Андрей Молчанов
Побег обреченных
Андрей Молчанов
Побег обреченных
ВЕЧЕРОМ ОН ВЫШЕЛ К ОКЕАНУ
Скалы дышали накопленным за день жаром ушедшего в ночь солнца, небо мерцало звездами в черном зеркале спокойной воды, а безветренный воздух был душен и вязок.
Он уселся на краю обрыва, незряче вглядываясь в темень слившихся воедино стихий.
Наконец-то он, Джордж Лоуренс, мог позволить себе просто отдохнуть. Главное было сделано, и ему очень хотелось надеяться, что это именно так.
Сделано! Несмотря ни на что!
Он истратил все свое состояние, накопленное несколькими поколениями его предков, он отказался от семьи, не понимающей его устремлений, купил этот остров, создал здесь лабораторию и полигон; он провел практически десять лет в затворничестве, оставив карьеру некогда известного физика, и лишь изредка навещал прошлых приятелей-коллег, дабы пополнить свой арсенал необходимыми материалами и аппаратурой, и вот наступает время итога… А итог – получение ключей от Вечности. Ключей от Миров…
Когда-то, более двадцати лет назад, он – физик и сейсмолог, увлекшийся исследованиями гипотез о параллельных с Землей пространствах, был осмеян как романтик и фантазер и замкнулся, решив добиваться результата в одиночку, а после внезапно узнал, что проблема начала изучаться серьезными военными ведомствами, причем в разных странах, и многие из бывших его оппонентов, утратив прошлый сарказм, резко изменили свое мнение. Однако таковые новости были восприняты им с равнодушием. Он уже слишком далеко ушел по дороге, начало которой еще только пытались разглядеть прозревающие скептики.
Он нашел двери в Миры, он увидел пространства, он познал восторг первого окрыления открытием, а потом понял, что двери открыты не всегда и не всем и что надо создать свою дверь и положить в свой карман ключ от нее и тогда, только тогда возможно стать властвующим хозяином, а не просящим подаяния рабом.
Гордыня? Может быть. Однако она простительна ему. Он завоевал на нее право! Трудом, самоотверженностью, одиночеством, поиском истины!
И завтра собственным ключом он откроет собственную дверь в Вечность.
Нет, что-то его тревожило… Возмездие за грех гордыни, как бы он ни оправдывал таковой? Или же – вероятность просчета, срыва?
Он всячески пытался отрешиться от мысли о неудаче, о крахе, сулившем его невозвращение сюда и мыкания в неизвестных грозных пространствах, но тревога не отступала, заставляя размышлять о возможных партнерах и соратниках, способных подстраховать его, вызволить из неведомой пока еще беды…
Поздно! Уже некогда искать этих партнеров, промедления он не вынесет, да и какого черта делиться с кем-либо тем, на что ушла вся его земная жизнь? Ключи принадлежат ему, и только ему! Он тяжело привстал.
В тишине протяжно и визгливо крикнула чайка – в последнее время их во множестве развелось на острове.
Пошел обратно, глядя на освещенные прямоугольники окон дома.
Сегодня ему надлежало как следует выспаться. Перед главным днем его жизни.
Небольшой двухмоторный самолет уже третий час висел в кристальном, пронизанном тропическим солнцем пространстве над океанской бескрайней синью, стыло скованной штилем, и Мертону Брауну, сидевшему за штурвалом, казалось, будто самолет уперся в некую невидимую преграду и теперь замер в напрасной попытке ее преодоления, стрекоча вхолостую лопастями своих упрямых винтов.
Он купил этот самолетик два года назад, после того, как, отслужив четверть века в иммиграционной службе Штатов и выйдя на пенсию, решил переехать из Нью-Йорка, утомленный его грязью, промозглыми зимами, круглосуточной деловой суетой, сюда, на благодатные Гавайи, где ранее частенько проводил ежегодный отпуск с покойной женой.
Пенсионное благостное существование не тяготило его. Небольшой домик с садом, бассейн, наконец, этот маленький самолетик требовали ежедневного ухода и присмотра; кроме того, он увлекся рыбалкой, полетами к дальним, затерянным в океане островкам – и все это заполнило его жизнь, не оставляя в ней места ни чувству скуки, ни одиночеству, тем более редкий месяц не обходился без того, чтобы его не посещали приезжавшие погостить многочисленные друзья и родственники.
Он покосился на сидевшего рядом с ним Алекса, то бишь Александра, гостя из России, – тот сосредоточенно выковыривал перочинным ножом шпильку из тесного для его запястья браслета новых часов, пытаясь, видимо, отрегулировать подходящую длину.
Они познакомились в Москве год назад, при обстоятельствах довольно печальных: у зазевавшегося на Красной площади Мертона воришка вытащил бумажник со всеми наличными, кредитками, документами, и турист из США, респектабельный мистер Браун, сразу же оказался никем, и ничем в незнакомой стране, куда он, старый дурак, руководимый идиотской привычкой ежегодного странствия за океан, поперся, преодолев половину земного шара. Тем более ничего особенного в этой Москве, похожей по нравам и укладу жизни на безумный Нью-Йорк, он не обнаружил. Пятилетний внук, прилетевший к нему в гости со старшим сыном, оказался прав, когда, услышав о намеченном путешествии, заявил: мол, и зачем тебе, дед, эта Москва?
– Как? – изумился Браун. – Там древний Кремль, музеи, Мавзолей…
– С трупом? – брезгливо уточнил внук. – Ну и пользы-то?.. Обойдешь вокруг гроба, и все.
Сопливый мальчишка как в воду глядел!
Положение было отчаянным. Полицейские власти лишь вяло сочувствовали Брауну, разводя руками. До отлета в Штаты оставалась неделя; плату за дальнейшее проживание в отеле он умышленно не внес, намереваясь съездить в Санкт-Петербург; и оставалось одно: жить на тротуаре в положении бродяги, поскольку дату вылета, проставленную в авиабилете с дешевым тарифом, компания менять категорически и бессердечно отказывалась.
… Тут-то, буквально на улице, и повстречался ему этот Александр Михеев, сносно владеющий английским и проявивший к нему, Мертону, удивительное, далекое от какого-либо формализма сочувствие.
Привел домой, накормил, дал денег, съездил с ним в качестве сопровождающего в Санкт-Петербург и, наконец, проводил в аэропорт, ничего при этом для себя не выпрашивая и ни на какие компенсации категорически, как уяснил Мертон, не рассчитывая.
Браун, человек благодарный, сразу же по приезде немедленно взялся за оформление вызова в США своему новому русскому знакомому, причем, памятуя о сложностях с выдачей американской визы, по личным каналам выхлопотал для Александра официальное поручительство иммиграционной службы, незамедлительно отправив пакет с документами надежной почтой «Федерал экспресс» в Москву.
Он искренне хотел, чтобы этот парень приехал к нему на Гавайи, пожил бы в просторном доме на берегу океана, походил по рыбным ресторанчикам, поглазел на роскошное казино Трампа, слетал бы с ним, Мертоном, к далеким островам…
Как одно из удручающих воспоминаний, в памяти Брауна запечатлелась унылая московская квартирка Алекса, где, помимо его семьи – жены и ребенка, проживал – вот ужас! – еще и какой-то сосед; обшарпанный подъезд, индустриальный пейзаж за окном, серая грязная улица…
Как понял Браун, Алексу – государственному служащему, инженеру с мизерной зарплатой – полет на Гавайи мог только грезиться, а потому в пакет с документами он не без некоторого удовлетворения вложил и авиабилет – причем первого класса, летать которым лично для себя находил излишней роскошью…
Браун был человеком экономным и бережливым. Но отнюдь не жадным.
И вот они вместе в Америке, под ними – гладь Тихого океана, а уже через полчаса на горизонте темным пятном выделился живописный островок с посадочной полосой, побережьем, усеянным бунгало; тут они славно порыбачат, а вечером окунутся в здешнюю экзотику: открытое небо местного ресторанчика в ясных бесчисленных звездах, шорох пальмовых ветвей, гирлянды цветов, смуглые островитянки, танцующие в разноцветных лучах прожекторов…
Голос подала сидевшая позади Анджела – тридцатилетняя блондинка, проживающая с Мертоном по соседству, через дом, и напросившаяся сегодня составить им компанию в воздушной прогулке:
– Мистер Браун, странный звук… Что-то с двигателем?..
– Оу… – удивленно произнес Александр, глядя на расстегнутый браслет своих часов, который вдруг сам собою изогнулся и как бы вытянуто завис в воздухе под воздействием неведомой силы.
Тут внезапно зачихали моторы, Браун обвел оторопелым взглядом сбесившиеся стрелки приборов, пляшущие и вращающиеся в каком-то диком, бессистемном разнобое, и, растерянно пытаясь осознать причину неисправности, вдруг увидел, что пространство над океаном, через которое они летели, как бы уплотнилось, матово остекленев; темно-синяя тушь воды подернулась рябящей бирюзовой дымкой, а через мгновение небо приобрело мутно-сизый оттенок, слившись с водой и напрочь утратив горизонт, будто неведомая кислота съеживала и разъедала весь мир…
Лопасти винтов дернулись и – беспомощно замерли. Самолет падал. Падал в какую-то зыбкую, неясную бездну.
Браун, лихорадочно пытаясь запустить двигатели, мельком обернулся на сосредоточенно окаменевшее лицо Алекса; донесся сдавленный всхлип охваченной ужасом Анджелы…
Винты не без усилия крутанулись, потом – трудно и нехотя заработал левый двигатель, самолет качнуло вбок, и Браун, насквозь мокрый от дикого напряжения, понял, что падение удалось затормозить, однако на одном глохнущем моторе лететь он не сможет, и остается лишь одно – планируя, медленно снижаться к воде, чтобы сесть на нее, если, конечно, не случится вдруг чудо чудное и не воскреснут пораженные внезапной немощью двигатели.
Мутная стеклянная пелена, заволокшая пространство, неожиданно рассеялась, левый двигатель заработал ровнее, Браун потянул руль на себя, желая наверстать утраченную высоту, но тут понял, что сделать этого не сумеет: самолет неуклонно входил в плоскость пугающе близкой воды, Мертон лишь успел задрать нос судна, и вскоре под алюминиевым брюхом жестко и оглушающе ухнула, рассекшись, тугая океанская гладь, стекло кабины облепили тысячи брызг, захлебнулся в клокотании охвативших самолет струй двигатель, а после наступила мерная, баюкающая слух тишина…
Браун потянулся к рации. Контрольная лампа питания горела ровным зеленым светом, но в мембране наушника царила безжизненная ватная тишина. В рации, видимо, безнадежно вышли из строя микросхемы, и о подаче сигнала бедствия теперь нечего было и думать.
– Что делать, Мертон?! – раздался истерический возглас Анджелы. – Мы тонем…
– Быстро… – Мертон отстегнул ремень безопасности и отбросил колпак кабины, физически ощущая начавшееся погружение самолета вглубь. – Отодвинь вон тот рычаг, Анджела, и толкни дверь в сторону. Умница…
Из выброшенного за борт компактного прорезиненного брикета, мгновенно увеличиваясь в размерах и тут же разламываясь по швам заполняемых сжатым воздухом полостей, на воде громоздко и пухло вырос спасательный плот.
Самолет тонул, вода неуклонно заполняла кабину, но все-таки, прежде чем оказаться в океане, они сумели побросать свои сумки на плоское дно плота и вскарабкаться на него, с завороженным испугом наблюдая, как крыло самолета, будто плавник акулы-гиганта, медленно вскальзывает, проваливаясь в глубь безмятежной и оттого мистически зловещей воды.
– Это была магнитная аномалия, – нарушил молчание Александр. – Точно. – Он снял с себя майку, не торопливо отжал ее. – Я по своим часам определил… Где, кстати, они?.. А-а, черт! – Покривился досадливо. Затем продолжил: – Довелось как-то побывать на заводе по производству алюминия. Так вот в одном из цехов, где сильные, магнитные поля, стальные браслеты от часов точно так же выгибались…
– Аномалия, хреномалия! – У Анджелы после пережитой катастрофы судорожно подергивалась щека. – Что теперь, а? Где мы? Куда плыть?
– Ну-ну, спокойно, девочка, – справляясь с невольной нервной дрожью, урезонил ее Мертон. – У нас есть компас, я знаю направление, все не так и плохо… Бог спас нас. – Он расчехлил легкие пластиковые весла. – Придется грести, и грести долго, но мы выплывем…
– Думаете, долго? – Алекс, прищурившись, вглядывался в океанскую даль. – А там что?..
– Где? – следуя направлению его взгляда, спросил Мертон.
– А вон какая-то точка…
– Боже милосердный, – прошептала, закусив дрогнувшую губу, Анджела. – Остров… Неужели остров?
– По-моему, здесь нет никаких островов, – покачал головой Мертон. – По крайней мере, мне они неизвестны. – Положив на ладонь компас, он вглядывался в подрагивающий ромб стрелки. – И плыть нам надо в другую сторону.
– А сколько плыть? – спросил Алекс.
– Ну… несколько суток. Правда, мы исчезли с радаров, возможно, вскоре вылетит поисковый самолет…
– Несколько суток! – Анджела прыснула нервным смешком. – А если шторм? Не-ет, давайте грести туда… – И, вывернув ладонь, указала в сторону предполагаемой, хотя и невероятной, с точки зрения Брауна, суши.
– Вообще… разумно, – поддержал ее Алекс, глубокомысленно кивнув.
– А если это не остров? – спросил как бы сам себя Мертон.
– Но что же тогда?! – Анджела вновь протянула руку в сторону темного расплывчатого пятнышка.
– Может… судно? – несмело предположил Александр.
– Еще лучше… Тогда беритесь скорее за весла, джентльмены. По-моему, у судов есть одна нехорошая особенность: уплывать в противоположную сторону от терпящих бедствие…
– Подчиняюсь большинству, – буркнул Мертон.
И джентльмены неохотно взялись за весла.
Нет, это не было судном…
Из знойного океанского марева действительно вырастали очертания острова, и, чем ближе подплывал плот к безжизненному черному камню его берегов, тем тревожнее становилось на душе Мертона, ибо странен казался ему этот клочок суши, над которым реял какой-то неясный голубоватый туман и где не угадывалось ни единого кустарника и деревца, а разломы камня заполонил грязно-белый, как затоптанный на тротуаре сахар, песок…
– Не очень уютное местечко, – пробурчал он, погружая весло налитыми усталостью руками в неподатливую, вязкую, как загустевшее масло, воду.
– И что же теперь? – бездумно произнесла Анджела.
– Ничего. – Александр пожал плечами. – Вскарабкаемся на твердь земную, наловим рыбки… И будем ждать подмоги. Кстати, у нас есть пиво и сода.
– Я летела с вами не за тем, чтобы… – скрипнула зубами Анджела, но тут же и замолчала под укоризненным взглядом Мертона, измученного управлением громоздким неуклюжим плотом, медлительно приближавшимся к отвесно высившимся скалам берега.
Судя по всему, остров представлял собой вершину глубоководной горы, некогда выдавленной из пучины тектоническим катаклизмом; на это указывало и то, что близкий уже берег не предваряла мель, глубина под плотом оставалась по-прежнему непроницаемой для взора, и солнечные блики, уходя в синь, истаивали в ней, не достигая дна.
Им удалось обнаружить достаточно пологий склон и пришвартоваться к нему, привязав плот к обросшему белесыми водорослями валуну.
По косо вздыбленной плите осклизлого гладкого туфа, с трудом находя в нем трещины, обросшие гроздьями мелких мидий, нещадно обдирая колени и пальцы, они поднялись наверх, в скальный разлом, в изнеможении опустившись на илистый грунт, уже начинавший подсыхать под солнцем.
Дохлая пестрая рыбешка тропических вод, россыпи ракушек, подернутых блеклой известняковой коростой, неторопливо снующие крабы, черные как смоль морские ежи, ощетинившиеся длиннющими колючками…
– А я, кажется, понял… – хрипло произнес Алекс, механическим жестом утирая с лица обильный горячий пот. – По-моему, благодаря именно этому островку мы и сверзлись с небес…
– То есть? – вяло прошептала изнемогающая от жары Анджела.
– Банальная штука, – пояснил он. – Поднятие океанского дна, смещение плит, подводный вулканический процесс… Ну, и как следствие – магнитная аномалия. Вот он и появился, островок. Или же – просто приподнялся. У самолета же, естественно, ушли параметры всех приборов… – Из-под закованной в известняк разлапистой раковины он выковырнул мыском ботинка мертвую барракуду и обалдевшего от кислорода лангуста, отшвырнув их в воду. Затем в доказательство своих слов указал на валуны – обросшие кораллами, в уже подсыхающей на солнце пемзе губок и волнистой жиже мертвых актиний.
Мертон, отдышавшись, развязал узел притороченного к брючному ремню капронового каната, тянувшегося вниз, к плоту. Хмуро кивнул Александру – мол, подсоби…
Канат натянулся под тяжестью привязанных к нему сумок, и, перевалившись через борт, заскользил вверх по влажному склону сбившийся ком убогой, промокшей поклажи.
– Итак, – сказал Мертон, расстегивая «молнию» одной из сумок. – Что у нас есть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37