Информация эта записывалась по ходу на самые разнообразные
клочки и обрывки бумаги, сигаретные пачки, обертки из-под шоколадок и
прочие "бумажные носители".
В десять минут девятого звякнул внутренний телефон.
- Юрий Викторович, - послышался голос Мельника, - зайдите ко мне.
Коротков с удивлением глянул на часы и отправился к начальнику. Владимир
Борисович встретил его ледяным молчанием. Только швырнул на длинный стол
для совещаний какую-то газету и встал у окна, повернувшись к Короткову
спиной. Юра взял газету, недоуменно пробежал глазами по заголовкам и
наткнулся на тот, который был выделен ядовито-зеленым маркером: "Трупы на
свалке". Материал был приличным по объему, занимая целый "подвал" на второй
полосе. И начинался довольно эффектно.
- Он мне сказал: "Я знаю, что это ты убил. Может быть, я не сумею это
доказать, но я все равно это точно знаю..."
Красивый оборот, не правда ли? Перед вами расшифровка диктофонной записи
признания в убийстве, совершенном в девяносто пятом году. Молодой человек
по имени Никита (фамилию мы пока не называем) сразу же попал в поле зрения
уголовного розыска, был задержан и в течение почти месяца интенсивно
допрашивался. Более того, как мы с вами теперь знаем, сотрудники милиции
были уверены в том, что убийца - он. Знали это совершенно точно. Знали -
и... отпустили Никиту.
"Как же так?" - спросите вы. Почему же отпустили, если точно знали, что он
виновен? Разве Никита был крутым мафиози и сумел всех купить? Нет. Он был
обыкновенным молодым человеком, связанным с криминальной группировкой, но
далеко не самой мощной. Может быть, у него влиятельные родители, которые
сумели организовать давление в духе хорошо известных традиций "телефонного
права"? И снова я отвечу: нет. Мама у Никиты работает врачом в детской
поликлинике, а отца нет уже много лет. Так в чем же дело? Почему он
оказался на свободе?
Ответ прост. Никиту завербовали. Милиционеры сделали вид, что не могут
найти доказательств его вины, скрыли эти доказательства от следствия и
отпустили убийцу. А взамен получили информатора, осведомителя, который
держал их в курсе дел той группировки, к которой принадлежал. Видите, как
все просто?
Никита честно работал на милицию, трудился в поте лица. Постепенно
группировка некоего Усоева (а принадлежал Никита именно к ней) начала
распадаться. Некоторых членов очень удачно брали с поличным на всякой
ерунде. В рядах преступников начались разброд и шатание, группировка
ослабевала на глазах, и ее несколько месяцев назад прибрал к рукам другой
авторитет, покруче и помощнее. Никите в новой "семье" места не нашлось. И
именно поэтому он перестал быть нужным милиции. Не можешь давать информацию
- катись на все четыре стороны, не путайся под ногами.
И ладно бы, если бы черная неблагодарность милиционеров ограничилась
только этим. Так ведь нет. Они даже не позаботились о том, чтобы факт
сотрудничества Никиты с уголовным розыском не стал достоянием гласности. И
разумеется, слухи достигли заинтересованных ушей. В преступной среде измен
не прощают, это вам, господа хорошие, не семейная жизнь. Никита
забеспокоился, почувствовав, что вокруг него становится "горячо". И кинулся
за помощью. К кому? Да к кому же еще ему бежать за защитой и советом, как
не к тому оперативнику, на которого он работал и которому давал информацию!
Мы располагаем записью и этого разговора, из которого вам кое-что станет
понятным.
- Алло, Юрия Викторовича можно?
- Слушаю.
- Моя фамилия Мамонтов. Никита Мамонтов. Вы меня помните?
Неуверенно:
- Нет, не припоминаю.
- Убийство на Павелецком вокзале. Ну как же, Юрий Викторович... Вы мне и
телефоны свои оставили, чтобы я звонил, если что.
- А, да, вспомнил. И что вы хотите?
- Мне нужно с вами встретиться.
- Зачем?
- Это очень важно. Пожалуйста... Я не хочу по телефону. Это очень важно.
- Ладно, давайте в половине двенадцатого на "Чертановской". Сможете? Выход
из последнего вагона, в тоннеле, возле лотерейного киоска. Знаете, где это?
- Да. Спасибо вам..."
Как видите, дорогой читатель, некий, сотрудник уголовного розыска по имени
Юрий Викторович вовсе не рвался встречаться со своим ставшим уже ненужным
агентом. Более того, он довольно успешно делал вид, что вообще не помнит
Никиту Мамонтова и не знает, кто это такой. Никита, чувствуя дышащую в
затылок опасность, не просто просит о встрече - умоляет, чуть не плачет, а
его милицейский шеф цедит слива сквозь зубы и милостиво соглашается.
Милая картинка, не правда ли? Только сейчас, господа хорошие, она
перестанет быть милой. Потому что Никиту нашли мертвым. В собственной
квартире. В этот же день. Кому-то очень не понравилось, что он хочет
встретиться с сотрудником уголовного розыска. А может, это не понравилось
самому Юрию Викторовичу? Вероятно, не случайно он первым оказался возле
тела бывшего агента. Агента, который теперь стал ненужным, но слишком много
знал."
На этом фактологическая часть статьи заканчивалась, и дальше шли
публицистические размышлизмы на тему о том, какая милиция плохая, не
бережет агентов, которые жизнью рискуют, помогая раскрывать преступления. В
тексте было великое множество намеков на то, что в устранении ставших
ненужными агентов заинтересована и сама правоохранительная система, а не
только преступный мир. Коротков снова нашел в тексте то место, где
приводился его телефонный разговор с Мамонтовым. Да, все точно, слово в
слово. Неужели он звонил ему по чьему-то приказу с телефонного аппарата,
имеющего встроенный магнитофон?
- Я жду ваших объяснений.
Голос Мельника был холоден и скрипуч, как старый ржавый нож.
- У меня нет объяснений.
- Совсем нет? Вам нечего мне сказать?
- Я не понимаю, как это произошло. Но я могу рассказать то, что знаю.
- Вы не понимаете? - Мельник повысил голос. - Происходит расшифровка
агентуры, вашей, Юрий Викторович, агентуры, а не чьей-нибудь, а вы не
знаете, как это произошло? Позвольте спросить, кто же еще, кроме лично вас,
мог знать имя агента?
- Вы ошибаетесь, - Юра старался говорить спокойно, но это ему плохо
удавалось. - Никита Мамонтов никогда не состоял у меня на связи. Он не был
моим агентом.
- Юрий Викторович, вы сами прекрасно понимаете, что это голословное
утверждение. Я могу проверить все ваши документы по агентуре, и если я не
найду там упоминания о Мамонтове, это все равно не будет означать, что он
не сотрудничал с вами. Мы с вами не первый день на свете живем и отлично
знаем, сколько у оперсостава не оформленной должным образом агентуры.
Давайте пройдемся последовательно по тексту статьи. Вы работали с
Мамонтовым в девяносто пятом году?
- Так точно.
- Вы действительно были уверены в его виновности?
- Да.
- Почему не нашли доказательств?
- Там все упиралось в свидетельские показания. Со свидетелями хорошо
поработали люди Усоева, и мы ничего не смогли сделать. С точки зрения
криминалистики убийство было совершено безупречно грамотно. Представьте: по
перрону сплошной массой движется толпа людей, сошедших с поезда, а ей
навстречу бежит другая толпа, потому что на соседний путь этой же платформы
подали пригородную электричку. В таких условиях выявить следы, пригодные
для идентификации, невозможно. Выстроить обвинение можно было только на
показаниях свидетелей.
- Так, понятно. И вы Мамонтова отпустили?
- Не я, а следователь. Я-то тут при чем?
- При том, что вы не смогли найти способа доказать ею вину. Вы
действительно творили Мамонтову, что уверены в ею виновности, или это
журналистский блеф, основанный на том, что сам Мамонтов теперь уже не
сможет его опровергнуть?
- Да, товарищ полковник, я говорил это Никите. Он был очень неглупым
парнем, но слабым. Запутать его в показаниях и поймать на лжи было трудно,
поверьте мне, я пытался сделать это в течение почти месяца. Но оставалась
надежда задавить всех нашей уверенностью. К сожалению, расчет себя не
оправдал, Мамонтов не поддался.
- Что было дальше? Вы его завербовали до того, как отпустить, или после?
- Владимир Борисович, я не вербовал Мамонтова. Даю вам честное слово.
- Да? А почему? Вы же сами сказали, что он был неглупым, но слабым. Такие
обычно тяготятся своей принадлежностью к криминальным структурам и с
удовольствием идут на сотрудничество с нами. Почему же вы упустили такую
возможность?
Такого оборота Юра не ожидал. Почему он не попытался сделать из Никиты
Мамонтова своего агента? Да потому что Мамонтов на эту роль совершенно не
годился. Юре тогда даже и в голову не приходило попробовать обработать
паренька. Трусливый, боящийся боли, он выложит все первому же встречному,
который поднимет па пего руку. Какой из него агент? Смех один.
- Мамонтов по психологическому складу не подходил для вербовки, - ответил
Юра.
- Допустим, - кивнул Мельник. - И что было дальше?
- Не знаю, - пожал плечами Коротков. - Дело было приостановлено в связи с
неустановлением лица, подлежащего привлечению к ответственности. Мамонтова
отпустили. Больше я его не видел.
- Как же тогда объяснить тот факт, что три дня назад он вам позвонил?
- Не знаю.
- Запись вашего телефонного разговора соответствует действительности?
- Соответствует.
- Вы можете это как-то объяснить?
- Нет, товарищ полковник, не могу. Могу только предноложтнь, что звонил
Никита с аппарата, имеющего встроенный магнитофон.
- Очень глубокое умозаключение.
Мельник помолчал, глядя куда-то в сторону, потом поднял на Юру колючие
светлые глаза.
- Что вам сказал Мамонтов?
- То, что написано в газете, Владимир Борисович. Разговор приведен
полностью.
- Не делайте из меня идиота! - взвился начальник. - Я спрашиваю, что вам
сказал Мамонтов при личной встрече? Что у него случилось? Зачем он вам
звонил?
- Мы с ним не встретились.
- Почему?
- Не знаю. Встреча была назначена в половине двенадцатою дня у выхода из
метро "Чертановская". Мамонтов на встречу не явился.
- Это вы будете рассказывать кому-нибудь другому. А мне, будьте любезны,
расскажите, как вы с ним встретились и что он вам говорил.
- Владимир Борисович, ну я даю вам честное слово, я не встречался с
Мамонтовым.
- А что вы делали возле его квартиры в момент убийства?
Тьфу ты, с досадой подумал Коротков, вот уж точно всяко лыко в строку. Но
надо признать, что опыт развязывания языка у нового шефа, безусловно,
имеется. Вот ведь как вопрос поставил: что вы делали возле квартиры
Мамонтова в момент убийства? Нужно отвечать предельно аккуратно, а не то
привяжегся, мол, откуда вы знаете, когда он был, этот момент убийства.
- Я поехал домой к Мамонтову, чтобы выяснить, что у него случилось и
почему он не явился на встречу.
- Откуда такая забота?
- Я же понимал, что он мне не просто так позвонил. Вероятно, у пего
произошло что-то серьезное, раз он вспомнил обо мне. Было бы
непрофессионально не обратить на это внимания. Я узнал адрес Мамонтова,
закончил свои дела в районе Чертанова и только после этого поехал в
Отрадное. Долго звонил в квартиру Мамонтова, потом обнаружил, что дверь не
заперта.
- И, конечно, вошли в квартиру, - с нескрываемой злостью продолжил
Мельник. - Там остались ваши следы, и теперь вы никогда в жизни не
докажете, что они появились спустя некоторое время после убийства, а не во
время совершения преступления.
- Это неправда, - твердо ответил Коротков. - Я не входил в квартиру. И
моих следов там нет и быть не может.
Мельник вскинул на него вмиг потеплевшие глаза.
- Это правда? Вы не входили туда?
- Не входил. Владимир Борисович, вы же сами сказали: мы с вами не первый
день на свете живем. Ловушка такая старая, что просто стыдно в нее
попадаться.
- Ну слава Богу!
Мельник обрадовался так явно, что Коротков, несмотря на кипевшую в нем
ярость, не смог удержаться от улыбки.
- Хорошо, Юрий Викторович, подозрения в совершении убийства Никиты
Мамонтова мы пока отводим. Но остается расшифровка агента. Давайте
расставим все точки над "i". Мамонтов был вашим агентом, в этом у меня нет
сомнений, и не пытайтесь меня здесь обмануть. И поскольку он был именно
вашим агентом, вина и ответственность за его расшифровку лежит целиком и
полностью на вас. Это ЧП. Это повод для служебного расследования. Мы должны
выяснить, каким образом информация о вашей связи с Мамонтовым попала к
убийцам, а потом к журналисту... К этому, как его... - Мельник взял газету
и быстро поискал глазами подпись под статьей. - К Баглюку. Вы попали в
крайне тяжелую ситуацию, майор Коротков, и я не представляю, как вы будете
из нее выпутываться. Только недавно наш министр еще раз обратил внимание на
недопустимость халатности в работе с секретными сведениями, особо
подчеркивал, что это ведет к расшифровке спецаппарата. Если с вашей стороны
была проявлена хотя бы малейшая небрежность, вы будете наказаны, и наказаны
предельно строго. Идите.
Юра автоматически повернулся, вышел из кабинета и пошел по длинному
коридору. Он ничего не понимал. Все, что говорил Мельник, было по существу
правильным и достаточно логичным. Кроме одного: Никита Мамонтов никогда не
был его агентом. Может быть, Никиту завербовал кто-то другой? Например, из
подразделения по борьбе с организованной преступностью, поскольку парень
принадлежал хоть и к плохонькой, но группировке. Главным же, однако, было
совсем не это. Главным было начало этой проклятой статьи. Почему Мельник
ничего не сказал об этом? Не заметил?
"Ну и влип же ты, Коротков", - сказал себе Юра, открывая дверь своего
кабинета.

Глава 3

В десять утра, собрав сотрудников на ежеутреннее совещание, Мельник
объявил:
- Сегодня ваш бывший начальник будет сдавать мне секретные дела. Прошу
после шестнадцати ноль-ноль всех быть на месте. Я проверю ваши лицевые
счета.
Оперативники с тоской завздыхали. Они понимали, что мероприятие это
обязательное, без него никак нельзя, но очень уж не хотелось день ломать.
Все секретные дела, которые велись оперсоставом, числились за отделом, а
точнее - за начальником, полковником Гордеевым. Сами же дела находились в
сейфах у сотрудников вместе с замечательной бумажкой под названием "лицевой
счет", в котором отмечалось наличие дел и их движение. Уходя с должности,
Виктор Алексеевич должен был передать секретные дела по описи своему
преемнику, а дальше все зависело от личности самого преемника. Он мог под
честное слово принять дела, то есть взять из рук предшественника реестр,
сделать вид, что читает его, расписаться в получении и положить в сейф. А
мог и потребовать, чтобы все перечисленные в описи дела были ему
предъявлены. Мельник, судя по всему, собирался идти по второму из указанных
путей. Времени эта процедура должна была занять много, ибо всяческих
секретных дел в сейфах у сотрудников было огромное количество. Если
преступление не удается раскрыть, следователь выносит постановление о
приостановлении уголовного дела, и оно благополучно отбывает в архив. У
оперативников все совсем не так. По нераскрытому преступлению работа все
равно продолжается, сыщики придумывают мероприятия и выполняют их,
насколько хватает фантазии, сил и времени, а начальник их постоянно
контролирует: мол, не забыли ли, что по убийствам пятилетней давности
преступники не пойманы и до сих пор на свободе разгуливают. И ведутся эти
оперативно-поисковые дела до морковкина забвенья, а проще говоря - либо до
успешного раскрытия преступления, либо до истечения сроков давности по
конкретному преступлению. А по убийствам эти сроки ох немаленькие.
Десятками лет исчисляются. Вот и прикиньте, сколько дел находится в сейфах
у оперативного аппарата...
Но плачь - не плачь, а показывать дела все равно придется. И хорошо еще,
если Барин только подержит их в руках, убедится, что папка есть в наличии,
никуда не пропала, на том и успокоится. Гораздо хуже, если он захочет
ознакомиться с делами. Проверить, стало быть, насколько добросовестно его
новые подчиненные работают не только по текущим, но и по прошлым делам. И
дела должны быть в полном порядке. Посему в этот метельный январский день
сотрудники отдела по тяжким насильственным преступлениям, скрипнув зубами,
оставили все дела, в том числе и неотложные, и занялись писаниной.
В половине пятого папки были сложены в кабинете Мельника, после чего Барин
с милой улыбкой произнес:
- Я ознакомлюсь со всеми материалами, а потом проведу совещание,
специально посвященное этому вопросу. Все свободны.
Сотрудники разбрелись по своим местам, прикидывая, что бы такое успеть
сделать, чтобы хотя бы частично спасти так бездарно загубленный день.
Прихрамывающий Коля Селуянов зашел к Насте и прямо с порога принялся
ворчать на неправильно устроенную жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8