– переспросил Фенски с ухмылкой.
Генри после короткого раздумья пояснил:
– Вон, посмотрите туда, на детскую коляску перед полками, она почти новенькая. Когда такую вещь доставляют сюда, то не просто автоматически составляешь акт, а невольно задаешься мыслью: как могли ее потерять? Начинает работать воображение, рисуя одну картину за другой. То ли ее забыли в великой спешке, то ли произошла ссора? Ведь детская коляска не книга и не зонт.
Взглянув на коляску, Фенски спросил:
– Как давно вы здесь работаете?
– Не очень давно, – сказал Генри, – до моего первого юбилея еще целая неделя.
– Господин Неф уже прошел испытательный срок, – ответил за него Хармс и, словно желая повернуть разговор в другое русло, возможно, ему не понравился тон, которым разговаривал с аудитором Генри, поспешил упомянуть, что в течение одного года они обработали примерно тысячу двести заявлений, а другие данные, за последние пять лет, без труда можно посмотреть у него в бюро.
– В этом году к нам поступило без малого тысяча триста заявлений о забытых предметах, – сообщила Паула.
Фенски повернулся к ней и уважительно повторил названную цифру:
– Тысяча триста, кто бы мог подумать!
Выкинув вперед ногу, через проем в приемной к ним шагнул Маттес – железнодорожный полицейский, на правах старого друга он каждый раз появлялся у них по-свойски таким вот образом; коротко поздоровавшись, он положил на стол какой-то сверток, упакованный в коричневую оберточную бумагу.
– Для вас, чтобы было чем заняться.
От пива он отказался. То, что он был с Хармсом на короткой ноге, вытекало из его замечания, что этот сверток он сразу бы выбросил в мусорный контейнер во дворе, отправил бы ко всем старым тряпкам и шмоткам, но не смог решиться на такое самоуправство.
– Доставили из поезда местного назначения, шедшего из Вильгельмсхафена, – сказал он, – лежало в сетке для багажа, я обследовал, что к чему, и скатал заново, как сумел.
Хармс разорвал оберточную бумагу, вытащил оттуда свернутую в трубку материю, развернул ее, широко раздвинув руки, и стал дожидаться первой реакции.
– Флаг, – хмыкнул Генри, – старый, по-видимому, кайзеровских времен.
– Кайзеровский имперский военный флаг, – констатировал Фенски и протянул руку, чтобы пощупать материю и постараться определить ее возраст.
Он предположил, что флаг принадлежит одному из ферейнов, из тех, что блюдут старые традиции, и добавил еще, что этот предмет здесь долго не залежится, тот, кто потерял его, быстро спохватится.
– Все, что родом из кайзеровских времен, – заявила Паула, – не попадает в наш красный список, – объяснила она полицейскому, а тот удовлетворенно кивнул и распрощался со словами:
– Ну тогда желаю вам успеха.
Пока Бусман скатывал флаг, собираясь заактировать потерянный предмет и отправить его на полку, Генри все смотрел и качал головой, а когда поднял взгляд, Фенски спросил его:
– Вы заметили что-то особенное?
– Нет, – сказал Генри, – я только удивляюсь.
Фенски опять поинтересовался:
– Могу я спросить, чему?
– Я этого никогда не смогу понять, – ответил Генри, – на стене висит такой флаг, а под ним сидят за столом и пьют пиво немцы, сидят, поют песни тех времен и спрашивают друг друга, а ты помнишь, как это было и как тогда ко мне обращались, а потом глядят друг на друга стеклянными глазами и хлопают друг друга по плечу. – Он, Генри, видел как-то раз такое в Киле, в одном кабаке в порту, в задней каморке, зарезервированной для целой компании. Генри еще добавил. – И это все были очень взрослые мужчины, поседевшие на службе и в семейной жизни.
Поначалу казалось, что большинство присутствующих одного мнения с Генри, но тут Фенски встал и сделал Хармсу знак, что хочет вернуться в бюро, и прежде чем они покинули сидевших за столом, Фенски повернулся к Генри и с плохо скрываемым неудовольствием сказал:
– Вы очень уверены в своем превосходстве над другими, господин Неф, считаете себя умным и просвещенным. Но ясно только одно: кто слишком молод, тот не может понять, что такое традиции. Для начала надо иметь прошлое за плечами, обрести солидный жизненный опыт, чтобы суметь постичь такую истину, как передача традиций другим поколениям.
Генри улыбнулся, а потом возразил:
– Значит, тогда в Киле всё, что я видел и слышал в том кабаке, были печальные попытки реанимации традиций, мысленно все возвращались к великим временам или к тому времени, которое они считали великим, и всё только ради того, чтобы доказать себе, что когда-то играли в жизни важную роль; прошлое ведь как нельзя лучше годится для того, чтобы как-то утвердиться или хотя бы оправдаться.
Фенски не стал развивать тему, он вопросительно посмотрел на Хармса, и тот, ни слова не говоря, первым направился к себе в кабинет.
– Я слишком много курю, – осудила себя Паула, когда они остались одни, и тут же закурила сигарету; некоторый оттенок задиристости читался на ее лице, затем появилась озабоченность, которую Генри не сразу заметил.
Она кивнула в сторону бюро, где склонились над бумагами Хармс и Фенски, просматривая их, на короткое время они отрывались от документов, обсуждали их и снова склонялись над столом.
– Проверяют, – произнесла она.
– Проводят экспертизу, – вынес свое суждение Генри, – сегодня на экспертов и контролеров большой спрос, без них нигде не обходится, – и после небольшой паузы добавил: – Кто знает, к какому выводу придет этот тип; я не удивлюсь, если при случае он подвергнет экспертизе свое собственное заключение.
– Может, он установит в результате проверки, что один из нас здесь лишний, – высказала предположение Паула.
– Это уж точно, – согласился Генри, – и я уже предчувствую, кто из нас окажется за бортом. – И, словно желая укрепить ее в своем внезапно возникшем беспокойстве, он еще добавил: – Не Альберт покажется ему здесь не столь необходимым, не господин Хармс и уж во всяком случае не вы, добрый дух этого заведения. Этой персоной буду я, Генри Неф, и тогда мне придется лишь приподнять шляпу и раскланяться, вот увидите.
Паула обескураженно смотрела на него и вдруг сказала с неожиданной для себя симпатией в голосе:
– Ах, Генри, да у вас талант, определенно талант причинять себе вред!
* * *
Ближе к полудню в помещении привокзальной благотворительной миссии никого уже не было. Ночевавшие здесь бедолаги покинули ее стены, отправившись на поиски хоть какого-то источника существования. Горы тяжелой посуды, оставшейся после завтрака, были практически убраны, и в широко распахнутые окна устремился прохладный воздух. Генри походил вдоль длинного заляпанного стола, покричал немного в расчете на появление хоть одного живого лица, открыл потом дверь и оказался в огромной кухне. Женщина в белом халате поверх серой форменной одежды приветливо посмотрела на него, не выпуская из рук столовый нож и надрезанную булочку, очевидно, его лицо показалось ей знакомым.
– Вы не?… – спросила она, не договорив до конца. Генри тут же подтвердил:
– Да, я оттуда, из бюро находок.
– Ну я это и хотела сказать, – обрадовалась женщина.
Генри водрузил на стол некий странный портфель, тяжелый, квадратной формы, очевидно из свиной кожи, и нежно провел по нему рукой, прежде чем щелкнуть замком. Он вытащил из портфеля папку-скоросшиватель, положил ее рядом с подносом, на котором лежали готовые булочки, раскрыл ее и показал на фотографию, прикрепленную к документу.
– Не можете ли вы помочь мне найти этого человека? – обратился к ней Генри. – Мы знаем только, что с ним произошел несчастный случай – он, вероятно, хотел спрыгнуть с идущего поезда – и что именно вы оказали ему первую помощь; нам сообщил это железнодорожный полицейский, который принес его портфель.
– Ну конечно, – сказала женщина, – конечно, я помню этого человека, здесь нас никто еще так не благодарил, как он, не каждый день встретишь теперь такую вежливость.
– Он сильно пострадал? – спросил Генри.
– У него небольшая контузия, – пояснила женщина, – сильный ушиб и ссадины. Когда он спрыгнул с поезда, то ударился с размаху о багажную тележку и на какое-то время даже потерял сознание. Ах, какой вежливый человек!
– А не знаете ли, куда он пошел? – спросил Генри. – У нас он не объявлялся и про свой портфель не спрашивал.
– В «Адлер», – охотно ответила женщина, – он хотел попасть в гостиницу «Адлер», маленькая такая гостиница на привокзальной площади, там для него зарезервирован номер, если я его правильно поняла. Он хотел там немного отдохнуть, видимо, его беспокоят боли.
Генри убрал в портфель папку-скоросшиватель, поблагодарил женщину и попросил у нее жестом разрешения взять одну булочку. Она подбадривающе кивнула ему. Жуя на ходу, он быстрым шагом пересек вестибюль и направился к выходу в город. Еще стоя на ступеньках, Генри оглядел темные фасады домов на той стороне покрытой булыжником площади, тут же увидел вывески двух больших отелей, но не нашел гостиницы с претенциозным названием «Адлер».
Он сбежал по ступенькам, грязные, взъерошенные голуби выпорхнули из-под его ног, он бросил им кусочек булки, кинул также монетку в открытый деревянный ящичек молоденькой девушки, игравшей на гармошке «Подмосковные вечера». Полицейский, которого он спросил про гостиницу «Адлер», направил его в тихий боковой переулок, где он и нашел ее по соседству с пивнушками, турагентством и дешевыми магазинчиками.
Генри заглянул сначала внутрь через стеклянную дверь: пол выложен желто-коричневыми мраморными плитками, рядом с очень скромной стойкой администратора висит огромное, обрамленное ракушками зеркало. За искусственной зеленью просматривались круглый стеклянный столик и три стула, поставленные скорее ради модного интерьера; перила узкой витой лестницы, которая вела, по-видимому, в номера, представляли собой толстый корабельный канат. Он открыл дверь и вошел. Никто не ответил на его призыв, только когда Генри хлопнул ладонью по звонку на стойке, послышались четкие, цокающие шажки юной леди, больше похожей на пажа. Метнув быстрый взгляд на портфель, она поспешила изобразить на лице сожаление и, прежде чем Генри успел сообщить ей о цели своего визита, вежливо сказала:
– У нас, к сожалению, нет ни одного свободного номера.
– А мне и не нужно, – возразил Генри, – я ищу господина Лагутина, Федора Лагутина, я из бюро находок.
– Господин Лагутин остановился у нас, он гость Высшей Технической школы.
– Могу я с ним поговорить?
– Он в своем номере, мне кажется, он не очень хорошо себя чувствует, с ним произошел на вокзале несчастный случай.
– Скажите ему, что пришел человек из бюро находок и хочет вернуть ему его собственность.
Пока девушка звонила в номер, Генри прошел к искусственным деревьям, поставил портфель на стеклянный столик и с интересом уставился на витую лестницу. Он невольно думал при этом об исписанных страницах в портфеле, которые он, согласно своему долгу, внимательно прочел, о написанном от руки резюме, о биографии этого человека, о переведенном на немецкий язык и ксерокопированном свидетельстве об окончании университета в Саратове, подтверждавшем, что Федор Лагутин сдал все выпускные экзамены на «хорошо», а математику даже на «отлично» и защитил диплом по специальности биолог. Генри вызвал в памяти его облик (к документам была приложена фотография): узкое лицо с темными глазами, отмеченное выражением внутреннего спокойствия и некоторой меланхолии; судя по фото, на вид ему можно было дать тридцать – тридцать пять лет, но из биографии Генри узнал, что этому ученому ровно столько же лет, сколько ему самому – двадцать четыре.
– Господин Лагутин сейчас спустится, – крикнула от стойки девушка.
Генри очень удивился, увидев, как по витой лестнице спускается худенький мужчина маленького роста: осторожно ставя ногу на ступеньку, придерживаясь рукой за канат, он передвигался очень медленно; еще до того, как сойти с последней ступеньки, он помахал Генри свободной рукой, очень приветливо, с немой просьбой отнестись с терпением к его медленному способу передвижения. На Лагутине были длинный, доходящий чуть ли не до колен свитер из грубой шерсти, новенькие, стоящие колом джинсы и кожаные ботинки в дырочках с ремешком. Еще с лестницы он увидел свой портфель, сойдя же, погрозил ему пальцем и с улыбкой сказал:
– Ах, вот ты где, бродяга, – но не забрал его сразу, а сначала представился, назвав имя, фамилию и место рождения: Самара.
При первых же произнесенных словах Генри обратил внимание на его своеобразный немецкий, который показался ему смешным, но в то же время и чем-то порадовал – такой он был старомодный, из далеких времен и сегодня абсолютно неупотребимый.
Генри сообщил:
– Меня зовут Генри Неф, я из привокзального бюро находок, железнодорожная полиция доставила ваш портфель, как нам стало известно, вы потеряли его во время несчастного случая.
Господин Лагутин сдержанно улыбнулся и сказал:
– Несчастный случай? Ну да, конечно, поезда сбрасывают пассажиров, если те спрыгивают на ходу.
Он тут же схватил свой портфель, поставил его на колени, ласково провел рукой по потемневшей от времени и непогоды коже и поведал:
– Этому портфелю немало досталось, он многое повидал, меня ничто бы не смогло утешить, если бы он пропал навсегда. Мне предстоит тщательно обдумать, господин Неф, каким образом я смогу отблагодарить вас, но прежде всего я хочу выразить свою благодарность за ваш приход.
– Это входит в мои обязанности, – сказал Генри, – мы помогаем потерпевшим и возвращаем нашим клиентам утраченную ими собственность, – и прибавил несколько игриво: – По правилам вы должны теперь доказать мне, что портфель действительно принадлежит вам, но я думаю, это излишне, я узнал вас по фото.
Он с искренним прямодушием, как бы устанавливая личность потерпевшего, посмотрел на него в упор, а тот даже отвел со лба черную прядь волос, явно облегчая этим задачу Генри.
– Нет, у меня решительно нет никаких сомнений в том, что вы и есть тот ученый Лагутин, я ведь еще и с вашими документами ознакомился и знаю, что наша Высшая Техническая школа пригласила вас сюда. Я был обязан это сделать согласно своему служебному долгу.
– Почетное приглашение я получил на Пасху, – разъяснил Лагутин, – для меня и всей моей семьи это было как чудо, как пасхальный подарок, и я был счастлив, когда узнал, что в технических университетах Германии ведутся исследования по тем же темам и мне великодушно предоставлена возможность принять участие в разработке одной из программ.
Он сделал девушке за стойкой знак рукой, но не стал дожидаться, когда она подойдет к столику, а сам пошел ей навстречу и спросил, не может ли он попросить ее об услуге – принести им два чая с лимоном и немного рома и меда. Девушка помедлила, бросила беглый взгляд на свои часики, Генри был уверен, что она вежливо откажет ему в этой просьбе, но та вдруг выразила готовность исполнить желание Лагутина.
– Я посмотрю, что можно сделать, – сказала она. Вернувшись к столику, Лагутин извинился, что не предложил сразу Генри никакого освежающего напитка: у него в голове все еще нет полной ясности, трещит и гудит, как при грозе, а в мозгах маленькая свистопляска, как после первого падения с лошади.
– Надеюсь, вы скоро избавитесь от последствий этой травмы.
Генри сунул руку в нагрудный карман, вытащил оттуда сложенную бумажку и положил ее на стол:
– Сожалею, но вы должны это подписать, обычная квитанция о получении вещи, это необходимо, поскольку ваш портфель уже заактирован.
Генри протянул Лагутину шариковую ручку и показал ему, в каком месте тот должен поставить свою подпись. Увидев незнакомые буквы, он только еще спросил:
– Это по-русски?
– Да, так я обычно расписываюсь, – сказал Лагутин, – вы можете сравнить мою подпись с той, что на документах, конечно, как всегда, по-русски. Я, правда, башкир по национальности, но мой родной язык – русский, в Самаре живет много башкир.
– Но учились вы в Саратове?
– В Саратове, на Волге, оба города находятся недалеко друг от друга, у них много общего из того, что несет с собой история – набеги, крестьянские восстания, разорения, пожары, войны.
Губы Лагутина расплылись в беспомощной улыбке, он уставился на обрамленное ракушками зеркало, удивленный и словно не верящий сам себе, что сидит здесь. Чтобы сказать Генри что-то приятное, он спросил через некоторое время, не предъявляет ли работа в бюро находок особых требований к человеку: как он себе представляет, не каждый способен выслушивать просьбы, обвинения или даже требования со стороны клиентов, да и разбираться в особых свойствах потерянной вещи тоже не такая простая и легкая задача, можно предположить, сколько проклятий сыплется на их голову и высказывается угроз в их адрес.
– А-а, – сказал Генри, – поначалу не перестаешь удивляться, а потом привыкаешь и действуешь по заведенной схеме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Генри после короткого раздумья пояснил:
– Вон, посмотрите туда, на детскую коляску перед полками, она почти новенькая. Когда такую вещь доставляют сюда, то не просто автоматически составляешь акт, а невольно задаешься мыслью: как могли ее потерять? Начинает работать воображение, рисуя одну картину за другой. То ли ее забыли в великой спешке, то ли произошла ссора? Ведь детская коляска не книга и не зонт.
Взглянув на коляску, Фенски спросил:
– Как давно вы здесь работаете?
– Не очень давно, – сказал Генри, – до моего первого юбилея еще целая неделя.
– Господин Неф уже прошел испытательный срок, – ответил за него Хармс и, словно желая повернуть разговор в другое русло, возможно, ему не понравился тон, которым разговаривал с аудитором Генри, поспешил упомянуть, что в течение одного года они обработали примерно тысячу двести заявлений, а другие данные, за последние пять лет, без труда можно посмотреть у него в бюро.
– В этом году к нам поступило без малого тысяча триста заявлений о забытых предметах, – сообщила Паула.
Фенски повернулся к ней и уважительно повторил названную цифру:
– Тысяча триста, кто бы мог подумать!
Выкинув вперед ногу, через проем в приемной к ним шагнул Маттес – железнодорожный полицейский, на правах старого друга он каждый раз появлялся у них по-свойски таким вот образом; коротко поздоровавшись, он положил на стол какой-то сверток, упакованный в коричневую оберточную бумагу.
– Для вас, чтобы было чем заняться.
От пива он отказался. То, что он был с Хармсом на короткой ноге, вытекало из его замечания, что этот сверток он сразу бы выбросил в мусорный контейнер во дворе, отправил бы ко всем старым тряпкам и шмоткам, но не смог решиться на такое самоуправство.
– Доставили из поезда местного назначения, шедшего из Вильгельмсхафена, – сказал он, – лежало в сетке для багажа, я обследовал, что к чему, и скатал заново, как сумел.
Хармс разорвал оберточную бумагу, вытащил оттуда свернутую в трубку материю, развернул ее, широко раздвинув руки, и стал дожидаться первой реакции.
– Флаг, – хмыкнул Генри, – старый, по-видимому, кайзеровских времен.
– Кайзеровский имперский военный флаг, – констатировал Фенски и протянул руку, чтобы пощупать материю и постараться определить ее возраст.
Он предположил, что флаг принадлежит одному из ферейнов, из тех, что блюдут старые традиции, и добавил еще, что этот предмет здесь долго не залежится, тот, кто потерял его, быстро спохватится.
– Все, что родом из кайзеровских времен, – заявила Паула, – не попадает в наш красный список, – объяснила она полицейскому, а тот удовлетворенно кивнул и распрощался со словами:
– Ну тогда желаю вам успеха.
Пока Бусман скатывал флаг, собираясь заактировать потерянный предмет и отправить его на полку, Генри все смотрел и качал головой, а когда поднял взгляд, Фенски спросил его:
– Вы заметили что-то особенное?
– Нет, – сказал Генри, – я только удивляюсь.
Фенски опять поинтересовался:
– Могу я спросить, чему?
– Я этого никогда не смогу понять, – ответил Генри, – на стене висит такой флаг, а под ним сидят за столом и пьют пиво немцы, сидят, поют песни тех времен и спрашивают друг друга, а ты помнишь, как это было и как тогда ко мне обращались, а потом глядят друг на друга стеклянными глазами и хлопают друг друга по плечу. – Он, Генри, видел как-то раз такое в Киле, в одном кабаке в порту, в задней каморке, зарезервированной для целой компании. Генри еще добавил. – И это все были очень взрослые мужчины, поседевшие на службе и в семейной жизни.
Поначалу казалось, что большинство присутствующих одного мнения с Генри, но тут Фенски встал и сделал Хармсу знак, что хочет вернуться в бюро, и прежде чем они покинули сидевших за столом, Фенски повернулся к Генри и с плохо скрываемым неудовольствием сказал:
– Вы очень уверены в своем превосходстве над другими, господин Неф, считаете себя умным и просвещенным. Но ясно только одно: кто слишком молод, тот не может понять, что такое традиции. Для начала надо иметь прошлое за плечами, обрести солидный жизненный опыт, чтобы суметь постичь такую истину, как передача традиций другим поколениям.
Генри улыбнулся, а потом возразил:
– Значит, тогда в Киле всё, что я видел и слышал в том кабаке, были печальные попытки реанимации традиций, мысленно все возвращались к великим временам или к тому времени, которое они считали великим, и всё только ради того, чтобы доказать себе, что когда-то играли в жизни важную роль; прошлое ведь как нельзя лучше годится для того, чтобы как-то утвердиться или хотя бы оправдаться.
Фенски не стал развивать тему, он вопросительно посмотрел на Хармса, и тот, ни слова не говоря, первым направился к себе в кабинет.
– Я слишком много курю, – осудила себя Паула, когда они остались одни, и тут же закурила сигарету; некоторый оттенок задиристости читался на ее лице, затем появилась озабоченность, которую Генри не сразу заметил.
Она кивнула в сторону бюро, где склонились над бумагами Хармс и Фенски, просматривая их, на короткое время они отрывались от документов, обсуждали их и снова склонялись над столом.
– Проверяют, – произнесла она.
– Проводят экспертизу, – вынес свое суждение Генри, – сегодня на экспертов и контролеров большой спрос, без них нигде не обходится, – и после небольшой паузы добавил: – Кто знает, к какому выводу придет этот тип; я не удивлюсь, если при случае он подвергнет экспертизе свое собственное заключение.
– Может, он установит в результате проверки, что один из нас здесь лишний, – высказала предположение Паула.
– Это уж точно, – согласился Генри, – и я уже предчувствую, кто из нас окажется за бортом. – И, словно желая укрепить ее в своем внезапно возникшем беспокойстве, он еще добавил: – Не Альберт покажется ему здесь не столь необходимым, не господин Хармс и уж во всяком случае не вы, добрый дух этого заведения. Этой персоной буду я, Генри Неф, и тогда мне придется лишь приподнять шляпу и раскланяться, вот увидите.
Паула обескураженно смотрела на него и вдруг сказала с неожиданной для себя симпатией в голосе:
– Ах, Генри, да у вас талант, определенно талант причинять себе вред!
* * *
Ближе к полудню в помещении привокзальной благотворительной миссии никого уже не было. Ночевавшие здесь бедолаги покинули ее стены, отправившись на поиски хоть какого-то источника существования. Горы тяжелой посуды, оставшейся после завтрака, были практически убраны, и в широко распахнутые окна устремился прохладный воздух. Генри походил вдоль длинного заляпанного стола, покричал немного в расчете на появление хоть одного живого лица, открыл потом дверь и оказался в огромной кухне. Женщина в белом халате поверх серой форменной одежды приветливо посмотрела на него, не выпуская из рук столовый нож и надрезанную булочку, очевидно, его лицо показалось ей знакомым.
– Вы не?… – спросила она, не договорив до конца. Генри тут же подтвердил:
– Да, я оттуда, из бюро находок.
– Ну я это и хотела сказать, – обрадовалась женщина.
Генри водрузил на стол некий странный портфель, тяжелый, квадратной формы, очевидно из свиной кожи, и нежно провел по нему рукой, прежде чем щелкнуть замком. Он вытащил из портфеля папку-скоросшиватель, положил ее рядом с подносом, на котором лежали готовые булочки, раскрыл ее и показал на фотографию, прикрепленную к документу.
– Не можете ли вы помочь мне найти этого человека? – обратился к ней Генри. – Мы знаем только, что с ним произошел несчастный случай – он, вероятно, хотел спрыгнуть с идущего поезда – и что именно вы оказали ему первую помощь; нам сообщил это железнодорожный полицейский, который принес его портфель.
– Ну конечно, – сказала женщина, – конечно, я помню этого человека, здесь нас никто еще так не благодарил, как он, не каждый день встретишь теперь такую вежливость.
– Он сильно пострадал? – спросил Генри.
– У него небольшая контузия, – пояснила женщина, – сильный ушиб и ссадины. Когда он спрыгнул с поезда, то ударился с размаху о багажную тележку и на какое-то время даже потерял сознание. Ах, какой вежливый человек!
– А не знаете ли, куда он пошел? – спросил Генри. – У нас он не объявлялся и про свой портфель не спрашивал.
– В «Адлер», – охотно ответила женщина, – он хотел попасть в гостиницу «Адлер», маленькая такая гостиница на привокзальной площади, там для него зарезервирован номер, если я его правильно поняла. Он хотел там немного отдохнуть, видимо, его беспокоят боли.
Генри убрал в портфель папку-скоросшиватель, поблагодарил женщину и попросил у нее жестом разрешения взять одну булочку. Она подбадривающе кивнула ему. Жуя на ходу, он быстрым шагом пересек вестибюль и направился к выходу в город. Еще стоя на ступеньках, Генри оглядел темные фасады домов на той стороне покрытой булыжником площади, тут же увидел вывески двух больших отелей, но не нашел гостиницы с претенциозным названием «Адлер».
Он сбежал по ступенькам, грязные, взъерошенные голуби выпорхнули из-под его ног, он бросил им кусочек булки, кинул также монетку в открытый деревянный ящичек молоденькой девушки, игравшей на гармошке «Подмосковные вечера». Полицейский, которого он спросил про гостиницу «Адлер», направил его в тихий боковой переулок, где он и нашел ее по соседству с пивнушками, турагентством и дешевыми магазинчиками.
Генри заглянул сначала внутрь через стеклянную дверь: пол выложен желто-коричневыми мраморными плитками, рядом с очень скромной стойкой администратора висит огромное, обрамленное ракушками зеркало. За искусственной зеленью просматривались круглый стеклянный столик и три стула, поставленные скорее ради модного интерьера; перила узкой витой лестницы, которая вела, по-видимому, в номера, представляли собой толстый корабельный канат. Он открыл дверь и вошел. Никто не ответил на его призыв, только когда Генри хлопнул ладонью по звонку на стойке, послышались четкие, цокающие шажки юной леди, больше похожей на пажа. Метнув быстрый взгляд на портфель, она поспешила изобразить на лице сожаление и, прежде чем Генри успел сообщить ей о цели своего визита, вежливо сказала:
– У нас, к сожалению, нет ни одного свободного номера.
– А мне и не нужно, – возразил Генри, – я ищу господина Лагутина, Федора Лагутина, я из бюро находок.
– Господин Лагутин остановился у нас, он гость Высшей Технической школы.
– Могу я с ним поговорить?
– Он в своем номере, мне кажется, он не очень хорошо себя чувствует, с ним произошел на вокзале несчастный случай.
– Скажите ему, что пришел человек из бюро находок и хочет вернуть ему его собственность.
Пока девушка звонила в номер, Генри прошел к искусственным деревьям, поставил портфель на стеклянный столик и с интересом уставился на витую лестницу. Он невольно думал при этом об исписанных страницах в портфеле, которые он, согласно своему долгу, внимательно прочел, о написанном от руки резюме, о биографии этого человека, о переведенном на немецкий язык и ксерокопированном свидетельстве об окончании университета в Саратове, подтверждавшем, что Федор Лагутин сдал все выпускные экзамены на «хорошо», а математику даже на «отлично» и защитил диплом по специальности биолог. Генри вызвал в памяти его облик (к документам была приложена фотография): узкое лицо с темными глазами, отмеченное выражением внутреннего спокойствия и некоторой меланхолии; судя по фото, на вид ему можно было дать тридцать – тридцать пять лет, но из биографии Генри узнал, что этому ученому ровно столько же лет, сколько ему самому – двадцать четыре.
– Господин Лагутин сейчас спустится, – крикнула от стойки девушка.
Генри очень удивился, увидев, как по витой лестнице спускается худенький мужчина маленького роста: осторожно ставя ногу на ступеньку, придерживаясь рукой за канат, он передвигался очень медленно; еще до того, как сойти с последней ступеньки, он помахал Генри свободной рукой, очень приветливо, с немой просьбой отнестись с терпением к его медленному способу передвижения. На Лагутине были длинный, доходящий чуть ли не до колен свитер из грубой шерсти, новенькие, стоящие колом джинсы и кожаные ботинки в дырочках с ремешком. Еще с лестницы он увидел свой портфель, сойдя же, погрозил ему пальцем и с улыбкой сказал:
– Ах, вот ты где, бродяга, – но не забрал его сразу, а сначала представился, назвав имя, фамилию и место рождения: Самара.
При первых же произнесенных словах Генри обратил внимание на его своеобразный немецкий, который показался ему смешным, но в то же время и чем-то порадовал – такой он был старомодный, из далеких времен и сегодня абсолютно неупотребимый.
Генри сообщил:
– Меня зовут Генри Неф, я из привокзального бюро находок, железнодорожная полиция доставила ваш портфель, как нам стало известно, вы потеряли его во время несчастного случая.
Господин Лагутин сдержанно улыбнулся и сказал:
– Несчастный случай? Ну да, конечно, поезда сбрасывают пассажиров, если те спрыгивают на ходу.
Он тут же схватил свой портфель, поставил его на колени, ласково провел рукой по потемневшей от времени и непогоды коже и поведал:
– Этому портфелю немало досталось, он многое повидал, меня ничто бы не смогло утешить, если бы он пропал навсегда. Мне предстоит тщательно обдумать, господин Неф, каким образом я смогу отблагодарить вас, но прежде всего я хочу выразить свою благодарность за ваш приход.
– Это входит в мои обязанности, – сказал Генри, – мы помогаем потерпевшим и возвращаем нашим клиентам утраченную ими собственность, – и прибавил несколько игриво: – По правилам вы должны теперь доказать мне, что портфель действительно принадлежит вам, но я думаю, это излишне, я узнал вас по фото.
Он с искренним прямодушием, как бы устанавливая личность потерпевшего, посмотрел на него в упор, а тот даже отвел со лба черную прядь волос, явно облегчая этим задачу Генри.
– Нет, у меня решительно нет никаких сомнений в том, что вы и есть тот ученый Лагутин, я ведь еще и с вашими документами ознакомился и знаю, что наша Высшая Техническая школа пригласила вас сюда. Я был обязан это сделать согласно своему служебному долгу.
– Почетное приглашение я получил на Пасху, – разъяснил Лагутин, – для меня и всей моей семьи это было как чудо, как пасхальный подарок, и я был счастлив, когда узнал, что в технических университетах Германии ведутся исследования по тем же темам и мне великодушно предоставлена возможность принять участие в разработке одной из программ.
Он сделал девушке за стойкой знак рукой, но не стал дожидаться, когда она подойдет к столику, а сам пошел ей навстречу и спросил, не может ли он попросить ее об услуге – принести им два чая с лимоном и немного рома и меда. Девушка помедлила, бросила беглый взгляд на свои часики, Генри был уверен, что она вежливо откажет ему в этой просьбе, но та вдруг выразила готовность исполнить желание Лагутина.
– Я посмотрю, что можно сделать, – сказала она. Вернувшись к столику, Лагутин извинился, что не предложил сразу Генри никакого освежающего напитка: у него в голове все еще нет полной ясности, трещит и гудит, как при грозе, а в мозгах маленькая свистопляска, как после первого падения с лошади.
– Надеюсь, вы скоро избавитесь от последствий этой травмы.
Генри сунул руку в нагрудный карман, вытащил оттуда сложенную бумажку и положил ее на стол:
– Сожалею, но вы должны это подписать, обычная квитанция о получении вещи, это необходимо, поскольку ваш портфель уже заактирован.
Генри протянул Лагутину шариковую ручку и показал ему, в каком месте тот должен поставить свою подпись. Увидев незнакомые буквы, он только еще спросил:
– Это по-русски?
– Да, так я обычно расписываюсь, – сказал Лагутин, – вы можете сравнить мою подпись с той, что на документах, конечно, как всегда, по-русски. Я, правда, башкир по национальности, но мой родной язык – русский, в Самаре живет много башкир.
– Но учились вы в Саратове?
– В Саратове, на Волге, оба города находятся недалеко друг от друга, у них много общего из того, что несет с собой история – набеги, крестьянские восстания, разорения, пожары, войны.
Губы Лагутина расплылись в беспомощной улыбке, он уставился на обрамленное ракушками зеркало, удивленный и словно не верящий сам себе, что сидит здесь. Чтобы сказать Генри что-то приятное, он спросил через некоторое время, не предъявляет ли работа в бюро находок особых требований к человеку: как он себе представляет, не каждый способен выслушивать просьбы, обвинения или даже требования со стороны клиентов, да и разбираться в особых свойствах потерянной вещи тоже не такая простая и легкая задача, можно предположить, сколько проклятий сыплется на их голову и высказывается угроз в их адрес.
– А-а, – сказал Генри, – поначалу не перестаешь удивляться, а потом привыкаешь и действуешь по заведенной схеме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22