тоже через балкон Витя бежал за добавкой, даже и не думая начинать какие-то попреки - ты же, мол, обещал, что с тебя хватит двух бутылок, и так далее: трусить по холодной ночной дороге гораздо приятнее, чем пререкаться. Что всерьез беспокоило Витю - Аня почти перестала спать. Иногда он слышал сквозь сон, как она осторожно поднимается, потом снова ложится, дыша корвалолом... "Почему ты не спишь?" - с обеспокоенной нежностью спрашивал Витя, и Аня вполголоса отвечала: "Спи, не разговаривай, а то и ты не заснешь. - Но все-таки прибавляла: - Жду - неужели и в этот раз обманет?" - "Прими таблетку". - "Я уже приняла".
Только Аню с ее высотой могли до сих пор волновать моральные вопросы обманет, не обманет... Перед Витей стояли проблемы попроще: а не припрятать ли бутылки под окном, чтобы каждый раз не бегать, а, переждав подобающее время, явиться с пивом, как будто ты его только что купил. Витя и припрятал пару бутылок в кустиках. Но они ночью оказались такими царапучими (слава богу, глаза были защищены очками), такими неотличимыми друг от друга... Пока Витя разыскивал бутылки, ему уже казалось, что вот-вот забрезжит утро, но когда он перевалился через балконные перила - "Ты что, с кем-то дрался? встревожилась Аня. - У тебя царапина на шее". "Как ты так быстро вернулся?" - вытаращил свои заплывшие японские глазки Юрка.
Без серьезной необходимости лучше не врать. Но Анина бессонница - это была серьезная необходимость, Аня по утрам бывала такая бледная... Витя подумал-подумал и решил подмешать Юрке в пиво Анину снотворную таблетку. Он попросил ее вроде как для себя, он знал, что Аня будет против подобных бесчестностей, потому украдкой растолок и завернул в бумажку. А когда пришла пора тащить для Юрки внеурочное пиво, он открыл его заранее припасенной открывашкой, сделал три-четыре глотка, в свете магазинного аквариума осторожненько ссыпал порошок в горлышко и снова напялил помятую крышку.
И правильно сделал - ему не удалось скрыть от Юрки, что бутылку уже открывали. "Я по дороге сделал несколько глотков, что тебе, жалко?" укоризненно спросил Витя, и Юрка, всегда резко добреющий с появлением выпивки, смешался: "Да пожалуйста, пей". "Так потерпел бы до дома, выпил бы из стакана", - подивилась Аня, чувствующая, что чего-то не понимает. "Недотерпеть было, ужасно пить захотелось", - развел руками Витя, и Юрке пришлось выпить откупоренную бутылку у них в комнате. "Странный какой-то вкус", - заплетающимся языком поделился он. "Да, я тоже заметил", согласился Витя.
Можешь спать спокойно, гордо объявил Витя, на цыпочках проводив Юрку по спящему коридору. Аня не одобрила: "Если он нас обманывает, это не значит, что и мы можем ему уподобляться. Тем более, что он и сам страдает". - "А то мы не страдаем". - "Мы расплачиваемся за какую-то нашу вину".
Витя даже промолчал, чтобы не заголосить двумя октавами выше обычного. Главное - Аня проспала до восьми часов. А Юрка вообще заспался, можно было выйти прогуляться вдвоем - они целую вечность нигде вдвоем не бывали.
Витя уже понял - жить нужно минутами: сейчас, в данный миг, тебя не мучают? - вот сейчас и живи. А начнешь думать о будущем - так оно у всех ужасное, только у одних через десять лет, у других через год, а у тебя через час, но в принципе никто не должен заглядывать слишком далеко, иначе никогда не сможешь вдохнуть полной грудью. Витя на берегу дышал с облегчением, и Аня, кажется, наконец разжала свои съеженные плечики.
Вот, стало быть, они и прожили полчасика. А в их отсутствие Юрка через плохо закрытую балконную дверь пробрался в их номер и выпил весь Анин корвалол. После этого - виновато вещество, а не человек - ему уже не оставалось ничего другого, как вытащить из Аниной сумочки деньги и отправиться за водкой. Так что, когда они вернулись с прогулки, он был не просто пьяный - он был совершенно одурелый, хотя бутылка с черной пиратской наклейкой оставалась еще примерно на треть наполненной ненавистной прозрачной жидкостью. Из-под бутылки пытался вспучиться мятый лист, на котором сантиметровыми буквами было написано: "Прошу вас, отпустите меня! Так будет лучше и для вас, и для меня! Я мертв! Я хочу торчать, торчать и торчать, и вы с этим никак не справитесь! PLEASE LET ME GO! Ex-your son. P. S. Все равно убегу". Юрка требовал паспорт - "я гражданин Израиля, я буду жаловаться в полицию!" - но тут же про него забывал, начинал с величайшей сосредоточенностью соскабливать ногтем пятнышко с клетчатых ниггерских джинсов. Его паспорт, кстати, Витя, постоянно его сопровождавший, на всякий случай всегда носил с собой.
"Ну конечно же, мы виноваты, - обратила Аня к Вите искаженное страданием лицо. - Мы с чего-то вообразили, что имеем право развлекаться". Не в ту же минуту, но ей сделалось нехорошо, она прилегла на казенный диван, и Юрка с горестным возгласом: "Жалко мамочку!" - вновь присосался к бутылке и дососал ее со скоростью унитаза. После этого он окончательно перешел на английский язык. Он всегда гордился, что умеет выговаривать, как настоящий ниггер, - "нига", - и, может быть, поэтому в непрожеванном потоке его речей Витя ухватывал только "фак", "мазэфакин" и "шит", произносимое на одесский лад - "щит".
Аня знала лишь одно средство против пьяной одури - закуску, так что в эти недели исхудалый Юрка разбухал на глазах. Бухал и разбухал. Она и на этот раз с усилием поднялась и начала готовить чай, бутерброды... Разумеется, только что вскипевший чай оказался слишком горячим: Юрка сделал глоток и с проклятием ("Фак!") выплеснул чай на пол. "Не будь свиньей", сдержанно отозвалась Аня. "Да пошли вы..." - Юрка договорил до конца на чистейшем русском языке и, шатаясь, ринулся в дверь, затопал по коридору. "Беги за ним!" - перекошенно (в страшном сне не мог бы представить ее такой!) крикнула Аня, и Витя неловко рванул с места, в коридоре едва успев кивнуть застывшей в изумлении Волобуевой.
Юрка встретил его со сверкающим ножом в руке - на днях исчезнувшим ножом, самым острым в Анином хозяйстве. Юрка приставил острие к своему боку и вызывающе затребовал: "Хочешь, воткну себе в печень? Думаешь, не смогу?" Сможешь, сможешь, приговаривал Витя, осторожно отнимая у него нож и не зная, что с ним делать дальше. К счастью, Юрка начал долго и тупо шарить под деревянной кроватью, и Витя ускользнул в ванную. Лихорадочно обыскав ее взглядом, он засунул нож под плинтус, да так удачно, что впоследствии не смог его извлечь. Когда Витя вернулся в комнату, Юрка пил из горлышка пиво запасливый, под кроватью у него, оказалось, поблескивала целая батарея. Витя хотел было воспрепятствовать (а как? драться с ним, что ли?), но решил лучше позволить ему пить, пока не отрубится. А до тех пор надо было набраться терпения и ждать. И Витя ждал. Ждал (нудно уговаривая), когда Юрка пытался сам себя удавить полотенцем, когда пробовал повеситься на шторе, когда торжественно возглашал: "Жизнь без наркотиков слишком пресна, она не стоит того, чтобы ее прожить", - и когда начинал рыдать: "Тысячи шмыгаются героином - и ничего!"
Наконец, уже полуотрубившийся, с падающей головой, Юрка начал прижигать руки сигаретой, оставляя круглые сморщенные ранки. Витя ждал. Заглянула Аня, успокаивающими жестами Витя выпроводил ее в коридор и там быстро набормотал, что все, мол, в порядке, он ее позовет, когда устанет, им нужно беречь силы, сидеть с безумцем только по очереди.
И они действительно сменяли друг друга, а часы сменялись часами, дни днями, а если судить по Витиному внутреннему часовому механизму, то и недели неделями. Временами безумец, ни на кого не обращая внимания, или дремал, свесив голову (и бунтуя при малейших попытках его уложить), или бродил по комнате, швыряемый из стороны в сторону, иногда со всего роста обрушиваясь на пол, который (или голова) аж звенел от этих ударов. Аня в свою смену пыталась его удерживать, а Витя уже только ждал. Тая в глубине души нелепую надежду, что какой-нибудь особенно болезненный удар хоть немного образумит сумасшедшего. Вот он, бесцельно кружась по комнате, рушится на стол, ударяясь лицом и грудью в бутылки. Они раскатываются по комнате (ночь, что там думают соседи?..), но ни одна не разбивается. А он надолго замирает на столе. Потом начинает медленно шевелиться, как водолаз в свинцовом костюме, переваливается на бок, скатывается на пол, замирает на полу. Затем приподнимается и снова шарит под кроватью. Витя уже не пытается его отговаривать - начнет мычать проклятия, угрожать перебить все стекла... Пусть лучше пьет, свалится же он когда-нибудь окончательно!
Он и сваливался, иной раз затихал на пять, на десять минут - в эти минуты Витя иногда пробовал дремать сидя (после одного особо жуткого инцидента ложиться он уже не решался), а иногда смотрел на ворочающееся на полу существо и твердил про себя: исчезни, исчезни, исчезни... Он уже не испытывал ненависти к нему, он только хотел от него освободиться. Кажется, если бы не Аня, Витя бы уже дозрел до того, чтобы бросить все, как есть, пускай пьет, пока не сдохнет. Или не сдохнет, проспится, возьмется за ум, так даже лучше, но лично ему уже все равно.
Аня подменяла его то днем, то ночью - бледная до голубизны под глазами, однако собранная и целеустремленная, она говорила, что в тридцать седьмом году следователи прежде всего не давали своим жертвам спать, чтобы сломить их волю, поспавши хотя бы два часа, человек воскресает, а она спала больше, так что будет только разумно, если Витя ей уступит, его здоровье тоже общее достояние, и Витя сначала слушался (от неизменности невесть откуда взявшихся стен он сам начинал трогаться рассудком), но после того случая... Витя тогда еще позволял себе ложиться и закрывать глаза. Вдруг он почувствовал, как существо шарит по его груди, пробираясь к горлу, и вкрадчиво бормочет: "Я киллер, мне тебя заказал Лужков. Стань смирно, у тебя есть тридцать пять секунд. Или я начну тебя бить".
Стать смирно Витя не стал, но сел и больше не ложился, внимательно поглядывая на куролесящее существо, в любой момент готовый сорвать очки и защищаться. Аню же пустить на свое место он теперь не согласился бы ни за что на свете.
Постепенно существо израсходовало весь свой подкроватный запас, и понемногу, час за часом (или день за днем), к нему начало возвращаться нечто, напоминающее разум, взгляд становился более осмысленным, а поиски более целеустремленными: оно переворачивало подушку, выворачивало наволочку, заглядывало под матрац, но не находило упертых у Ани денег, которые у Вити было более чем достаточно времени обнаружить и изъять из-под подушки. Решившись ненадолго оставить Юрку запертым, Витя даже ходил советоваться к Ане, опасаясь, что она не одобрит такого бесчестного шага, но Аня, еще больше побледнев, произнесла словно бы жертвенно: "Да, это нечестно, но мы обязаны это сделать". И теперь - все как назло - исчезновение денег дошло до Юрки именно тогда, когда Аня в очередной раз пришла с предложением сменить Витю на его боевом посту.
- Уккрали... - потрясенно повернулся к ним Юрка, и его сильно шатнуло. - Ввы уккрали... Ну, от ввас я не жжидал...
- Мы не украли, а взяли то, что нам принадлежит, - с достоинством произнесла Аня.
- Уккрали... - не слушая, продолжал потрясаться Юрка - и вскинулся: Ггоните обрытно! Ггните, слышли?!.
- Это не твои деньги.
- А я ггрю - гните бабки!
Гните бабки, гните бабки, гните бабки, гните бабки...
Это не твои, это не твои, это не твои, это не твои...
- Нне хтите?.. Ланно, я взьму ззэложников!
Довольно уверенно он шагнул к Ане и обхватил ее красиво полнеющую шею двумя руками, как если бы собирался ее душить.
- Нну, этдэдите?!.
Витя, словно во сне, почти без усилия оторвал одну его кисть и заломил ее запрещенным болевым приемом.
- Дыззюдэист хренов! - застонал Юрка, вслед за рукой припадая на колено. - Ланно, я и без ввас дэстэну ббэбки! Пстите меня, где кключ?
Ключ был у Вити в кармане, и он уже приготовился к очередным нудным уговорам, но Юрка вспомнил, что бессчетное количество раз выбирался через балкон, и, пошатываясь, побрел к балконной двери. Витя забежал вперед и стал у него на пути. Но Аня внезапным повелительным жестом указала ему в сторону:
- Пусти его, пускай убирается! - Она была потрясена, что родной сын хватал ее за горло. Не привыкла еще...
- А-а, хтите, чтоб меня без пспрта в ментуру загребли! - раскусил Юрка ее хитрость. - Ггните пспрт, ввы нне иммейте прэва, я ггрэждэнен Иззрэиля!
- Ложись спать, когда проспишься, я отдам, - заверил его Витя. Он был против того, чтобы делать благородные жесты, когда имеешь дело с сумасшедшим. Если бы тот шагнул с балкона и пропал навсегда, Витя бы еще подумал, но ведь никуда он не денется, придется снова ждать, когда он появится и в каком виде, а уехать без него Аня наверняка не решится... Нет, выгонять можно только всерьез и навсегда, но - он чувствовал - Аня еще не готова до конца следовать своему порыву. И будет ли когда-нибудь готова?.. Да и готов ли он сам?
- Нне ххчу спэть, псти! - Юрка начал отпихивать Витю, и Витя понял, что сейчас начнется борьба, ломаная мебель, битые стекла.
Он отступил, и Юрка, пошатываясь, начал поворачивать дверную ручку. На улице был не то поздний вечер, не то раннее утро. И в этот миг Витя представил их с Аней часы, а то и дни ожидания, и - он молниеносно сунул очки в карман и охватил Юрку сзади, намертво стиснув его горло локтевым сгибом, а чтобы Юрка не сумел достать его ниже пояса, поднял его поперек спины, продолжая душить, невзирая ни на какие извивы и барахтанья. Решимость его была неколебима - у него не было выбора. "Что ты делаешь, ты его задушишь!" - кажется, кричала Аня, но он не понимал, что она говорит. Когда бьющееся на нем тело окончательно обмякло, он осторожно, чтобы не стукнуть головой, опустил его на пол.
- Господи, ты его задушил! - заламывала руки Аня, но Витя по-прежнему ощущал неколебимую решимость, согласную страшиться только того, что уже случилось.
Юрка открыл глаза и посмотрел на него суровым пристальным взглядом.
- Если ты двинешься, я тебя убью, - твердо пообещал ему Витя, и Юрка поверил.
- Все, все, я ложусь, - заторопился он, но все-таки прибавил: -Если ты меня убьешь, тебя посадят.
- Ничего, это будет убийство при самообороне - ты пьяный, я трезвый, мне поверят, и мама подтвердит.
- Какая же ты сволочь!.. - Юрка не верил своим ушам.
- Да, я страшная сволочь, и ты пожалеешь, что меня до этого довел.
В Питере Юрка пришел к нелицеприятному выводу, что всему виною синий, который напрочь сносит башню, - все, нужно окончательно переходить на план: главное, чтобы не героин, а марихуану курят все левые интеллектуалы Запада.
И вот уже, развалясь на скрипучем диване алкоголика, своими пухлыми губами Юрка присасывается к толстой самокрутке, распространяя дикий степной запах какого-то ни на что не похожего дыма. "Планцу, - благодушно поясняет он. - Золотое когда-то было время у нас с Милкой: любили и курили".
А вот в пять утра длинный, хулигански длинный звонок - на лестнице в лихих малиновых беретах два милиционера с молодыми, совершенно непьющими лицами - в последнее время Витя стал обращать на это внимание, - и Юрка между ними, уронивший голову на перила. Один из беретов, белобрысый, без ресниц, предлагает полюбоваться бумажным пакетиком - что-то табачно-толченое, с недотолченной ветвистой структурой, бредовое: марихуана, до четырех лет. Сейчас мы его отвезем в "Кресты", через два месяца суд, наберется ума. "Кто же в тюрьме набирается ума! - Как умело с места в карьер сахарно-белая Аня переходит к мольбам. - Он же не преступник, он просто дурачок". - "Нарушил закон - значит, преступник". - "Но, может быть, какой-нибудь штраф?.." - "Это не для штрафа, это для срока". - "Скажите, Аня принимает прицельный снайперский вид, - триста долларов на двоих вам хватит?" Они соглашаются, даже не поломавшись для виду, - уф-ф... Аня отсчитывает последние купюры, но, как она любит повторять, это всего лишь деньги.
Когда дверь захлопывается, они вдвоем бездыханно опускаются на диван алкоголика. Они даже не пытаются что-то говорить, укорять - да он же и знал все заранее, триста бакинских у них такса, у них такая охота. Взяли на кармане, он бы мог выбросить в канал, но тогда бы избили, он и решил лучше откупиться.
Через пять минут он уже спит. Витя уговаривает Аню тоже лечь: просто полежать с закрытыми глазами - это все равно отдых. А для него лучший отдых посидеть, пораскинуть мозгами над новой модификацией своего же замка.
Назавтра Юрка через дверь наблюдал, как Аня стирает его в чем-то обвалянные штаны.
- А почему вы не купите стиральную машину, в Израиле есть такие: утром бросишь - вечером готово.
- У нас никогда нет трехсот долларов для себя, - иронически оборачивается к нему потная Аня.
- А вы кредит возьмите.
Аня по-прежнему не спала, а для Вити сон превратился в мучение: сначала заснуть мешают электрические разряды в пальцах, изводят где-то услышанные песенки, ужасающие могуществом неправдоподобной человеческой бездарности, бессмысленно повторяемое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Только Аню с ее высотой могли до сих пор волновать моральные вопросы обманет, не обманет... Перед Витей стояли проблемы попроще: а не припрятать ли бутылки под окном, чтобы каждый раз не бегать, а, переждав подобающее время, явиться с пивом, как будто ты его только что купил. Витя и припрятал пару бутылок в кустиках. Но они ночью оказались такими царапучими (слава богу, глаза были защищены очками), такими неотличимыми друг от друга... Пока Витя разыскивал бутылки, ему уже казалось, что вот-вот забрезжит утро, но когда он перевалился через балконные перила - "Ты что, с кем-то дрался? встревожилась Аня. - У тебя царапина на шее". "Как ты так быстро вернулся?" - вытаращил свои заплывшие японские глазки Юрка.
Без серьезной необходимости лучше не врать. Но Анина бессонница - это была серьезная необходимость, Аня по утрам бывала такая бледная... Витя подумал-подумал и решил подмешать Юрке в пиво Анину снотворную таблетку. Он попросил ее вроде как для себя, он знал, что Аня будет против подобных бесчестностей, потому украдкой растолок и завернул в бумажку. А когда пришла пора тащить для Юрки внеурочное пиво, он открыл его заранее припасенной открывашкой, сделал три-четыре глотка, в свете магазинного аквариума осторожненько ссыпал порошок в горлышко и снова напялил помятую крышку.
И правильно сделал - ему не удалось скрыть от Юрки, что бутылку уже открывали. "Я по дороге сделал несколько глотков, что тебе, жалко?" укоризненно спросил Витя, и Юрка, всегда резко добреющий с появлением выпивки, смешался: "Да пожалуйста, пей". "Так потерпел бы до дома, выпил бы из стакана", - подивилась Аня, чувствующая, что чего-то не понимает. "Недотерпеть было, ужасно пить захотелось", - развел руками Витя, и Юрке пришлось выпить откупоренную бутылку у них в комнате. "Странный какой-то вкус", - заплетающимся языком поделился он. "Да, я тоже заметил", согласился Витя.
Можешь спать спокойно, гордо объявил Витя, на цыпочках проводив Юрку по спящему коридору. Аня не одобрила: "Если он нас обманывает, это не значит, что и мы можем ему уподобляться. Тем более, что он и сам страдает". - "А то мы не страдаем". - "Мы расплачиваемся за какую-то нашу вину".
Витя даже промолчал, чтобы не заголосить двумя октавами выше обычного. Главное - Аня проспала до восьми часов. А Юрка вообще заспался, можно было выйти прогуляться вдвоем - они целую вечность нигде вдвоем не бывали.
Витя уже понял - жить нужно минутами: сейчас, в данный миг, тебя не мучают? - вот сейчас и живи. А начнешь думать о будущем - так оно у всех ужасное, только у одних через десять лет, у других через год, а у тебя через час, но в принципе никто не должен заглядывать слишком далеко, иначе никогда не сможешь вдохнуть полной грудью. Витя на берегу дышал с облегчением, и Аня, кажется, наконец разжала свои съеженные плечики.
Вот, стало быть, они и прожили полчасика. А в их отсутствие Юрка через плохо закрытую балконную дверь пробрался в их номер и выпил весь Анин корвалол. После этого - виновато вещество, а не человек - ему уже не оставалось ничего другого, как вытащить из Аниной сумочки деньги и отправиться за водкой. Так что, когда они вернулись с прогулки, он был не просто пьяный - он был совершенно одурелый, хотя бутылка с черной пиратской наклейкой оставалась еще примерно на треть наполненной ненавистной прозрачной жидкостью. Из-под бутылки пытался вспучиться мятый лист, на котором сантиметровыми буквами было написано: "Прошу вас, отпустите меня! Так будет лучше и для вас, и для меня! Я мертв! Я хочу торчать, торчать и торчать, и вы с этим никак не справитесь! PLEASE LET ME GO! Ex-your son. P. S. Все равно убегу". Юрка требовал паспорт - "я гражданин Израиля, я буду жаловаться в полицию!" - но тут же про него забывал, начинал с величайшей сосредоточенностью соскабливать ногтем пятнышко с клетчатых ниггерских джинсов. Его паспорт, кстати, Витя, постоянно его сопровождавший, на всякий случай всегда носил с собой.
"Ну конечно же, мы виноваты, - обратила Аня к Вите искаженное страданием лицо. - Мы с чего-то вообразили, что имеем право развлекаться". Не в ту же минуту, но ей сделалось нехорошо, она прилегла на казенный диван, и Юрка с горестным возгласом: "Жалко мамочку!" - вновь присосался к бутылке и дососал ее со скоростью унитаза. После этого он окончательно перешел на английский язык. Он всегда гордился, что умеет выговаривать, как настоящий ниггер, - "нига", - и, может быть, поэтому в непрожеванном потоке его речей Витя ухватывал только "фак", "мазэфакин" и "шит", произносимое на одесский лад - "щит".
Аня знала лишь одно средство против пьяной одури - закуску, так что в эти недели исхудалый Юрка разбухал на глазах. Бухал и разбухал. Она и на этот раз с усилием поднялась и начала готовить чай, бутерброды... Разумеется, только что вскипевший чай оказался слишком горячим: Юрка сделал глоток и с проклятием ("Фак!") выплеснул чай на пол. "Не будь свиньей", сдержанно отозвалась Аня. "Да пошли вы..." - Юрка договорил до конца на чистейшем русском языке и, шатаясь, ринулся в дверь, затопал по коридору. "Беги за ним!" - перекошенно (в страшном сне не мог бы представить ее такой!) крикнула Аня, и Витя неловко рванул с места, в коридоре едва успев кивнуть застывшей в изумлении Волобуевой.
Юрка встретил его со сверкающим ножом в руке - на днях исчезнувшим ножом, самым острым в Анином хозяйстве. Юрка приставил острие к своему боку и вызывающе затребовал: "Хочешь, воткну себе в печень? Думаешь, не смогу?" Сможешь, сможешь, приговаривал Витя, осторожно отнимая у него нож и не зная, что с ним делать дальше. К счастью, Юрка начал долго и тупо шарить под деревянной кроватью, и Витя ускользнул в ванную. Лихорадочно обыскав ее взглядом, он засунул нож под плинтус, да так удачно, что впоследствии не смог его извлечь. Когда Витя вернулся в комнату, Юрка пил из горлышка пиво запасливый, под кроватью у него, оказалось, поблескивала целая батарея. Витя хотел было воспрепятствовать (а как? драться с ним, что ли?), но решил лучше позволить ему пить, пока не отрубится. А до тех пор надо было набраться терпения и ждать. И Витя ждал. Ждал (нудно уговаривая), когда Юрка пытался сам себя удавить полотенцем, когда пробовал повеситься на шторе, когда торжественно возглашал: "Жизнь без наркотиков слишком пресна, она не стоит того, чтобы ее прожить", - и когда начинал рыдать: "Тысячи шмыгаются героином - и ничего!"
Наконец, уже полуотрубившийся, с падающей головой, Юрка начал прижигать руки сигаретой, оставляя круглые сморщенные ранки. Витя ждал. Заглянула Аня, успокаивающими жестами Витя выпроводил ее в коридор и там быстро набормотал, что все, мол, в порядке, он ее позовет, когда устанет, им нужно беречь силы, сидеть с безумцем только по очереди.
И они действительно сменяли друг друга, а часы сменялись часами, дни днями, а если судить по Витиному внутреннему часовому механизму, то и недели неделями. Временами безумец, ни на кого не обращая внимания, или дремал, свесив голову (и бунтуя при малейших попытках его уложить), или бродил по комнате, швыряемый из стороны в сторону, иногда со всего роста обрушиваясь на пол, который (или голова) аж звенел от этих ударов. Аня в свою смену пыталась его удерживать, а Витя уже только ждал. Тая в глубине души нелепую надежду, что какой-нибудь особенно болезненный удар хоть немного образумит сумасшедшего. Вот он, бесцельно кружась по комнате, рушится на стол, ударяясь лицом и грудью в бутылки. Они раскатываются по комнате (ночь, что там думают соседи?..), но ни одна не разбивается. А он надолго замирает на столе. Потом начинает медленно шевелиться, как водолаз в свинцовом костюме, переваливается на бок, скатывается на пол, замирает на полу. Затем приподнимается и снова шарит под кроватью. Витя уже не пытается его отговаривать - начнет мычать проклятия, угрожать перебить все стекла... Пусть лучше пьет, свалится же он когда-нибудь окончательно!
Он и сваливался, иной раз затихал на пять, на десять минут - в эти минуты Витя иногда пробовал дремать сидя (после одного особо жуткого инцидента ложиться он уже не решался), а иногда смотрел на ворочающееся на полу существо и твердил про себя: исчезни, исчезни, исчезни... Он уже не испытывал ненависти к нему, он только хотел от него освободиться. Кажется, если бы не Аня, Витя бы уже дозрел до того, чтобы бросить все, как есть, пускай пьет, пока не сдохнет. Или не сдохнет, проспится, возьмется за ум, так даже лучше, но лично ему уже все равно.
Аня подменяла его то днем, то ночью - бледная до голубизны под глазами, однако собранная и целеустремленная, она говорила, что в тридцать седьмом году следователи прежде всего не давали своим жертвам спать, чтобы сломить их волю, поспавши хотя бы два часа, человек воскресает, а она спала больше, так что будет только разумно, если Витя ей уступит, его здоровье тоже общее достояние, и Витя сначала слушался (от неизменности невесть откуда взявшихся стен он сам начинал трогаться рассудком), но после того случая... Витя тогда еще позволял себе ложиться и закрывать глаза. Вдруг он почувствовал, как существо шарит по его груди, пробираясь к горлу, и вкрадчиво бормочет: "Я киллер, мне тебя заказал Лужков. Стань смирно, у тебя есть тридцать пять секунд. Или я начну тебя бить".
Стать смирно Витя не стал, но сел и больше не ложился, внимательно поглядывая на куролесящее существо, в любой момент готовый сорвать очки и защищаться. Аню же пустить на свое место он теперь не согласился бы ни за что на свете.
Постепенно существо израсходовало весь свой подкроватный запас, и понемногу, час за часом (или день за днем), к нему начало возвращаться нечто, напоминающее разум, взгляд становился более осмысленным, а поиски более целеустремленными: оно переворачивало подушку, выворачивало наволочку, заглядывало под матрац, но не находило упертых у Ани денег, которые у Вити было более чем достаточно времени обнаружить и изъять из-под подушки. Решившись ненадолго оставить Юрку запертым, Витя даже ходил советоваться к Ане, опасаясь, что она не одобрит такого бесчестного шага, но Аня, еще больше побледнев, произнесла словно бы жертвенно: "Да, это нечестно, но мы обязаны это сделать". И теперь - все как назло - исчезновение денег дошло до Юрки именно тогда, когда Аня в очередной раз пришла с предложением сменить Витю на его боевом посту.
- Уккрали... - потрясенно повернулся к ним Юрка, и его сильно шатнуло. - Ввы уккрали... Ну, от ввас я не жжидал...
- Мы не украли, а взяли то, что нам принадлежит, - с достоинством произнесла Аня.
- Уккрали... - не слушая, продолжал потрясаться Юрка - и вскинулся: Ггоните обрытно! Ггните, слышли?!.
- Это не твои деньги.
- А я ггрю - гните бабки!
Гните бабки, гните бабки, гните бабки, гните бабки...
Это не твои, это не твои, это не твои, это не твои...
- Нне хтите?.. Ланно, я взьму ззэложников!
Довольно уверенно он шагнул к Ане и обхватил ее красиво полнеющую шею двумя руками, как если бы собирался ее душить.
- Нну, этдэдите?!.
Витя, словно во сне, почти без усилия оторвал одну его кисть и заломил ее запрещенным болевым приемом.
- Дыззюдэист хренов! - застонал Юрка, вслед за рукой припадая на колено. - Ланно, я и без ввас дэстэну ббэбки! Пстите меня, где кключ?
Ключ был у Вити в кармане, и он уже приготовился к очередным нудным уговорам, но Юрка вспомнил, что бессчетное количество раз выбирался через балкон, и, пошатываясь, побрел к балконной двери. Витя забежал вперед и стал у него на пути. Но Аня внезапным повелительным жестом указала ему в сторону:
- Пусти его, пускай убирается! - Она была потрясена, что родной сын хватал ее за горло. Не привыкла еще...
- А-а, хтите, чтоб меня без пспрта в ментуру загребли! - раскусил Юрка ее хитрость. - Ггните пспрт, ввы нне иммейте прэва, я ггрэждэнен Иззрэиля!
- Ложись спать, когда проспишься, я отдам, - заверил его Витя. Он был против того, чтобы делать благородные жесты, когда имеешь дело с сумасшедшим. Если бы тот шагнул с балкона и пропал навсегда, Витя бы еще подумал, но ведь никуда он не денется, придется снова ждать, когда он появится и в каком виде, а уехать без него Аня наверняка не решится... Нет, выгонять можно только всерьез и навсегда, но - он чувствовал - Аня еще не готова до конца следовать своему порыву. И будет ли когда-нибудь готова?.. Да и готов ли он сам?
- Нне ххчу спэть, псти! - Юрка начал отпихивать Витю, и Витя понял, что сейчас начнется борьба, ломаная мебель, битые стекла.
Он отступил, и Юрка, пошатываясь, начал поворачивать дверную ручку. На улице был не то поздний вечер, не то раннее утро. И в этот миг Витя представил их с Аней часы, а то и дни ожидания, и - он молниеносно сунул очки в карман и охватил Юрку сзади, намертво стиснув его горло локтевым сгибом, а чтобы Юрка не сумел достать его ниже пояса, поднял его поперек спины, продолжая душить, невзирая ни на какие извивы и барахтанья. Решимость его была неколебима - у него не было выбора. "Что ты делаешь, ты его задушишь!" - кажется, кричала Аня, но он не понимал, что она говорит. Когда бьющееся на нем тело окончательно обмякло, он осторожно, чтобы не стукнуть головой, опустил его на пол.
- Господи, ты его задушил! - заламывала руки Аня, но Витя по-прежнему ощущал неколебимую решимость, согласную страшиться только того, что уже случилось.
Юрка открыл глаза и посмотрел на него суровым пристальным взглядом.
- Если ты двинешься, я тебя убью, - твердо пообещал ему Витя, и Юрка поверил.
- Все, все, я ложусь, - заторопился он, но все-таки прибавил: -Если ты меня убьешь, тебя посадят.
- Ничего, это будет убийство при самообороне - ты пьяный, я трезвый, мне поверят, и мама подтвердит.
- Какая же ты сволочь!.. - Юрка не верил своим ушам.
- Да, я страшная сволочь, и ты пожалеешь, что меня до этого довел.
В Питере Юрка пришел к нелицеприятному выводу, что всему виною синий, который напрочь сносит башню, - все, нужно окончательно переходить на план: главное, чтобы не героин, а марихуану курят все левые интеллектуалы Запада.
И вот уже, развалясь на скрипучем диване алкоголика, своими пухлыми губами Юрка присасывается к толстой самокрутке, распространяя дикий степной запах какого-то ни на что не похожего дыма. "Планцу, - благодушно поясняет он. - Золотое когда-то было время у нас с Милкой: любили и курили".
А вот в пять утра длинный, хулигански длинный звонок - на лестнице в лихих малиновых беретах два милиционера с молодыми, совершенно непьющими лицами - в последнее время Витя стал обращать на это внимание, - и Юрка между ними, уронивший голову на перила. Один из беретов, белобрысый, без ресниц, предлагает полюбоваться бумажным пакетиком - что-то табачно-толченое, с недотолченной ветвистой структурой, бредовое: марихуана, до четырех лет. Сейчас мы его отвезем в "Кресты", через два месяца суд, наберется ума. "Кто же в тюрьме набирается ума! - Как умело с места в карьер сахарно-белая Аня переходит к мольбам. - Он же не преступник, он просто дурачок". - "Нарушил закон - значит, преступник". - "Но, может быть, какой-нибудь штраф?.." - "Это не для штрафа, это для срока". - "Скажите, Аня принимает прицельный снайперский вид, - триста долларов на двоих вам хватит?" Они соглашаются, даже не поломавшись для виду, - уф-ф... Аня отсчитывает последние купюры, но, как она любит повторять, это всего лишь деньги.
Когда дверь захлопывается, они вдвоем бездыханно опускаются на диван алкоголика. Они даже не пытаются что-то говорить, укорять - да он же и знал все заранее, триста бакинских у них такса, у них такая охота. Взяли на кармане, он бы мог выбросить в канал, но тогда бы избили, он и решил лучше откупиться.
Через пять минут он уже спит. Витя уговаривает Аню тоже лечь: просто полежать с закрытыми глазами - это все равно отдых. А для него лучший отдых посидеть, пораскинуть мозгами над новой модификацией своего же замка.
Назавтра Юрка через дверь наблюдал, как Аня стирает его в чем-то обвалянные штаны.
- А почему вы не купите стиральную машину, в Израиле есть такие: утром бросишь - вечером готово.
- У нас никогда нет трехсот долларов для себя, - иронически оборачивается к нему потная Аня.
- А вы кредит возьмите.
Аня по-прежнему не спала, а для Вити сон превратился в мучение: сначала заснуть мешают электрические разряды в пальцах, изводят где-то услышанные песенки, ужасающие могуществом неправдоподобной человеческой бездарности, бессмысленно повторяемое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29