– Ба, подумать только!
У меня из-за спины вышел Вито, осклабился и выдвинул себе стул.
– Эй, Вито, отлично играли. – Я встал и пожал ему руку. – Энджи, это Вито.
– Твоя женщина? Не может быть! – Вито в роли чаровника, ага.
Энджи подала руку; Вито ее поцеловал.
– Гарт, у тебя такие форсовые знакомые! – подколола Энджи. Вито обернулся к Кармеле:
– А этот прелестный цветок – неужели Кармела? – Та злобно уставилась на его вощеную лысину. Без заминки и не моргнув глазом, Вито взял ее руку и пожал. – А мне, выходит, ловить букет невесты?
Дадли загоготал:
– Ой, да садись уже, хамло.
Он махнул официантке, и та унесла пустую бутылку.
Мы повспоминали о судебных деньках, обсудили, чем занимаемся мы с Энджи, и после пары фраз о работе Кармелы в Отделе автотранспорта и текущих занятиях Дадли. мы перешли к Вито.
– Ну что, есть какие-нибудь новшества в стеклянных глазах? – спросил я – Я тут подыскиваю себе козлиный глаз или парочку.
Вито ткнул в меня пальцем:
– Знаешь новые глаза с обводкой и сдвинутой склеральной полоской, соединенной с роговицей?
– Склеральная полоска? – спросила Энджи.
– Это с белком вокруг, – объяснил я.
– А видел хоть раз предориентированные, с расширенными сосудиками, где используют промышленный золотой порошок? – Вито грохнул ладонью по столу, чтобы звучало весомее. – Представляешь, как обалденно для фотографии, когда глаза загораются, а не выглядят, как черные стекляшки. Тебе, наверное, для козла понадобятся со зрачком-щелью. Какого размера?
– Может, двадцать семь миллиметров? Или даже меньше.
– Позвони, я посмотрю, что у меня есть. Поверишь ли, так был занят музыкой, что в последнее время не выполнял заказов.
– Свинг?
– Да, свинг всех сквозняков загружает по полной. Раньше-то я за неделю играл всего три больших концерта, а теперь? Я вас умоляю! – Пальцами по столу он отбил барабанную дробь торжества. – Поверишь ли, если бы я хотел обслуживать больше тусовок, этот большой злой волк сдувал бы поросячьи домики семь вечеров в неделю.
– Так вы играете не в одном оркестре? – спросила Энджи.
Вито мрачно кивнул:
– А все, по-вашему, что делают? То есть, кроме основной банды, по случаю лабаешь и с другими, сборные команды, понимаете? Несколько студийных музыкантов, два-три парня из симфонического, садимся вместе, и что получается? Оркестр, и как его назвать? Я играю в «Хеп-стерах Бадди Фелпса», «Сезонниках Адской кухни», «Шайке Пита-Пистолета»… Иногда мы выдумываем название, когда приезжаем в клуб или подаем заявку в агентство, чтобы нас включили в список музыкантов для частных вечеринок.
– И все свинг? – спросил я.
– Разновидности. Одна команда играет вещи двадцатых годов, другая – чистый зут-свинг, третья – больше рокабилли, джамп, или традиционный джаз. Сколько вкусов в рожке мороженого?
– Вито, Гав хочет узнать про ретристов, – вмешался Дадли.
Вито задумчиво кивнул, ожидая моего вопроса.
– Ну, мне, наверное, любопытны вон те люди возле бара. Я так понимаю, у них это не просто маскарад.
Вито поджал губы:
– Пожалуй, нет.
– И что за этим?
Он пожал плечами:
– Мода, причуда? А может, через пару лет мы будем опять играть в диксилендах.
– Вот так, да? Я послушал слова в той первой песне у Скуппи. Не похоже на обычную эстрадную шнягу.
Вито вдруг нетерпеливо глянул на часы:
– Они собираются писать песни о войне, знаешь?
– О войне? – переспросила Энджи.
Вито поднялся, глядя на эстраду, где какой-то музыкант вытряхивал слюни из клапанов своего инструмента.
– Раньше – Гитлер, Вьетнам. А теперь? Можно сказать, теперь воюют стили жизни. Технологии прикончат нас всех. Ладно, приятно было вас повидать, ребята. Мне надо за кулисы, следующее отделение.
Мы с Энджи переглянулись, но Дадли, кажется, не увидел в неожиданном уходе Вито ничего особенного.
– Ты так и не спросил его про тетю-колу, – отметил Дадли. Мы с Энджи опять переглянулись – но уже иначе. Свеча мигнула, и в хитром взгляде Энджи как будто мелькнуло подозрение:
– А почему Гарт должен спрашивать Вито про тетю-колу?
Дадли побарабанил мизинцами по столу и посмотрел в потолок, соображая, что сглупил. Кармела пальцем помешивала в стакане содовую, смиряя, как мне показалось, гнев звяканьем и буро-золотистым мерцанием льда.
Так вот, некоторые люди считают, что со своей половиной нужно делиться всеми мыслями, и при обычных обстоятельствах – я сам один из таких. Но, как я уже намекал, в последние пару лет тут обозначились кое-какие довольно необычайные обстоятельства. Точнее – обстоятельства опасные, и я не то чтобы сам их искал, но, похоже, мне суждено было с ними столкнуться. Разумеется, я понимал, что розыски тети-колы – фактически убийцы – известный риск. Учитывая это, я просто держал ушки на макушке, проверяя, не удастся ли мне при исполнении дружеских обязательств перед Дадли и выхода в свет с Энджи попутно вычислить тетю-колу. На основании тех Николасовых догадок.
Я уверен, что в большинстве пар именно женщины склонны вздыхать над тягой мужчин к опасным занятиям. Ну, знаете, типа: «Ты же не будешь сам чинить крышу?» или «Затяжной с парашютом? Не думаю», – но Энджи не из таких женщин, и в этом еще одна причина, почему я ее так люблю. Однако есть и оборотная сторона: Энджи – неисправимая охотница до головоломок. Кроссворды, мозаики, «Выиграй деньги Кена Кляйна», даже телевизионные детективчики – все годится. К тому же в этом она мастер – за чашкой кофе разделывается с кроссвордом в «Таймс», а сюжет фильма угадывает, пока на экране еще идут начальные титры. Упорство в поиске – вот ее конек. Взяв в руки кроссворд, Энджи не выпустит его, пока не разгадает до конца. И не думай промчаться мимо незаконченного пазла в гостиной пансиона. Что-то в ее психике заставляет ее накинуться и разрешить загадку. В прошлом она уже впутывалась в мои «необычные обстоятельства», и я вопреки здравому смыслу совал нос куда не надо, лишь бы только удовлетворить ее детективный рефлекс. По ходу ее едва не подстрелили и едва не взорвали. Меня едва не прикончили и не раздавили каменной глыбой.
Можете считать, что я ее слишком опекаю, но мне совсем не хотелось, чтобы Энджи повстречалась с тетей-колой или вмешалась в затеянную мной погоню за Малахольным Орехом.
Энджи уже наложила лапу на загадку самого Николаса, и что она оставит в покое другую – случай в ВВС – тоже ожидать не приходилось. Упаси боже, она заметит здесь связь. Да только, самой собой, было уже поздно. За тетю-колу она зацепилась.
– Я просто мимоходом упомянул Дадли, что раз тетя-кола была одета как бы старомодно, понимаешь, мог быть какой-то незначительный шанс, что мы ее тут встретим.
Плечами я пожал, наверное, раз десять. Самое гнусное в совместной жизни – становишься таким прозрачным для партнера.
– А. – Энджи торжествующе скривила губы. Она увидела связь, и уже начала увлеченно ворошить кусочки мозаики. Поняв, что в ближайшее время мне об этом ничего больше не услышать, я вышел в туалет, пока оркестр не заиграл снова.
Поднимаясь по плюшевым ступеням от столиков на галерею, я поглядывал, нет ли тети-колы – хоть и всерьез не рассчитывал встретить ее. Определенно, в «Готам-Клубе» она не будет одета под Элли Мэй, и я, наверное, в любом случае ее не узнаю. Но опять же, глядя вокруг, я понимал, что и в том костюме она не будет здесь так уж неуместна.
На галерее толпилось куда больше народу, чем когда мы пришли, – ко второму отделению в заведение текла ночная публика. И демография стилей соответственно становилась шизанутее. Я заметил парочку рокабилли-мальчиков, щеголявших гигантскими коками и заложенными за ухо сигаретами. Разновидностей джайв-прикида были миллионы, начиная от мужчин в пальто с треугольными пуговицами с ладонь и галстуках-шнурках, заканчивая женщинами в струящихся бабушкиных пеньюарах с подобранными в тон оперенными туфельками. Я уже стал замечать чистые темы и влияния в костюмах. Пламенно-оранжевые брюки-капри и топ в серебряных блестках: Лора Петри отправляется в Вегас на охоту. Гладкий переливающийся пиджак, черная рубашка, прическа ежиком, сигара «Эль пресиденте»: Доби Гиллис трансформируется в Джерри Льюиса. У одной дамы была прическа Вероники Лейк, красная фланелевая рубашка, шляпа-пирожок, мешковатые штаны, толстые башмаки, подтяжки. Ее подружка была в черном пиджаке, белой рубашке, узком черном галстуке и с прической Дебби Рейнолдс. От всего этого меня слегка мутило. Проходя в комнату для джентльменов, я постарался не смотреть слишком пристально на девочек в очереди на припудривание носика.
В мужской комнате, как обычно, народу было меньше, и я занял место у писсуара.
Не знаю, как остальная страна, но в Нью-Йорке реклама распоясалась. Пройди четыре квартала, принимая каждую рекламную листовку с порно или дешевыми костюмами – и наберешь полновесную кипу бумаги. На пару часов оставь машину на улице, и ветровое стекло будет залеплено не только штрафными квитанциями, но и листовками: смазка «Зум», грузчики и переезды «Топ-топ», жареные цыплята Барни. Идешь домой, а пол в подъезде усыпан меню китайских и индийских закусочных и суси-баров. У велорассыльных теперь сзади на сиденье крохотные рекламные щиты. У автобусов целые борта рекламируют телевизоры. Грузовички-биллборды колесят по улицам, предлагая водку, а такси с ног до головы расписаны рекламами свежего бродвейского шоу. Любой бытовой предмет, но который твой взгляд может упасть на одну миллисекунду, – чашки, палочки для мороженого, коктейльные мешалки, бутылочные крышки, обертки от жвачки, – набрасывается на тебя с важным сообщением о другом ширпотребе. И как ни старайся, нельзя не замечать «слоёнку». Кружки для колы и крышки бутылок, которые дурацкой игрой в поскребушки продвигают не только колу, но последний блокбастер или НБА. Спорим, никто из вас не отыщет в сети быстрого питания – да если на то пошло, то и почти нигде – банку из-под газировки, которая не служила бы лотерейкой. «Извините, попробуйте еще!» Это вряд ли.
А недавно какой-то Эйнштейн с Мэдисон-авеню решил, что для рекламы «самое оно» – общественные уборные. Пока ждешь в очереди, видишь стеллажи с бесплатными открытками, которые вообще-то рекламируют спиртное или автомобили. А у писсуара меня встретила наклейка фут на фут с рекламой «Клево-Формы» – того мыльного здорового напитка. А еще была пластиковая клетушка для писсуарного освежителя. Рекламу теперь лепят прямо на прицельную отметку, так что можно (особенно если ты мужского пола) поссать на продукт, который тебя хотят заставить купить. Эта, правда, содержала благонамеренное послание, хотя для многих, возможно, – и запоздалое предупреждение: «Скажи нет наркотикам». Не знаю как вы, а мне кажется, что Ларри Тэйты нашего мира в своей алчности настолько завалили и перестимулировали нас своими двадцать пятыми кадрами, что мы уже не замечаем вообще никаких посланий. Оглядитесь повнимательней, насколько плотно пропитана рекламой наша жизнь, и вам покажется, что вас внезапно вывели из-под гипноза.
Я заметил, что картинки здоровой пары, лакающей «Клево-Форму», покрыты нацарапанными (ключами, чем же еще?) посланиями соратников по мочеиспусканию. «Доступ – это подчинение». «Черное-белое!» «Нет кодам». «Кури и размагничивайся». «Кто за кем следит?» «Привет, хуеплет». За исключением последнего, они показались мне гораздо интереснее вопроса, могу ли я поддерживать форму без «Клево-Формы». В отличие от рекламы, загадочные лозунги хотя бы будят мысль.
Я глянул на себя в зеркало – просто убедиться, что мои своенравные вихры еще скованы чарами «ПРЕДЕЛЬНОГО КОНТРОЛЯ, уровня 6, геля для волос» – и прошел обратно вдоль очереди у дамской комнаты. Я протиснулся сквозь галерею заблудших мальчиков-джайверов, и уже шагнул к столикам, как вдруг обернулся. Мне показалось, что я узнал женщину, с которой только что разминулся, – но ее уже не было. Я снова устремился было вперед, но заметил, с каким любопытством Энджи глядит на меня из-за стола, и решил, что все-таки следует посмотреть, кто была та, кого я, похоже, узнал.
По мере приближения к барной стойке мой взгляд нацелился на ее фигуру. Красное платье, маленький рост, полное тело, желтые волосы «ульем», но в памяти отпечаталось другое – ее крепкие короткие ножки. Забирая пелерину, она о чем-то говорила с тем, что косил под Бинга Кросби. Он положил руку на ее дряблый локоть, и они двинулись прочь в красные бархатные складки выхода. Обрулив Пернатую Леди и Гангстерский Пиджак, я оказался у гардероба как раз вовремя, чтобы увидеть, как Бинг и дама в красном выходят на улицу. Они задержались, он дал ей прикурить от своей «зиппо». Я впился взглядом в ее профиль. Где-то я ее видел. И тут меня озарило – будто Mo ткнул пальцем в глаз Кучерявому. Сквозь затворяющуюся дверь я услышал ее брюзжание:
– Хорошо б не на всю ночь.
Тут мое запястье поймала Энджи:
– Гарт, что происходит?
– Это была она!
Я подал гардеробщику номерок.
– Да ну!
– Точно.
– Тетя-кола?
– Что? А, нет. – Я схватил шляпу и потащил Энджи к выходу.
– Кто?! – завелась Энджи.
– Марта. Марти Фолсом. Ну, знаешь: хозяйка «Вечных вещных сокровищ».
Глава 12
Выходя из клуба, я прикрывал лицо шляпой – будто проверял свой размер головы или что-то еще столь же абсурдное. Но в маскировке не было нужды. Они отошли уже на полквартала и выходили на дорогу между припаркованными машинами. Бингова рука взлетела в воздух, и проезжавшее такси вспыхнуло стоп-сигналами.
– Марти?! Гарт, я ничего не понимаю. Ты уверен? Вместо ответа я бросил на нее косой взгляд:
– Черт, они садятся в такси.
Мы с Энджи кинулись в улицу с односторонним движением, вглядываясь в поток машин. Ни одного огонька «Свободно» в нашу сторону.
– Пошли.
Под руку с Энджи я поспешил к перекрестку, где такси с Марти и Бингом остановилось на светофоре.
– Постой! – Энджи рывком остановила меня, стащила туфли и рванула вперед; ее бархатная пелерина, развеваясь, мазнула меня по лицу. Я и понятия не имел, как мы рассчитываем догнать их и что будем делать, если догоним. Единственной мыслью было у меня схватить первую же свободную тачку и произнести текст, который мечтает услышать каждый таксёр: «ГОНИ ЗА ТОЙ МАШИНОЙ!»
Загорелся зеленый, и такси двинулось прямо через перекресток. Мы тоже бросились на другую сторону, но Энджи вдруг рванулась в сторону и вскочила на заднее сиденье свободного такси. Только оно не было установленного желтого цвета, и в нем не было медальона Городского департамента такси и лимузинов. А был в нем высокий рыжеватый мужик в итальянском велошлеме, гоночной фуфайке из спандекса и сандалиях на липучках, зависший над кожухом. То не было обычное такси; то не было даже двуколкой. То был ярко-зеленый педикэб. Знаете, трехколесный велик на анаболиках, современный рикша, недавнее дополнение к нью-йоркскому транспортному винегрету.
– Влезай! – Энджи отчаянно махала мне. Я колебался.
– Где пожар, ребята? – прогнусил рыжеватый вело-таксёр.
– Гони за той машиной! – Энджи показала рукой.
– Не вопрос, лапа. Только подскажи, за какой? Естественно: как все авеню и боковые улицы в центре в пятницу вечером, дорога была забита желтыми такси, и все – с пассажирами.
– Давай направо, она уже уехала вперед.
Я запрыгнул в салон. Между нами и целью уже было с десяток машин.
– Ставлю двадцатку, нам не угнаться.
Рыжий бросил на меня убийственный взгляд, куснул губу и сказал:
– Мужик, они за нами пыль будут глотать. – И бешено названивая звонком, с воплями: – Женщина рожает! С дороги! Женщина рожает в машине! В сторону! – Рыжий рванул по пешеходному пандусу на тротуар.
Энджи – она все схватывает на лету – свернула свою бархатную пелерину в шар, затолкала под платье и устроила на животе. Развалилась, как беременная на последних сроках, схватилась за пузо и громко стонала.
Юные развозчики китайской еды на великах шарахались в стороны, отбрасывая суетящихся пешеходов на капоты машин и в двери подъездов. Само по себе и как таковое это поведение для них вполне обычно – за исключением того, что в кои-то веки к этому их вынудила чужая дерзость.
– По-моему, ты немного переигрываешь, сладкая, – завопил я Энджи.
– Давай-давай, девочка! Мы нагоняем, – прорычал через плечо Рыжий, а его звонок дребезжал, будто Добродушного Мороженщика хватил припадок эпилепсии. – Роженица, в сторону! Дорогу, мистер: на борту младенец!
Близился следующий перекресток. Такси с Бингом и Марти свернуло вправо, к центру города. Рыжий догонял.
– Держись, роженица! – Рыжий нажал на клаксон; от его рева я чуть не лишился чувств. Народ, толпившийся на углу, замер, заметался и в итоге попрыгал с нашего пути в стороны, а педикэб, рассекая толпу, запрыгнул на тротуар и, кренясь, вывернул вправо на Бродвей на хвосте у цели. Еще один подскок – и мы снова встали на все три колеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23