Передернул плечами от настойчивого, промозглого ветра.
Рядом черно и мелко рябила широкая река, такая же унылая и однообразная, как расстилавшаяся вокруг предвечерняя сырая степь.
Ракитин, всерьез начиная испытывать неудобства от холода и дождя, поднял ворот куртки и наглухо застегнул «молнию».
– Вот сволочи, – сказал уныло. – И за что они нас так?..
– Везли наверняка какую-то контрабанду, – откликнулся Градов. – После получили сигнал, что операция проваливается… А мы – незаконные пассажиры, что тоже – криминал… Вот так.
– А это… не твои там мутят? – Ракитин неопределенно указал пальцем себе под ноги. – Демоны?
– Может, и они… Знаешь, – профессор кашлянул, – а ведь этого-то я и боялся… Ведь как бы там ни было, а по большому счету я в последней жизни был огражден от жестокости мира, от всякого рода обстоятельств и превратностей; я будто проезжал по нему – в метель, дождь, град – в теплом надежном автомобиле.
– И вот автомобиль в кювете, – сказал Ракитин, – изувеченный, напрочь, и шагай в слякоти и во мраке, путник…
– Куда только шагать?
– Как куда? На Памир! Или, по крайности, в теплый город Душанбе.
– Подожди… Давай все-таки согласно элементарной логике, – перебил его собеседник. – Доберемся мы, скажем, до какого-нибудь города. А дальше? Самолет?
Ракитин взглянул на затянутое тучами небо. Самолет!..
– В этой глуши отыскать аэропорт-?.. Ха! Хорошо, если бы здесь еще поезда ходили… – Сплюнул зло. – Какой-то рок!
– Рок, – отозвался Градов, – есть судьба, доведенная до абсурда. Да, насчет рока ты прав. И в отношении, пожалуй, нас обоих.
– Пошли к реке. – Ракитин пританцовывал от холода.
– А дальше?
– И по берегу, по берегу… В каком, интересно, направлении город? Слева, справа, прямо?
– Это я… не в курсе, – с тоской ответил Градов, – Я, сам знаешь, где хорошо ориентируюсь.
– В грезах своих? – вопросил Александр с натужным смешком.
– Скажем так… Но так или иначе тамошние пейзажи, рельефы и виды проецируются на данную реальную местность способом мне неведомым.
Приблизившись к реке, остановились.
– Если требуется вплавь, то при нынешней температуре воздуха это, прямо скажем… – выбивая зубами неуемную дробь, молвил Ракитин. – Но, в общем, не так все и ужасно. Мы приземлились, а не приводнились – уже большой плюс. Далее. Перед нами, насколько я ориентирован в пространстве и времени, находится довольно известная историческими событиями Урал-река. Течет она аккурат в Прикаспийскую низменность, течение прослеживается, так что – вперед, ура! Огибая лиманы, заливы, запруды и прочие плотины.
Небо постепенно заволакивала мглистая темнота. Край закатного небосклона был будто небрежно вымазан йодом.
Дождь кончился, сменившись редкой снежной крупой, колко летевшей в лицо с косыми, секущими порывами ветра.
Подморозило. Степь, подернувшись инеем, сверкала, как наждак.
– Как глупо… – внезапно произнес Градов. – У меня было столько времени, а так ничего и не сделал… Вообще ничего.
– Мне бы твои заботы, – процедил Ракитин. – Хотя… насчет забот… нет, наверное, не надо. – Он остро мечтал о шубе.
– Почему же? – хмыкнул Градов.
– Пришла однажды женщина к богу, – поведал Александр, вглядываясь в трудно уже различимые глинистые топкие проплеши. – Ну и просит: дай мне, боже, другой крест, а то уж больно тяжел мне мой… Вон поле, отвечает бог, иди выбирай – там их много, крестов. Выбирала она, выбирала: один – не поднять, другой неудобен… И вдруг – нашла! Такой… сам к спине льнет. Вот, говорит, выбрала. Можно взять? Бери, отвечает бог, тем более это твой крест и есть – тот, старый…
– По моим наблюдениям, анекдот родился именно от притчи, – отозвался на это профессор.
ШУРЫГИН
Подполковник Власов, сидевший напротив Шурыгина, хотя и крепился, всем видом выказывая невозмутимое отношение к происшедшему провалу, однако генерал превосходно понимал, что это всего лишь поза, а на самом же деле опер глубоко случившимся удручен и внутренне подобрался, ожидая неминуемого разноса.
– Вот что, Коля, – грустно начал генерал. – Я своего мнения высказывать не стану, ты его сам выскажешь… своим раздолбаям ушастым!
Власов угрюмо кивнул, твердо взглянув начальнику в глаза.
– Теперь так, – продолжил Шурыгин. – Значит, интересная получается картина: не такой уж и дурак этот Ракитин, каким казался, и провел он нас лихо. Что же вы на балконе перегородочку-то съемную не углядели, а?
– Да бандиты-то же тогда лезли, все наперекосяк и пошло…
– Ты, Коля, вины своей не преуменьшай, несолидно даже… Небрежно ты стал работать, ожирел… – Шурыгин скорбно покачал головой. – И придется тебе обретать форму. Рано еще на лаврах прохлаждаться. Мне рано, а уж что о тебе… – Он переменил тему: – Материал на профессора этого имеется?
– Практически никакого…
– Плохо. А ведь пожилой вроде человек, должен бы и наследить на таком длинном жизненном пути… Ну-ка, – щелкнул пультом управления видеомагнитофона, – давай на них еще разок полюбуемся, на путешественников наших ненаглядных…
На экране появился знакомый подъезд, откуда выходил, настороженно оглядываясь, Ракитин, несший сумку на перекинутом через плечо ремне. Следом шагнул худощавый пожилой человек с крупными чертами лица, в шерстяной клетчатой кепке.
Раскрылась дверца стоящей неподалеку «Волги»; вышедший из нее краснорожий водитель, досадливо морщась от секущего лицо мелкого дождичка, помог уместить пассажирам их кладь в багажник.
Крупным планом номер машины, кобура на поясе водителя, лицо офицера, также вышедшего из машины и поздоровавшегося за руку с будущими попутчиками… Растерянный взгляд Ракитина, прощально обращенный в сторону дома… Вот захлопывается дверца…
– М-да! – Шурыгин остановил запись. – Грамотно сдернули, мерзавцы.
– Я опоздал в аэропорт всего лишь на пятнадцать минут! – горько поведал Власов. – А что в Душанбе, товарищ генерал? Есть новости? По вашим личным каналам.
– Есть, есть, – добродушно кивнул Шурыгин. – И вот что скажу: а ну-ка, попробуй угадать, какие именно?
– Ну, я же не провидец…
– Это уж точно! Но все же – попробуй. А я подскажу. Итак. Команда нашим людям в Душанбе пошла незамедлительно, правильно?
– Так точно.
– И что, по-твоему, случилось дальше?
– Ну, если по логике…
– Да? – небрежно спросил Шурыгин, откидываясь в кресле. – Что – если по логике?
– Тогда… я скоро должен ехать в аэропорт… – Губы подполковника дрогнули в неуверенной улыбке.
– Вот как? За каким же хреном?
Власов молчал.
– Все? Кончилась вся твоя логика? – подытожил Шурыгин. – Размечтался ты, Коля. В аэропорт он собрался, ишь, прыткий! С почетным караулом! Легко хочешь жить! Разочарую: легко – не получится. Знаешь, почему? Объясняю: не долетели твои подопечные до Душанбе.
Власов непонимающе сощурил глаза:
– К-как? Рейс же прямой…
– Сошли по дороге.
– Не понял…
В динамике громкой связи внезапно раздался противный писк, а затем голос адъютанта торжественно произнес:
– Душанбе, товарищ генерал!
Шурыгин снял трубку. Молча выслушал доклад офицера. Затем задал лишь два вопроса:
– В районе Уральска? Вы уверены? – И, покивав многозначительно, положил трубку на рычажок телефона.
Некоторое время генерал раздумывал, озирая бесстрастно углы кабинета, а после как бы с неохотой поведал:
– Ну… поговорили там наши ребята с пилотами по душам… В общем, как только ты в Чкаловском шум поднял, на борт ушла информация… И летуны решили освободиться от «левака». Утверждают, что только пассажирского, но думаю…
– Их выбросили из самолета? – не удержав изумленного смешка, вопросил Власов.
– Да. Где-то под Уральском… Но ты не радуйся, Коля, что дело закрыто. Эти, мать их, гуманисты снабдили десантников наших новоиспеченных парашютами. А потому так! – Шурыгин, поджав губы, рубанул воздух ребром ладони. – Срочно: обыск в квартире Градова, прослушивание с квартиры Ракитина не снимать; соединиться с Уральском – пусть их найдут… Но – никаких задержаний! И если будут доблестную муниципальную милицию привлекать, то пусть заставят патрульных инструкции зазубрить на память. Во избежание самодеятельности. А то у них если и есть извилины, то у каждого по одной, и те – в фуражках. Другими словами: засекли, куда надо отзвонили, передали объект с рук на руки – и гуляйте дальше, ловите свою шпану. Все. Дело приобретает серьезный оборот, тут филигранно надо… Если они ломанулись в Душанбе, то там наверняка какая-то связь… Деньги у них есть. А значит, коль они живы-здоровы, то в Москву возвращаться не станут. А что будут делать? – Он перегнулся через стол, сблизившись лицом к лицу с Власовым.
– Будут добираться до Таджикистана…
– Во! Тут твоя логика сработала наконец-таки. И если сработала правильно, то надо их обставлять людьми, понимаешь?
– Ясно.
– Ни хрена тебе не ясно, дружок! Как только обнаружат Ракитина, выдергивай на связь Димочку Дипломата, пусть срочно отобьет информацию в ЦРУ, посмотрим на их реакцию… Это – первое. Второе: свяжись с Гиеной, он представит тебя и… мудака этого, Мартынова твоего, – Астатти. Представит как своих людей. Американцу скажете следующее: клиент, мол, направляется в Среднюю Азию, а потому – какие, мистер, в связи с этим у вас пожелания? Если информация вызовет у него интерес, выезжайте с ним в Уральск. А оттуда – в Душанбе. Может, сумеешь его использовать.
– Каким образом?
– А пускай войдет в контакт с этим Ракитиным, – беспечно отозвался генерал. – При удобном случае. То-се, я – бизнесмен из Америки, а вот два моих русских помощника… Менеджеры, к примеру… Детали додумаешь. Главное, гениальную мысль начальника понял?
– Абсолютно.
– И что понял?
Власов пожал плечами:
– Будем бороться с трудностями по мере их поступления.
– Вот и иди, подполковник. Искупай. Вертись. То же скажешь товарищу лейтенанту… Но уже от себя. А мне это завтра руководство выскажет…
– Виноват, товарищ генерал…
– И еще… Хорошие у тебя часики, подполков ник! – Генерал привстал с кресла, хищно нависнув над Власовым. Глаза Шурыгина, прояснившись до колодезной, студеной прозрачности, испытующе впились в лицо подчиненного. – Бабушкино наследство, скажешь?
Заложенная в подполковнике программа неукоснительно воспроизвела надлежащие сокращения лицевых мышц, и мимика офицера выразила поначалу безгрешное недоумение по поводу такого вопроса, а затем, с как бы постепенным уяснением его подоплеки – и снисходительное разочарование…
– Подарок жены, товарищ генерал. Она у меня в коммерческой структуре, так вот – насильно, представьте, заставила. А я подумал… права ведь супруга! Сами знаете, с каким контингентом теперь работаем… У них же сразу два взгляда: один – на часы, второй – на ботинки… Вот и приспосабливаемся. К временам! – Власов вздохнул сокрушенно. – Живем ведь в большом дурдоме… А лечат нам мозги те же прежние доктора, что их и раньше лечили. И, кстати, высший медперсонал, по моим наблюдениям, тоже очень любит всякие золотые «Ролексы», а вместо рабочих халатов предпочитает костюмчики от разного там Кардена… Не замечали, товарищ генерал?
– Это остроумие в условиях коммунистического правления, – отозвался Шурыгин, – квалифицировалось бы как признак слабоумия, Коля. И был бы ты, братец, помещен в соответствующее заведение, где стараниями персонала действительно бы стал дураком.
– Разрешите идти?
– Сгинь! – Шурыгин помолчал. – Дальнейшее определение опускаю, ты его знаешь.
У двери Власов коротко обернулся, и в глазах его генерал прочитал: «От той же самой силы и слышу…»
Вероятно, как подумал Шурыгин, они были обоюдно и абсолютно правы в этом обмене недосказанными колкостями.
СТРАНСТВИЕ
Ночью, продираясь сквозь мокрый ивняк, дабы обогнуть очередную заводь, они наткнулись на лодку, где угольными резкими силуэтами различались двое – в ушанках и в телогрейках.
В нерешительности остановились.
– Эй, – сказал один из силуэтов недружелюбно, с подозрением всматриваясь в темноту.
Ракитин молчал, глядя на Градова.
– Кто такие? – спросил второй грубый голос. – Ну, молчать будем или грузилом огреть, чтоб заголосили?
– Свои… российские граждане, – представился Ракитин, подходя к лодке. – До поселка подкинете?
Двое в телогрейках и в ушанках привстали, оказавшись к тому же одетыми в болотные сапоги. Вопросительно и хмуро уставились на него.
Александр приметил сеть, торчавшую из брезентового мешка, рыбу… Понял: браконьеры.
– К какому такому поселку? – сглотнув, полюбопытствовала первая фигура.
– Да к ближайшему, – беспечно ответил Ракитин.
– Да ты откуда-то свалился, братец? С неба? – Второй браконьер, впрочем, равно как и первый, оторопело изучал собеседника, его перемазанные глиной ботинки и брюки.
– Машина у нас сломалась, – объяснил Ракитин, приглашая к лодке Градова. – Аккумулятор умер. Вот идем и идем, идем и идем…
– Дорога тут… километров сорок отседа-то, – с сомнением сказала первая фигура.
– Вот и идем, – подтвердил Ракитин. – С братом.
– Так ведь… по дороге-то почему… не это… Чего ж степью-то?
– А выпили с горести, – поделился Александр виновато. – И забрели…
Такой аргумент, видимо, показался правдоподобным.
– Да куда ж… лодка-то на двоих… – сказала одна из фигур с растерянностью.
– Братцы! – взмолился Ракитин. – Не околевать же теперь, а?
Фигуры переглянулись. Мрачно кивнули.
Движок, исторгнув облачко бензиновой гари, чихнул пару раз, затем застрекотал, и моторка резво полетела по реке. Браконьеры чутко вглядывались в едва заметные очертания берега, ругая в продолжение своего разговора некоего инспектора Степана, а также рыбозавод, тоннами сдававший рыбу на муку.
– Нам, значит, килограмм на семью – это нельзя, – саркастически говорил один.
– А те, с завода, всю осетрину налево спускают! – возмущался другой, обращаясь почему-то к Ракитину. – У каждого – машина!
Ракитин не отзывался. Социально-экологическая тематика ныне не то чтобы не занимала его, но воспринималась довольно-таки отстраненно. Возможно, потому, что в каком-то смысле он стал странником, а значит, не только созерцающим суету, но и мимо нее бредущим…
Осознание того, что они спасены, что лодка плывет в поселок, начало уступать место опасениям: вдруг ненароком объявится сейчас на пути этот самый инспектор Степан и начнется какая-нибудь ерунда: стычка, выяснение, кто такие, откуда…
Перевел взгляд на корму: там сидел отрешенный от всего Градов, словно не испытывающий ни холода, ни голода, устремленный всем своим существом к снегам и камню горной страны, где был его смысл, исход и итог, за тысячи километров – тех, что им надо было преодолеть.
Надо!
Ракитин не знал, откуда взялось это «надо» и почему нет ничего, никаких компромиссных уверток и никаких против такого слепого убеждения аргументов; просто «надо» безраздельно вошло в сознание и подчинило себе все. Тоже, видимо, потому, что так было надо…
– Ша! – сказал один из браконьеров и заглушил движок. – Эй, подай весла, слышь, в куртке… Надо же в такую холодрыгу так вырядиться! Ну, охламоны!
– Тихо ты, – урезонил его второй. – Сказали ж: перепили ребята… Греби знай… Бона – развеялось, луна вышла, как бы не засекли.
Ракитин с тоской вспомнил об оставленной в самолете теплой одежде, опуская пальцы в тугую, бегущую за бортом воду и глядя на звезды, стекающие с весел, рыбешку, живым серебром светившую в спутанной мокрой сетенке, желтые прорехи окон в черных избах близкого хутора.
Луну заволокла туча, выделяющаяся в темноте неба своими осеребренными краями, берег вновь стал неразличим, и лишь шелест песка под днищем лодки выдал желанное мелководье.
– Ну, мужики, вылазьте, – сообщили браконьеры, просовывая цепь, тянувшуюся с носа лодки, в прорезь забитого в берег ржавого рельса и запирая замок. – Прибыли.
Далее Ракитина и Градова провели огородами к избе, где они купили творог, хлеб, ломоть сала и несколько вяленых рыбин.
Один из рыбачков, основной профессией которого являлось вождение трактора, сжалившись над чудаковатыми незнакомцами, доставил их к последней электричке, убывающей в близлежащий город Уральск, на могучем «Кировце», страшно прыгавшем по вековым ухабам петлявшего степью проселка.
На пути до Уральска Ракитин решил поспать. Плотно запахнулся в куртку и погрузился в тяжелый, тряский сон. Последней мыслью вспыхнуло: «Где ночевать? На вокзале?»
Затем вспомнилось лицо Люды – таким, каким увидел его впервые… Нуда, тоже ведь… электричка, ночь…
Путано оформилась надежда некоего обретения – то ли счастья, то ли просто иной, более благополучной реальности или же просто реальности, просто, просто…
– Саша!
Он испуганно открыл глаза, увидев в размытом от притушенных ламп полумраке усталое лицо своего спутника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Рядом черно и мелко рябила широкая река, такая же унылая и однообразная, как расстилавшаяся вокруг предвечерняя сырая степь.
Ракитин, всерьез начиная испытывать неудобства от холода и дождя, поднял ворот куртки и наглухо застегнул «молнию».
– Вот сволочи, – сказал уныло. – И за что они нас так?..
– Везли наверняка какую-то контрабанду, – откликнулся Градов. – После получили сигнал, что операция проваливается… А мы – незаконные пассажиры, что тоже – криминал… Вот так.
– А это… не твои там мутят? – Ракитин неопределенно указал пальцем себе под ноги. – Демоны?
– Может, и они… Знаешь, – профессор кашлянул, – а ведь этого-то я и боялся… Ведь как бы там ни было, а по большому счету я в последней жизни был огражден от жестокости мира, от всякого рода обстоятельств и превратностей; я будто проезжал по нему – в метель, дождь, град – в теплом надежном автомобиле.
– И вот автомобиль в кювете, – сказал Ракитин, – изувеченный, напрочь, и шагай в слякоти и во мраке, путник…
– Куда только шагать?
– Как куда? На Памир! Или, по крайности, в теплый город Душанбе.
– Подожди… Давай все-таки согласно элементарной логике, – перебил его собеседник. – Доберемся мы, скажем, до какого-нибудь города. А дальше? Самолет?
Ракитин взглянул на затянутое тучами небо. Самолет!..
– В этой глуши отыскать аэропорт-?.. Ха! Хорошо, если бы здесь еще поезда ходили… – Сплюнул зло. – Какой-то рок!
– Рок, – отозвался Градов, – есть судьба, доведенная до абсурда. Да, насчет рока ты прав. И в отношении, пожалуй, нас обоих.
– Пошли к реке. – Ракитин пританцовывал от холода.
– А дальше?
– И по берегу, по берегу… В каком, интересно, направлении город? Слева, справа, прямо?
– Это я… не в курсе, – с тоской ответил Градов, – Я, сам знаешь, где хорошо ориентируюсь.
– В грезах своих? – вопросил Александр с натужным смешком.
– Скажем так… Но так или иначе тамошние пейзажи, рельефы и виды проецируются на данную реальную местность способом мне неведомым.
Приблизившись к реке, остановились.
– Если требуется вплавь, то при нынешней температуре воздуха это, прямо скажем… – выбивая зубами неуемную дробь, молвил Ракитин. – Но, в общем, не так все и ужасно. Мы приземлились, а не приводнились – уже большой плюс. Далее. Перед нами, насколько я ориентирован в пространстве и времени, находится довольно известная историческими событиями Урал-река. Течет она аккурат в Прикаспийскую низменность, течение прослеживается, так что – вперед, ура! Огибая лиманы, заливы, запруды и прочие плотины.
Небо постепенно заволакивала мглистая темнота. Край закатного небосклона был будто небрежно вымазан йодом.
Дождь кончился, сменившись редкой снежной крупой, колко летевшей в лицо с косыми, секущими порывами ветра.
Подморозило. Степь, подернувшись инеем, сверкала, как наждак.
– Как глупо… – внезапно произнес Градов. – У меня было столько времени, а так ничего и не сделал… Вообще ничего.
– Мне бы твои заботы, – процедил Ракитин. – Хотя… насчет забот… нет, наверное, не надо. – Он остро мечтал о шубе.
– Почему же? – хмыкнул Градов.
– Пришла однажды женщина к богу, – поведал Александр, вглядываясь в трудно уже различимые глинистые топкие проплеши. – Ну и просит: дай мне, боже, другой крест, а то уж больно тяжел мне мой… Вон поле, отвечает бог, иди выбирай – там их много, крестов. Выбирала она, выбирала: один – не поднять, другой неудобен… И вдруг – нашла! Такой… сам к спине льнет. Вот, говорит, выбрала. Можно взять? Бери, отвечает бог, тем более это твой крест и есть – тот, старый…
– По моим наблюдениям, анекдот родился именно от притчи, – отозвался на это профессор.
ШУРЫГИН
Подполковник Власов, сидевший напротив Шурыгина, хотя и крепился, всем видом выказывая невозмутимое отношение к происшедшему провалу, однако генерал превосходно понимал, что это всего лишь поза, а на самом же деле опер глубоко случившимся удручен и внутренне подобрался, ожидая неминуемого разноса.
– Вот что, Коля, – грустно начал генерал. – Я своего мнения высказывать не стану, ты его сам выскажешь… своим раздолбаям ушастым!
Власов угрюмо кивнул, твердо взглянув начальнику в глаза.
– Теперь так, – продолжил Шурыгин. – Значит, интересная получается картина: не такой уж и дурак этот Ракитин, каким казался, и провел он нас лихо. Что же вы на балконе перегородочку-то съемную не углядели, а?
– Да бандиты-то же тогда лезли, все наперекосяк и пошло…
– Ты, Коля, вины своей не преуменьшай, несолидно даже… Небрежно ты стал работать, ожирел… – Шурыгин скорбно покачал головой. – И придется тебе обретать форму. Рано еще на лаврах прохлаждаться. Мне рано, а уж что о тебе… – Он переменил тему: – Материал на профессора этого имеется?
– Практически никакого…
– Плохо. А ведь пожилой вроде человек, должен бы и наследить на таком длинном жизненном пути… Ну-ка, – щелкнул пультом управления видеомагнитофона, – давай на них еще разок полюбуемся, на путешественников наших ненаглядных…
На экране появился знакомый подъезд, откуда выходил, настороженно оглядываясь, Ракитин, несший сумку на перекинутом через плечо ремне. Следом шагнул худощавый пожилой человек с крупными чертами лица, в шерстяной клетчатой кепке.
Раскрылась дверца стоящей неподалеку «Волги»; вышедший из нее краснорожий водитель, досадливо морщась от секущего лицо мелкого дождичка, помог уместить пассажирам их кладь в багажник.
Крупным планом номер машины, кобура на поясе водителя, лицо офицера, также вышедшего из машины и поздоровавшегося за руку с будущими попутчиками… Растерянный взгляд Ракитина, прощально обращенный в сторону дома… Вот захлопывается дверца…
– М-да! – Шурыгин остановил запись. – Грамотно сдернули, мерзавцы.
– Я опоздал в аэропорт всего лишь на пятнадцать минут! – горько поведал Власов. – А что в Душанбе, товарищ генерал? Есть новости? По вашим личным каналам.
– Есть, есть, – добродушно кивнул Шурыгин. – И вот что скажу: а ну-ка, попробуй угадать, какие именно?
– Ну, я же не провидец…
– Это уж точно! Но все же – попробуй. А я подскажу. Итак. Команда нашим людям в Душанбе пошла незамедлительно, правильно?
– Так точно.
– И что, по-твоему, случилось дальше?
– Ну, если по логике…
– Да? – небрежно спросил Шурыгин, откидываясь в кресле. – Что – если по логике?
– Тогда… я скоро должен ехать в аэропорт… – Губы подполковника дрогнули в неуверенной улыбке.
– Вот как? За каким же хреном?
Власов молчал.
– Все? Кончилась вся твоя логика? – подытожил Шурыгин. – Размечтался ты, Коля. В аэропорт он собрался, ишь, прыткий! С почетным караулом! Легко хочешь жить! Разочарую: легко – не получится. Знаешь, почему? Объясняю: не долетели твои подопечные до Душанбе.
Власов непонимающе сощурил глаза:
– К-как? Рейс же прямой…
– Сошли по дороге.
– Не понял…
В динамике громкой связи внезапно раздался противный писк, а затем голос адъютанта торжественно произнес:
– Душанбе, товарищ генерал!
Шурыгин снял трубку. Молча выслушал доклад офицера. Затем задал лишь два вопроса:
– В районе Уральска? Вы уверены? – И, покивав многозначительно, положил трубку на рычажок телефона.
Некоторое время генерал раздумывал, озирая бесстрастно углы кабинета, а после как бы с неохотой поведал:
– Ну… поговорили там наши ребята с пилотами по душам… В общем, как только ты в Чкаловском шум поднял, на борт ушла информация… И летуны решили освободиться от «левака». Утверждают, что только пассажирского, но думаю…
– Их выбросили из самолета? – не удержав изумленного смешка, вопросил Власов.
– Да. Где-то под Уральском… Но ты не радуйся, Коля, что дело закрыто. Эти, мать их, гуманисты снабдили десантников наших новоиспеченных парашютами. А потому так! – Шурыгин, поджав губы, рубанул воздух ребром ладони. – Срочно: обыск в квартире Градова, прослушивание с квартиры Ракитина не снимать; соединиться с Уральском – пусть их найдут… Но – никаких задержаний! И если будут доблестную муниципальную милицию привлекать, то пусть заставят патрульных инструкции зазубрить на память. Во избежание самодеятельности. А то у них если и есть извилины, то у каждого по одной, и те – в фуражках. Другими словами: засекли, куда надо отзвонили, передали объект с рук на руки – и гуляйте дальше, ловите свою шпану. Все. Дело приобретает серьезный оборот, тут филигранно надо… Если они ломанулись в Душанбе, то там наверняка какая-то связь… Деньги у них есть. А значит, коль они живы-здоровы, то в Москву возвращаться не станут. А что будут делать? – Он перегнулся через стол, сблизившись лицом к лицу с Власовым.
– Будут добираться до Таджикистана…
– Во! Тут твоя логика сработала наконец-таки. И если сработала правильно, то надо их обставлять людьми, понимаешь?
– Ясно.
– Ни хрена тебе не ясно, дружок! Как только обнаружат Ракитина, выдергивай на связь Димочку Дипломата, пусть срочно отобьет информацию в ЦРУ, посмотрим на их реакцию… Это – первое. Второе: свяжись с Гиеной, он представит тебя и… мудака этого, Мартынова твоего, – Астатти. Представит как своих людей. Американцу скажете следующее: клиент, мол, направляется в Среднюю Азию, а потому – какие, мистер, в связи с этим у вас пожелания? Если информация вызовет у него интерес, выезжайте с ним в Уральск. А оттуда – в Душанбе. Может, сумеешь его использовать.
– Каким образом?
– А пускай войдет в контакт с этим Ракитиным, – беспечно отозвался генерал. – При удобном случае. То-се, я – бизнесмен из Америки, а вот два моих русских помощника… Менеджеры, к примеру… Детали додумаешь. Главное, гениальную мысль начальника понял?
– Абсолютно.
– И что понял?
Власов пожал плечами:
– Будем бороться с трудностями по мере их поступления.
– Вот и иди, подполковник. Искупай. Вертись. То же скажешь товарищу лейтенанту… Но уже от себя. А мне это завтра руководство выскажет…
– Виноват, товарищ генерал…
– И еще… Хорошие у тебя часики, подполков ник! – Генерал привстал с кресла, хищно нависнув над Власовым. Глаза Шурыгина, прояснившись до колодезной, студеной прозрачности, испытующе впились в лицо подчиненного. – Бабушкино наследство, скажешь?
Заложенная в подполковнике программа неукоснительно воспроизвела надлежащие сокращения лицевых мышц, и мимика офицера выразила поначалу безгрешное недоумение по поводу такого вопроса, а затем, с как бы постепенным уяснением его подоплеки – и снисходительное разочарование…
– Подарок жены, товарищ генерал. Она у меня в коммерческой структуре, так вот – насильно, представьте, заставила. А я подумал… права ведь супруга! Сами знаете, с каким контингентом теперь работаем… У них же сразу два взгляда: один – на часы, второй – на ботинки… Вот и приспосабливаемся. К временам! – Власов вздохнул сокрушенно. – Живем ведь в большом дурдоме… А лечат нам мозги те же прежние доктора, что их и раньше лечили. И, кстати, высший медперсонал, по моим наблюдениям, тоже очень любит всякие золотые «Ролексы», а вместо рабочих халатов предпочитает костюмчики от разного там Кардена… Не замечали, товарищ генерал?
– Это остроумие в условиях коммунистического правления, – отозвался Шурыгин, – квалифицировалось бы как признак слабоумия, Коля. И был бы ты, братец, помещен в соответствующее заведение, где стараниями персонала действительно бы стал дураком.
– Разрешите идти?
– Сгинь! – Шурыгин помолчал. – Дальнейшее определение опускаю, ты его знаешь.
У двери Власов коротко обернулся, и в глазах его генерал прочитал: «От той же самой силы и слышу…»
Вероятно, как подумал Шурыгин, они были обоюдно и абсолютно правы в этом обмене недосказанными колкостями.
СТРАНСТВИЕ
Ночью, продираясь сквозь мокрый ивняк, дабы обогнуть очередную заводь, они наткнулись на лодку, где угольными резкими силуэтами различались двое – в ушанках и в телогрейках.
В нерешительности остановились.
– Эй, – сказал один из силуэтов недружелюбно, с подозрением всматриваясь в темноту.
Ракитин молчал, глядя на Градова.
– Кто такие? – спросил второй грубый голос. – Ну, молчать будем или грузилом огреть, чтоб заголосили?
– Свои… российские граждане, – представился Ракитин, подходя к лодке. – До поселка подкинете?
Двое в телогрейках и в ушанках привстали, оказавшись к тому же одетыми в болотные сапоги. Вопросительно и хмуро уставились на него.
Александр приметил сеть, торчавшую из брезентового мешка, рыбу… Понял: браконьеры.
– К какому такому поселку? – сглотнув, полюбопытствовала первая фигура.
– Да к ближайшему, – беспечно ответил Ракитин.
– Да ты откуда-то свалился, братец? С неба? – Второй браконьер, впрочем, равно как и первый, оторопело изучал собеседника, его перемазанные глиной ботинки и брюки.
– Машина у нас сломалась, – объяснил Ракитин, приглашая к лодке Градова. – Аккумулятор умер. Вот идем и идем, идем и идем…
– Дорога тут… километров сорок отседа-то, – с сомнением сказала первая фигура.
– Вот и идем, – подтвердил Ракитин. – С братом.
– Так ведь… по дороге-то почему… не это… Чего ж степью-то?
– А выпили с горести, – поделился Александр виновато. – И забрели…
Такой аргумент, видимо, показался правдоподобным.
– Да куда ж… лодка-то на двоих… – сказала одна из фигур с растерянностью.
– Братцы! – взмолился Ракитин. – Не околевать же теперь, а?
Фигуры переглянулись. Мрачно кивнули.
Движок, исторгнув облачко бензиновой гари, чихнул пару раз, затем застрекотал, и моторка резво полетела по реке. Браконьеры чутко вглядывались в едва заметные очертания берега, ругая в продолжение своего разговора некоего инспектора Степана, а также рыбозавод, тоннами сдававший рыбу на муку.
– Нам, значит, килограмм на семью – это нельзя, – саркастически говорил один.
– А те, с завода, всю осетрину налево спускают! – возмущался другой, обращаясь почему-то к Ракитину. – У каждого – машина!
Ракитин не отзывался. Социально-экологическая тематика ныне не то чтобы не занимала его, но воспринималась довольно-таки отстраненно. Возможно, потому, что в каком-то смысле он стал странником, а значит, не только созерцающим суету, но и мимо нее бредущим…
Осознание того, что они спасены, что лодка плывет в поселок, начало уступать место опасениям: вдруг ненароком объявится сейчас на пути этот самый инспектор Степан и начнется какая-нибудь ерунда: стычка, выяснение, кто такие, откуда…
Перевел взгляд на корму: там сидел отрешенный от всего Градов, словно не испытывающий ни холода, ни голода, устремленный всем своим существом к снегам и камню горной страны, где был его смысл, исход и итог, за тысячи километров – тех, что им надо было преодолеть.
Надо!
Ракитин не знал, откуда взялось это «надо» и почему нет ничего, никаких компромиссных уверток и никаких против такого слепого убеждения аргументов; просто «надо» безраздельно вошло в сознание и подчинило себе все. Тоже, видимо, потому, что так было надо…
– Ша! – сказал один из браконьеров и заглушил движок. – Эй, подай весла, слышь, в куртке… Надо же в такую холодрыгу так вырядиться! Ну, охламоны!
– Тихо ты, – урезонил его второй. – Сказали ж: перепили ребята… Греби знай… Бона – развеялось, луна вышла, как бы не засекли.
Ракитин с тоской вспомнил об оставленной в самолете теплой одежде, опуская пальцы в тугую, бегущую за бортом воду и глядя на звезды, стекающие с весел, рыбешку, живым серебром светившую в спутанной мокрой сетенке, желтые прорехи окон в черных избах близкого хутора.
Луну заволокла туча, выделяющаяся в темноте неба своими осеребренными краями, берег вновь стал неразличим, и лишь шелест песка под днищем лодки выдал желанное мелководье.
– Ну, мужики, вылазьте, – сообщили браконьеры, просовывая цепь, тянувшуюся с носа лодки, в прорезь забитого в берег ржавого рельса и запирая замок. – Прибыли.
Далее Ракитина и Градова провели огородами к избе, где они купили творог, хлеб, ломоть сала и несколько вяленых рыбин.
Один из рыбачков, основной профессией которого являлось вождение трактора, сжалившись над чудаковатыми незнакомцами, доставил их к последней электричке, убывающей в близлежащий город Уральск, на могучем «Кировце», страшно прыгавшем по вековым ухабам петлявшего степью проселка.
На пути до Уральска Ракитин решил поспать. Плотно запахнулся в куртку и погрузился в тяжелый, тряский сон. Последней мыслью вспыхнуло: «Где ночевать? На вокзале?»
Затем вспомнилось лицо Люды – таким, каким увидел его впервые… Нуда, тоже ведь… электричка, ночь…
Путано оформилась надежда некоего обретения – то ли счастья, то ли просто иной, более благополучной реальности или же просто реальности, просто, просто…
– Саша!
Он испуганно открыл глаза, увидев в размытом от притушенных ламп полумраке усталое лицо своего спутника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37