В конце концов доктор никогда не следовал протоколам Звездного флота. Беннет сказал:
– Джим, не думаю что стоит вам говорить, какой важной считает эту встречу с клингонами совет Федерации. У нас есть шанс закопать кое-какие топоры, возможно навсегда.
– Я бы соврал, если бы не сказал, что отношусь ко всему этому более чем скептически.
– Как бы там ни было, но вы не одиноки в своих чувствах, и ропот не только среди нас, ветеранов. У нас есть причина быть уверенным в том, что эта идея не популярна среди многих людей.
– И почему это мне кажется, что он собирается сказать нам, что это задание может оказаться не совсем спокойным? – спросил Маккой.
Он скрестил руки, и на его лице отразилось выражение, которое, как знал Кирк, его друг принимал, когда слышал что-то, что не хотел слышать.
– Ваш доктор прав, – сказал Беннет. – Мы получили данные разведки, в которых говориться, что кто-то может попытаться сорвать конференцию.
– Клингоны?
– Возможно, хотя я не исключаю людей и с нашей стороны. Подпространство битком набито людьми, высказывающимися против любых соглашений с Империей. У вас может возникнуть работа, выходящая за пределы предполагаемой, Джим, так что следите за кормовыми щитами. Мои люди будут присматривать за всем, и передадут мне любую информацию, которую мы сможем достать, но я рассчитываю, что вы удержите все под контролем. Удачи. Беннет закончил.
Когда экран потемнел, Маккой вздохнул.
– Чтож, еще один скучный день, а, Джим?
Кирк не ответил. Вместо этого его мысли утремились к конференции. Такой мирной и благородной в своих намерениях и последствиях, что любой инцидент мог повредить процессу, или, что было намного важнее, вовлеч кого угодно. Он знал, что с усилением напряжения отношений между Федерацией и Империей в последние годы, в которое он сам внес вклад, нужно совсем не многое, чтобы между двумя силами разразился конфликт.
Он вспомнил вечеринку, которую они закатили на борту «Энтерпрайза» после инцидента с Клаа и его кораблем близ Ша Ка Ри. Недоразумение уладили к удовлетворению обеих сторон. Тем вечером команды смешались, и Кирк невольно задался вопросом, была ли реальная возможность длительного мира между Федерацией и клингонской Империей.
Однако нутром он чувствовал, что такой длительный мир придет еще не скоро. Мирные переговоры не уберегли его, когда он вынужден был стоять беспомощно на мостике своего поврежденного корабля, когда Дэвид Маркус, его единственный сын умирал в руках клингонов. Хотя время ослабило агонию того ужасного дня, боль осталась, настолько подавленная, что только его близкие друзья могли почувствовать что-то кроме гордости и уверенности капитана звездолета, которую он обычно демонстрировал.
Однако время от времени он чувствовал ее, затаившуюся глубоко внутри, терзающую его душу и омрачающую его надежды на мир с врагами, возможно навсегда. Только невероятным усилием воли он смог похоронить эти чувства в себе, а его сосредоточенность на своей команде не позволила его личному недоверию к клингонам влиять на его обязанности поддерживать принципы Звездного флота и Федерации. Почувствовав на себе взгляд доктора, Кирк поднял глаза и улыбнулся.
– Чтож, именно поэтому мы везем дипломатов. Удастся ли это зависит от них.
Маккой фыркнул.
– Во всяком случае я доверяю клингонам больше, чем дипломатам. С клингонами хотя бы всегда знаешь чего ожидать.
Глава 4
Поначалу нерешительно, но с неумолимой настойчивостью первые лучи солнечного света проникли в густые, влажные джунгли, прогоняя тьму. Мелодичный хор бесчисленных насекомых ослабел с приближением рассвета, когда ночные хищники устремились к своим убежищам до возвращения сумерек. Вода щедро капала на пышный подлесок с высоких крон деревьев.
Возвышенность среди джунглей была горой средних размеров. Сформированная из гранита из недр планеты, ее вершина была окутана густым слоем облаков. Никто и никогда не осмеливался подниматься к вершине горы; причина же была в полном отсутствии интереса к тому, что могло ожидать там бесстрашного исследователя. У горы даже не было названия. Она была похожа на остальную часть планеты, которая ее породила: ничем не примечательная в глазах тех, кто называл этот мир домом.
У основания этой горы располагалась гигантская каменная стена пятнадцати метров в высоту, образующая U-образную фигуру, которая примыкала к отвесному склону горы, создавая замкнутую огороженную территорию в пол километра в диаметре. Ровные линии стен и гладкая поверхность слишком контрастировали с окружением, а ее искусственное прос окружениемисхождение делал очевидным предательский гул мощного энергетического щита, окружающего комплекс. Генерируемый рядом больших металлических вышек, равномерно возвышающихся из земли за пределами стены, щит был практически непроницаем для оружия, сенсорного сканирования, и лучей транспортера.
Сама стена имела один единственный вход, который блокировался парой массивных металлических дверей, чья полированная поверхность давно потускнела, и покрылась ржавчиной из-за вездесущей влажности джунглей. За пределами стены огромное отверстие формировало вход в гору. Получившийся туннель был освещен рядами тусклых, желтых ламп, свисающих с проводов, проложенных по бокам подземного прохода. С обеих сторон от входа располагались двадцать пять двухэтажных строений, сделанных из одинаковых каменных блоков и металлических соединений, тянущихся вдоль массивных стен по внутреннему периметру. Только одно здание отличалось от других по конструкции: в этом стоящем отдельно строении размещался одинокий транспортник малой дальности. Там было место больше чем для одного корабля, но учитывая обстоятельства, это было именно то что нужно. Несмотря на большую численность населения лагеря, единственный способ, которым могли передвигаться его обитатели на корабле: в качестве груза, а не пассажиров.
За последний десяток лет тюрьму несколько раз подновляли в ответ на многолетнее ветшание из-за влажности джунглей и суровых погодных условий. Перед теплым сезоном с его гнетущей жарой, сильные бури разоряли регион на протяжении многих месяцев. Суровый сезон муссонов заканчивался, и температура повышалась. На несколько недель жара становилась потенциально смертельной для всех, кроме самых выносливых форм жизни. Учитывая такие условия, а также и тот факт, что нигде на этом полушарии нельзя было найти ничего даже отдаленно напоминающего цивилизацию, эта область была идеальным местом для тюрьмы.
За исключением пяти зданий, в которых размещался центр управления тюрьмой, оружейный склад, и помещения для охраны, остальная часть строений использовалась как камеры для заключенных. Каждый из бараков состоял из сорока тюремных камер, и был защищен дверью из тяжелого титана. Серые, нешлифованные двери были идентичны: метр в ширину, два в высоту, и пол метра в толщину. Единственная узкая щель примерно двух сантиметров в высоту и пятнадцать в длину, нарушала монолитность поверхности каждой двери в полуметре от верхнего края.
В одной из камер здания, известного заключенным как Барак 6, Стивен Гарровик лежал с открытыми глазами на верхней койке двухъярусной кровати. Более похожая на гамак, нежели на настоящую кровать, она была сделана из груботканого материала, и ее матрас оседал под весом его тела. Хотя она была достаточно удобной, и намного лучше других мест, в которых ему приходилось спать со времени своего пленения.
Солнечный свет, проникнув через щель в двери, скользнул по его лицу, и разбудил его на несколько минут раньше, как делал почти каждое утро. Гарровику редко выпадала возможность поспать до того, как охранники протрубят трижды, сигнализируя о начале нового дня.
Лежа в почти полной темноте, он прислушался, пытаясь определить, спит ли еще на нижней койке его сокамерница Сидни Эллиот или нет. Темп ее дыхания говорил о том, что не спит, но он не стал ничего говорить. Таково было их давнее молчалиое соглашение: никто не заговаривает пока не прозвучит горн, на тот случай, если кто-нибудь из них спит. Несколько часов непрерывного сна были тем, чем дорожили в местах столь же лишенных покоя, как эта адская дыра, которю они восемь лет называли домом.
Восемь лет.
Из- за необходимости Гарровик давно отбросил все ощущения неверия, когда пришел к пониманию сколько лет он провел в плену. Теперь продолжительность его заточения была простым фактом, давно признанным и ничего больше. По прошествии первых трех лет он оставил все надежды когда-либо вернуться домой или снова увидеть свою семью. Задерживаться на отчаянии, которое почти всегда сопровождало такие мечты, было опасно в окружении, когда и охранники, и товарищи по заключению выискивали любой признак слабости. Его мысли были прерваны звуком горна из внутреннего двора тюрьмы. Три сигнала эхом отозвались во влажном утреннем воздухе, и отразились внутри камеры.
– Встань и сияй, – сказал он садясь.
Его правая рука рефлекторно двинулась, чтобы потереть гладкую макушку. Пытаясь избавить население тюрьмы от различных видов клещей и блох, с каждого заключенного удаляли все волосы на теле по меньшей мере раз в две недели, и чаще, когда погода становилась более теплой.
– О да, – ответила Сидни Эллиот; ее голос не был глухим ото сна, и это подтвердило Гарровику, что она действительно бодрствовала. – Еще один великолепный день в Шангри-ла.
Гарровик улыбнулся сухому юмору, пока Эллиот поднялась со своей нижней койки, и потянулась. Он не мог не заметить ее съежившейся фигуры в тусклом свете, который давала щель в их двери, а также круги под глазами, которые выделялись даже на фоне ее эбонитовой кожи. Он предположил, что она перенесла еще одну схватку с бессонницей, в третий раз за последние пять дней. Эти нападки за последний год участились, хотя Элиот никогда на них не жаловалась. Гарровик спросил ее об этом, когда в первый раз заметил ее состояние, но она отклонила все расспросы.
– Мне нравится не спать до поздна, читая хорошую книгу, – язвительно заметила она однажды.
Уроженка сурового климата Марса, и офицер службы безопасности «Гагарина», Эллиот когда-то была воплощением превосходной физической формы. На борту корабля она была сильным атлетом, добиваясь успеха во многих добродушных спортивных соревнованиях. Ее мастерство в невооруженном бою дало ей репутацию другого рода: которой члены экипажа удостаивали того, на кого, как они знали, можно было положиться в тяжелой ситуации. Будь то подозрительные аборигены при первом контакте, или ссора в баре на Аргелиусе, экипаж «Гагарина» всегда считал тактическим преимуществом, когда за их спинами приглядывала Сидни Эллиот.
Однако, как и у Гарровика, как у остальных пленников, тело Эллиот давно уступило разрушительному действию лет плохого обращения и неподходящей диеты. Хотя за последние несколько лет стали заметны улучшения в отношении к ним, их все еще кормили исключительно так, чтобы можно было выжить и остаться достаточно здоровым, чтобы работать и сопротивляться различным болезням. Звук открывающегося дверного замка привлек внимание Гарровика. Дверь распахнулась, затопив крошечную камеру утренним светом.
– Время завтрака, – сказала Эллиот, хлопнув руками, чтобы подчеркнуть смысл сказанного, когда пара вышла из камеры. – Вообще-то я очень надеюсь на омлет из ктарианских яиц и большой стакан вкусного апельсинового сока.
Гарровик фыркнул, когда они шагнули на помост, проходящий по всей длине их тюремного блока.
– Продолжай мечтать, Сид.
Гарровику, который сам был офицером безопасности, понравился этот юный энсин, как только она появилась в команде «Гагарина». Только что из Академии и школы службы безопасности Звездного флота, Эллиот выказала больше нахальности и уверенности, чем было у него во время его первого назначения на борту «Энтерпрайза». В то время как ему пришлось учиться этой самоверенности, Эллиот ее просто излучала. Но это было не высокомерие или дерзость, а хладнокровное поведение человека, демонстрирующего уверенность в своих способностях.
Вместе примерно с тысячей других заключенных они ждали начала утренней смены. Каждый день они выстраивались в шеренгу, и центральный компьютер тюрьмы проверял присутствие каждого. Это делалось с помощью металлического обруча, закрепленного на каждом заключенном. Гуманоиды носили это устройство на правой лодыжке. В каждый обруч был встроен крошечный радиопередатчик, контролируемый компьютером.
Это было эффективное средство наблюдения, потому что каждый день население тюрьмы рассеивалось более чем на несколько километров над и под поверхностью планеты. И не было ни малейшего способа избавиться от этой штуки, разве что отрубить руку или ногу, на котором он был закреплен. Радиопередатчик делал мысли о побеге более чем сомнительным. Даже если бы беглец каким-то образом смог бы уйти от охраны через единственный вход в тюрьму или по стене и через силовое поле, окружающее ее, компьютер мог отследить этого человека по всей планете.
– jaH!
Единственный окрик, приказывающий заключенным спуститься с помостов и шеренгой отправиться за утренней пищей, пришел от одного из охранников клингонов со внутреннего дворика перед ними. Независимо от того, куда шли заключенные: столовая, шахты, или купальни – они всегда делали это строем. За исключением работы в шахте, или каких-либо других нарядов, заключенным не разрешалось перемещаться независимо, если только такое разрешение не было дано. Нарушение этого самого основного правила влекло суровое наказание со стороны охранников.
Пока он двигался вперед следом за ригелианцем, Гарровик бросил взгляд через внутренний двор на здание напротив. Там он мог разглядеть силуэты Роберта Кавагучи и Синака, еще двух членов экипажа «Гагарина». Они тоже смотрели в его сторону, и трое мужчин поприветствовали друг друга едва заметными кивками.
Жить чтобы увидеть еще один день. Он знал, что не увидит другую пару выживших с «Гагарина», пока они не доберутся до столовой, где они соберутся за одним столом и найдут утешение в компании друг друга. Пока что у него не было доказательств в поддержку теории, в которую верил Гарровик: что шестеро из них были все что осталось от пятидесяти человек.
Несмотря на то, что капитан Грэлв запустила отсчет самоуничтожения корабля, клингонский командующий сумел сорвать этот смелый план. Вместе с членами своей собственной команды, захвативших большую часть жилых палуб корабля, капитан К’лэвут воспользовался грузовыми транспортаторами, чтобы переместить выжившую команду на свое судно, прежде чем взорвалось ядро деформации «Гагарина». Когда Гарровик смог пересчитать, он обнаружил двадцать восемь членов своей команды. Как он боялся восемь лет назад, оставшиеся двадцать два оказались более удачливыми.
После пленения выжившие члены команды были разделены на маленькие группы. Кроме своей собственной группы начиная с того дня Гарровик больше никого не видел. Из семи людей, доставленных в эту тюрьму вместе с ним, один умер от болезни, а другой от жестокой пытки. Гарровика все еще часто посещали воспоминания об ужасной смерти капитана Грэлв вскоре после их прибытия сюда.
Грэлв была целью крайне предвзятого отношения просто потому, что была андорианкой, но ее судьба была решена, когда она обманула К’лэвута, хотя и временно, перед его подчиненными на мостике «Гагаррина». Ее пытали и наконец убили, в то время как оставшаяся часть ее команды беспомощно наблюдала за ужасной демонстрацией кары за непочтительное поведение.
Заключенные продолжали шагать, двигаясь по внутреннему двору, чтобы построиться в несколько колонн по одной от каждого тюремного блока. Клингоны прогуливались вдоль шеренг заключенных, и их стрижки, подрезанные бороды, и лоснящиеся униформы контрастировали с бритыми головами пленников и серыми рабочими комбинезонами. Хотя ниодин из охранников не был вооружен дисраптором или даже холодным оружием, каждый охранник носил с собой оглушающий жезл. Это не было оружие, которое представляло реальную угрозу, но Гарровик по собственному опыту знал, что жезл мог выдавать электрический разряд разной интенсивности, способный вывести из строя или даже убить жертву.
Гарровик заметил одного особенного клингона, Кулра. Начальник охраны, Кулр был известен среди заключенных своей исключительной жестокостью. Несмотря на политику лагеря отношения к заключенным, которая была установлена несколько лет назад, Кулр находил большое удовольствие в избиениях и прочих домогательствах, большинство из которых проходило незамеченными начальством тюрьмы. Ему объявляли выговор за превышение полномочий, но не более.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Джим, не думаю что стоит вам говорить, какой важной считает эту встречу с клингонами совет Федерации. У нас есть шанс закопать кое-какие топоры, возможно навсегда.
– Я бы соврал, если бы не сказал, что отношусь ко всему этому более чем скептически.
– Как бы там ни было, но вы не одиноки в своих чувствах, и ропот не только среди нас, ветеранов. У нас есть причина быть уверенным в том, что эта идея не популярна среди многих людей.
– И почему это мне кажется, что он собирается сказать нам, что это задание может оказаться не совсем спокойным? – спросил Маккой.
Он скрестил руки, и на его лице отразилось выражение, которое, как знал Кирк, его друг принимал, когда слышал что-то, что не хотел слышать.
– Ваш доктор прав, – сказал Беннет. – Мы получили данные разведки, в которых говориться, что кто-то может попытаться сорвать конференцию.
– Клингоны?
– Возможно, хотя я не исключаю людей и с нашей стороны. Подпространство битком набито людьми, высказывающимися против любых соглашений с Империей. У вас может возникнуть работа, выходящая за пределы предполагаемой, Джим, так что следите за кормовыми щитами. Мои люди будут присматривать за всем, и передадут мне любую информацию, которую мы сможем достать, но я рассчитываю, что вы удержите все под контролем. Удачи. Беннет закончил.
Когда экран потемнел, Маккой вздохнул.
– Чтож, еще один скучный день, а, Джим?
Кирк не ответил. Вместо этого его мысли утремились к конференции. Такой мирной и благородной в своих намерениях и последствиях, что любой инцидент мог повредить процессу, или, что было намного важнее, вовлеч кого угодно. Он знал, что с усилением напряжения отношений между Федерацией и Империей в последние годы, в которое он сам внес вклад, нужно совсем не многое, чтобы между двумя силами разразился конфликт.
Он вспомнил вечеринку, которую они закатили на борту «Энтерпрайза» после инцидента с Клаа и его кораблем близ Ша Ка Ри. Недоразумение уладили к удовлетворению обеих сторон. Тем вечером команды смешались, и Кирк невольно задался вопросом, была ли реальная возможность длительного мира между Федерацией и клингонской Империей.
Однако нутром он чувствовал, что такой длительный мир придет еще не скоро. Мирные переговоры не уберегли его, когда он вынужден был стоять беспомощно на мостике своего поврежденного корабля, когда Дэвид Маркус, его единственный сын умирал в руках клингонов. Хотя время ослабило агонию того ужасного дня, боль осталась, настолько подавленная, что только его близкие друзья могли почувствовать что-то кроме гордости и уверенности капитана звездолета, которую он обычно демонстрировал.
Однако время от времени он чувствовал ее, затаившуюся глубоко внутри, терзающую его душу и омрачающую его надежды на мир с врагами, возможно навсегда. Только невероятным усилием воли он смог похоронить эти чувства в себе, а его сосредоточенность на своей команде не позволила его личному недоверию к клингонам влиять на его обязанности поддерживать принципы Звездного флота и Федерации. Почувствовав на себе взгляд доктора, Кирк поднял глаза и улыбнулся.
– Чтож, именно поэтому мы везем дипломатов. Удастся ли это зависит от них.
Маккой фыркнул.
– Во всяком случае я доверяю клингонам больше, чем дипломатам. С клингонами хотя бы всегда знаешь чего ожидать.
Глава 4
Поначалу нерешительно, но с неумолимой настойчивостью первые лучи солнечного света проникли в густые, влажные джунгли, прогоняя тьму. Мелодичный хор бесчисленных насекомых ослабел с приближением рассвета, когда ночные хищники устремились к своим убежищам до возвращения сумерек. Вода щедро капала на пышный подлесок с высоких крон деревьев.
Возвышенность среди джунглей была горой средних размеров. Сформированная из гранита из недр планеты, ее вершина была окутана густым слоем облаков. Никто и никогда не осмеливался подниматься к вершине горы; причина же была в полном отсутствии интереса к тому, что могло ожидать там бесстрашного исследователя. У горы даже не было названия. Она была похожа на остальную часть планеты, которая ее породила: ничем не примечательная в глазах тех, кто называл этот мир домом.
У основания этой горы располагалась гигантская каменная стена пятнадцати метров в высоту, образующая U-образную фигуру, которая примыкала к отвесному склону горы, создавая замкнутую огороженную территорию в пол километра в диаметре. Ровные линии стен и гладкая поверхность слишком контрастировали с окружением, а ее искусственное прос окружениемисхождение делал очевидным предательский гул мощного энергетического щита, окружающего комплекс. Генерируемый рядом больших металлических вышек, равномерно возвышающихся из земли за пределами стены, щит был практически непроницаем для оружия, сенсорного сканирования, и лучей транспортера.
Сама стена имела один единственный вход, который блокировался парой массивных металлических дверей, чья полированная поверхность давно потускнела, и покрылась ржавчиной из-за вездесущей влажности джунглей. За пределами стены огромное отверстие формировало вход в гору. Получившийся туннель был освещен рядами тусклых, желтых ламп, свисающих с проводов, проложенных по бокам подземного прохода. С обеих сторон от входа располагались двадцать пять двухэтажных строений, сделанных из одинаковых каменных блоков и металлических соединений, тянущихся вдоль массивных стен по внутреннему периметру. Только одно здание отличалось от других по конструкции: в этом стоящем отдельно строении размещался одинокий транспортник малой дальности. Там было место больше чем для одного корабля, но учитывая обстоятельства, это было именно то что нужно. Несмотря на большую численность населения лагеря, единственный способ, которым могли передвигаться его обитатели на корабле: в качестве груза, а не пассажиров.
За последний десяток лет тюрьму несколько раз подновляли в ответ на многолетнее ветшание из-за влажности джунглей и суровых погодных условий. Перед теплым сезоном с его гнетущей жарой, сильные бури разоряли регион на протяжении многих месяцев. Суровый сезон муссонов заканчивался, и температура повышалась. На несколько недель жара становилась потенциально смертельной для всех, кроме самых выносливых форм жизни. Учитывая такие условия, а также и тот факт, что нигде на этом полушарии нельзя было найти ничего даже отдаленно напоминающего цивилизацию, эта область была идеальным местом для тюрьмы.
За исключением пяти зданий, в которых размещался центр управления тюрьмой, оружейный склад, и помещения для охраны, остальная часть строений использовалась как камеры для заключенных. Каждый из бараков состоял из сорока тюремных камер, и был защищен дверью из тяжелого титана. Серые, нешлифованные двери были идентичны: метр в ширину, два в высоту, и пол метра в толщину. Единственная узкая щель примерно двух сантиметров в высоту и пятнадцать в длину, нарушала монолитность поверхности каждой двери в полуметре от верхнего края.
В одной из камер здания, известного заключенным как Барак 6, Стивен Гарровик лежал с открытыми глазами на верхней койке двухъярусной кровати. Более похожая на гамак, нежели на настоящую кровать, она была сделана из груботканого материала, и ее матрас оседал под весом его тела. Хотя она была достаточно удобной, и намного лучше других мест, в которых ему приходилось спать со времени своего пленения.
Солнечный свет, проникнув через щель в двери, скользнул по его лицу, и разбудил его на несколько минут раньше, как делал почти каждое утро. Гарровику редко выпадала возможность поспать до того, как охранники протрубят трижды, сигнализируя о начале нового дня.
Лежа в почти полной темноте, он прислушался, пытаясь определить, спит ли еще на нижней койке его сокамерница Сидни Эллиот или нет. Темп ее дыхания говорил о том, что не спит, но он не стал ничего говорить. Таково было их давнее молчалиое соглашение: никто не заговаривает пока не прозвучит горн, на тот случай, если кто-нибудь из них спит. Несколько часов непрерывного сна были тем, чем дорожили в местах столь же лишенных покоя, как эта адская дыра, которю они восемь лет называли домом.
Восемь лет.
Из- за необходимости Гарровик давно отбросил все ощущения неверия, когда пришел к пониманию сколько лет он провел в плену. Теперь продолжительность его заточения была простым фактом, давно признанным и ничего больше. По прошествии первых трех лет он оставил все надежды когда-либо вернуться домой или снова увидеть свою семью. Задерживаться на отчаянии, которое почти всегда сопровождало такие мечты, было опасно в окружении, когда и охранники, и товарищи по заключению выискивали любой признак слабости. Его мысли были прерваны звуком горна из внутреннего двора тюрьмы. Три сигнала эхом отозвались во влажном утреннем воздухе, и отразились внутри камеры.
– Встань и сияй, – сказал он садясь.
Его правая рука рефлекторно двинулась, чтобы потереть гладкую макушку. Пытаясь избавить население тюрьмы от различных видов клещей и блох, с каждого заключенного удаляли все волосы на теле по меньшей мере раз в две недели, и чаще, когда погода становилась более теплой.
– О да, – ответила Сидни Эллиот; ее голос не был глухим ото сна, и это подтвердило Гарровику, что она действительно бодрствовала. – Еще один великолепный день в Шангри-ла.
Гарровик улыбнулся сухому юмору, пока Эллиот поднялась со своей нижней койки, и потянулась. Он не мог не заметить ее съежившейся фигуры в тусклом свете, который давала щель в их двери, а также круги под глазами, которые выделялись даже на фоне ее эбонитовой кожи. Он предположил, что она перенесла еще одну схватку с бессонницей, в третий раз за последние пять дней. Эти нападки за последний год участились, хотя Элиот никогда на них не жаловалась. Гарровик спросил ее об этом, когда в первый раз заметил ее состояние, но она отклонила все расспросы.
– Мне нравится не спать до поздна, читая хорошую книгу, – язвительно заметила она однажды.
Уроженка сурового климата Марса, и офицер службы безопасности «Гагарина», Эллиот когда-то была воплощением превосходной физической формы. На борту корабля она была сильным атлетом, добиваясь успеха во многих добродушных спортивных соревнованиях. Ее мастерство в невооруженном бою дало ей репутацию другого рода: которой члены экипажа удостаивали того, на кого, как они знали, можно было положиться в тяжелой ситуации. Будь то подозрительные аборигены при первом контакте, или ссора в баре на Аргелиусе, экипаж «Гагарина» всегда считал тактическим преимуществом, когда за их спинами приглядывала Сидни Эллиот.
Однако, как и у Гарровика, как у остальных пленников, тело Эллиот давно уступило разрушительному действию лет плохого обращения и неподходящей диеты. Хотя за последние несколько лет стали заметны улучшения в отношении к ним, их все еще кормили исключительно так, чтобы можно было выжить и остаться достаточно здоровым, чтобы работать и сопротивляться различным болезням. Звук открывающегося дверного замка привлек внимание Гарровика. Дверь распахнулась, затопив крошечную камеру утренним светом.
– Время завтрака, – сказала Эллиот, хлопнув руками, чтобы подчеркнуть смысл сказанного, когда пара вышла из камеры. – Вообще-то я очень надеюсь на омлет из ктарианских яиц и большой стакан вкусного апельсинового сока.
Гарровик фыркнул, когда они шагнули на помост, проходящий по всей длине их тюремного блока.
– Продолжай мечтать, Сид.
Гарровику, который сам был офицером безопасности, понравился этот юный энсин, как только она появилась в команде «Гагарина». Только что из Академии и школы службы безопасности Звездного флота, Эллиот выказала больше нахальности и уверенности, чем было у него во время его первого назначения на борту «Энтерпрайза». В то время как ему пришлось учиться этой самоверенности, Эллиот ее просто излучала. Но это было не высокомерие или дерзость, а хладнокровное поведение человека, демонстрирующего уверенность в своих способностях.
Вместе примерно с тысячей других заключенных они ждали начала утренней смены. Каждый день они выстраивались в шеренгу, и центральный компьютер тюрьмы проверял присутствие каждого. Это делалось с помощью металлического обруча, закрепленного на каждом заключенном. Гуманоиды носили это устройство на правой лодыжке. В каждый обруч был встроен крошечный радиопередатчик, контролируемый компьютером.
Это было эффективное средство наблюдения, потому что каждый день население тюрьмы рассеивалось более чем на несколько километров над и под поверхностью планеты. И не было ни малейшего способа избавиться от этой штуки, разве что отрубить руку или ногу, на котором он был закреплен. Радиопередатчик делал мысли о побеге более чем сомнительным. Даже если бы беглец каким-то образом смог бы уйти от охраны через единственный вход в тюрьму или по стене и через силовое поле, окружающее ее, компьютер мог отследить этого человека по всей планете.
– jaH!
Единственный окрик, приказывающий заключенным спуститься с помостов и шеренгой отправиться за утренней пищей, пришел от одного из охранников клингонов со внутреннего дворика перед ними. Независимо от того, куда шли заключенные: столовая, шахты, или купальни – они всегда делали это строем. За исключением работы в шахте, или каких-либо других нарядов, заключенным не разрешалось перемещаться независимо, если только такое разрешение не было дано. Нарушение этого самого основного правила влекло суровое наказание со стороны охранников.
Пока он двигался вперед следом за ригелианцем, Гарровик бросил взгляд через внутренний двор на здание напротив. Там он мог разглядеть силуэты Роберта Кавагучи и Синака, еще двух членов экипажа «Гагарина». Они тоже смотрели в его сторону, и трое мужчин поприветствовали друг друга едва заметными кивками.
Жить чтобы увидеть еще один день. Он знал, что не увидит другую пару выживших с «Гагарина», пока они не доберутся до столовой, где они соберутся за одним столом и найдут утешение в компании друг друга. Пока что у него не было доказательств в поддержку теории, в которую верил Гарровик: что шестеро из них были все что осталось от пятидесяти человек.
Несмотря на то, что капитан Грэлв запустила отсчет самоуничтожения корабля, клингонский командующий сумел сорвать этот смелый план. Вместе с членами своей собственной команды, захвативших большую часть жилых палуб корабля, капитан К’лэвут воспользовался грузовыми транспортаторами, чтобы переместить выжившую команду на свое судно, прежде чем взорвалось ядро деформации «Гагарина». Когда Гарровик смог пересчитать, он обнаружил двадцать восемь членов своей команды. Как он боялся восемь лет назад, оставшиеся двадцать два оказались более удачливыми.
После пленения выжившие члены команды были разделены на маленькие группы. Кроме своей собственной группы начиная с того дня Гарровик больше никого не видел. Из семи людей, доставленных в эту тюрьму вместе с ним, один умер от болезни, а другой от жестокой пытки. Гарровика все еще часто посещали воспоминания об ужасной смерти капитана Грэлв вскоре после их прибытия сюда.
Грэлв была целью крайне предвзятого отношения просто потому, что была андорианкой, но ее судьба была решена, когда она обманула К’лэвута, хотя и временно, перед его подчиненными на мостике «Гагаррина». Ее пытали и наконец убили, в то время как оставшаяся часть ее команды беспомощно наблюдала за ужасной демонстрацией кары за непочтительное поведение.
Заключенные продолжали шагать, двигаясь по внутреннему двору, чтобы построиться в несколько колонн по одной от каждого тюремного блока. Клингоны прогуливались вдоль шеренг заключенных, и их стрижки, подрезанные бороды, и лоснящиеся униформы контрастировали с бритыми головами пленников и серыми рабочими комбинезонами. Хотя ниодин из охранников не был вооружен дисраптором или даже холодным оружием, каждый охранник носил с собой оглушающий жезл. Это не было оружие, которое представляло реальную угрозу, но Гарровик по собственному опыту знал, что жезл мог выдавать электрический разряд разной интенсивности, способный вывести из строя или даже убить жертву.
Гарровик заметил одного особенного клингона, Кулра. Начальник охраны, Кулр был известен среди заключенных своей исключительной жестокостью. Несмотря на политику лагеря отношения к заключенным, которая была установлена несколько лет назад, Кулр находил большое удовольствие в избиениях и прочих домогательствах, большинство из которых проходило незамеченными начальством тюрьмы. Ему объявляли выговор за превышение полномочий, но не более.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30