Саша поспешно записывал слова Седых, стараясь ничего не пропустить.
Братьев, конечно, допросят еще раз, но сейчас, под свежим впечатлением, они
могут вспомнить подробности, которые потом забудутся. Кто знает, что здесь
важно, а что не важно! Ведь в событиях этого дня будут разбираться не в
милиции.
- Вернемся назад, - сказал он. - Когда вы подошли к девочке, что вы
делали и что говорили?
- О чем тут было говорить? - ответил один из братьев. Мы не говорили,
а действовали. Я скинул доху, завернули в нее ребенка, и обратно в деревню!
Сильно торопились. Разве можно было думать, что ребенок совсем не замерз.
Таких пленок мы прежде никогда не видели. Новое что-то! По дороге я
спрашиваю: "Ты откуда?" - "Из дому", - отвечает. А какой дом в той стороне?
Лес только. Километрах в двадцати - верно, есть деревня. Не пришла же она
оттуда? Я говорю брату: "Ехали и ребенка выронили. Не иначе, пьяные".
Василий отвечает: "Верно! Если не пьяные, обязательно заметили бы". "Тебе
не холодно?" - это я у девочки спрашиваю. "Нет, - отвечает. Мне тепло. Меня
не уронили. А ты меня, дядя, к бабушке несешь?" - "Да, - говорю, - к
бабушке". А сам думаю: не может быть, чтобы ей было тепло. В дохе согреться
еще не могла успеть. Наклонился к ее личику, а от нее и вправду теплом
пахнет.
- А вы не подумали, что у девочки может быть повышенная температура? -
спросил Семен Семенович.
- Ну не-ет! Разве ж я не почуял? Пахло, как обычно от здорового
ребенка. Что у меня, детей нет?
- А во что превратилась пленка, когда растаяла?
- А ни во что! Следа от нее не осталось. Вот хоть его спросите! -
Седых указал на председателя. Тот кивнул головой и сказал задумчиво:
- Странная штука! Верно Федор говорит - таких пленок у нас не
видывали. Как трико, но гладкая что шелк. А на ощупь, однако, будто и нету
ее. Я девочку от Федора принял, чувствую, что теплая, не замерзшая
нисколько, а пленку эту только вижу. Но рассмотреть не успел, начала она
как бы таять. Была черная, стала серая и исчезла. Вот так прямо взяла и
исчезла!
Председатель развел руками, словно желая сказать: "Ну и ну! Вот
чудеса-то! Чего только люди не выдумают!".
Пора было кончать расспросы. Все вроде ясно (вернее, все более и более
неясно!), а до конца разберутся другие, те, кому положено заниматься
подобными происшествиями. Если, конечно, такие люди вообще существуют!...
Саша вспомнил, что еще не позвонил Кузьминых, как тот просил. Но в
помещении сельсовета набралось довольно много народу, могут подойти еще,
говорить при всех этих людях, разумеется, нельзя. Придется старшему
лейтенанту еще потерпеть немного!
- Ну, все! - сказал он, вставая. - Спасибо за заботы о девочке!
- А тех, кто потерял ее на дороге, найдете? - спросил Федор Седых.
- Конечно!
В тоне вопроса Саше послышалась нотка иронии. Потом он увидел, как
после его ответа переглянулись оба кузнеца, заметил мелькнувшую на
мгновение усмешку под усами Василия Седых и понял, что ирония ему не
померещилась, она действительно была и относилась именно к нему - не к
Александру Кустову, разумеется, а к младшему лейтенанту милиции, который в
глазах этих людей, далеко не столь простых и доверчивых, как показалось
Саше, прилагал все усилия "навести тень на плетень". Да и не так уж трудно
было заподозрить что-то неладное во всей этой истории: чудесная пленка,
предохранившая ребенка от замерзания при двадцатитрехградусном морозе,
говорила сама за себя, красноречивее слов.
Саша обратил внимание, что никто не пытался получить какие-нибудь
объяснения от приезжих, ни о чем их не расспрашивал. Такой выдержке можно
было позавидовать!
"Но ведь и я сам, - подумал он, - выгляжу спокойным и ничем не выдаю
смятения в моих мыслях. Откуда у меня это? Неужели только потому, что на
моих глазах исчез Белка?"
Вспомнив о Белке, он тут же подумал и о том, что вот все трое -
Анечка, бык и Белка - исчезли одновременно, а затем двое из них - девочка и
бык - оказались в пятнадцати километрах к западу. Почему же исчезнувший кот
нигде не появился? Не появился... А так ли это?... Может быть, и он тоже!
Где? Да здесь же, в этой самой деревне! Появления быка в запертом кабинете
не могли не заметить. Появления трехлетнего ребенка тем более! А кота могли
и не заметить! Спрашивать о нем бесполезно. Только увеличивать этим
подозрения! Жаль, но ничего не поделаешь, о Белке надо молчать!
Саша неприметно вздохнул.
- Прежде чем мы уедем, - сказал он, - покажите мне место, где впервые
была замечена девочка,
- Это по дороге к городу.
Председатель и оба кузнеца вышли проводить гостей. Полина Никитична
несла Анечку на руках, точно и вправду боялась поставить ее на ноги. На
этот раз она села в кабину к шоферу. Семен Семенович забрался в кузов, а
остальные пошли пешком.
Саша шел позади, рядом с Василием Седых. Неожиданно для себя он
заговорил о том, о чем решил промолчать. Подсознательно желание разрешить
мучивший его вопрос крепло в нем с того момента, как он вспомнил о Белке и
подумал, что любимец их семьи может погибнуть здесь.
- Вот теперь, когда пропавшая девочка нашлась, - сказал Саша,
обращаясь к своему спутнику, - я как-то невольно вспомнил, что три дня
назад пропал наш кот и до сих пор не нашелся.
Он тут же подумал, что упоминание о кошке в связи с историей
пропавшего и найденного ребенка звучит по меньшей мере странно. Но было уже
поздно.
Седых удивленно посмотрел на Сашу и красноречиво пожал плечами.
- Что это вы вдруг вспомнили?
- Так, случайно, - сказал Саша, мысленно ругая себя за отсутствие
выдержки.
Шедший впереди с председателем сельсовета Федор Седых обернулся.
- Уж не их ли кот бегает по деревне, а, Василий? Помнишь? Ульяна
говорила.
- Сомнительно! Что же он, три дня добирался сюда из города? - ("Три
дня" была Сашина хитрость - как и следовало ожидать, бесполезная.) - Видите
ли, - обратился к нему Василий, - у нас видели сегодня чужого кота. Соседка
рассказывала. Большой белый кот, породистый. Носится по деревне, как
ошпаренный. А ваш пропавший кот какой, белый?
- Да! - У Саши дух захватило от этих слов кузнеца. - Большой белый!
- Если это ваш, то с чего бы, однако, он убежал так далеко от дома?
Кошки этого обычно не делают.
- А трехлетние девочки? - не оборачиваясь, спросил Федор Седых.
Василий не реагировал, словно не слышал слов брата.
- Вы не тревожьтесь, товарищ младший лейтенант, - сказал он. - Этого
кота мы поймаем, и кто-нибудь завезет его вам. Скажите только адрес. В
город ездят каждый день.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой рассказывается о том, что
случилось с капитаном Аксеновым, и
сообщается об очередной загадке
Саша Кустов напрасно тревожился о том, что не выполнил полученного
приказания и не позвонил по телефону в Н...ск. Кузьминых было не до него,
хотя он и не забыл, разумеется, о внучке Болдыревых. Не прошло и часа после
отъезда Кустова в Фокино, как в отделение милиции поступило такое сообщение
из городской поликлиники, что у старшего лейтенанта глаза полезли на лоб от
удивления. Он поспешно оделся, отдал приказ дежурному встретить областное
начальство, если оно прибудет до его возвращения, и чуть ли не бегом
направился в поликлинику.
Никаких предположений или догадок в пути у него не возникало. События,
одно поразительнее другого, следовавшие одно за другим в этот необычайный
день, парализовали его способность вообще мыслить связно. Он и действовал
не обдуманно, а просто в силу привычки. Случилось что-то, требующее его
присутствия на месте происшествия, и он спешил туда, не думая ни о чем и не
зная, что он будет там делать.
Если бы он мог рассуждать, как рассуждал обычно, то скорее всего
остался бы в отделении, так как было очевидно, что точно так же, как и в
случае с исчезновением Анечки и в других, произошедших сегодня, милиции
делать было совершенно нечего. Это должны были хорошо понимать и те, кто
вызвал его в поликлинику, но и они действовали, очевидно, по привычке.
Случилось нечто выходящее из ряда обыденного, - значит, нужно сообщить в
милицию!
Главный врач ожидал прихода Кузьминых в своем кабинете. Там же
находился неизвестный старшему лейтенанту молодой человек - очень высокого
роста, худощавый, со светлыми волнистыми волосами, чисто выбритый. Одет он
был в новый с иголочки синий костюм.
- Познакомьтесь! - сказал главврач. - Это наш новый работник, доктор
Фальк, прилетевший сегодня утром из Латвии. Кстати, у него есть к вам дело,
товарищ Кузьминых.
- Дело мое может подождать. Не срочное! - Фальк говорил без акцента,
но выговаривал слова очень замедленно.
- Мы попросили вас прийти потому, - нетерпеливо перебил его
главврач, - что сами ничего не можем понять в том, что произошло.
- И думаете, что смогу я? Тогда расскажите подробно!
- Будет лучше, если вы увидите сами.
- Хорошо! - согласился Кузьминых. - Но почему вы не отправили капитана
Аксенова домой?
- Мы собирались это сделать после того, как наложим давящую повязку. А
для этого нужен рентгеновский снимок. Снимок был готов минут двадцать
назад. У вашего начальника сломано два ребра.
- А потом вам помешало то, о чем вы сказали по телефону?
- Вот именно!
Доктор Фальк остался в кабинете. Идя по коридору, Кузьминых думал,
что, как ни странно, он совсем спокоен и не чувствует ни малейшего
волнения, хотя то, что его ожидает, более чем необычайное.
Продолжительность возбуждения нервной системы имеет предел, а для него,
старшего лейтенанта Кузьминых, таким, пределом явилась история с быком.
Возле одной из дверей, за которой, очевидно, и находился капитан
Аксенов, толпилось человек шесть из персонала поликлиники.
Главный врач сказал недовольно:
- Праздное любопытство! Занимались бы лучше своим делом. Войдите! -
обратился он к Кузьминых.
Старший лейтенанта перешагнул порог. За ним в палату вошли главный
врач и медсестра.
Капитан, обнаженный по пояс, лежал на кушетке, обтянутой светло-серой
клеенкой и покрытой белоснежной простыней. Было видно, как он равномерно и
глубоко дышит, но дыхания не было слышно.
- Мы положили его сюда, - объяснила сестра, - чтобы он спокойно ждал,
пока приготовят повязку. А теперь мы не можем...
- Постойте, - перебил ее главный врач, пристально всматриваясь в
капитана. - Давно он так дышит?
- Как?
- А вы что, не видите? Разве может так глубоко дышать человек со
сломанными ребрами?
- Я... Я не знаю. Как странно!
- Мне тоже показалось странным такое глубокое дыхание, заметил
Кузьминых, - хоть я и не медик. Но, однако, я не вижу...
- Подойдите к больному! - сказал врач почему-то почти шепотом. - В
том-то и дело, что мы тоже ничего не видим.
Старший лейтенант недоуменно пожал плечами. Между ними и кушеткой, на
которой лежал Аксенов, не было ничего, и потому казалось, что подойти к
больному ничего не стоит. Но Кузьминых помнил, ПОЧЕМУ его вызвали в
поликлинику, и понимал, что слова врача не пустой звук. Именно на этом
коротком, всего лишь метра в четыре, пути и ожидает его то неведомое, что
заставляет этого пожилого и опытного хирурга так волноваться.
И все же он никак не мог ПОВЕРИТЬ...
Шаг... второй... третий... И вдруг старший лейтенант почувствовал, что
четвертого шага он сделать не может. Что-то мягкое и упругое преградило ему
путь. Казалось, что самый воздух внезапно сгустился перед ним и чуть
заметно, но, несомненно, ОСТОРОЖНО толкнул назад.
Непреодолимое чувство протеста против какого бы то ни было насилия,
свойственное характеру Кузьминых, заставило его сделать еще шаг вперед. И
снова невидимая преграда остановила его. Снова ощутил он слабый, отчетливо
воспринимаемый толчок назад. Не умом, а подсознанием он понял, что никакая
сила не сможет преодолеть это "слабое" сопротивление. И дикая мысль, что
перед ним не сгустившийся воздух и не завеса, а нечто обладающее разумом,
сознательно не хотевшее причинять кому-либо вред, но запрещающее подходить
к капитану Аксенову, сразу же превратилась в уверенность, что это так и
есть.
С чувством страха Кузьминых отступил.
- Вот то-то и есть! - сказал главный врач.
Кузьминых справился с волнением. Против ожидания это удалось ему очень
легко.
- Давно это появилось? - спросил он.
- Кто знает! Больного положили здесь после рентгена, минут сорок,
сорок пять назад. А что к нему нельзя подойти, заметили минут за пять до
моего к вам звонка. На часы я не посмотрел. Что же это такое, как вы
думаете?
- Вопрос не по адресу. Подобные вещи вне компетенции органов милиции.
Но я думаю, капитану Аксенову это не повредит. - "Скорее всего, пойдет на
пользу", - прибавил он мысленно, сам не зная, почему вдруг явилась такая
странная мысль.
- Смотрите, он, кажется, просыпается, - сказал врач. Кузьминых
обернулся и успел заметить, как снова закрылись глаза Аксенова. Капитан
поднял руки, точно желая закинуть их за голову, сжал кисти и вдруг...
сильно потянулся, резким движением расправив грудь. Даже человеку, ничего
не смыслящему в медицине, стало бы ясно, что такое движение никак не
вяжется со сломанными ребрами. Главврач ахнул.
- Что это значит? - спросил Кузьминых.
Аксенов повернул голову на звук его голоса. Увидев своего заместителя,
он улыбнулся.
- Ну, вот меня и починили, - сказал он весело. - Можно встать, доктор?
- Кто вас "починил"? Почему вы думаете, что у вас все в порядке? -
спросил главврач, подходя к Аксенову.
Видимо, он поступил так машинально и даже не заметил, что никакое
препятствие не помешало ему это сделать. Но зато это сразу заметил
Кузьминых.
"Неужели "этого" больше нет? - подумал старший лейтенант. - Куда же
делась странная "завеса", которая только что была здесь? Уж не потому ли
она исчезла, что капитан проснулся и "завесы" больше не надо? Кому не
надо?... Однако, - едва не сказал он громко, - мне сегодня приходят в
голову совершенно дикие мысли!"
Он весь напрягся, делая шаг вперед. Но "завесы" действительно больше
не было...
- Больно?
Пальцы врача осторожно ощупывали правый бок Аксенова. Но, очевидно,
боль не появлялась, потому что капитан по-прежнему улыбался.
- У меня даже голова не болит, - сказал он.
- А почему вы думаете, что она должна болеть?
- От наркоза.
- Какого наркоза?
- Что-то я вас плохо понимаю, доктор, - сказал Аксенов. - Вы же чинили
меня под наркозом, не правда ли? Иначе я бы не мог ничего не почувствовать.
Разве не так?
- А сейчас вы что-нибудь чувствуете?
- Только одно - желание встать.
- Придется немного подождать. Сейчас сделаем вам повторный снимок.
- А это зачем?
Врач ничего не ответил и вышел. Почти тотчас же в палату вошла
медсестра. Но Кузьминых успел прошептать на ухо капитану:
- Не было никакого наркоза. С вами ничего не делали. Вы просто
заснули.
- Это странно! - сказал Аксенов. - Почему же я не чувствую боли при
дыхании? Разве первый снимок ошибка?
"Вот, вот! - подумал Кузьминых. - Именно так и будут рассуждать все. И
никто не поверит ни в какую "завесу". Ошибка! И больше ничего!"
Он нисколько не сомневался в том, что капитан Аксенов уже здоров.
Повторный снимок обязательно покажет, что перелома ребер нет. Но как и чем
объяснить то, что зафиксировано на первом снимке? От фотодокумента не
отмахнешься!...
- Помогите больному встать, - сказала медсестра.
- Я могу встать и сам. - С этими словами Аксенов легко поднялся на
ноги.
Сестра укоризненно покачала головой.
Идя по коридору вслед за Аксеновым и сестрой, Кузьминых видел, что
походка его начальника совсем не та, что была у него, когда он шел из
своего кабинета к машине скорой помощи. Сомнения не было - капитан
действительно здоров! В чем же тут дело?...
Этот же вопрос старший лейтенант задал и главному врачу. Тот удивленно
посмотрел на него.
- О чем вы меня спрашиваете?
- О том и о другом.
- Относительно больного ничего сказать сейчас не могу. Подождем
снимка. А относительно "другого", позвольте повторить ваши же слова: вопрос
не по адресу.
- Кого же спрашивать?
- Боюсь, что некого.
С минуту оба молчали.
- Не кажется ли вам, - сказал Кузьминых, - что все обстоятельства
этого дела следует заактировать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11