Мадлен сказала:— И с тех пор, как он тут стоит, деревня постепенно вымирает.— Всех пугают голоса?Мадлен пожала плечами:— Некоторые утверждают, что голоса были. Но больше всего угнетает сам танк. Это ужасное свидетельство событий, которые каждый из нас старается забыть.— Эти машины не должны были останавливаться, продолжала Элоиза. — Они обрушили огонь на немецкие танки вдоль всей реки, а когда те начали отступать, они догоняли их и безжалостно расстреливали. Всю ночь были слышны вопли горящих людей. Утром танки ушли. Кто знает, куда и как? Но они стояли у нас один день и одну ночь, и никто на земле не заставил бы их вернуться. Я знаю, что они спасли нас, мсье, но до сих пор содрогаюсь, когда думаю о них.— Кто слышал голоса? Эти люди знают, о чем голоса говорили?— Немного людей теперь ходит по этой дороге ночью. Но мадам Верриер говорила, что как— то одной февральской ночью слышала шепот и смех; старый Генрихус рассказывал о стонах и криках. Я сама как— то несла молоко и яйца мимо танка, так молоко скисло, а яйца стухли. Гастон с соседней фермы, у которого был терьер, однажды проходил мимо танка. Его собака бегала вокруг танка и обнюхивала его, при этом ее всю трясло, и шерсть стояла дыбом. Затем собака облысела и через три дня умерла. Каждый человек здесь расскажет вам какую— нибудь историю о том, что будет, если вы подойдете слишком близко к танку, но сам он этого никогда не сделает.— А это не пустые домыслы? — спросил я. — Мне кажется, что никаких реальных доказательств нет.— Вам надо расспросить отца Антуана, — ответила Элоиза. — Если вы действительно горите желанием узнать больше, отец Антуан, возможно, расскажет вам. Английский священник, произносивший молитву над танком, жил в его доме месяц, и я знаю, что они беседовали о танке довольно часто. Отец Антуан был недоволен тем, что танк остался у дороги, но сделать он ничего не мог, разве что попытаться унести его на собственной спине.Мадлен попросила:— Пожалуйста, давайте поговорим о чем— нибудь другом. Воспоминания о войне действуют угнетающе.— Хорошо, — согласился я, — Я благодарю вас за все, что вы мне рассказали. Все это обещает стать отличным рассказом в книге. А сейчас я съем этот великолепный суп.Элоиза улыбнулась:— У вас наверняка очень хороший аппетит, мсье. Я помню аппетиты американцев.Она налила целую тарелку и пододвинула ее ко мне.Мадлен и ее отец изучали меня с дружелюбными улыбками, но в глазах было ожидание, надежда, что я не стану делать что— нибудь несуразное, не пойду, скажем, к отцу Антуану разговаривать о событиях сорок четвертого года на дороге Ла— Вей.После ланча и десерта, на который было подано отличное красное вино и фрукты, мы сидели вокруг стола и курили. Огюст рассказал мне о своем детстве в Пуан— де— Куильи. Мадлен подошла и села рядом со мной. Она все больше нравилась мне. Элоиза ушла на кухню и унесла посуду, но через пятнадцать минут вернулась и поставила на стол изящные чашки с вкуснейшим кофе, которое я когда— либо пробовал.Наконец, когда пробило три часа, я сказал:— Я прекрасно провел время у вас, но мне нужно возвращаться к работе. Необходимо еще многое начертить, до темноты.— Вы очень приятый собеседник. — Огюст встал. — Не так часто к нам приезжают люди на ланч. Мне кажется, это потому, что наш дом находится слишком близко от танка и люди не любят ходить в эту сторону.— Это плохо?— Не очень удобно.Пока Мадлен помогала убирать со стола посуду, а Огюст вышел открывать ворота фермы для моей машины, я стоял на кухне, надевая пальто и наблюдая за Элоизой, протиравшей тряпкой запотевшую раковину.— Au revoir, Элоиза, — сказал я. Она не обернулась, но ответила:— Au revoir, мсье.Я сделал шаг к двери, но затем остановился и взглянул на нее вновь.— Элоиза?— Да, мсье?— Скажите правду, что внутри танка?Я увидел, как напряглась ее спина. Тарелки и вилки с ложками перестали греметь и позвякивать.— Я в самом деле не знаю, мсье. Правда, — ответила она.— Но догадываетесь.Несколько секунд она молчала.— Возможно, это ничто, вообще ничто. Но возможно, это что— то такое, о чем ни земля, ни небеса не знают.— Это оставил ад?Она опять промолчала.Священник был очень стар, ему было не менее девяти десятков, сидел он за пыльным, обтянутым кожей столом, сгорбившись и листая книгу. Интеллигентное, доброе лицо, и, хотя говорил он мягко и спокойно, его дыхание сопровождалось громкими астматическими хрипами. На голове у него торчали белые волосы, а нос был таким костлявым, что на него можно было повесить шляпу. При разговоре он постоянно что— то теребил своими длинными пальцами.— Английского священника звали преподобный Тейлор, сказал он и посмотрел в сторону, как будто ожидая, что этот Тейлор появится из— за угла в любой момент.— Преподобный Тейлор? Но в Англии наверняка около пяти тысяч преподобных Тейлоров.Отец Антуан улыбнулся:— Возможно, и так, но я совершенно уверен, что в Англии только один преподобный Тейлор.Была половина пятого, уже стемнело, но я столько таинственного услышал об этом ржавеющем танке, что отложил все картографические работы на день и поехал на другой конец деревни поговорить с отцом Антуаном. Он жил в огромном, приземистом, типично французском средневековом доме, с гостиной, отделанной темным полированным деревом, на стенах висели писанные маслом портреты мрачных кардиналов, священников и прочих церковных чинов. Куда бы вы ни посмотрели, ваш взгляд натыкался на скорбное застывшее лицо. Провести здесь вечер — то же самое, что провести его у памятника Полу Робинсону в Пеории, Иллинойс.Отец Антуан говорил:— Когда мистер Тейлор появился здесь, он был молодым, полным энтузиазма и фанатично верующим викарием. Но я думаю, что он не до конца осознавал важность того, что ему предстояло совершить. Думаю, он не понимал, как это страшно. Он ошибочно считал мистицизм игрой, которой можно одурачивать людей. Но обвинять его за все это нельзя, ведь американцы платили ему бешеные деньги. Той суммы было достаточно, чтобы выстроить новую церковь.Я кашлянул. В доме отца Антуана было довольно холодно. Казалось, он экономил не только на топливе, но и на электричестве: в комнате было так темно, что я а трудом различал его фигуру. Единственное, что я отчетливо видел, это серебряное распятие на его груди.— Я не могу понять, зачем он нам был нужен? Что он делал для нас, американцев? — спросил я.— Он никогда подробно не объяснял, мсье. Он был связан какой— то клятвой о неразглашении. Но все равно, я думаю, он сам точно не понимал своей миссии.— Но танки… черные танки…Старый священник повернулся ко мне, и я заметил странный блеск в его глазах.— Черные танки — это то, о чем я не могу говорить с вами, мсье. Я делал все, что мог, эти долгие тридцать лет, чтобы танк был убран из Пуан— де— Куильи, и мне все время говорили, что вывезти его отсюда тяжело и неэкономично. Но мне кажется, что на самом деле они слишком боятся трогать его.— Почему боятся?Отец Антуан открыл стол и достал маленькую серебряную табакерку.— Вы нюхаете табак? — спросил он.— Спасибо, нет. Но не отказался бы от сигареты.Он протянул мне коробку с сигаретами, а себе в ноздри положил две щепотки табака.Я закурил испросил:— Есть что— нибудь у этого танка внутри?Отец Антуан подумал и сказал:— Возможно. Не знаю. Тейлор ничего не говорил об этом. Когда они заваривали башню, никому из жителей не разрешали находиться у танка ближе чем на полкилометра.— Они давали какие— нибудь объяснения?— Да, — ответил отец Антуан. — Они сказали, что внутри очень мощное взрывчатое вещество и существует опасность взрыва. Но конечно, ни один из нас в это не поверил. Зачем им понадобилось, чтобы викарий отпускал грехи нескольким пудам «ти— эн— ти»?— Вы верите, что танк — это средоточие неких злых сил?— Это нельзя назвать верой. Я не встречал никого, кто был бы скептиком более, чем солдат. Зачем в армию был призван священник? Благословлять оружие? Я могу только предполагать, что все, связанное станком, не соответствует законам Бога.Я не совсем понял, что он имел в виду. Но он произнес эти слова медленно и шепотом в этой темной, мрачной комнате. Меня пробрала дрожь, и я почувствовал какое— то подобие страха.— Вы верите в голоса? — спросил я.Отец Антуан кивнул:— Я сам их слышал. Любой достаточно храбрый человек, подойдя к танку после наступления темноты, может их услышать.— Вы слышали их сами?— Да, я ходил туда втайне от всех.— Один?Старый священник поднес к носу платок.— Это моя работа. Последний раз я был около танка три или четыре года назад и провел там несколько часов, непрерывно молясь. Это обострило мой ревматизм, но я теперь уверен, что этот танк — орудие злых сил.— А вы слышали что— нибудь особенное? Я имею в виду, чьи это были голоса?Отец Антуан осторожно подбирал фразы:— Это были, по— моему, не человеческие голоса.Я уставился на него:— Не понимаю.— Мсье, как мне объяснить вам? Это были голоса не человеческих духов или человеческих призраков.Я не знал, что на это ответить. Несколько минут мы сидели в тишине, а снаружи угасал день. Небо приобрело едва заметный зеленоватый оттенок, что предвещало снег. Отец Антуан, казалось, был глубоко погружен в свои мысли. Но потом он поднял голову и спросил:— Это все, мсье? У меня есть что еще сказать.— Да, это необходимо. Все это непонятно и загадочно.— Пути войны всегда загадочны, мсье. Я слышал много рассказов о странных и необъяснимых случаях на нолях битвы или в концентрационных лагерях. Иногда это святые чудеса, когда являются посланники от Бога. Я разговаривал с человеком, который сражался при Сомме, и он уверял, что каждую ночь во сне к нему являлась Святая Тереза. Но опять же, мсье, и существа из ада тоже не дремали и искали свои жертвы; Говорили, что Генрих Раутманн, один из руководства СС, держал у себя собаку, принадлежащую дьяволу.— А этот танк?Он развел бледными костлявыми руками:— Кто знает, мсье? Это выше моего понимания.Я поблагодарил и собрался уходить. Его комната напоминала темный таинственный склеп. Напоследок я спросил:— Как вы думаете, это опасно?Он не обернулся.— Проявления зла всегда опасны, мой друг. Но величайшей защитой от него была и будет святая вера в Господа нашего.Я на секунду задержался у двери, пытаясь разглядеть во мраке его фигуру:— Вы правы.Я вышел на холодную лестницу, ведущую к выходу, а затем на улицу.В семь часов, после утомительной поездки по грязным деревням, мимо ферм и необитаемых домов, мимо неподвижных деревьев и замерзших курящихся полей, я добрался до фермы Пассерелей и въехал во двор.Вечер уже почти угас, когда я вылез из «Ситроена» И подошел к двери дома. Какая— то собака залаяла на другой ферме, на противоположном конце равнины; но здесь было все спокойно. Я постучал в дверь и стал ждать.Дверь открыта Мадлен. Она была одета в грубую голубого цвета ковбойскую куртку и джинсы. Казалось, она только что закончила копаться у трактора.— Добрый вечер, — сказала она, но в ее голосе не было удивления. — Вы что— то оставили здесь?— Нет. Я вернулся из— за вас.— Из— за меня?— Можно войти? Здесь холодно, как на Северном полюсе. Я хотел кое— что у вас спросить.— Конечно, — ответила она и распахнула дверь шире.На кухне было тепло и пусто. Я сел за старый деревянный стол, изрезанный ножами и носящий множество отпечатков горячих кастрюль и сковородок. Она достала из буфета чашку, наполнила ее бренди и поставила передо мной. Затем села напротив и спросила:— Вы все еще думаете о танке?— Я уже повидал· отца Антуана.Она слабо улыбнулась:— Я так и подумала.— Меня очень легко вычислить?— Вовсе нет. — Она вновь улыбнулась. — Но вы мне представляетесь тем человеком, который не любит останавливаться на половине пути. Вы рисуете карты, значит, в вашей жизни не было ничего таинственного или мистического. А в этом случае, конечно, есть нечто особенное.Я отхлебнул немного бренди.— Отец Антуан сказал, что собственными ушами слышал голоса.Она смотрела на стол. Ее пальцы скользили по отпечатку, оставленному горячим судком.— Отец Антуан очень стар, — прокомментировала она.— Вы думаете, он потерял разум?— Не знаю. Но его проповеди изменились. Возможно, он нафантазировал все это.— Возможно. Но вот это я и собираюсь выяснить.Она взглянула на меня:— Вы хотите сами их услышать?— Конечно. И кроме того, хочу записать на кассету. Кто— нибудь раньше пытался это делать?— Дан, не так уж много людей собирались хотя бы услышать голоса.— Да, я знаю. Но именно это я сегодня и сделаю. И надеюсь, вы пойдете со мной.Мадлен не сразу ответила, ее глаза блуждали по кухне, как у человека, думающего над какой— то трудной задачей. Ее волосы были собраны сзади в большой узел, который не очень шел ей, но я полагал, что она из тех девушек, которые не сильно заботятся о своей привлекательности, находясь в коровнике. Почти бессознательно она осмотрела себя, а затем взглянула на меня.— Вы действительно хотите идти?— Конечно. Тогда появятся хоть какие— то объяснения.— Американцам всегда требуются объяснения?Я допил бренди и пожал плечами:— Полагаю, что это национальная особенность. Во всяком случае, я родился и вырос в Миссисипи Жители штата Миссисипи отличаются любопытством, это даже вошло в поговорку

.Мадлен сжала губы.— Предположим, я попрошу вас не ходить туда.— Можете попросить. Но я все равно пойду. Послушайте, Мадлен, это же совершенно фантастическая история. Какие— то странные вещи происходят вокруг старого танка, и я должен знать, что это такое.— С' est malin, — ответила она. — Это опасно.Я облокотился на стол и положил свои руки на ее.— Так все говорят, но никто не может привести хотя бы какое— нибудь доказательство. Все, что я хочу, — это выяснить, о чем говорят голоса, если они существуют вообще. Я не говорю, что это не страшно. Думаю, что это очень страшно. Но очень многие страшные вещи оказываются реальностью, если набраться смелости рассмотреть их поближе.— Дан, пожалуйста. Это больше, чем просто страх.— Как ты можешь говорить, не испытав этого? — спросил я, сам не заметив, как перешел на «ты». — Мы запросто можем проверить это на себе.Она отняла свои руки и скрестила их на груди, как будто защищая себя от своих же слов.— Дан, — прошептала она. — Танк убил мою мать.Мои брови поползли вверх.— Танк сделал что?— Убил мою мать. Отец не верит, но Элоиза это знает, и я знаю. Я никому об этом не говорила, но никто и не интересовался танком так, как ты. Я хочу предостеречь тебя, Дан. Пожалуйста.— Как мог танк убить твою мать? Он ведь не двигается? Не стреляет?Мадлен отвернулась и заговорила тихим срывающимся шепотом:— Это случилось в прошлом году, поздним летом. Пять наших кур умерли от болезни. Мать сказала, что в этом виноват танк. Она всегда обвиняла танк, если случалось что— нибудь плохое. Если выпадало много дождей и наша пшеница портилась, она обвиняла танк. Если хотя бы один росток не всходил — мать обвиняла танк. Но в прошлом году она сказала, что собирается прекратить это дело навсегда. Элоиза пыталась уговорить ее оставить танк в покое, но она не слушала. Она пошла вниз по дороге, окропила танк святой водой и произнесла заклинание против демонов.— Заклинание против демонов? Что за чертовщина?Мадлен обхватила голову руками.— Заклинание экзорцистов. Мать всегда верила в дьяволов и демонов, а это заклинание она взяла из одной священной книги.— Ну, и что же произошло?Мадлен медленно покачала головой:— Она была обыкновенной женщиной. Доброй, любящей, глубоко верила в Господа и Деву Марию. Но религия, не спасла ее. Спустя тринадцать дней после того, как она окропила танк святой водой, ее стал мучить кашель с кровью. Она умерла в госпитале спустя неделю. Врачи сказали, что у нее была какая— то форма туберкулеза, но не уточнили, какая именно, и не сумели объяснить, почему мать умерла так быстро.Я почувствовал опасность так отчетливо, что испугался.— Я сожалею.Мадлен взглянула. на меня, ее губы слегка кривились в улыбке.— Теперь ты понимаешь, почему я не хочу, чтобы ты близко подходил к танку?Я задумался. Было бы слишком легко забыть о танке или просто поместить в книге Роджера главу о том, что последний танк «шерман» все еще стоит и ржавеет в сельской местности в Нормандии, а местные фермеры верят, что он связан со злом. Но разве можно это объяснить одним абзацем? Я не верю в дьяволов и демонов, но здесь целая французская деревня напугана до полусмерти, и девушка серьезно заявляет, что злые духи убили ее мать.Я отодвинул стул и встал.— Я сожалею, но все— таки собираюсь пойти и проверить. Если твоя мать умерла именно от этого, то здесь произошла самая загадочная история со времен Ури Геллера.— Ури Геллера? — машинально повторила она.Я кашлянул.— Изогнутые ложки.Она сидела с мрачным видом. Затем произнесла:— Хорошо. Если ты на этом настаиваешь, я пойду с тобой.— Мадлен, а вдруг это действительно опасно…— Я пойду с тобой, Дан, — твердо повторила она, и мне оставалось только покорно развести руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13