда как, – ответил за него Артур. – Джейн и Кливленд любят друг друга три года из шести лет близкого знакомства. – Он усмехнулся, довольный собой. – Захватишь мне пива, Кливленд?
– Проблема заключается… – начал Кливленд, отправляя изумрудную банку «Роллинг рок» точно в угол, образованный скрещением вытянутых Артуровых ног, и снова усаживаясь в многострадальное кресло. – Проблема заключается в ее родителях. Разумеется, по их мнению, проблема заключается во мне.
– Воплощение Зла? – вспомнил я.
– А? Да. Мать Артура тоже считает меня источником проблем. На самом деле я никаких проблем не создаю.
– Разве что для общественной морали, – поправил Артур.
– Я просто люблю Джейн Беллвезер, – изрек Кливленд и повторил это дважды. – Это реальность, с которой Нетти и Элу придется смириться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26