Есть женщины-дети (эти откуда угодно, рядом со сценой, например, можно
найти).
Много позже он узнал такую. Женщина-ребенок. Сорок годиков, а все щебечет
детским голоском. Девочкой играла во взрослую, а взрослой стала играть в
девочку. Обожает детские стихи. Рассмешить ее может только юмор в коротких
штанишках. Прочие шутки считает грубыми и пошлыми, говорит: фу! Своих детей
нет.
У нее-то этого не было. У нее было другое. Другие мухи в голове. Когда "скорая
помощь" спросила ее: кто вы? -- ответила: весы. Как все женщины, еще не
нашедшие своего главного мужчину, верила в гороскопы, приметы, нумерологию.
Внимательно следила за совпадениями. И у меня дома такая же чашка! Это тоже мой
любимый писатель! Надо же, я только что об этом подумала! Но не сказала!
Цыганка ей нагадала их встречу.
Письма и открытки подписывала многозначительно: Надежда. По телефону -- тоже:
это Надежда. Пауза. Никаких надь и надежд петровн.
В минуты особенно горячие вскрикивала отчетливо ему в ухо: мой! муж! мой!
Внушение на близком расстоянии.
А то посмотрит на него в целом и скажет: мы же с тобой так молоды! Ни хрена
себе -- молоды: бабе уже двадцать три!
Играла с ним как кошка с мышкой. Точней -- с мышем. Игра до предпоследнего
предела. Последний был всегда на замке. Это ее и сгубило. Будь она менее
опытной или наоборот, более, опытной настолько, что скрывала бы свой опыт, он
бы на ней и женился. Но ее игра была рассчитана на опытного мужчину. Это
подтверждает тот факт, что через месяц он ее бросил. А еще через два женился на
другой. Начинающей женщине. И не такой красивой. И более дурой. И провоевал с
ней десять лет. А с Наденькой, то есть Надеждой был бы, наверняка, счастливей.
Хотя, наверняка, тоже не больше десяти лет.
Шутка у нее была: у нас с тобой еще все спереди! Она ею все время острила. И
сама же смеялась. Причем совершенно искренне.
Потом они снова встретились. Когда он уже состоял в разводе. Но не развелся.
Она опять приехала поступать в институт. Сразу накинулась: а ты меня? как ты
все это время?
Совсем не изменилась. Но изменился он. Поэтому она уже стала для него другой.
Смешная. Старомодная. И уже неопытная.
Он стал намного опытней. И старше. Хотя ему еще было чуть больше тридцати. А ей
уже хорошо за тридцать.
Ей опять что-то нагадала цыганка. Какое-то крупное счастье.
В первый же день они и дошли до предела, до которого она стратегически не
допускала его раньше. Как говорят на исповедях, все произошло быстро и
неожиданно, я даже ничего не почувствовала!
То, что казалось в ней смелым, теперь показалось ему робким. Консервативные
ласки. Любит молча. И он чтоб немел. "Без комментариев!"
Нога все такая же. Ступня только чуть грубей.
Резкий запах духов. Это французские, говорила она. Нашего разлива, добавлял
он.
И по-прежнему любит танцевать перед ним. Надев чужую шляпу.
И по-прежнему любит помучать его. Думает, что так он будет любить ее больше.
Уже и дочь ее вышла замуж. А она все никак. Хотя торопится. А когда торопишься
выйти замуж, ни к чему хорошему это не приводит. Даже если выйдешь.
Последний раз встретились еще через много лет. Кода он попал в больницу.
Позвонила беспричинно ему на работу из своего Мурманска. Ей и похвастались.
Прилетела с апельсинами, которые у нее там в три раза дороже.
А к нему тогда никто, кроме нее, не пришел. Даже жена. Даже вторая. Сейчас
бывшая. Хотя и болезнь-то у него была пустяковая, так, отдохнул две недельки.
Погуляли с ней по больничному саду, загребала все сапожком опавшие листья, и
улетела назад.
Он подурнел. То есть стал глупей и старообразней. Детьми так и не обзавелся.
Злой, как революционер.
У нее уже внуки. Но выглядит на пятьдесят с хвостиком. Все-таки стала его
моложе. Женский ум сохраняется дольше. На бреющем как-никак полете. Мужской же
резко берет вверх, а потом резко летит вниз. Все так же, как в сексе.
В этом варианте она понравилась ему больше всего. Ему показалось, что он опять
ее полюбил.
Она же любила его любым.
Белый танец

Горшков давно просил Спиридонова с кем-нибудь его познакомить.
Наконец Спиридонов сказал:
-- Записывай.
-- Симпатичная?
-- Симпатичная. Костлявая только.
-- Я костлявых не перевариваю, -- сказал Горшков.
Но телефон записал.
-- Звонить после десяти, -- сказал Спиридонов.
-- Утра или вечера?
-- Не помню.
-- А что сказать?
-- Может, за тебя и все остальное сделать?
Горшков позвонил ровно в десять вечера. Трубку никто не снял. Перезвонил
Спиридонову.
-- Трубку никто не снимает.
-- Значит, ее нет. Ты чего, будешь теперь мне о каждом своем шаге
докладывать?
Горшков позвонил через час. Трубку сняли. Горшков сразу это понял.
-- Зину можно?
-- Можно.
Горшков подождал. Потом спросил:
-- Вы что там делаете? Молчите?
-- Так я ж сказала: можно.
-- А вы чего -- Зина?
-- Зина. А вы?
-- А я -- от Спиридонова.
-- Ой, подождите, я чайник сниму! -- оживилась вдруг Зина.
Горшков подождал. В трубке снова возникла Зина:
-- Я тут.
-- Все нормально? -- спросил Горшков.
-- В смысле?
-- Ну, с чайником. Сняли?
-- Допустим, -- сказала Зина.
Горшков помолчал. Потом спросил:
-- Чаю попить хотели?
-- Нет, кофию.
-- Кофе на ночь вредно пить! -- обрадованно выпалил Горшков.
-- Почему же?
-- Да это я так шучу.
-- Ну, рассказывайте, кто вы, что вы, где работаете?
-- Сейчас -- механиком.
-- А раньше?
-- И раньше -- механиком. Я всю жизнь -- механиком.
-- Как родились?
-- Нет, попозже.
-- Женаты?
Горшков не ответил.
-- Что вы молчите?
-- Думаю.
-- Думаете, женаты ли вы?
-- В принципе -- нет.
-- Как это?
-- Она -- стерва!
-- А дети есть?
-- Нет, -- ответил Горшков. -- Она их с собой забрала.
Договорились встретиться у какого-нибудь метро.
-- Вы как будете одеты? -- спросила Зина.
-- На ногах -- ботинки.
-- Со шнурками? -- уточнила Зина.
-- Сейчас посмотрю, -- сказал Горшков.
Зина сказала, что будет одета в синюю куртку.
Горшков приехал к месту встречи и уже издали увидел девушку в синей куртке.
"Симпатичная, -- подумал он. -- Хреново. Могу не понравиться".
-- Вы -- Зина? -- с трудом развернув улыбку, подошел к ней Горшков.
Девушка нецензурно ответила в рифму. На букву "П".
Горшков тоже послал ее с матерком. Но уже -- в затылок. Поэтому она его не
услышала. Услышал здоровенный мужик, проходивший мимо. Горшков сбивчиво
объяснил ему, что отправил не его. Мужик поверил и отпустил Горшкова.
Через несколько минут выяснилось, что половина человечества -- в синих куртках.
Горшков перестал обращаться ко всем синим, к тому же один из них оказался
парнем с длинными волосами и врезал Горшкову по чайнику.
Поэтому Горшков теперь стоял без всяких признаков жизни и только думал: "Хорошо
бы не эта!.. А вот эта бы -- хорошо!.."
Зина возникла с тылу. Совершенно не такая, какая была по телефону.
-- Здравствуйте, Коля!
-- А я вас сразу узнал, -- сказал Горшков.
-- Почему же?
-- Так вы ж сказали: "Здравствуйте, Коля"!
Горшков пригляделся: Зина оказалась в очках. Поэтому он спросил:
-- Вы -- не учительница?
-- Нет. Бухгалтер. Я же вам говорила.
-- Бухгалтер, милый мой бухгалтер! -- спел ей Горшков.
-- Куда пойдем? -- спросила Зина.
-- Прогуляемся для разнообразия, -- сказал Горшков.
Прогулка потекла по улице. Зина быстро завяла от шума и пыли грузовых машин и
через час сказала:
-- Может, поедем ко мне?
-- Давно пора! -- проснулся Горшков. -- Может, я вас тогда уж и под руку
возьму? Я сразу хотел предложить, да подумал, что это будет не совсем удобно.
-- Под руку?
-- Нет, к вам -- домой.
Квартира была однокомнатная.
-- Сразу видно -- женщина живет, -- сделал вывод Горшков.
-- А как вы догадались?
-- Чисто у вас.
-- А у вас что, окурки на полу валяются?
-- Нет, на полу не валяются, -- обиделся Горшков. -- Но в раковине можно
найти. Мокрые, правда.
-- Но можно подсушить!
-- Кстати, о планировке. Туалет имеется?
-- Вообще-то -- да. Вторая дверь.
-- Вас понял. Запомним на будущее.
Горшков прошел в комнату, а Зина метнулась на кухню.
-- Коньяк будете? -- крикнула она.
-- Ну, раз ничего другого нет... -- сказал Горшков.
Зина вернулась с коньяком и двумя грейпфрутами в тарелке, похожими на грудь
Венеры.
-- А чего коньяк не полный?
-- Отмечала свой день рождения.
-- Плохо, наверно, отметили?
-- Почему?
-- Так не допито.
-- Эта третья была.
Горшков налил себе и Зину не забыл.
-- Как говорит Костя Мелихан, поднимая тост за даму: "Дай бог -- не
последняя!"
Горшков сразу осушил свою рюмку и тут же наполнил снова. Зина грела свою в
маленьких ладонях.
-- Может, включить музыку?
-- Ага! -- обрадовался Горшков и поперхнулся коньяком. -- Делать-то все равно
нечего.
Зина врубила магнитофон.
-- Пугачиха! -- сказал Горшков и откинулся в кресле. -- Моя любовь!
Зина взяла его за руку:
-- Потанцуем?
-- О, белый танец! -- сказал Горшков и попытался допить коньяк. -- Дамы
приглашают кавалеров.
-- А есть еще голубой танец, -- сказала Зина, убирая из рук Горшкова рюмку. --
Кавалеры приглашают кавалеров.
Зина протанцевала с Горшковым до конца всю песню, а потом завалила его на
диван, предварительно дернув ногой на себя нижний край.
Выйдя на улицу, Горшков машинально посмотрел на часы: вся процедура заняла
сорок минут. "Да, -- подумал он, -- бухгалтеры ценят свое время!"
На другой день позвонил Спиридонов:
-- Ну, как?
-- Нормально, -- ответил Горшков. -- Только я не понял, кто кого -- я ее или
она меня?
-- Ну, если не забеременеешь, значит, ты -- ее!
Джентльмен на вечер

-- Фигурка -- оближешься! -- говорил по телефону Зарецкий. --
Роден, бронза!
-- Девятнадцатый век, сто кило? -- спросил Макс.
-- А шутки свои дома оставь! Скромней надо быть. Стань джентльменом хоть на
вечер. А то прошлый раз ты уже пошутил.
От прошлого раза у Макса осталось яркое впечатление. Фонарь между глаз. Он там
все за красоткой одной ухлестывал змеевидной. Потом ее спросил: "Можно вас
проводить до дома?" Она ему в ответ: "У меня дома муж". А он -- ей: "Так до
моего дома". Ну и засветила ему. Как ее муж научил. На секции айкидо.
...Когда музыка начала щекотать ноги и все полезли из-за стола, Зарецкий подвел
Макса к смуглой.
-- Майя, -- представилась она.
"Ацтек", -- хотел представится Макс, но, как велел Зарецкий промолчал.
-- А тебя-то как звать? -- спросил Макса Зарецкий, будто видел его впервые.
-- Максимов, -- ответил Макс после некоторого раздумья.
Он уже хотел пригласить Смуглянку на танец, как вдруг к ним подскочила пожилая,
сорокалетняя, с бандитской челюстью, и, схватив его за руку, капризно
воскликнула:
-- Почему мы не танцуем?
Макс вяло поплелся за ней.
-- В прошлой жизни я была мужчиной, -- сообщила она ему.
Даже ухом он почувствовал от нее запах сайры.
"Обезьяной ты была в прошлой жизни! -- подумал Макс. -- И ею же в этой
осталась!"
Смуглянка уже танцевала с каким-то в клетчатом пиджаке, но улыбалась Максу.
Когда хохотнула, Макс понял, что улыбается она не ему, а глупым россказням
клетчатого.
Музыка прекратилась, и Макс тотчас же отлепился от Челюсти. Но она крикнула:
-- Женский танец!
И снова прижала Макса к себе. Так, что его шея оказалась у нее между грудей.
Скинула туфли. Но все равно была пока выше Макса. Стала крутиться волчком под
поднятой ею же Максовой рукой. И так же заставляла крутиться его.
Наконец, и эта жизнеутверждающая музыка умерла.
-- Почему мы такие грустные? -- спросила Челюсть Макса, не выпуская его из
рук. -- Может быть, я смогу развеять эту грусть?
Макс знал, что ответить, но не знал, как сказать.
-- Курите?
-- Нет. Колюсь, -- не сдержался он.
Десятимесячным животом она втолкнула его в пустую комнату и там с умным лицом
закурила.
-- Вы были женаты?
"Началось!" -- подумал Макс. И ответил:
-- Не был.
-- Почему? Это настораживает!
В комнату заглянула Смуглянка, но увидев Челюсть, сказала:
-- Пардон!
И исчезла.
Макс посмотрел на часы: "Сейчас объясню ей, что мне надо срочно куда-то идти".
Но тут Челюсть внезапно сообщила ему, что у нее больной ребенок. Теперь нельзя
было не только уйти, но даже как следует ответить. За больным ребенком
потянулись другие беды, обрушившиеся на Челюсть. Раз в минуту Макс одобрительно
кивал.
"Или она умная, или дура!" -- думал он, глядя на ее висячие щеки.
-- Да вы меня совсем не слушаете! -- вдруг обиделась Челюсть.
-- Слушаю. Почему же? -- обиделся Макс. -- Потом он вам изменил с
бухгалтером.
-- Это я ему изменила с бухгалтером! -- воскликнула Челюсть, ударив себя
кулаком по толстым бу сам. -- Бухгалтер был мужчиной.
-- До встречи с вами? -- спросил Макс.
Челюсть проглотила и это.
-- А потом мне встретился действительно интересный человек. Старший бухгалтер!
Сырьевой базы.
"Да что она там -- всю бухгалтерию?!" -- ужаснулся Макс. И резко встал.
-- Все! -- сказал он. -- Ухожу, не прощаясь.
-- Что-то мы засиделись, -- сказала она и вытянула вперед руку, поиграв в
воздухе своими морковками. -- Помогите даме! Джентльмен!
Макс обеими руками схватил эту лапу и со всех сил дернул на себя, так что
Челюсть чуть не стукнулась о косяк.
-- Не перевелись еще богатыри! -- сказала она.
Макс прошел в прихожую и снял с крючка свое пальто, но Челюсть вдруг сказала:
-- Мне пора!
-- Ой! -- хлопнул себя по лбу Макс и повесил пальто на место. -- Я же чай
забыл допить.
-- Хорошо, оставайтесь, коварный соблазнитель, -- сказала она. -- А меня
проводите вниз.
-- С удовольствием! -- расплылся Макс.
Спустившись на улицу, Челюсть стала гоняться за такси. В шубе нараспашку и
шапке набекрень она выглядела чистым батькой Махно, и таксисты, завидев ее,
только прибавляли газу.
-- Замаскируйтесь! -- велел ей Макс.
Челюсть стала лицом к стенке, и первая же машина тут же остановилась.
-- Куда ехать-то? -- крикнул ей Макс.
Она назвала какую-то тьмутаракань. "Хорошо хоть подальше сгинет!" -- подумал
он.
Усаживаясь, выпучила вдруг глаза:
-- Поедемте со мной! У нас страшный район.
"Конечно -- страшный, -- подумал Макс, -- если ты там живешь!"
В машине под мерное бормотание Челюсти он задремал.
-- Это Бродский, -- вдруг толкнула она его локтем.
-- Где? -- проснулся он и завертел головой.
Потом она читала ему стихи Фета, хвасталась своим мужем, добавляя все время:
"хоть он и большой дерьмо", -- рассказывала сексуальные анекдоты и сама же над
ними ржала.
Доехав до дому, кряхтя, вылезла из машины, чмокнула Макса в висок: очевидно,
промазал мимо щеки, -- и вдруг спокойно сказала:
-- У меня, оказывается, нет денег!
"Еще платить за эту свинью в бисере!" -- выругался про себя Макс и отслюнил
водителю деньги.
-- Сейчас подымемся ко мне, и я отдам.
Войдя в ее квартиру, он спросил:
-- А где же ваш ребенок?
-- Еще не пришел с института.
-- Он что, студент?! -- ахнул Макс.
-- Нет, -- ответила Челюсть. -- Преподаватель.
Она прошла в комнату и там ойкнула басом.
"Сейчас скажет, что деньги закончились", -- подумал Макс и шагнул в комнату,
как в тюремную камеру.
-- Дырка на колготках! -- радостно сказала Челюсть. -- Это когда вы меня в
машину запихивали.
"Не дай бог, заставит меня штопать!" -- подумал он и с опаской подошел ближе:
-- Где? Ничего нет!
-- Как же? Должна быть! -- с сожалением произнесла Челюсть.
Она стала искать дырку и постепенно дошла до пояса.
Согнувшись, Челюсть, как шлагбаум, перекрывала Максу путь к отступлению. Макс
все же осторожно стал протискиваться к выходу и ненароком коснулся ее чугунного
крупа. Она тотчас же выпрямилась. Ударила его по рукам. И прошептала:
-- Не сейчас!
Макс обрадовался, что его наконец выгоняют, но Челюсть, игриво ухмыльнувшись
усатой губой, сказала:
-- Сначала в ванную!
И бросила ему гигантские шлепанцы, похожие на двух болонок.
-- Сына?! -- прошептал Макс.
-- Мужа, -- ответила она. -- Но вы не волнуйтесь, он приедет только утром...
-- А денег она с тебя за ночь не взяла? -- спрашивал на другой день
Зарецкий.
-- Нет. Только -- за такси и дырку в колготках.
-- Тогда, считай, ты дешево отделался.
Охота

"...за столом

Сидят чудовища кругом:
Один в рогах с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полужуравль
и полукот".
А. Пушкин ("Евгений Онегин")
"За четверть часа до захождения солнца, весной, вы входите в рощу, с ружьем,
без собаки. Вы отыскиваете себе место где-нибуь подле опушки, оглядываетесь,
осматриваете пистон, перемигиваетесь с товарищем".
И. Тургенев ("Записки охотника")

Хромова пригласили на охоту. Некоторых охотников он знал. Они иногда охотились
вместе. Знал Хромов и кое-кого из тех, на кого предстояла охота. Иных он даже
убивал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9