Может быть, ничего не было? Может, ей все приснилось - и
арест, и следствие, и суд, и даже сегодняшний день?
- Что ты, Женечка, я верю тебе. Если бы я считала тебя убийцей, я бы
не вышла за тебя замуж, когда ты был под следствием. Я же сделала это,
потому что верила в твою невиновность. И хотела, чтобы все вокруг знали:
я не считаю тебя преступником. И я сделаю все, что нужно, чтобы тебя оп-
равдали.
Три часа тянулись невыносимо долго, ей все время приходилось искать
темы для разговора, и темы эти почему-то так быстро иссякали...
- Как у тебя со здоровьем? - заботливо спрашивала она.
- Порядок, делаю зарядку, поддерживаю форму. Не беспокойся" я глупос-
тями не увлекаюсь.
- Ты не чифиришь?
- Я не сумасшедший, - усмехался он. - И себя не на помойке нашел.
- Тебя здесь не обижают? Знаешь, мне рассказывали, что в колониях
есть паханы, мужики, шестерки, обиженные, в общем, целая иерархия. И не
дай Бог впасть в немилость у пахана, тогда совсем жизни не будет, а то и
убить могут. Это правда, Женя? Я так боюсь за тебя.
- Правда, Ната, правда, но ты за меня не бойся. Главное в жизни
деньги, у кого они есть, тот и пахан. У меня много денег, и не только в
Москве, а по всей России и даже за рубежом. Это ни для кого не секрет,
деньги у меня законные и конфискации не подлежат. Стало быть, обижать
меня никто не станет. Ты у мамы бываешь?
- Конечно, Женечка, каждую неделю захожу и звоню через день. Ты за
нее не беспокойся, у нее все в порядке, за тебя только очень переживает.
- Скажи, а там, в Москве, все поверили, что это именно я Бориса убил?
Неужели ни одна живая душа не усомнилась?
- Нет, Женечка, никто, кроме меня, не верит, что ты этого не делал.
Ну ты сам посуди, ведь тебя все видели, и даже Борис перед смертью ска-
зал, что это ты в него стрелял. И на твоей одежде обнаружили частицы по-
роха, а на пистолете - микрочастицы твоих шерстяных перчаток, в которых
ты обычно в гараже работаешь. Мне же следователь все документы показы-
вал. Как тут не поверить? И я бы поверила, если бы не любила тебя так
сильно. Пойми, Женя, я ведь не верю в твою виновность не потому, что
улики слабые, а только лишь потому, что не хочу верить. А улики-то на
самом деле...
- Я понял, - перебил ее муж. - Значит, ты тоже уверена, что это я
убил Бориса. Ты тоже, как и все, считаешь меня убийцей. Ты готова отвер-
нуться от меня... Что ж, валяй, не буду тебя удерживать, устраивай свою
жизнь по своему разумению. Только объясни мне, зачем ты замуж за меня
вышла, в таком случае?
- Но я люблю тебя, неужели ты не понимаешь этого? Мне все равно,
убийца ты или нет, виновен ты или нет. Да пусть ты десять раз виновен,
пусть ты сто человек убил, ты все равно для меня лучше всех. Хочешь
правду? Да, я не верю, что ты не убивал Бориса. Я знаю, что это сделал
ты. Но мне это все равно, понимаешь? Мне это безразлично. Я люблю тебя и
хочу быть твоей женой совершенно независимо от того, убийца ты или нет.
И оттого, что ты сидишь в тюрьме, ты не стал для меня хуже. Я все равно
буду тебя любить и буду тебя ждать столько, сколько нужно.
Она обняла мужа и прижалась лицом к его плечу. От черного ватника ис-
ходил неприятный запах, но Наталья этого не замечала. Для нее главным
сейчас было заставить Евгения поверить.
Он отстранил ее и отступил на шаг.
- Значит, ты тоже не веришь, - задумчиво произнес он. - Очень жаль.
Выходит, за свою свободу мне придется сражаться одному. Ты мне не помощ-
ница. Что ж, придется биться в одиночку.
Наталья не выдержала напряжения и расплакалась.
- Женечка, я все сделаю, я найму самых лучших адвокатов, я заплачу
им, они вытащат тебя...
- Не нужно, я не хочу, чтобы ты занималась моим освобождением, думая,
что на самом деле я преступник. Или ты веришь мне и помогаешь, или я бу-
ду действовать сам.
- Но, Женя...
- Все, Натка, время кончается, давай прощаться.
Пришел угрюмый конвоир и увел Евгения. Наталья вытерла слезы, умыла
лицо под краном, вытерла носовым платком, надела куртку и отправилась на
платформу. В городе она будет часов в одиннадцать вечера, даже раньше, а
поезд на Москву уходит в 1:45 ночи. Можно еще успеть...
Стоя на холодном ветру и жмурясь от колких крупинок снега, гонимых
метелью, она снова и снова вызывала в памяти лицо мужа. Черт возьми, как
приятно думать о Евгении Досюкове как о муже! Четыре года она жила с
ним, засыпала и просыпалась рядом, кормила его обедами, стирала ему ру-
башки, ждала по вечерам, когда он уходил на приемы и банкеты без нее. И
четыре года она мечтала о том, что в один Прекрасный день он все-таки
опомнится и сделает ей предложение. А он все не делал его и не делал...
И нужно было случиться такой огромной беде, чтобы Евгений Досюков, мил-
лионер, президент акционерного общества "Мегатон", женился на Наталье
Гончаренко.
И вот теперь оказывается, что она совсем его не знает. Четыре года
они провели бок о бок, а она так и не разглядела в нем ту невероятную
силу, которую всегда принимала за удачливость. Наталья была уверена, что
суровый приговор сломит Женю, а месяцы, проведенные сначала в следствен-
ном изоляторе, потом в колонии, очень быстро превратят его в нравствен-
ного калеку, морального урода, больного, слабого, утратившего способ-
ность сопротивляться и прочифирившего здоровье и интеллект. А все оказа-
лось совсем не так. Потому что большей неудачи, чем случилась с Женей,
нельзя даже придумать, а он собирается бороться за свою свободу, он не
опустил рук. И, что самое ужасное, он требует от нее, своей жены, веры в
собственную невиновность.
Четыре года Наталья Гончаренко любила в Евгении Досюкове две вещи:
его властность и его деньги. И того и другого было так много, что ос-
тальное было уже просто невозможно разглядеть. Он был весьма пос-
редственным любовником, он был не особенно красив, чтобы не сказать гру-
бее, у него был порой невыносимый характер, вероятно, имелись и какието
достоинства, но ничего этого Наталья не видела, потому что ее "угол об-
зора" охватывал только властность и богатство.
А сейчас, трясясь в холодной грязной электричке и вспоминая короткое
трехчасовое свидание с мужем, она впервые почувствовала что-то вроде
уважения к нему. К его несгибаемости, воле, мужеству. Ведь кто-кто, а
она-то уж совершенно точно знала ответ на вопрос о его виновности.
И в этот момент Наталья вдруг поняла, что ни к какому чернокожему
журналисту Джеральду она не пойдет.


Глава 3

В городской прокуратуре убийством писателя Леонида Параскевича зани-
мался следователь Константин Михайлович Ольшанский, и это обстоятельство
худо-бедно примиряло Настю с необходимостью заниматься делом автора лю-
бовных романов. А заниматься этим делом ей не хотелось по однойе-
динственной причине, и называлась эта причина - Галина Ивановна Параске-
вич. Случается, конечно, что у двух человек возникает острая взаимная
непереносимость, но с этим вполне можно справиться, потому что коль не-
переносимость взаимная, то оба стараются максимально ограничить контак-
ты, сделать их по возможности редкими и короткими. Здесь же случай был
принципиально иной. Галине Ивановне очень нравилась майор милиции Анас-
тасия Каменская. Впрочем, ей вообще нравились все люди, которым она мо-
жет читать нотации и объяснять, что такое хорошо и что такое плохо, и
которые безропотно это воспринимают. Настя в силу природной интеллигент-
ности и хорошего воспитания делала вид, что внимательно слушает Галину
Ивановну, а та при полном отсутствии критического взгляда на самое себя
принимала все за чистую монету.
- Боже мой, как приятно, что в нашей милиции еще остались люди, кото-
рые понимают, как нужно...
Если бы нынешняя молодежь была похожа на вас, мы не знали бы множест-
ва бед и проблем...
Вот о такой жене, как вы, мечтала я для своего сына...
Настя впивалась ногтями в ладонь, закусывала губу и терпела. Терпела,
потому что сразу поняла: никто не расскажет о Леониде Параскевиче
больше, чем его родная мать. Такие матери, как Галина Ивановна, отравля-
ют жизнь собственным детям и их семьям, но зато они, случись несчастье,
становятся поистине незаменимыми для следствия, потому что всю жизнь ле-
зут в дела своих детей, знают лично всех их знакомых, постоянно подслу-
шивают телефонные разговоры, и не просто подслушивают, а еще и комменти-
руют их, нимало не смущаясь бестактностью собственного поведения. Они
все про всех знают и обо всем имеют абсолютно непререкаемое мнение. Мне-
нием, конечно, можно пренебречь, зато фактуру такие свидетели дают бога-
тую. Если, конечно, у оперативников и следователей хватает терпения и
душевных сил подолгу разговаривать с ними. У Насти Каменской терпения
было, как говорится, выше крыши, а вот следователь Ольшанский, по его
собственному признанию, быстро сдавал позиции. Поэтому он уже несколько
раз просил Настю приехать к нему в горпрокуратуру и присутствовать на
допросах Галины Ивановны Параскевич.
Константин Михайлович сидел за своим столом, сгорбившись, и что-то
быстро печатал на машинке.
Бумаги вокруг него возвышались огромными кучами, которые он разбирал
один раз в год перед отпуском. Настя заметила, что на носу следователя
красуются новые очки, в которых он выглядел значительно лучше, чем в
своих стареньких, в чиненной-перечиненной простенькой оправе. Но костюм
был по-прежнему мятым, несмотря на все старания жены Нины выпускать
Ольшанского по утрам из дому в приличном виде. В момент пересечения по-
рога собственной квартиры вид ежедневно бывал отменным, а в тот момент,
когда Константин Михайлович открывал дверь своего служебного кабинета,
от этого отменного вида оставалось лишь смутное воспоминание. Природу
такого феномена не мог объяснить никто, поэтому с ним просто смирились.
- Привет, красавица, - весело мотнул головой следователь. - Сейчас
придет эта мымра, начнем работать над версией убийства из ревности. Так
что готовься, Настасья, сил потребуется много. Учитывая патологическую
нелюбовь Галины Ивановны к невестке, нам придется выслушать не только
правду, но еще и вранье, и комментарии к ним. Кстати, пока не забыл, Ни-
на тебе таблетки какие-то передала, вот, держи.
- Спасибо. - Настя радостно выхватила из его рук две упаковки с рела-
ниумом и валиумом.
У нее вечно не хватало времени бегать по аптекам, а поскольку эти ле-
карства продавались только по рецептам, то нужно было еще предварительно
идти к врачу в поликлинику. Это было уж и вовсе за пределами Настиных
возможностей. Вечная нехватка времени, помноженная на фантастическую
лень и пренебрежение к собственному здоровью, делала задачу приобретения
успокоительных препаратов абсолютно нерешаемой. А лекарства порой бывали
очень нужны. Хоть и нечасто, но позарез. Слава Богу, палочка-выручалочка
нашлась в лице Нины Ольшанской, врачаневропатолога. Нина столько лет
прожила замужем за следователем, что Настины проблемы понимала очень хо-
рошо и с готовностью пошла ей навстречу.
Константин Михайлович снова оторвался от машинки и поглядел на часы.
- Я вызвал Параскевич на десять тридцать. У тебя есть пятнадцать ми-
нут на то, чтобы выпить кофе в буфете, но, предупреждаю, он там неверо-
ятно поганый.
- Поганый не хочу, - улыбнулась Настя. - Я лучше здесь посижу. У вас
план допроса есть?
- А ты на что? - резонно возразил следователь. - Вот и составь, пока
все равно без дела сидишь.
Она послушно достала блокнот и стала вычерчивать схему разговора с
Галиной Ивановной Параскевич. Понятно, что всякие гадости о горячо люби-
мой невестке она будет рассказывать с удовольствием, привирая, преувели-
чивая и снабжая общую картину пикантными подробностями. И точно так же
понятно, что сын в ее рассказе предстанет ангелом небесным. А ведь вер-
сия убийства из ревности подразумевает как то, что Леонида убил любовник
Светланы, так и то, что его мог убить муж или любовник женщины, с кото-
рой модный писатель изменял собственной жене, или даже сама такая женщи-
на. Нужно развязать Галине Ивановне язык и вынудить ее рассказывать о
сыне так же подробно, как и о невестке.
В верхней части чистого листа Настя написала: "Как вы думаете, Галина
Ивановна, не могло ли убийство вашего сына быть убийством из ревности?
".
Обведя фразу прямоугольной рамочкой, она начертила от нее две стрелки
вниз. В левой части страницы, там, где заканчивалась стрелка, появилась
фраза: "Что вы, что вы, у Лени никогда никого не было". Снова стрелка
вниз и приписка: "Жать до последнего: почему она в первую очередь поду-
мала о сыне, а не о невестке? Давал повод? Были основания подозревать? И
т.д.".
В правой части страницы, параллельно словам "Что вы, что вы... ",
Настя написала: "Ну, от Светланы всего можно было ожидать". Начертив еще
одну стрелку вниз, она поместила краткий комментарий: "Пусть поливает
грязью Светлану, не мешать ей, чем больше гадостей она скажет о ней, тем
лучше".
Наконец, от фрагментов, написанных в левой и правой частях листа,
Настя прорисовала жирные стрелки в центр нижней части странички и напи-
сала:
Спросить, откуда Параскевич так хорошо знает женскую психологию, так
здорово разбирается в тонких движениях женской души. Высказать предполо-
жение, что его консультировала Светлана. Поскольку она только что поли-
вала невестку грязью, она ни за что не согласится с тем, что С. была со-
ратницей, помощницей и консультантом. Кто угодно, только не ненавистная
невестка. Если у Л. П. были женщины, то тут-то они непременно выплывут".
- Посмотрите, Константин Михайлович. - Настя протянула ему листок со
схемой. - Внесите коррективы.
Следователь внимательно прочитал фразы, написанные очень мелким, но
разборчивым почерком, и хмыкнул.
- Ну и стерва ты, Каменская.
- Я попрошу, - картинно надулась Настя. - Как сказал великий Чуковс-
кий, я не тебе плачу, а тете Соне. Я не вам стерва, а Галине Ивановне. Я
понимаю ее горе и от всей души сочувствую ей, но ее сыну, который погиб,
прожив короткую и очень несчастливую жизнь под каблуком у тиранки мате-
ри, я сочувствую еще больше. Ему, в конце концов, гораздо хуже, чем ей.
Кстати, мы с вами совсем забыли отца Леонида Владимировича. Может быть,
имеет смысл с ним поработать?
- Можно попробовать, - неопределенно пожал плечами Константин Михай-
лович, - но вряд ли толк будет. Владимир Никитич Параскевич под пятой у
жены пригрелся и пообвыкся. Он и разговаривать-то захочет только в ее
присутствии. Я пару раз пытался найти с ним общий язык - да куда там, он
всю шею себе провертел, все на жену оглядывался, боялся, как бы чего
невпопад не ляпнуть.
- Да? - задумчиво протянула Настя. - Это любопытно. Я как-нибудь им
займусь.
Галина Ивановна Параскевич явилась к следователю с опозданием на де-
сять минут. Когда на часах было 10:34, Ольшанский поднялся из-за стола и
почел к двери.
- Ну все, Галина Ивановна, - злорадно сказал он, - не хотите прихо-
дить вовремя - будете ждать, пока я не вернусь. Начинай, Настасья, скажи
ей, что я поручил тебе ее допросить. И напугай ее посильнее, скажи, дес-
кать, Константин Михайлович гневаться изволили.
Галина Ивановна Параскевич, казалось, очень обрадовалась, увидев в
кабинете Ольшанского Настю.
- Анастасия Павловна, как хорошо, что вы здесь! - воскликнула она,
по-хозяйски пристраивая шубу на вешалку и усаживаясь за стол, не дожида-
ясь приглашения. - Мне так легко всегда с вами разговаривать, не то что
с Константином Михайловичем. Вы знаете, мне иногда кажется, что он меня
недолюбливает.
"Что же тебе про меня-то ничего не кажется, - с усмешкой подумала
Настя. - Я ведь тебя не люблю еще сильнее, чем Костя".
- Ну что вы, Галина Ивановна, - вежливо сказала она вслух, - за что
Константину Михайловичу вас не любить. Но ведь у него такая сложная и
напряженная работа, вполне естественно, что он далеко не всегда пребыва-
ет в радужном расположении духа. Вы должны быть к нему снисходительны.
- Должна вам сказать, Анастасия Павловна, вы меня не убедили. Я дога-
дываюсь, что у вас работа не менее сложная и напряженная, чем у Констан-
тина Михайловича, однако вы производите намного более приятное впечатле-
ние. Просто несравнимо более приятное. Человек, который в силу своих
должностных обязанностей вынужден постоянно вступать в контакт с незна-
комыми людьми, общаться с ними, должен, нет, просто обязан быть милым,
уметь слушать собеседника, хотеть понять его...
Галина Ивановна оседлала очередного конька.
1 2 3 4 5 6 7