– Я думаю, нам нужно уйти, – шепнул Спенс на ухо Мег, когда музыка замолкла и они остановились, продолжая прижиматься друг к другу.
– Мы не можем уйти раньше полуночи, – возразила Мег, поскольку знала, что в полночь крыша над ними раскроется, и на них хлынет ливень розовато-белых конфетти. Однако ее протест был ложью, потому что никакие эффектные зрелища не шли ни в какое сравнение с тем, что она сейчас чувствовала.
– Мы устроим свой праздник, – наклонившись к ее уху, шепотом пообещал Спенс.
А затем возле них вдруг оказался Алессандро, пригласил Мег на танец и отпустил в адрес Спенса шутку, что Спенс ею не только не владеет, но даже не завоевал на ночь. Шутка была плоская, Мег даже толком не поняла ее и видела, что Спенс тоже не нашел в шутке ничего забавного. Но хуже всего было то, что Мег перешла из объятий Спенса к Алессандро. Из мира, в котором звучали зов и обещания любви, она окунулась в мир сомнительной шутки.
Некоторое время они танцевали молча, однако напор Алессандро и настойчивость его рук сказали ей больше, чем она хотела бы услышать. Мег пыталась отстраниться от него, однако Алессандро снова прижимал ее к себе. В конце концов она остановилась.
– Здесь невыносимо жарко, – попыталась объяснить Мег причину своей строптивости.
– Мы выйдем на террасу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Это даже лучше.
Мег хотела было возразить, однако он уже вел ее к дверям.
Когда они вышли на балкон, Алессандро положил руки ей на плечи. Мег стряхнула их и отступила назад. Некоторое время он молча смотрел на нее, и при свете, падавшем из зала, она прочитала в его глазах гнев. Затем он засмеялся, и его смех разрядил напряженность.
– Не понимаю, Мег, почему вы так боитесь меня.
– Я не боюсь вас, – солгала она.
– Однако складывается впечатление, что боитесь, – сказал Алессандро и, не давая ей возразить, повторил: – Не могу понять почему. Почему вы с таким подозрением относитесь ко мне и в то же время так доверяете людям, которые в гораздо меньшей степени заслуживают доверия.
Мег резко вскинула лицо.
– Что вы имеете в виду?
Он пододвинулся к краю террасы и теперь стоял, полуотвернувшись от нее.
– Ничего особенного. Мне не стоило говорить об этом. Дурной тон. Предательство по отношению к своему классу, полу, не говоря уж о семье. По крайней мере семье по браку. Просто я беспокоюсь о вас. Особенно, как я уже вам однажды говорил, когда дело касается Спенсера.
– Я могу позаботиться о себе сама.
Алессандро вновь повернул к ней лицо. Глаза у него теперь были грустные.
– Надеюсь, дорогая моя, потому что есть одна вещь, в которой я уверен. Вы не можете рассчитывать на то, что Спенсер позаботится о вас. Он разрушитель по натуре. В особенности когда дело касается женщин.
– Я знаю о прошлом Спенсера.
– Ага, а знаете ли вы о его настоящем?
Мег повернулась, чтобы возвратиться в зал.
– Я не желаю выслушивать сплетни о Спенсере.
Алессандро преградил ей дорогу.
– Ваше доверие весьма трогательно. И вы совершенно правы. Не следует слушать то, что говорят о Спенсере другие люди. Даже я. Вы должны сами расспросить Спенсера. Не только о женщинах, но и о всех его слабостях. Они у него имеются, да будет вам известно. Игра на деньги, например. Спросите его об этом. Вы можете сильно удивиться. И убедиться, что не знаете его настолько хорошо, как полагаете.
Мег выпрямилась во весь рост и посмотрела на Алессандро сверху вниз.
– Я больше не намерена выслушивать все это.
Он пожал плечами и сделал шаг в сторону, пропуская ее.
– Помните, Мег. Я пытался вас предупредить.
Мег прошла мимо него и вернулась в зал. Она не хотела слушать ничего дурного о Спенсере. Тем более то, что говорил о нем Алессандро. Это все равно как если бы закопченный горшок называл чайник черным. И кроме того, она все знала. Она знала о его пристрастии к алкоголю, к наркотикам и женщинам. Но сегодня он не выпил ничего, кроме бокала вина, и Мег чувствовала и понимала по его поведению, что она была для него не просто очередной женщиной. А что касается игры на деньги, то это полный абсурд. Из того, что она вычитала, услышала и увидела, это был, похоже, единственный порок, которому Спенсер не подвержен.
Спенсер смотрел, как Мег танцевала с Алессандро, и чувствовал, что у него сжимаются кулаки. Пальцы Алессандро скользнули вниз по обнаженной талии и задержались в ложбинке. Кулаки Спенсера стали дрожать. Кажется, за всю свою жизнь он не встречал человека, которого ненавидел бы с такой силой.
Он сделал шаг по направлению к танцующим, но неожиданно рядом с ним возник Меррит и снова заговорил о Саут-Бич. По крайней мере Спенсер считал, что разговор шел о Саут-Бич, поскольку гнев мешал ему воспринимать слова. А затем он увидел, что Мег и Алессандро удалились на террасу.
– Господи! – напустился Спенсер на Меррита. – Да она просто пошутила, сказав, что видела тебя там! Неужели ты не в состоянии понимать шутки?
Должно быть, последние слова он уже выкрикивал, потому что увидел, как несколько человек повернулись в его сторону. Ну и черт с ними, пусть пялятся, ему наплевать! Сейчас его беспокоило лишь то, что Мег находится на террасе с Алессандро. Расталкивая танцующих, натыкаясь на официантов, Спенсер стал протискиваться к террасе. Но едва он приблизился к двери, как в зал вошла Мег. Она увидела Спенсера, и на губах ее заиграла улыбка, глаза засветились. Ни один из них ничего не сказал, просто Спенсер взял Мег за руку и повел через зал к выходу в фойе, откуда они вышли на улицу, в напоенную ароматами звездную ночь.
Алессандро стоял на террасе, слушал долетающую из зала музыку и пытался успокоить дыхание. Он не даст гневу взять над ним верх. Стоит ли обращать внимание на эту маленькую сучку? И плевать он хотел на десять тысяч долларов! Эштон сможет раскошелиться на эту сумму.
Он подошел к окну и посмотрел в зал. Стул Эштон все так же пустовал. Эштон заслуживала того, чтобы потерять деньги.
Алессандро окинул взглядом зал. Люди смеялись, разговаривали, пили и приятно проводили время. Он снова огляделся вокруг, на сей раз концентрируя внимание на женщинах. Тиффани болтала с этим ослом Томми Фиском, который, судя по взгляду, уже нанюхался порошка. Но Тиффани продолжала смотреть на него и строить глазки, ее огромный бюст, кажется, был способен разорвать платье. Внезапно Алессандро засмеялся. Пришедшая в голову мысль развеселила его. Более того, она его возбудила. Он изобразил на лице небрежную улыбку и направился через зал к Тиффани.
Они оба молчали по пути к дому Спенсера. Мег не спрашивала, куда они едут, Спенс не говорил. Они оба знали.
Спенс ехал медленно, что было весьма необычно для него. Просто не было никакой необходимости в спешке. И они оба это знали. В их распоряжении была целая вечность. Однажды он оторвал руку от рукоятки переключения передач и дотронулся до ее щеки. Второй раз он поднял ее руку и приложил к своему рту. Всякий раз, когда Мег бросала на него взгляд, она видела, что он смотрит на нее.
Спенс свернул на подъездную аллею и заглушил мотор. Слышался шум их шагов по шуршащей гальке, стрекотание миллиона цикад да доносившийся издали плеск волн, разбивающихся о волнорез. Все так же молча, держась за руки, они вошли в дом.
Мег услышала, как Спенс захлопнул за собой входную дверь, отрезав их от внешнего мира, закрыв их в мире, принадлежащем только им. Они двинулись навстречу друг другу. Его руки мягко коснулись ее лица, но она ощутила в них желание. Они стояли и целовались. Оба не знали, сколько прошло времени – миг или целый час. Мег потеряла ощущение реальности. Не было ничего, кроме Спенса и ее.
Они поднялись наверх. На пороге огромной спальни они снова повернулись друг к другу и снова поцеловались.
– Мег, – пробормотал Спенс, – я…
Она знала, что он хочет сказать. Сейчас все было совершенно иначе, чем раньше. Он действительно любил ее. Мег замкнула его рот губами.
Они вошли в комнату. Спенс включил лампу на столике возле кровати и обернулся к ней. Мег подняла руки и расстегнула единственную застежку, которая поддерживала лиф платья. Платье скользнуло по ее телу и мягко упало к ногам. Мег услышала, как прервалось дыхание Спенса. Она улыбнулась и протянула навстречу ему руки. Он подошел к ней.
Затем они стали вдвоем быстро и нетерпеливо срывать одежду со Спенса. Когда на нем ничего не осталось, Мег обвила руки вокруг его шеи и прижалась к нему обнаженным телом. Они оказались на кровати – два переплетенных, жаждущих тела. Их прикосновения друг к другу были настолько горячими, что способны были обжечь. Затем оба одновременно отстранились и стали смотреть друг на друга при бледном свете лампы. Наконец снова слились в объятиях.
Руки и рот Спенса сводили с ума. Мег ощущала его язык во впадинке на шее, он дразнил соски, скользил по бедрам, к животу и наконец достиг пушистых завитков внизу Живота. Казалось, ее тело состоит из обнаженных нервов. Мег извивалась, стонала и трепетала в приближении экстаза, пока ее сознание не взорвалось миллионом ярких звезд. Однако Спенс продолжал ласку, она просила его о продолжении, и испытала новый взрыв. Затем Спенс вошел в нее и стал двигаться медленно и деликатно-любовно, и она отвечала ему в том же ритме. Но постепенно их движения участились, и вскоре новый ошеломляющий оргазм охватил Мег, а вслед за этим содрогнулось тело Спенса, после чего они прильнули друг к другу и замерли, потрясенные и опустошенные.
На сей раз, когда Мег открыла глаза и при свете зари увидела спящего безмятежным сном обнаженного Спенса, она не испытала ничего похожего на ужас. Она протянула руку и дотронулась до него. С одной стороны, ей не хотелось его будить, но с другой – соблазн был велик. Спенс открыл глаза. Когда он увидел в нескольких дюймах от себя ее лицо, на его лице появилась медленная улыбка.
– Я люблю тебя. – Он произнес эти слова прямо у ее рта. Мег вернула ему поцелуй, и любовная игра началась снова, только в более медленном темпе, потому что у них и в самом деле была в запасе вечность.
Позже, когда солнечные лучи осветили спальню, они встали и отправились к бассейну, держась за руки, оба нагие и невинные, словно дети. Бирюзовая вода плескалась вокруг их красивых тел. Затем, не сговариваясь, они подплыли друг к другу, их тела слились в одно целое прямо в воде, которая бурлила и плескалась вокруг них. И Мег подумала, что отныне они никогда не разлучатся.
Он провел пальцем по ее губам.
– Ты чему улыбаешься?
Они снова лежали на большой кровати в его спальне. Сейчас здесь было прохладно и сумрачно, поскольку окна были закрыты ставнями, чтобы сюда не проникал полдневный зной.
– Я счастлива, – сказала Мег, целуя его палец.
– Дело не только в этом. Я знаю тебя, Мег. Знаю твой сладкий рот. Ты над чем-то смеешься.
– Я подумала об Алессандро.
– Что?! – Нельзя сказать, что Спенс рассердился, однако досада или по крайней мере разочарование в его голосе прозвучало.
– О чем-то таком, что он сказал вчера вечером.
Спенс положил ладонь ей на грудь.
– Мы будем разговаривать об Алессандро?
– Это был разговор о тебе. Он предупреждал меня и говорил, что у тебя есть всякие пороки.
– Они были у меня, пока я не встретил тебя.
– Но он сказал одну смешную вещь. Он предупреждал меня о пороке, которого у тебя нет.
Пальцы Спенса стали играть соском Мег.
– И что же это за порок?
– Игра на деньги. Он сказал, что я должна спросить, как у тебя обстоит дело с этим.
Спенс отдернул руку, словно обжегся.
– Не могли бы мы сейчас забыть об Алессандро? – сказал Спенс, и хотя он пытался произнести это шутливым тоном, Мег поняла, что это не кажется ему шуткой.
Глава 15
Эштон откусила кусок тоста, который дал ей Хэнк, и почувствовала, как крохотные икринки аппетитно лопаются у нее во рту. Хэнк поднес бокал шампанского к ее губам, и она сделала несколько глотков.
– Я буду сам обслуживать тебя, – сказал он, когда несколькими часами раньше они пришли в спальню. И Хэнк это делал.
Это был изумительный день – иногда неистовый, иногда игривый. Когда Эштон и Хэнк пришли сюда в первый раз после бассейна, они занимались любовью медленно и размеренно, после чего, утомленные и удовлетворенные, немного поспали.
Проснувшись, Хэнк позвонил вниз, и через минуту послышался стук в дверь. Он подошел к двери и вернулся к кровати с громадным серебряным подносом. Там были небольшая хрустальная чаша с икрой, которая располагалась внутри большой чаши со льдом, тарелка тостов и серебряное ведерко с вином. Эштон с облегчением взглянула на поднос, поскольку, когда Хэнк позвонил вниз, она боялась, что принесут яйца, лук и прочую еду, которую настоящий гурман не станет есть. Она все еще помнила, кем Хэнк был прежде. Она устыдилась своих подозрений, однако справиться с ними было непросто.
Должно быть, Хэнк знал, о чем думает Эштон, потому что улыбнулся и спросил, выдержал ли он экзамен. Прежде чем она успела ответить, Хэнк взял маленькую серебряную ложку и зачерпнул икры.
– Есть, пожалуй, лишь одна вещь, которая способна улучшить вкус, – сказал он и размазал ложку икры у нее на груди. Икра холодила грудь. Эштон ахнула и засмеялась, а затем почувствовала, что он слизывает икру языком. И она снова ахнула, но теперь уже больше не смеялась, потому что это была серьезная, самая серьезная вещь в ее жизни.
Они снова поспали, а когда Эштон проснулась, она не имела понятия, который час. Ее часы, драгоценности, одежда, так же как и одежда Хэнка, были свалены у двери. Эштон обвела взглядом комнату. Тени стали длиннее, небо за окнами – темнее, а бриз, овевавший их обнаженные тела, – прохладнее.
Должно быть, Хэнк снова прочитал ее мысли, потому что сел в постели и спросил:
– Ты и в самом деле хочешь уйти?
Она невольно засмеялась, потому что вид у него был очень грустный и еще потому, что ей нисколько не хотелось уходить. Раньше она никогда не пропустила бы этот прием, но сегодня пропустит. Она отрицательно покачала головой.
– В таком случае я не разрешу тебе уйти.
Они уже пропустили коктейль перед обедом, а также предобеденный танец. Однако Эштон не могла отделаться от ощущения, что в общем-то они ничего не упустили.
Хэнк позвонил вниз, чтобы принесли еще шампанского и икры, и они снова окунулись в какой-то волшебный мир, мир восхитительно-сладостных ощущений.
Где-то перед зарей Эштон проснулась и увидела, что Хэнк, опершись на локоть, смотрит на нее, как смотрел тогда, в первую ночь их любви. Эштон дотронулась до его щеки, он повернулся и поцеловал ей ладонь.
– Помнишь, что я сказал раньше? – пробормотал он.
– Ты много чего говорил, – сонным голосом ответила она.
– О том, что не разрешу тебе уйти. Я на полном серьезе это сказал. Ты не можешь и дальше жить с ним. После всего того, что было между нами. – Он обвел рукой спальню, которая словно была свидетельницей их любви. – Ты должна с ним разойтись. Должна выйти замуж за меня.
Эштон не удивилась. Она знала, что дело к тому идет. В каком-то смысле она этого хотела. Но в то же время Эштон не могла принять окончательное решение о разрыве с мужем. Не только потому, что знала: Алессандро никогда не даст ей развода. Даже если она захочет откупиться от него. Она знала, что Хэнк не станет колебаться ни минуты, если она позволит ему это сделать. Нет, возникнут и другие препятствия. Эштон вспомнила разговор с Алессандро и его покойным отцом во время долгих переговоров по брачному контракту. Когда целая армия адвокатов трудилась в поте лица в одной из пятидесяти комнат, словно окутанных паутиной времени, Эштон и двое других мужчин, которых можно было бы принять за близнецов, если бы не седина на висках одного из них, расположились в соседней гостиной на бесценной мебели в стиле Людовика XVI и пили чай из чашек севрского фарфора под одобрительными взглядами персонажей, смотревших с картин Микеланджело и Боттичелли. Каким гармоничным нашла она тогда мир Алессандро, прошедший испытания временем и отшлифованный веками, и как она хотела стать его частью!
– Вы понимаете, – сказал тогда ее будущий свекор, – что это исключительно серьезное дело. Мы не такие, как американцы. Мы не меняем своих решений. Мы не можем разлюбить, хотя я всегда считал это слово бессмысленным.
– Мой отец хочет сказать, Эштон, что мы, Монтеверди, не приемлем развода.
– Нет, Алессандро, я не говорю, что мы, Монтеверди, не приемлем развода. Я хотел сказать, что мы не допускаем развода.
Она до сих пор слышит голос своего покойного свекра на фоне голоса Хэнка. Это было похоже на некий лишенный гармонии дуэт. «Ты должна развестись с ним», – сказал Хэнк. «Мы не допускаем развода», – предупреждал ее покойный свекор.
Эштон села в постели и оперлась спиной об инкрустированную спинку.
– Он никогда не даст мне развода, – негромко сказала она.
– Что ты имеешь в виду, когда говоришь «не даст мне развода»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30