"Хвалим тя, хвалимаго от всех человек; благословим тя, благословеннаго от вышняго Бога; кланяем ти ся покланяемому от всего Собора христианскаго; славословим тя великия ради славы твоея, юже имашь свыше от Бога... Прощаяй грехи всему миру, приими молитвы наши: седяй одесную престола славы во Церкви святей, аки на небесех, помилуй нас, яко ты ecu един свят, ты един господь, начальный отец, всепресвятейший и многоблаженный Сиксте, славою и честию от Бога Отца многопочтен сый, паче всех земнородных сынов человеческих. Сего ради хвалим и благословим имя твое вовеки" и пр.
Из представленного анализа грамоты легко видеть, что самое существенное содержание ее изложено во второй ее части. Православные в Литве терпели несправедливости и притеснения от латинян и потому решились жаловаться на них папе и, объясняя пред ним свою веру, просить его, чтобы он водворил мир, согласие и любовь между ними и латинянами и для этого прислал в Литву двух нарочитых людей: одного грека, другого латинянина, вот и побуждение к написанию грамоты, и главный предмет ее, и ее цель! Как же выражали православные свою жалобу? По их словам, латиняне клеветали на них пред папою, будто бы они неистинные христиане и неправильно веруют даже в Пресвятую Троицу, а многие из латинских пастырей насильно привлекали православных к своему исповеданию и действовали при этом яростию и криком, употребляли иногда побои и мучения, доходили до убийства и вновь крестили православных при обращении их к латинству. Неоспоримое свидетельство, что жившие в Литве латиняне и их пастыри не считали своих православных соотечественников униатами и последователями Флорентийского Собора, иначе они не имели бы побуждений относиться к последним так враждебно и не стали бы перекрещивать их вопреки решению самого Флорентийского Собора, который признавал действительным и крещение православных в случае принятия ими Флорентийской унии. Как говорили православные о своей вере? Они называли себя совершенными и истинными христианами, последователями святой соборной и апостольской Церкви Христовой, а четырех Восточных патриархов Вселенскими пастырями, добре пасущими их в истинном благоверии. Правда, упоминают они и о Флорентийском Соборе, но как? Мы содержим, говорят, седмь Вселенских Соборов, к ним же и Осмый, Флорентийский, ухваляем. Исповедуют, по-видимому, и исхождение Святого Духа от Сына, но как? Сначала выражаются, что Дух исходит от Отца прежде, потом и от Сына единым духновением и подается тварям (речь, очевидно, лишь о временном исхождении Духа от Сына или раздаянии тварям), а далее говорят только: "Дух не рожден, но исходен от Отца", вовсе не упоминая о Сыне. Так не могли выражаться действительные последователи Флорентийского Собора, действительные униаты, но могли выражаться православные, которые готовы или склонны были принять унию, однако ж еще ее не содержали. Самым же решительным доказательством, что писавшие грамоту к Сиксту IV не были еще униатами, служит их просьба, чтобы папа прислал в Литву двух епископов, которые на основании Флорентийского Собора и привели бы их в единение и согласие с латинянами, т. е. в унию. А что ж значат все эти величания и похвалы папе, которыми наполнены все части грамоты, особенно первая и последняя? Величания эти так многочисленны, так неумеренны и напыщенны, что невольно возбуждают сомнение в их искренности и заставляют подозревать, не скрывается ли здесь какая-либо цель. И при чтении грамоты нельзя не заметить, что писавшие ее своими слишком щедрыми похвалами папе хотели, собственно, заискать у него и расположить его к себе, чтобы найти в нем себе защитника и покровителя и получить от него то, чего желали. Раз они уже писали к папе и не удостоились от него никакого ответа. Теперь написали к нему вновь самое льстивое послание с самыми преувеличенными величаниями и рассчитывали, не умилостивят ли папу хоть этим и не вызовут ли его на действия в их пользу. Что значат также их просьбы к папе о разнообразных дарах духовных, изложенные в третьей и отчасти во второй части грамоты? Просьбы эти неразрывно соединены с похвалами папе и неизбежно из них вытекали. Уверяя папу, что признают его викарием Христа, пастырем пастырей, верховным первосвященником, раздающим всем христианам духовные дары, составители грамоты, естественно, должны были просить от него и себе этих даров, и действительно просили, чтобы он ходатайствовал за них пред Богом, чтобы разрешил им грехи, чтобы позволил и им участвовать в юбилейном отпущении грехов и пр. Такими своими просьбами, покорными и униженными, равно как и пышными хвалами, они думали только более угодить папе. Вспомним, что к тому же папе Сиксту IV приходил (1472) посол из Москвы, фрязин, от великого князя Ивана Васильевича, чтобы просить ему руки греческой царевны Софии, и этот посол для достижения своей цели уверял папу от имени своего государя, что последний признает его главою Церкви, не отвергает Флорентийского Собора и готов принять в Москве римского легата, который исследовал бы на месте обряды русской веры и указал бы заблуждающимся путь истины. Для чего все это говорилось? Ужели Иван III был униат или желал унии? Нет, все это говорилось лишь для того, чтобы угодить папе, расположить его к себе и получить от него то, чего у него искали, а Иван III не был униат и вовсе не желал принимать унии, как и показали последствия, когда легат папский Антоний прибыл в Москву вместе с невестою для великого князя царевною Софиею и побеседовал с митрополитом Филиппом о вере. Даже Иван Грозный, если верить Поссевину, когда угощал его в своих палатах еще до примирения с Баторием, величал папу главою Церкви, а когда достиг своей цели, заключил с Баторием мир при содействии Поссевина, то прямо называл папу даже не пастырем, а волком.
Чтобы еще точнее определить значение рассматриваемой нами грамоты, необходимо обратить внимание на то, кем она послана к папе и подписана. Грамота адресована к папе, как гласит ее заглавие, "от духовенства, и княжат, и панов руских з Вилни", и в самой грамоте они говорят, по-видимому, от лица всех православных, живших под властию литовско-польского короля. Но подписались под грамотою со стороны духовенства только три лица: избранный на митрополию епископ Смоленский Мисаил и два архимандрита митрополичьей епархии - киево-печерский Иоанн и виленский свято-троицкий Макарий, а из прочих иерархов-епископов не подписался никто, и из архимандритов, и вообще из духовенства их епархий также никто - обстоятельство чрезвычайно важное. Из светских же подписалось тринадцать особ: два князя, родственники короля Казимира, Михаил слуцкий и Феодор бельский; князь Димитрий Вяземский; Ян Ходкевич, наместник витебский, великий гетман и маршал великого княжества Литовского; брат его Павел, наместник каменецкий; Роман из Киева, староста путивльский; брат его Иван из Киева, строитель замковый и посол "до поганов"; Евстафий Васильевич из Полоцка, высший сенатор; Якуб, главный писарь великого княжества Литовского и ключник виленский; Михаил Александрович из Загорова, честный сенатор земли Волынской; брат его Андрей из Попортеи, сын подскарбия (вроде министра финансов) Александра; Солтан Александр, славный рыцарь и подскарбий короля Казимира, и младший брат Александра Солтана Иван, избранный также в земского подскарбия великого княжества Литовского. Что же отсюда следует? Прежде всего то, заметим мимоходом, что Городельский декрет 1413 г., запрещавший допускать православных на высшие государственные и общественные должности в Литве, при Казимире не соблюдался, потому что вот пред нами на высших служебных местах столько лиц православных, хотя и выражавших теперь, по-видимому, наклонность к унии. А по отношению к грамоте, нами разбираемой, следует, что ее никак нельзя признать писанною от лица всех православных Литовско-Польского государства. Если желали послать грамоту к папе от имени Западнорусской Церкви, в таком случае надлежало созвать Собор всех ее архипастырей и знатнейшего духовенства и написать грамоту от Собора, хотя с участием и светских людей, или если даже не созывать Собора, то по крайней мере следовало бы собрать на грамоте подписи всех иерархов и их более знатного епархиального духовенства во свидетельство их согласия, между тем этих подписей под грамотою нет. Грамота, вероятно, была делом лишь одной партии, хотя и весьма сильной, судя по тому, что подписана преимущественно светскими лицами высшего круга, близкими к королю. Король Казимир по воле папы с назначением митрополита Григория сделался главным покровителем и поборником унии в Литве, и близкие к нему лица из православных, как мы уже замечали, могли, из одного лишь желания быть ему угодными, показывать пред ним свою склонность и расположенность к унии в то время, когда жив был Григорий. А теперь, когда Григорий скончался и король был озабочен, как бы поддержать унию в Литве, еще с большим, по видимости, усердием могли предложить ему как лучшую для того меру готовность с своей стороны послать к папе грамоту об унии от имени всех православных Литовского княжества. Почему не согласились участвовать в этом литовские православные епископы, можно догадываться. Пока держался унии митрополит Григорий, они открыто не восставали против него и наружно ему подчинялись и покорялись, потому что такая покорность была для них легка и не насиловала самой их совести. Лично сноситься с Григорием приходилось им весьма редко, а большею частию они жили вдали от него, в своих епархиях, где среди своей православной паствы свободно могли содержать и исповедовать родное православие. Но теперь, когда от них потребовали обратиться к папе и подписать к нему грамоту, касавшуюся унии и наполненную такими подобострастными величаниями ему и такими унизительными пред ним просьбами, дело уже не могло обойтись без насилия совести, и неудивительно, если епископы, как и подведомое им духовенство, не захотели принести такой великой жертвы. Правда, епископы в 1473 г. подписали послание к папе, как свидетельствует грамота, но то послание могло быть составлено совсем иначе: там, может быть, только жаловались папе на притеснения латинян и просили его прекратить эти притеснения, а ни речи об унии, ни величаний папе вовсе не было. Согласился подписать грамоту лишь один епископ Смоленский Мисаил, избранный на митрополию, с двумя духовными лицами своей новой епархии, но не потому ли Мисаил и избран был на митрополию, что от него наперед взяли согласие участвовать в этом деле? Впрочем, высказывая мысль, что посольство в Рим, бывшее в 1476 г., с грамотою от митрополита Мисаила и других русских было делом не всей Западнорусской Церкви, а только некоторых лиц, мы вовсе не думаем осуждать этих лиц. Кроме желания сделать угодное королю они, очевидно, водились и другими, высшими, побуждениями. С горестью говорили они в грамоте о тех оскорблениях и обидах, какие приходилось испытывать тогда православным в Литовско-Польском государстве от латинян и их прелатов, и надеялись, что папа прекратит эти несправедливости, а выражая пред папою свою готовность принять Флорентийскую унию и прося его прислать для этого двух ученых мужей, может быть, рассчитывали, что согласие с латинянами состоится и без особенного ущерба для православия.
Всего же важнее для нас здесь вопрос: какой был результат грамоты 1476 г. к папе Сиксту IV? На первую грамоту русских литовцев, посланную в 1473 г. чрез легата Антония, папа не дал ответа. Почему не дал? Антоний только что возвратился из России. Его приглашали туда по делам религиозным, выражая желание будто бы принять Флорентийскую унию. И что же? Ему едва позволили в Москве только однажды побеседовать с митрополитом о предметах веры, а затем почти осмеянного отпустили ни с чем. Папа не мог не огорчиться и не понять, что его обманули. Неудивительно, если он с недоверием принял и грамоту русских, привезенную ему из Литвы Антонием, и оставил ее без всякого внимания. Точно так же мог отнестись папа и к грамоте русских 1476 г. Он видел, что грамота не подписана епископами, кроме одного Смоленского, избранного на митрополию, и в то же время мог получить от своего нунция в Литве или от бискупов самые верные сведения, что грамота эта - дело лишь небольшой партии, между тем как массы русского народа вполне враждебны Римской Церкви и вовсе не желают единения с нею. По крайней мере, не сохранилось никаких известий, чтобы папа присылал тогда в Литву своих легатов по делам Западнорусской Церкви, о чем просили его в грамоте, и чтобы сделаны были им тогда в этой Церкви какие-либо распоряжения относительно унии. Ровно через четверть столетия мы снова увидим совершенно подобное сношение Литовского православного митрополита с Римским владыкою и вместе полное недоверие и пренебрежение со стороны папы к грамоте митрополита.
Посольство в Рим с грамотою к папе Сиксту IV - почти единственный факт, известный за все время управления митрополиею Мисаила. Сохранились еще известия о двух вкладах и дарственных записях, данных в 1480 г. новогрудским войтом Макаром Кудричем и мещанином Волочком новогрудскому Борисоглебскому собору на имя "Смоленского владыки" Мисаила. Откуда можем заключать, что в 1480 г. Мисаил еще управлял митрополиею (следовательно, скончался не прежде) и жил в митрополичьем новогрудском доме, находившемся при кафедральном соборе, но не был и не назывался в народе действительным митрополитом, а по-прежнему носил имя Смоленского владыки, оставаясь только избранным на митрополию и управляя ею. Необходимо предположить одно из двух: или в Царьград вовсе не обращались с просьбою, чтобы патриарх благословил Мисаила и утвердил в митрополитском сане, или патриарх не согласился дать Мисаилу свое благословение и утверждение.
III
Не без основания можно думать, что тогдашний Цареградский патриарх Рафаил (1477 - 1480) действительно не благословил Мисаила и не утвердил в звании митрополита, может быть узнав о его бывших сношениях с папою. На такую мысль наводит то обстоятельство, что еще при жизни Мисаила патриарх вместе со всем своим освященным Собором сам избрал, рукоположил и прислал в Литовскую Церковь прямо из Царьграда другого митрополита Киевского и всея Руси. Это был Спиридон, родом тверитянин, прозванный "за резвость его" Сатаною. Король Казимир, естественно, не принял Спиридона как избранного без всякого участия литовской паствы и поставленного еще при жизни Мисаила вопреки прямому желанию короля, причем намеренно могли распространить молву, что Спиридон поставлен "на мзде" по повелению турецкого султана, хотя, может быть, это была и правда. И не только Казимир не принял нового митрополита, но и "посади в заточении", в котором и оставался Спиридон до 1482 г., если не далее. В этом году он посылал своего пана в Москву к великому князю просить его заступничества и велел передать Ивану Васильевичу: "Я много мощей вез тебе от патриарха, но король все себе забрал". Московский князь долго держал того пана и наконец отпустил, сказав: "Не подымать же мне из-за этого рати и не воевать с королем". Потом, неизвестно как и когда, Спиридон успел освободиться от заточения в Литве и прибыл в Москву. Но и здесь его не приняли, а отправили на заточение в Ферапонтов монастырь. В Москве вполне поверили, что Спиридон купил себе митрополитский сан, придали поступку Спиридона даже слишком много значения, и в предотвращение подобных случаев на будущее время в самую присягу епископскую были внесены следующие слова: "Отрицаюсь... (после Исидора и Григория Болгара) и Спиридона, нарицаемаго Сатана, взыскавшаго в Царьграде поставления, в области безбожных турок поганаго царя, такожде и тех всех отрицаюсь, еже по нем когда случится прийти на Киев от Рима латинскаго или от Царьграда турецкия державы" Слова эти находились еще в архиерейской присяге при митрополите Московском Симоне (1495-1511).
Между тем Спиридон принадлежал к числу людей образованных и начитанных. Еще в то время, когда он находился в Литве, он написал весьма обширное окружное послание, или "Изложение о православней истинней нашей вере", обращенное им ко всей его духовной пастве. В предисловии к Изложению он прежде всего объясняет, что заставило его писать ("понеже пред нашими очима, видим, многа св. правилы отвержена, творятся в православии нашего христианства, ихже не подобает, сего ради исписахом от правил св. апостол и св. отец 7-ми Собор свидетели"); потом свидетельствует о самом себе, что принял рукоположение и поставление на "Киевскую митрополью всея Руси" в Царьграде от святейшего патриарха кир Рафаила и всего освященного Собора святых митрополитов и боголюбивых епископов; упоминает о своих страданиях за правду ("сладки нам юзы и радостна изгнанья, иже по преданию св.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Из представленного анализа грамоты легко видеть, что самое существенное содержание ее изложено во второй ее части. Православные в Литве терпели несправедливости и притеснения от латинян и потому решились жаловаться на них папе и, объясняя пред ним свою веру, просить его, чтобы он водворил мир, согласие и любовь между ними и латинянами и для этого прислал в Литву двух нарочитых людей: одного грека, другого латинянина, вот и побуждение к написанию грамоты, и главный предмет ее, и ее цель! Как же выражали православные свою жалобу? По их словам, латиняне клеветали на них пред папою, будто бы они неистинные христиане и неправильно веруют даже в Пресвятую Троицу, а многие из латинских пастырей насильно привлекали православных к своему исповеданию и действовали при этом яростию и криком, употребляли иногда побои и мучения, доходили до убийства и вновь крестили православных при обращении их к латинству. Неоспоримое свидетельство, что жившие в Литве латиняне и их пастыри не считали своих православных соотечественников униатами и последователями Флорентийского Собора, иначе они не имели бы побуждений относиться к последним так враждебно и не стали бы перекрещивать их вопреки решению самого Флорентийского Собора, который признавал действительным и крещение православных в случае принятия ими Флорентийской унии. Как говорили православные о своей вере? Они называли себя совершенными и истинными христианами, последователями святой соборной и апостольской Церкви Христовой, а четырех Восточных патриархов Вселенскими пастырями, добре пасущими их в истинном благоверии. Правда, упоминают они и о Флорентийском Соборе, но как? Мы содержим, говорят, седмь Вселенских Соборов, к ним же и Осмый, Флорентийский, ухваляем. Исповедуют, по-видимому, и исхождение Святого Духа от Сына, но как? Сначала выражаются, что Дух исходит от Отца прежде, потом и от Сына единым духновением и подается тварям (речь, очевидно, лишь о временном исхождении Духа от Сына или раздаянии тварям), а далее говорят только: "Дух не рожден, но исходен от Отца", вовсе не упоминая о Сыне. Так не могли выражаться действительные последователи Флорентийского Собора, действительные униаты, но могли выражаться православные, которые готовы или склонны были принять унию, однако ж еще ее не содержали. Самым же решительным доказательством, что писавшие грамоту к Сиксту IV не были еще униатами, служит их просьба, чтобы папа прислал в Литву двух епископов, которые на основании Флорентийского Собора и привели бы их в единение и согласие с латинянами, т. е. в унию. А что ж значат все эти величания и похвалы папе, которыми наполнены все части грамоты, особенно первая и последняя? Величания эти так многочисленны, так неумеренны и напыщенны, что невольно возбуждают сомнение в их искренности и заставляют подозревать, не скрывается ли здесь какая-либо цель. И при чтении грамоты нельзя не заметить, что писавшие ее своими слишком щедрыми похвалами папе хотели, собственно, заискать у него и расположить его к себе, чтобы найти в нем себе защитника и покровителя и получить от него то, чего желали. Раз они уже писали к папе и не удостоились от него никакого ответа. Теперь написали к нему вновь самое льстивое послание с самыми преувеличенными величаниями и рассчитывали, не умилостивят ли папу хоть этим и не вызовут ли его на действия в их пользу. Что значат также их просьбы к папе о разнообразных дарах духовных, изложенные в третьей и отчасти во второй части грамоты? Просьбы эти неразрывно соединены с похвалами папе и неизбежно из них вытекали. Уверяя папу, что признают его викарием Христа, пастырем пастырей, верховным первосвященником, раздающим всем христианам духовные дары, составители грамоты, естественно, должны были просить от него и себе этих даров, и действительно просили, чтобы он ходатайствовал за них пред Богом, чтобы разрешил им грехи, чтобы позволил и им участвовать в юбилейном отпущении грехов и пр. Такими своими просьбами, покорными и униженными, равно как и пышными хвалами, они думали только более угодить папе. Вспомним, что к тому же папе Сиксту IV приходил (1472) посол из Москвы, фрязин, от великого князя Ивана Васильевича, чтобы просить ему руки греческой царевны Софии, и этот посол для достижения своей цели уверял папу от имени своего государя, что последний признает его главою Церкви, не отвергает Флорентийского Собора и готов принять в Москве римского легата, который исследовал бы на месте обряды русской веры и указал бы заблуждающимся путь истины. Для чего все это говорилось? Ужели Иван III был униат или желал унии? Нет, все это говорилось лишь для того, чтобы угодить папе, расположить его к себе и получить от него то, чего у него искали, а Иван III не был униат и вовсе не желал принимать унии, как и показали последствия, когда легат папский Антоний прибыл в Москву вместе с невестою для великого князя царевною Софиею и побеседовал с митрополитом Филиппом о вере. Даже Иван Грозный, если верить Поссевину, когда угощал его в своих палатах еще до примирения с Баторием, величал папу главою Церкви, а когда достиг своей цели, заключил с Баторием мир при содействии Поссевина, то прямо называл папу даже не пастырем, а волком.
Чтобы еще точнее определить значение рассматриваемой нами грамоты, необходимо обратить внимание на то, кем она послана к папе и подписана. Грамота адресована к папе, как гласит ее заглавие, "от духовенства, и княжат, и панов руских з Вилни", и в самой грамоте они говорят, по-видимому, от лица всех православных, живших под властию литовско-польского короля. Но подписались под грамотою со стороны духовенства только три лица: избранный на митрополию епископ Смоленский Мисаил и два архимандрита митрополичьей епархии - киево-печерский Иоанн и виленский свято-троицкий Макарий, а из прочих иерархов-епископов не подписался никто, и из архимандритов, и вообще из духовенства их епархий также никто - обстоятельство чрезвычайно важное. Из светских же подписалось тринадцать особ: два князя, родственники короля Казимира, Михаил слуцкий и Феодор бельский; князь Димитрий Вяземский; Ян Ходкевич, наместник витебский, великий гетман и маршал великого княжества Литовского; брат его Павел, наместник каменецкий; Роман из Киева, староста путивльский; брат его Иван из Киева, строитель замковый и посол "до поганов"; Евстафий Васильевич из Полоцка, высший сенатор; Якуб, главный писарь великого княжества Литовского и ключник виленский; Михаил Александрович из Загорова, честный сенатор земли Волынской; брат его Андрей из Попортеи, сын подскарбия (вроде министра финансов) Александра; Солтан Александр, славный рыцарь и подскарбий короля Казимира, и младший брат Александра Солтана Иван, избранный также в земского подскарбия великого княжества Литовского. Что же отсюда следует? Прежде всего то, заметим мимоходом, что Городельский декрет 1413 г., запрещавший допускать православных на высшие государственные и общественные должности в Литве, при Казимире не соблюдался, потому что вот пред нами на высших служебных местах столько лиц православных, хотя и выражавших теперь, по-видимому, наклонность к унии. А по отношению к грамоте, нами разбираемой, следует, что ее никак нельзя признать писанною от лица всех православных Литовско-Польского государства. Если желали послать грамоту к папе от имени Западнорусской Церкви, в таком случае надлежало созвать Собор всех ее архипастырей и знатнейшего духовенства и написать грамоту от Собора, хотя с участием и светских людей, или если даже не созывать Собора, то по крайней мере следовало бы собрать на грамоте подписи всех иерархов и их более знатного епархиального духовенства во свидетельство их согласия, между тем этих подписей под грамотою нет. Грамота, вероятно, была делом лишь одной партии, хотя и весьма сильной, судя по тому, что подписана преимущественно светскими лицами высшего круга, близкими к королю. Король Казимир по воле папы с назначением митрополита Григория сделался главным покровителем и поборником унии в Литве, и близкие к нему лица из православных, как мы уже замечали, могли, из одного лишь желания быть ему угодными, показывать пред ним свою склонность и расположенность к унии в то время, когда жив был Григорий. А теперь, когда Григорий скончался и король был озабочен, как бы поддержать унию в Литве, еще с большим, по видимости, усердием могли предложить ему как лучшую для того меру готовность с своей стороны послать к папе грамоту об унии от имени всех православных Литовского княжества. Почему не согласились участвовать в этом литовские православные епископы, можно догадываться. Пока держался унии митрополит Григорий, они открыто не восставали против него и наружно ему подчинялись и покорялись, потому что такая покорность была для них легка и не насиловала самой их совести. Лично сноситься с Григорием приходилось им весьма редко, а большею частию они жили вдали от него, в своих епархиях, где среди своей православной паствы свободно могли содержать и исповедовать родное православие. Но теперь, когда от них потребовали обратиться к папе и подписать к нему грамоту, касавшуюся унии и наполненную такими подобострастными величаниями ему и такими унизительными пред ним просьбами, дело уже не могло обойтись без насилия совести, и неудивительно, если епископы, как и подведомое им духовенство, не захотели принести такой великой жертвы. Правда, епископы в 1473 г. подписали послание к папе, как свидетельствует грамота, но то послание могло быть составлено совсем иначе: там, может быть, только жаловались папе на притеснения латинян и просили его прекратить эти притеснения, а ни речи об унии, ни величаний папе вовсе не было. Согласился подписать грамоту лишь один епископ Смоленский Мисаил, избранный на митрополию, с двумя духовными лицами своей новой епархии, но не потому ли Мисаил и избран был на митрополию, что от него наперед взяли согласие участвовать в этом деле? Впрочем, высказывая мысль, что посольство в Рим, бывшее в 1476 г., с грамотою от митрополита Мисаила и других русских было делом не всей Западнорусской Церкви, а только некоторых лиц, мы вовсе не думаем осуждать этих лиц. Кроме желания сделать угодное королю они, очевидно, водились и другими, высшими, побуждениями. С горестью говорили они в грамоте о тех оскорблениях и обидах, какие приходилось испытывать тогда православным в Литовско-Польском государстве от латинян и их прелатов, и надеялись, что папа прекратит эти несправедливости, а выражая пред папою свою готовность принять Флорентийскую унию и прося его прислать для этого двух ученых мужей, может быть, рассчитывали, что согласие с латинянами состоится и без особенного ущерба для православия.
Всего же важнее для нас здесь вопрос: какой был результат грамоты 1476 г. к папе Сиксту IV? На первую грамоту русских литовцев, посланную в 1473 г. чрез легата Антония, папа не дал ответа. Почему не дал? Антоний только что возвратился из России. Его приглашали туда по делам религиозным, выражая желание будто бы принять Флорентийскую унию. И что же? Ему едва позволили в Москве только однажды побеседовать с митрополитом о предметах веры, а затем почти осмеянного отпустили ни с чем. Папа не мог не огорчиться и не понять, что его обманули. Неудивительно, если он с недоверием принял и грамоту русских, привезенную ему из Литвы Антонием, и оставил ее без всякого внимания. Точно так же мог отнестись папа и к грамоте русских 1476 г. Он видел, что грамота не подписана епископами, кроме одного Смоленского, избранного на митрополию, и в то же время мог получить от своего нунция в Литве или от бискупов самые верные сведения, что грамота эта - дело лишь небольшой партии, между тем как массы русского народа вполне враждебны Римской Церкви и вовсе не желают единения с нею. По крайней мере, не сохранилось никаких известий, чтобы папа присылал тогда в Литву своих легатов по делам Западнорусской Церкви, о чем просили его в грамоте, и чтобы сделаны были им тогда в этой Церкви какие-либо распоряжения относительно унии. Ровно через четверть столетия мы снова увидим совершенно подобное сношение Литовского православного митрополита с Римским владыкою и вместе полное недоверие и пренебрежение со стороны папы к грамоте митрополита.
Посольство в Рим с грамотою к папе Сиксту IV - почти единственный факт, известный за все время управления митрополиею Мисаила. Сохранились еще известия о двух вкладах и дарственных записях, данных в 1480 г. новогрудским войтом Макаром Кудричем и мещанином Волочком новогрудскому Борисоглебскому собору на имя "Смоленского владыки" Мисаила. Откуда можем заключать, что в 1480 г. Мисаил еще управлял митрополиею (следовательно, скончался не прежде) и жил в митрополичьем новогрудском доме, находившемся при кафедральном соборе, но не был и не назывался в народе действительным митрополитом, а по-прежнему носил имя Смоленского владыки, оставаясь только избранным на митрополию и управляя ею. Необходимо предположить одно из двух: или в Царьград вовсе не обращались с просьбою, чтобы патриарх благословил Мисаила и утвердил в митрополитском сане, или патриарх не согласился дать Мисаилу свое благословение и утверждение.
III
Не без основания можно думать, что тогдашний Цареградский патриарх Рафаил (1477 - 1480) действительно не благословил Мисаила и не утвердил в звании митрополита, может быть узнав о его бывших сношениях с папою. На такую мысль наводит то обстоятельство, что еще при жизни Мисаила патриарх вместе со всем своим освященным Собором сам избрал, рукоположил и прислал в Литовскую Церковь прямо из Царьграда другого митрополита Киевского и всея Руси. Это был Спиридон, родом тверитянин, прозванный "за резвость его" Сатаною. Король Казимир, естественно, не принял Спиридона как избранного без всякого участия литовской паствы и поставленного еще при жизни Мисаила вопреки прямому желанию короля, причем намеренно могли распространить молву, что Спиридон поставлен "на мзде" по повелению турецкого султана, хотя, может быть, это была и правда. И не только Казимир не принял нового митрополита, но и "посади в заточении", в котором и оставался Спиридон до 1482 г., если не далее. В этом году он посылал своего пана в Москву к великому князю просить его заступничества и велел передать Ивану Васильевичу: "Я много мощей вез тебе от патриарха, но король все себе забрал". Московский князь долго держал того пана и наконец отпустил, сказав: "Не подымать же мне из-за этого рати и не воевать с королем". Потом, неизвестно как и когда, Спиридон успел освободиться от заточения в Литве и прибыл в Москву. Но и здесь его не приняли, а отправили на заточение в Ферапонтов монастырь. В Москве вполне поверили, что Спиридон купил себе митрополитский сан, придали поступку Спиридона даже слишком много значения, и в предотвращение подобных случаев на будущее время в самую присягу епископскую были внесены следующие слова: "Отрицаюсь... (после Исидора и Григория Болгара) и Спиридона, нарицаемаго Сатана, взыскавшаго в Царьграде поставления, в области безбожных турок поганаго царя, такожде и тех всех отрицаюсь, еже по нем когда случится прийти на Киев от Рима латинскаго или от Царьграда турецкия державы" Слова эти находились еще в архиерейской присяге при митрополите Московском Симоне (1495-1511).
Между тем Спиридон принадлежал к числу людей образованных и начитанных. Еще в то время, когда он находился в Литве, он написал весьма обширное окружное послание, или "Изложение о православней истинней нашей вере", обращенное им ко всей его духовной пастве. В предисловии к Изложению он прежде всего объясняет, что заставило его писать ("понеже пред нашими очима, видим, многа св. правилы отвержена, творятся в православии нашего христианства, ихже не подобает, сего ради исписахом от правил св. апостол и св. отец 7-ми Собор свидетели"); потом свидетельствует о самом себе, что принял рукоположение и поставление на "Киевскую митрополью всея Руси" в Царьграде от святейшего патриарха кир Рафаила и всего освященного Собора святых митрополитов и боголюбивых епископов; упоминает о своих страданиях за правду ("сладки нам юзы и радостна изгнанья, иже по преданию св.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58