Рано или поздно марионетка в розовом одеянии и с одним глазом обязательно приведет ее напряженно работающий ум к шуту Ле Кийеку, которого ей и нужно будет расспросить. Кроме того, если родственные принцы в своих гнусных поползновениях вырвали бы у еще не подросшей и слабой Элло тайну синей подушки (хотя у них и не было бы причины настаивать, видя, что предмет этот сверху цел) и даже столь важное признание о небесном знаке, то, когда из густого пуха был бы извлечен не вожделенный документ, а странная смешная кукла, столь подходящая возрасту ее новой хозяйки, то это приняли бы за нежный каприз отца, желавшего подчеркнуть значение своего подарка непредвиденным и необычным местом, в котором он был укрыт. Предмет, не имеющий осязаемой ценности, будет, конечно, отдан Элло. Она же, пользуясь им как игрушкой, позднее, в день небесного явления, поймет, что пробил час, когда ей следует узнать, что же лежит в подушке. Увидев, насколько не отвечает эта игрушка ее возрасту расцветшей девушки, она погрузится в глубокие размышления, обратит внимание на два необычных признака куклы и в конце концов поймет, что она ведет ее к Ле Кийеку.
Вскоре Курмелен умер. Братья его, воспользовавшись малолетством Элло, разделились на партии и развязали гражданскую войну в стремлении захватить власть каждый себе. Однако ни у кого из них не было священного золота, из которого можно было бы восстановить корону, никому и не удалось добиться, чтобы его признали королем.
Напрасно произносились все новые и новые слова в попытках открыть неприступную решетку горы Зеленый Горб, еще сильнее притягивавшую к себе жаждущих власти, так как за ней был спрятан слиток золота короны. Невзирая на домогательства дядьев, подозревавших, что отец мог раскрыть ей дорогу, ведущую к цели, Элло смогла сохранить тайну в неприкосновенности.
Царство охватила волна беспорядков, поскольку и сама Элло не могла стать царицей, пока не получит священную корону.
Одетый все так же в розовое Ле Кийек, живший на ренту, завещанную ему Курмеленом, смешил на прогулках старых царедворцев, отвечая тонкими остротами на их болтовню.
Время шло, и в восемнадцать лет Элло стала постоянно думать о небесном знаке, предсказанном ей отцом, в надежде, что ей будет тем самым представлен способ спасти страну, доведенную до окончательной разрухи беспрерывным хаосом и междоусобицами.
Однажды июльским вечером, когда юная царевна возвращалась одна с охапкой цветов в замок своих предков, где она проводила каждое лето, густо-красные отблески только что зашедшего солнца осветили своим пламенем плывущие на горизонте, вытянутые вдаль облака.
Остановившись полюбоваться закатной феерией, Элло увидела, как некоторые узкие полоски облаков вдруг странно прогнулись от вечернего ветерка и в небе образовалось сложенное неровными буквами слово:
ТЕПЕРЬ
Несколько мгновений спустя слово растаяло в воздухе. Но Элло почувствовала, как вдруг забилось ее сердце, и поняла, что небо послало ей долгожданный знак. Она должна действовать сейчас.
По возвращении в замок она разорвала синюю подушку, с которой до сих пор обращалась с величайшей бережностью, вполне объяснимой тем, что к ней прикасались священные руки ее матери, чтобы не показаться подозрительной. Увидев в ней всего лишь куклу, она поначалу растерялась, но затем задумалась, поняв, что игрушка не соответствует ее возрасту неспроста. Внезапно по цвету платья куклы и по отсутствующему глазу девушка догадалась, что загадочная марионетка указывает ей на Ле Кийека. Она призвала шута в замок и рассказала ему обо всем.
Ле Кийек в свою очередь поведал ей доверенные его чести тайны и стал призывать ее немедля отправиться на гору Зеленый Горб и поспешить исполнить властный наказ небес, намеренно посланный в подходящий момент, когда ни один из возможных узурпаторов, ослабленных жестокой междоусобной борьбой, не мог всерьез помешать воцарению законной властительницы, после того как она, завладев священным слитком, приведет в восторг свой народ.
Усевшись в просторные носилки, Элло немедленно тронулась в путь, сопровождаемая шутом, а тот трубил направо и налево об истинной цели своей госпожи, чем привлекал к кортежу многочисленных фанатиков, которым не терпелось побывать при знаменательном событии, призванном положить конец эре беспорядков и разрушений.
Юная царевна достигла горы Зеленый Горб вместе с огромной толпой к радости Ле Кийека, рассчитывавшего на всех этих людей как на свидетелей предстоящего.
Открыв решетку тайным заклинанием, произнесенным так, чтобы никто не мог его услышать, шут проник в пещеру и направился к указанному ему месту, позвав с собой нескольких человек, которые должны были подтвердить его полнейшую честность.
Ле Кийек указал следовавшим за ним людям на мраморную глыбу Курмелена, и те подняли ее и вынесли из пещеры, решетка же закрылась только после того, как вышел последний человек. Все было совершено чрезвычайно быстро.
Шут смахнул с глыбы песок и показал всем подпись покойного царя на верхней ее части, рядом со священным золотым слитком, в подлинности которого отныне можно было не сомневаться.
Элло тронулась в обратный путь, к Глоаннику, увозя с собой на носилках нетронутую мраморную глыбу. Под восторженные возгласы толпы, вызванные радостью от успеха экспедиции, сопровождавший ее кортеж пополнялся с каждым новым шагом. Напрасно пытались противники ее остановить этот поток, увещевая своих солдат, которые, впрочем, дознавшись о прекрасном возвращении слитка и зачарованные его волшебной силой, сами вставали под знамя счастливой царевны.
Элло с триумфом отнесли в ее дворец вместе со вновь обретенным золотом, вскоре еще раз послужившим для изготовления священной короны, которую она затем и водрузила на свое чело при всем народе и под громкие крики «Да здравствует царица!» В этот вечер звезда Жуэля сверкала ярче обычного.
После этого царица решила поднять свою страну, воспользовавшись сокровищами пещеры, добычу которых начали весьма скоро. Теперь решетку открывали заклинанием рабочие с лопатами, и вскоре благодаря золоту, добывавшемуся в больших количествах из глубин зелено-мраморной горы, царство снова стало процветать.
Народ на руках носил свою царицу, к которой вернулась наконец радость; она же осыпала Ле Кийека своими милостями.
В порыве возвышенных чувств было решено изваять статую юной царицы с короной на челе и установить ее, подобно изображениям святых, в просторной нише, а под ней разместили три цветных горельефа, описывающих эту необычную историю.
При внимательном рассмотрении определили, что именно эта ниша была извлечена во время последних раскопок, проводившихся компанией, чьим акционером был Кантрель.
Дальнейшее обследование позволило быстро обнаружить, что отсутствовавшая в нише статуя в момент совершения находки лежала, разбитая на тысячу осколков, под нишей, отброшенная далеко вперед каким-то уже забытым катаклизмом.
Кантрель загорелся желанием заполучить эту старинную вещь, само существование которой придавало легенде немалую толику правды. Смело торгуясь на аукционе, он стал ее счастливым обладателем и установил в своем саду, продержав, однако, сие каменное вместилище пустым в течение шести лет, так как не мог найти статую, достойную по своему возрасту и ценности столь редкостного укрытия, пока оно не было отдано древнему и славному «Объединителю», получившему в нем защиту от ветра и дождя.
Бросив прощальный взгляд на эту двойную достопримечательность, мы последовали за Кантрелем, уже готовым вести нас по поднимавшейся вверх аллее.
Глава вторая
По мере того как мы двигались в гору, растительность становилась все скуднее. Вскоре почва совсем оголилась, и в конце аллеи мы оказались на обширной очень ровной и совершенно голой площадке. Сделав еще несколько шагов мы вышли к месту, где стояло нечто вроде трамбовочного инструмента, напоминавшего по виду бабу или ручной копер, применяемый при укладке брусчатки в мостовую.
Казавшаяся на первый взгляд легкой, хотя и полностью сделанная из металла, баба была подвешена к небольшому светло-желтому аэростату, похожему своей вогнутой по кругу нижней частью на монгольфьер.
Земля под этим предметом имела престранный вид.
На достаточно большой площади там и тут торчали человеческие зубы самых разных форм и цветов. Ослепительно белые рядом с желтоватыми и коричневыми резцами курильщиков. В этом странном скопище находились все оттенки желтого цвета: от легчайших соломенных тонов до самых насыщенных рыжеватых окрасов. Свою лепту в это многоцветье вносили синие зубы – от нежно-голубых до темных, с которыми соседствовало множество черных, бледно-красных и алых окровавленных корней.
Разнообразие форм и размеров зубов, казалось, не имело конца: огромные коренные и чудовищного вида клыки соседствовали с почти незаметными молочными зубами. Ансамбль расцвечивался металлическими отблесками пломб.
В месте, где стоял копер, плотно посаженные зубы одним лишь чередованием цветов образовывали настоящую, пока еще незаконченную картину. Все вместе изображало рейтара, дремлющего в темном подземелье, njмно лежащего на берегу подземного озерца. В плотном облаке, отлетавшем от головы спящего и символизировавшем его сон, собраны были одиннадцать юношей, пригнувшихся в страхе перед неким почти прозрачным воздушным шаром, к которому устремлен был полет белой голубки и от которого на земле оставалась легкая тень, окутывавшая мертвую птицу. Возле рейтара лежала старая закрытая книга, едва видная при слабом свете от факела, воткнутого в пол подземелья.
В этой необычной зубной мозаике преобладали желтый и коричневый цвета. Остальные, менее часто встречавшиеся тона придавали картине живые и привлекательные нотки. Голубка, составленная из великолепных белых зубов, красовалась в позе быстрого и грациозного порыва вперед. Умело подобранные корни обозначали красное перо, украшавшее темную шляпу, брошенную рядом с книгой, или же просторный пурпурный плащ с медной пряжкой из хитроумно расположенных коронок. Из смешанного множества синих зубов были выполнены лазурного цвета штаны, втиснутые в широкие сапоги из черных зубов. Хорошо выделявшиеся на общем фоне каблуки составлены были из зубов цвета лесного ореха, а равномерно расположенные пломбы играли роль гвоздей.
Баба остановилась как раз на левом сапоге.
За пределами картины со всех сторон в полнейшем беспорядке разбросаны были другие зубы, не имевшие никакого живописного вида. Вокруг воображаемой границы, обозначенной по окружности самыми удаленными от центральной части зубами, простиралось пустое пространство, ограниченное шпагатом, привязанным к торчащим на несколько сантиметров из земли тонким колышкам. Мы остановились перед этим неровно натянутым барьером.
Внезапно копер сам собой поднялся в воздух и, пролетев под легким дуновением футов пятнадцать-двадцать, опустился недалеко от нас прямо на потемневший от табака зуб курильщика.
Кантрель махнул нам рукой, перешагнул через шпагат, пересек незанятую полосу и подошел к воздушному аппарату. Мы все двинулись за ним, очень стараясь не сместить разбросанные зубы не сомневаясь, что тот видимый беспорядок, в котором они валялись, был нелегким результатом долгих исканий.
Когда мы подошли ближе, до ушей стало доноситься тиканье от сверкавшей на солнце бабы.
Кантрель решил не ждать наших расспросов, а сам принялся показывать разные части аппарата.
На самой верхушке аэростата, в образованном кольцевым вырезом сетки круге находился автоматический алюминиевый клапан с круглым отверстием и крышкой, возле которой виднелся циферблат небольшого хронометра.
Под шаром на толстых вертикальных стропах, служивших нижней частью сетки, полностью изготовленной из тонкого легкого шелка, удерживалась на продетых в отверстия буртика концах не гондола, а круглая алюминиевая тарель, похожая на перевернутую крышку, горизонтальное дно которой тонким слоем покрывало какое-то вещество желто-охристого цвета.
К нижней части тарели, в самом ее центре, был прикреплен тонкий алюминиевый же вертикальный цилиндр, служивший корпусом всего предмета.
От верхней части цилиндра отходил вверх и вбок длинный стержень, тоже из алюминия, поднимавшийся выше тарели и оканчивавшийся тремя наконечниками. На конце каждого из них было установлено по довольно большому хронометру с зеркалом позади. Все три циферблата смотрели в разные стороны, тогда как их зеркала устремлены были в одну и ту же находящуюся где-то посередине точку, глядя при этом соответственно примерно на запад, юг и восток. В тот момент первое зеркало было направлено прямо на солнце и отражало его лучи на второе, переправлявшее их на тарель-гондолу, в то время как третье, казалось, не играло никакой роли. Каждое зеркало было связано со своим часовым механизмом четырьмя горизонтальными рейками с мелкими зубцами, вставленными в заднюю крышку хронометра по окружности сверху, снизу, справа и слева. Рейки эти выходили с другой стороны механизма на круглый циферблат по диаметру чуть меньше самого прибора.
Приводимые в движение невидимыми зубчатыми колесами, связанными с механизмом хронометров, рейки могли подаваться на любое доступное им расстояние вперед или назад, изменяя тем самым наклон зеркал. Спереди каждая рейка оканчивалась металлическим шариком, помещенным на две трети в полую обрезанную сферу, укрепленную на задней стороне зеркала. Такой способ крепления позволял зеркалу перемещаться в самых разных направлениях.
Каждый день эта тройная система следовала за ходом солнца от восхода и до заката. С утра зеркало, повернутое к востоку, первым принимало его огненные лучи. После прохода светилом меридиана это зеркало оказывалось в тени, а его роль брало на себя то, что находилось напротив. Трудясь от зари до сумерек, зеркало, обращенное к югу, вступало в действие вторым, направляя в неизменную точку лучистые потоки, непрерывно льющиеся на него с того или другого соседних блестящих дисков.
В средней части установленного наискосок стержня с тройным наконечником был заделан короткий прямой штатив, почти сразу же расходившийся на две изогнутые в виде полуокружности ветви, концы которых смотрели в зенит. Этот полукруг, перпендикулярный идеальной вертикальной плоскости, в которой находился скошенный вбок стержень, частично мог служить оправой для сильной круглой линзы, закрепленной между концами штатива на двух штырьках, вставленных в самые их концы.
Линза помещалась точно на пути светового пучка, отражавшегося от самого дальнего зеркала, и лежала параллельно заливавшим ее лучам.
С внешней стороны внешней части одной из изогнутых ветвей укреплен был малюсенький хронометр, задача которого состояла в том, чтобы поворачивать линзу в строго определенное время, что им и выполнялось благодаря хитроумному соединению его механизма с соседним штырьком.
Устойчивость всей конструкции обеспечивала горизонтальная тяга, оканчивавшаяся, как цирковая штанга, шаром-противовесом; сама же тяга была ввинчена в алюминиевую стойку как раз с противоположной стороны от линзы и зеркал.
Огромная магнитная стрелка, словно взятая из гигантского компаса, пересекала стойку перпендикулярно ей и на половине ее высоты, выступая на одинаковую длину в ту и другую стороны. Своей магнитной силой она удерживала воздушный аппарат при его полетах всегда и строго в нужном направлении. Ее северный конец находился прямо под зеркалом, обращенным к югу, а южное острие подобным же образом стояло напротив сферического противовеса, хотя и на меньшем удалении.
Стойка покоилась на трех алюминиевых лапках, изогнутых и цельных, напоминавших ножки столика в уменьшенном виде. Каждая из них упиралась в землю, придавая копру достаточную устойчивость. В самом низу изгиба во внешней части ножки виден был циферблат маленького часового механизма, чуть выступавшего за ее пределы.
С внутренней стороны лапок в самой их середине были закреплены три тонких, направленных друг на друга гвоздика, своими остриями слегка вколотых в торец малюсенького диска из синего металла, словно висящего одиноко прямо под осью стойки. В миллиметре кверху от него находился диск такого же размера, но сделанный из металла светло-серого оттенка, подвешенный на вертикальном прутке, верхний конец которого уходил внутрь стойки.
Чуть повыше точки, от которой отходили лапки, на нижнем конце стойки был встроен еще один часовой механизм.
Дав нам достаточно времени, чтобы внимательно рассмотреть бабу, Кантрель пошел назад, вся наша группа двинулась за ним, и несколько секунд спустя мы уже вновь стояли у шпагата, вторично перешагнув через него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Вскоре Курмелен умер. Братья его, воспользовавшись малолетством Элло, разделились на партии и развязали гражданскую войну в стремлении захватить власть каждый себе. Однако ни у кого из них не было священного золота, из которого можно было бы восстановить корону, никому и не удалось добиться, чтобы его признали королем.
Напрасно произносились все новые и новые слова в попытках открыть неприступную решетку горы Зеленый Горб, еще сильнее притягивавшую к себе жаждущих власти, так как за ней был спрятан слиток золота короны. Невзирая на домогательства дядьев, подозревавших, что отец мог раскрыть ей дорогу, ведущую к цели, Элло смогла сохранить тайну в неприкосновенности.
Царство охватила волна беспорядков, поскольку и сама Элло не могла стать царицей, пока не получит священную корону.
Одетый все так же в розовое Ле Кийек, живший на ренту, завещанную ему Курмеленом, смешил на прогулках старых царедворцев, отвечая тонкими остротами на их болтовню.
Время шло, и в восемнадцать лет Элло стала постоянно думать о небесном знаке, предсказанном ей отцом, в надежде, что ей будет тем самым представлен способ спасти страну, доведенную до окончательной разрухи беспрерывным хаосом и междоусобицами.
Однажды июльским вечером, когда юная царевна возвращалась одна с охапкой цветов в замок своих предков, где она проводила каждое лето, густо-красные отблески только что зашедшего солнца осветили своим пламенем плывущие на горизонте, вытянутые вдаль облака.
Остановившись полюбоваться закатной феерией, Элло увидела, как некоторые узкие полоски облаков вдруг странно прогнулись от вечернего ветерка и в небе образовалось сложенное неровными буквами слово:
ТЕПЕРЬ
Несколько мгновений спустя слово растаяло в воздухе. Но Элло почувствовала, как вдруг забилось ее сердце, и поняла, что небо послало ей долгожданный знак. Она должна действовать сейчас.
По возвращении в замок она разорвала синюю подушку, с которой до сих пор обращалась с величайшей бережностью, вполне объяснимой тем, что к ней прикасались священные руки ее матери, чтобы не показаться подозрительной. Увидев в ней всего лишь куклу, она поначалу растерялась, но затем задумалась, поняв, что игрушка не соответствует ее возрасту неспроста. Внезапно по цвету платья куклы и по отсутствующему глазу девушка догадалась, что загадочная марионетка указывает ей на Ле Кийека. Она призвала шута в замок и рассказала ему обо всем.
Ле Кийек в свою очередь поведал ей доверенные его чести тайны и стал призывать ее немедля отправиться на гору Зеленый Горб и поспешить исполнить властный наказ небес, намеренно посланный в подходящий момент, когда ни один из возможных узурпаторов, ослабленных жестокой междоусобной борьбой, не мог всерьез помешать воцарению законной властительницы, после того как она, завладев священным слитком, приведет в восторг свой народ.
Усевшись в просторные носилки, Элло немедленно тронулась в путь, сопровождаемая шутом, а тот трубил направо и налево об истинной цели своей госпожи, чем привлекал к кортежу многочисленных фанатиков, которым не терпелось побывать при знаменательном событии, призванном положить конец эре беспорядков и разрушений.
Юная царевна достигла горы Зеленый Горб вместе с огромной толпой к радости Ле Кийека, рассчитывавшего на всех этих людей как на свидетелей предстоящего.
Открыв решетку тайным заклинанием, произнесенным так, чтобы никто не мог его услышать, шут проник в пещеру и направился к указанному ему месту, позвав с собой нескольких человек, которые должны были подтвердить его полнейшую честность.
Ле Кийек указал следовавшим за ним людям на мраморную глыбу Курмелена, и те подняли ее и вынесли из пещеры, решетка же закрылась только после того, как вышел последний человек. Все было совершено чрезвычайно быстро.
Шут смахнул с глыбы песок и показал всем подпись покойного царя на верхней ее части, рядом со священным золотым слитком, в подлинности которого отныне можно было не сомневаться.
Элло тронулась в обратный путь, к Глоаннику, увозя с собой на носилках нетронутую мраморную глыбу. Под восторженные возгласы толпы, вызванные радостью от успеха экспедиции, сопровождавший ее кортеж пополнялся с каждым новым шагом. Напрасно пытались противники ее остановить этот поток, увещевая своих солдат, которые, впрочем, дознавшись о прекрасном возвращении слитка и зачарованные его волшебной силой, сами вставали под знамя счастливой царевны.
Элло с триумфом отнесли в ее дворец вместе со вновь обретенным золотом, вскоре еще раз послужившим для изготовления священной короны, которую она затем и водрузила на свое чело при всем народе и под громкие крики «Да здравствует царица!» В этот вечер звезда Жуэля сверкала ярче обычного.
После этого царица решила поднять свою страну, воспользовавшись сокровищами пещеры, добычу которых начали весьма скоро. Теперь решетку открывали заклинанием рабочие с лопатами, и вскоре благодаря золоту, добывавшемуся в больших количествах из глубин зелено-мраморной горы, царство снова стало процветать.
Народ на руках носил свою царицу, к которой вернулась наконец радость; она же осыпала Ле Кийека своими милостями.
В порыве возвышенных чувств было решено изваять статую юной царицы с короной на челе и установить ее, подобно изображениям святых, в просторной нише, а под ней разместили три цветных горельефа, описывающих эту необычную историю.
При внимательном рассмотрении определили, что именно эта ниша была извлечена во время последних раскопок, проводившихся компанией, чьим акционером был Кантрель.
Дальнейшее обследование позволило быстро обнаружить, что отсутствовавшая в нише статуя в момент совершения находки лежала, разбитая на тысячу осколков, под нишей, отброшенная далеко вперед каким-то уже забытым катаклизмом.
Кантрель загорелся желанием заполучить эту старинную вещь, само существование которой придавало легенде немалую толику правды. Смело торгуясь на аукционе, он стал ее счастливым обладателем и установил в своем саду, продержав, однако, сие каменное вместилище пустым в течение шести лет, так как не мог найти статую, достойную по своему возрасту и ценности столь редкостного укрытия, пока оно не было отдано древнему и славному «Объединителю», получившему в нем защиту от ветра и дождя.
Бросив прощальный взгляд на эту двойную достопримечательность, мы последовали за Кантрелем, уже готовым вести нас по поднимавшейся вверх аллее.
Глава вторая
По мере того как мы двигались в гору, растительность становилась все скуднее. Вскоре почва совсем оголилась, и в конце аллеи мы оказались на обширной очень ровной и совершенно голой площадке. Сделав еще несколько шагов мы вышли к месту, где стояло нечто вроде трамбовочного инструмента, напоминавшего по виду бабу или ручной копер, применяемый при укладке брусчатки в мостовую.
Казавшаяся на первый взгляд легкой, хотя и полностью сделанная из металла, баба была подвешена к небольшому светло-желтому аэростату, похожему своей вогнутой по кругу нижней частью на монгольфьер.
Земля под этим предметом имела престранный вид.
На достаточно большой площади там и тут торчали человеческие зубы самых разных форм и цветов. Ослепительно белые рядом с желтоватыми и коричневыми резцами курильщиков. В этом странном скопище находились все оттенки желтого цвета: от легчайших соломенных тонов до самых насыщенных рыжеватых окрасов. Свою лепту в это многоцветье вносили синие зубы – от нежно-голубых до темных, с которыми соседствовало множество черных, бледно-красных и алых окровавленных корней.
Разнообразие форм и размеров зубов, казалось, не имело конца: огромные коренные и чудовищного вида клыки соседствовали с почти незаметными молочными зубами. Ансамбль расцвечивался металлическими отблесками пломб.
В месте, где стоял копер, плотно посаженные зубы одним лишь чередованием цветов образовывали настоящую, пока еще незаконченную картину. Все вместе изображало рейтара, дремлющего в темном подземелье, njмно лежащего на берегу подземного озерца. В плотном облаке, отлетавшем от головы спящего и символизировавшем его сон, собраны были одиннадцать юношей, пригнувшихся в страхе перед неким почти прозрачным воздушным шаром, к которому устремлен был полет белой голубки и от которого на земле оставалась легкая тень, окутывавшая мертвую птицу. Возле рейтара лежала старая закрытая книга, едва видная при слабом свете от факела, воткнутого в пол подземелья.
В этой необычной зубной мозаике преобладали желтый и коричневый цвета. Остальные, менее часто встречавшиеся тона придавали картине живые и привлекательные нотки. Голубка, составленная из великолепных белых зубов, красовалась в позе быстрого и грациозного порыва вперед. Умело подобранные корни обозначали красное перо, украшавшее темную шляпу, брошенную рядом с книгой, или же просторный пурпурный плащ с медной пряжкой из хитроумно расположенных коронок. Из смешанного множества синих зубов были выполнены лазурного цвета штаны, втиснутые в широкие сапоги из черных зубов. Хорошо выделявшиеся на общем фоне каблуки составлены были из зубов цвета лесного ореха, а равномерно расположенные пломбы играли роль гвоздей.
Баба остановилась как раз на левом сапоге.
За пределами картины со всех сторон в полнейшем беспорядке разбросаны были другие зубы, не имевшие никакого живописного вида. Вокруг воображаемой границы, обозначенной по окружности самыми удаленными от центральной части зубами, простиралось пустое пространство, ограниченное шпагатом, привязанным к торчащим на несколько сантиметров из земли тонким колышкам. Мы остановились перед этим неровно натянутым барьером.
Внезапно копер сам собой поднялся в воздух и, пролетев под легким дуновением футов пятнадцать-двадцать, опустился недалеко от нас прямо на потемневший от табака зуб курильщика.
Кантрель махнул нам рукой, перешагнул через шпагат, пересек незанятую полосу и подошел к воздушному аппарату. Мы все двинулись за ним, очень стараясь не сместить разбросанные зубы не сомневаясь, что тот видимый беспорядок, в котором они валялись, был нелегким результатом долгих исканий.
Когда мы подошли ближе, до ушей стало доноситься тиканье от сверкавшей на солнце бабы.
Кантрель решил не ждать наших расспросов, а сам принялся показывать разные части аппарата.
На самой верхушке аэростата, в образованном кольцевым вырезом сетки круге находился автоматический алюминиевый клапан с круглым отверстием и крышкой, возле которой виднелся циферблат небольшого хронометра.
Под шаром на толстых вертикальных стропах, служивших нижней частью сетки, полностью изготовленной из тонкого легкого шелка, удерживалась на продетых в отверстия буртика концах не гондола, а круглая алюминиевая тарель, похожая на перевернутую крышку, горизонтальное дно которой тонким слоем покрывало какое-то вещество желто-охристого цвета.
К нижней части тарели, в самом ее центре, был прикреплен тонкий алюминиевый же вертикальный цилиндр, служивший корпусом всего предмета.
От верхней части цилиндра отходил вверх и вбок длинный стержень, тоже из алюминия, поднимавшийся выше тарели и оканчивавшийся тремя наконечниками. На конце каждого из них было установлено по довольно большому хронометру с зеркалом позади. Все три циферблата смотрели в разные стороны, тогда как их зеркала устремлены были в одну и ту же находящуюся где-то посередине точку, глядя при этом соответственно примерно на запад, юг и восток. В тот момент первое зеркало было направлено прямо на солнце и отражало его лучи на второе, переправлявшее их на тарель-гондолу, в то время как третье, казалось, не играло никакой роли. Каждое зеркало было связано со своим часовым механизмом четырьмя горизонтальными рейками с мелкими зубцами, вставленными в заднюю крышку хронометра по окружности сверху, снизу, справа и слева. Рейки эти выходили с другой стороны механизма на круглый циферблат по диаметру чуть меньше самого прибора.
Приводимые в движение невидимыми зубчатыми колесами, связанными с механизмом хронометров, рейки могли подаваться на любое доступное им расстояние вперед или назад, изменяя тем самым наклон зеркал. Спереди каждая рейка оканчивалась металлическим шариком, помещенным на две трети в полую обрезанную сферу, укрепленную на задней стороне зеркала. Такой способ крепления позволял зеркалу перемещаться в самых разных направлениях.
Каждый день эта тройная система следовала за ходом солнца от восхода и до заката. С утра зеркало, повернутое к востоку, первым принимало его огненные лучи. После прохода светилом меридиана это зеркало оказывалось в тени, а его роль брало на себя то, что находилось напротив. Трудясь от зари до сумерек, зеркало, обращенное к югу, вступало в действие вторым, направляя в неизменную точку лучистые потоки, непрерывно льющиеся на него с того или другого соседних блестящих дисков.
В средней части установленного наискосок стержня с тройным наконечником был заделан короткий прямой штатив, почти сразу же расходившийся на две изогнутые в виде полуокружности ветви, концы которых смотрели в зенит. Этот полукруг, перпендикулярный идеальной вертикальной плоскости, в которой находился скошенный вбок стержень, частично мог служить оправой для сильной круглой линзы, закрепленной между концами штатива на двух штырьках, вставленных в самые их концы.
Линза помещалась точно на пути светового пучка, отражавшегося от самого дальнего зеркала, и лежала параллельно заливавшим ее лучам.
С внешней стороны внешней части одной из изогнутых ветвей укреплен был малюсенький хронометр, задача которого состояла в том, чтобы поворачивать линзу в строго определенное время, что им и выполнялось благодаря хитроумному соединению его механизма с соседним штырьком.
Устойчивость всей конструкции обеспечивала горизонтальная тяга, оканчивавшаяся, как цирковая штанга, шаром-противовесом; сама же тяга была ввинчена в алюминиевую стойку как раз с противоположной стороны от линзы и зеркал.
Огромная магнитная стрелка, словно взятая из гигантского компаса, пересекала стойку перпендикулярно ей и на половине ее высоты, выступая на одинаковую длину в ту и другую стороны. Своей магнитной силой она удерживала воздушный аппарат при его полетах всегда и строго в нужном направлении. Ее северный конец находился прямо под зеркалом, обращенным к югу, а южное острие подобным же образом стояло напротив сферического противовеса, хотя и на меньшем удалении.
Стойка покоилась на трех алюминиевых лапках, изогнутых и цельных, напоминавших ножки столика в уменьшенном виде. Каждая из них упиралась в землю, придавая копру достаточную устойчивость. В самом низу изгиба во внешней части ножки виден был циферблат маленького часового механизма, чуть выступавшего за ее пределы.
С внутренней стороны лапок в самой их середине были закреплены три тонких, направленных друг на друга гвоздика, своими остриями слегка вколотых в торец малюсенького диска из синего металла, словно висящего одиноко прямо под осью стойки. В миллиметре кверху от него находился диск такого же размера, но сделанный из металла светло-серого оттенка, подвешенный на вертикальном прутке, верхний конец которого уходил внутрь стойки.
Чуть повыше точки, от которой отходили лапки, на нижнем конце стойки был встроен еще один часовой механизм.
Дав нам достаточно времени, чтобы внимательно рассмотреть бабу, Кантрель пошел назад, вся наша группа двинулась за ним, и несколько секунд спустя мы уже вновь стояли у шпагата, вторично перешагнув через него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28