Прибыв на место, следователь убедился, что не ошибся в расчетах: Альберт Лещук бьется в истерике, требует инъекции наркотика.
Когда в камеру к нему вошел Лаврентьев, он уже обессилел, — пуская изо рта пену, распластался на грязном полу. Завидев вошедшего, снова взвыл; тот сразу пресек новый приступ истерики, пнув его легонько ногой.
— А ну, вставай! Нечего тут концерты устраивать, не у мамки в гостях! Хочешь получить дозу — говори: кто тебе заплатил? Будешь запираться — подыхай как собака!
«Хрен тебе, хитрый мент! Знаю, что мне будет за групповой сговор. — Даже испытывая муки, Алик трезво соображал. — Уж лучше буду косить под личную вражду. Не выдержат — сжалятся!»
— Говорю — стрелял из ненависти! — истерично выкрикнул он. — Он мне жизнь поломал! Это из-за него я наркоманом стал… Помогите, не дайте умереть!
— К жалости взываешь? Да за то, что беременную женщину убил, казнить тебя мало! — Лаврентьев в сердцах пнул его снова, уже почувствительнее. — Хватит валяться! Показания давать все же придется.
Движимый нестерпимым желанием получить вожделенный укол, Лещук с трудом поднялся с пола, — он весь трясся.
— Вы же знаете — баба пострадала случайно, — пробормотал он. — Стрелял я в Петьку Юсупова.
— А откуда у тебя ствол и патроны? Заказчик дал? Кто он? — грозно подступил к нему следователь. — Отвечай! Тогда вызову медсестру!
— Я же говорил — на базаре купил, — отводя глаза, держался своего Алик.
— Ну, подыхай тогда! — резко проговорил Лаврентьев, поворачиваясь, чтобы уйти. — Нет тебе никакой помощи, раз лжешь! Мы уже знаем, чей это ствол.
— Погодите! — поверив ему, что уходит, в отчаянии крикнул Лещук. — Ладно, скажу, как все было…
«Все равно теперь узнают про Кирилла, раз обнаружили, что пистолет принадлежал его отцу…» Алик лихорадочно соображал, в какой мере имеет смысл открывать правду.
Сделав шаг в сторону двери, Лаврентьев с деланной неохотой остановился.
— Только не вздумай снова морочить мне голову! — строго предупредил он. — Уйду и сегодня уже не вернусь! И без тебя много дел.
«Придется выложить все начистоту… Теперь и сами докопаются, — мрачно думал Алик. — Нужно только договориться, чтоб кололи…»
— Скажу вам правду, хоть и тяжело мне выдавать друга, — с надрывом выдавил он и взмолился: — Только обещайте оказывать мне медицинскую помощь и срочно сделать укол!
— Будет тебе помощь! Но повторяю: только если выложишь все как есть. Говори, не тяни резину!
— Юсупова заказал мой друг Кирилл Слепнев. Дал мне деньги и пистолет своего отца, — коротко признался убийца. — У него с Петькой старые счеты. Но я сказал правду: не взялся бы его убивать, если б сам давно не мечтал об этом.
— Вот это уже кое-что! — не скрыл удовлетворения следователь, и повеселев добавил: — Если «пальчики» на долларах подтвердят твои слова, то скоро со своим другом Слепневым здесь встретишься.
Об убийстве беременной женщины в доме на Зубовской и о том, что преступник задержан, Кирилл узнал из последних известий и сразу впал в панику. У него не было иллюзий: убийца не будет молчать, не удастся выйти сухим из воды. Наркоман Алик заложит его при первой же ломке. Да и пистолет отца выведет милицию прямиком на него.
Угрызений совести от того, что по его вине погибла молодая беременная женщина, он не испытывал; приходил в отчаяние лишь от неудачи, от ужаса перед грядущей расплатой. Не зная, что делать, проведя бессонную ночь, он впал в апатию и весь следующий день провалялся в постели, мрачно размышляя о будущем. Однако инстинкт самосохранения взял верх — его изобретательный мозг стал искать пути спасения.
В лучшем случае у него в запасе еще дня два. Потом менты за ним придут — и все кончено. Спасти его может одно — смыться и перейти на нелегальное положение! Чем больше он думал, тем больше проникался этой идеей.
— Надо так и сделать! Ксиву раздобыть можно, — пробормотал он вслух, придя к окончательному решению, и тут же скис. — Но где же взять столько денег?
Неистощимый на гнусности, Кирилл и тут нашел выход — он решил ограбить собственную квартиру. За долгие годы материального благополучия в доме накоплено много ценных вещей — родители ими очень гордились: картины известных мастеров, редкие произведения прикладного искусства.
Раздумывая, что легче и быстрее реализовать, Кирилл остановился на коллекции фигурок знаменитого мейсенского фарфора. Одна лишь пара лохматых собачек стоит огромных денег. Раньше он не мог и помышлять о их продаже — мать немедленно обратится в милицию. Теперь терять ему нечего!
После скандала, что он учинил в ее спальне, Любовь Семеновна выходила оттуда, только чтобы пополнить запасы своего любимого джина, — судя по скопившимся пустым бутылкам, пила она его сутки напролет. Видно, совсем упала духом.
Вряд ли в таком состоянии она обратит внимание на пропажу. А если и заметит, где возьмет силы и энергию заявлять об этом ментам? — Кирилл воспрял духом, готовясь незамедлительно осуществить новое преступление. Если мать все-таки раскачается — его и след простыл.
Быстро оделся, привел себя в приличный вид; взял из кабинета и библиотеки собачек, еще несколько дорогих фигурок, обернул салфетками, чтобы по дороге не разбились, аккуратно уложил в чемодан-«стюардессу», на колесиках. Незаметно для матери вышел из дома и отправился в поход по антикварным магазинам.
Реализовал он эти редкие по красоте вещи на удивление легко и, с его точки зрения, удачно. В первом же крупном магазине сразу за наличный расчет взяли не торгуясь, за названную им цену, мейсенских собачек, откровенно признав — для них это большая удача. Наверно, взяли бы и остальное, но он, боясь продешевить, отправился в другой магазин, на Тверской; там так же охотно у него купили остальное.
Вернувшись домой, он достал самый большой отцовский чемодан, использовавшийся обычно для дальних путешествий, и уложил в него свою одежду и обувь. Подумав, взял еще несколько наиболее ценных вещей — реализует позднее. Напоследок создал в комнатах искусственный беспорядок — пусть думают, в доме побывали грабители. Все же он не выдержал — зашел к матери.
Любовь Семеновна полулежала на кровати, опираясь на высоко взбитые подушки, и испуганным взором смотрела в угол комнаты. При виде сына жалобным голосом попросила:
— Прогони ты этих чертей, Кирюша! Видишь, сколько их там копошится? Ну что они ко мне пристают? Даже на постель лезут, бесстыжие!
«Ну, все! Допилась до чертиков, алкоголичка! — брезгливо глядя на нее, подумал Кирилл, нисколько не жалея мать. — Ничего страшного, заберут в больницу и вылечат».
— Очнись на минуту! — грубо одернул он ее, подойдя к постели. — Никого там нет, тебе это мерещится спьяну!
Убедившись, что в глазах у нее появилось осмысленное выражение, объявил:
— Я зашел к тебе сказать кое-что. Во-первых, я уезжаю на время, так как меня могут арестовать за соучастие в убийстве.
Видя, что у нее от ужаса отвисла челюсть, презрительно продолжал:
— Вижу, до тебя дошло. Менты спросят — говори как есть: мол, ничего не знаешь, так как со мной в ссоре. Теперь о другом, — немного замявшись сначала, безжалостно заговорил он вновь: — Ты тут валяешься как свинья, а нас между тем ограбили!
— Как это… ограбили? — окончательно протрезвев, пролепетала Любовь Семеновна. — Когда?..
— Сегодня! — злобно выпалил Кирилл. — Взлома нет. Видно, кто-то из нас двоих забыл запереть дверь. Думаю, что ты, поскольку трезвой не бываешь.
— А что… украли? — убитым голосом спросила она.
— Какой-то мародер второпях шуранул. Боялся, что застукают, — взял немного, но с понятием. Выбрал ценное — кое-что из фарфоровых безделушек.
Сделал шаг к двери, но обернулся, предостерег: — Не вздумай к ментам обращаться! Не только не помогут, а разворуют последнее, что у тебя осталось!
Больше ничего не сказав матери на прощание, Кирилл покинул ее спальню, подхватил огромный чемоданище и покатил его к выходу.
Накануне своего отъезда в Германию, как положено, ровно на девятый день Яневичи устроили поминки по Юлии. За столом на квартире у Зубовской собрались вся семья Юсуповых, Степан Алексеевич с Верой Петровной и Анфиса Васильевна с мужем (он задержался в Москве, чтобы проводить ее за границу). Пригласили еще новых друзей Юли из Медицинского, но приехала только ее подружка из группы — остальные, очевидно, постеснялись.
Раиса Васильевна к этому времени уже выплакала все слезы и впала в состояние апатии. Реагировала на происходящее вяло, в беседе участия почти не принимала, целиком замкнувшись в своем безутешном горе. Все хозяйственные заботы и обязанности приняла на себя Светлана Ивановна.
— Юленька, хоть и не успели наши молодые обвенчаться, навсегда вошла в нашу семью, мы полюбили ее всем сердцем, — сказала она в своем поминальном слове. — Видит Бог, как мы хотели, чтобы она стала женой Пети, не сомневались — будет ему верной подругой жизни и подарит нам прекрасных внуков.
— Все-таки это ужасно… нелепо, когда гибнут молодые люди, такие замечательные, как Юля! — волнуясь, заговорила Тата, полненькая как пышечка, с милыми ямочками на щеках, несостоявшаяся подружка невесты на свадьбе. — Ну как после этого верить в Бога и высшую справедливость?
— Не богохульствуй! Не суди о том, что нам неведомо. — Строго посмотрела на нее Анфиса Васильевна. — Издавна Бог забирает к себе самых лучших, и, как знать, — может быть, наша Юлечка вместо земных радостей обретет вечное блаженство…
— И я все время думаю об этом, — неожиданно отозвалась несчастная мать. — Наша доченька слишком чиста для нынешней порочной, грязной жизни. Меня в моем горе утешает единственная надежда — что Юленька обрела царствие небесное и, быть может, скоро мы с ней там соединимся.
Глядя на измученное горем и болезнью, но все еще красивое лицо Раисы Васильевны и сердечно сочувствуя, профессор Розанов счел нужным подбодрить ее.
— Христианское учение обещает нам это, дорогая Раечка. Вы заслужили, чтобы исполнилась ваша мечта. Но у вас есть еще обязанности на грешной земле! Кто позаботится о вашем муже — ему не менее горько и тяжело.
Он помолчал немного и заключил:
— Вам необходимо мобилизовать все свои силы, чтобы выдержать трудную поездку в Германию и поправить здоровье. Нужно жить и до конца выполнить свой долг.
— Вот видишь, Раечка, и наука говорит то же самое, — благодарно на него посмотрев, оживился немного Лев Ефимович. — Как ни тяжело, как ни одиноко нам теперь без доченьки, но жизнь продолжается и тебе надо поскорее окончательно выздороветь!
— А когда ты, сестричка, поправишься, — подхватила Анфиса Васильевна, — то, чтобы не ощущать одиночества и пустоты после безвременной утраты Юлечки, вам с Левой, может быть, стоило бы взять на воспитание, а еще лучше удочерить девочку-подростка из детдома.
Перевела дыхание и убежденно добавила:
— Думаю, Юлечка, если сможет это видеть, не обидится, а, наоборот, будет рада.
— Но для того, чтобы это стало возможно, тебе нужно обязательно вылечиться, — заметив интерес в глазах жены, дополнил ее мысль Лев Ефимович. — А осуществить это несложно — я ведь постоянно помогаю детдому, из которого вышел сам.
Поминки и дальше проходили очень тепло, по-семейному; обычай этот явно сказался благотворно на моральном состоянии неутешных родителей. Особенно это заметно было по Раисе Васильевне: к концу, когда все расходились, она настолько оправилась, что смогла проводить гостей.
На следующий день Петр с отцом и матерью на Белорусском вокзале провожали Яневичей, отправлявшихся, вместе с Анфисой Васильевной, поездом до Берлина. Раиса Васильевна уже выглядела вполне сносно и держалась по-деловому. Только при прощании, когда все присели в купе «на дорожку», снова опечалилась.
— Наверно, если Бог даст, увидимся еще с вами в Москве — когда будем возвращаться. Но я уже твердо решила: столица не для меня, жить будем на родном Алтае. Слишком много она нам принесла горя.
С мольбой подняла на Петра такие же, как у Юли, яркие голубые глаза.
— Зная твою порядочность, надеюсь, ты обеспечишь должный уход за ее могилкой в наше отсутствие. А потом… я позабочусь об этом сама, — голос у нее дрогнул, — если мне суждено поправиться.
После признания сына, что он замешан в убийстве, и его бегства из дома Любовь Семеновна совсем упала духом и разуверилась в будущем. Продолжала топить свое горе в вине, и беспробудное пьянство пошатнуло ее психику — все представлялось ей в черном цвете.
— Какая ужасная, бездарная у меня судьба! — пьяно бормотала она, валяясь на смятой постели и проливая обильные слезы. — Молодость свою я погубила… Ну зачем вышла замуж за нелюбимою?! Альфонсы меня только использовали, никто не любил! Неужели я так провинилась перед тобой, Господи?
Перебрав свои любовные связи и не вспомнив ничего стоящего, совсем уж пожалела себя, запричитала:
— За что же ты так наказал меня, Боженька, дав мне сына — морального урода? Ведь с детства вел себя как подлец, а теперь дошел до убийства! Разве я его этому учила? — Подвывая, она глотала пьяные слезы. — Ну в кого он такой негодяй? У нас все родственники — честные люди!
Ощущая внутреннюю пустоту и разочарование в жизни, совсем отчаялась.
— Ну зачем мне такая никчемная жизнь?! Мужа убили, сына посадят в тюрьму… Деньги скоро кончатся. Никто меня не любит, никому я не нужна! Да еще черти преследуют…
Любовь Семеновна в страхе накрылась с головой одеялом — в таком состоянии у нее начинались галлюцинации. Не сразу она расслышала, что настойчиво звонят во входную дверь… Очнувшись, откинула одеяло, набросила халат, босиком пошла в прихожую; заглянула в глазок — человек в милицейской форме… «Ну вот, пришли за Кириллом!» — мелькнуло в ее затуманенном мозгу, и она не ошиблась.
— А его нет дома! — перепуганная, сообщила она не отпирая двери. — Мой сын, видно, ждал вас — взял чемодан и куда-то уехал.
Милиционер строго потребовал:
— Открывайте дверь! Мы это проверим и заодно с вами побеседуем.
Когда Любовь Семеновна трясущимися руками отперла все дверные замки, вслед за ним в квартиру ворвались еще двое в бронежилетах с автоматами в руках. Бесцеремонно обыскали всю квартиру и, убедившись, что хозяйка сказала правду, ушли; милицейский офицер в чине капитана (он предъявил документы) пригласил ее на кухню для беседы.
Чувствуя необходимость срочно подкрепиться, Любовь Семеновна поставила на стол бутылку джина, два стакана, налила себе и жестом предложила ему сделать то же самое. Капитан не удивился — видел в ее комнате батарею пустых бутылок; вежливо отказался:
— Не могу, я на службе. Вы лучше скажите мне, Любовь Семеновна: куда мог направиться ваш сын? Мы ведь все равно его разыщем, но для него же лучше, если сделаем это быстрее. А лучше всего ему явиться с повинной!
После выпитой порции джина в хмельной голове несчастной женщины немного прояснилось.
— Вы сначала скажите мне, что он натворил? — Она опустила голову. — За что хотите арестовать?
— Ваш сын разыскивается, как соучастник двух убийств. Насчет него дал показания подельник, который уже задержан. Но нам это придется еще доказать.
— Боже! Кого же убил мой негодяй? — еле слышно выговорила она, ничуть не сомневаясь, что это правда.
— Двух молодых женщин. Свою старую приятельницу Инну и беременную невесту своего бывшего друга Петра Юсупова. — Капитан уперся в нее взглядом. — Вы их, наверно, знаете?
От ужаса у Любови Семеновны буквально поднялись волосы на голове.
— Не может быть!.. Конечно, знаю! И Инночку… с детства… и Петю… — задыхаясь, пробормотала она и подняла на него безумные, вытаращенные глаза. — За что же он… Инну… и эту… беременную?
— Тот, другой, утверждает, что Инне они мстили, а вторую убили по ошибке, вместо Петра, — объяснил капитан.
Но, обезумевшая, Любовь Семеновна его уже не слышала. Ее больная фантазия нарисовала ужасную картину: вот подонок сын безжалостно душит несчастную Инночку… а теперь, с знакомой злобной ухмылкой, хватает за горло ее, мать…
— Помоги-ите! — закричала она, срывая пуговицы на вороте халата, теряя рассудок. — Хочешь убить и меня, негодяй? Мало того, что оскорбляешь… даешь волю рукам… теперь задушить решил… родну-ую ма-ать?!
Несчастная повалилась на пол и забилась в нервном припадке; на губах ее выступила пена. Капитан испугался за ее жизнь: явно психически нездорова, а это известие ее совсем доконало; достал из футляра мобильник и стал вызывать «скорую помощь».
Кирилл неплохо устроился в уютной квартирке у стриптизерши казино Лолы. Пока не раздобудет фальшивые документы, ему лучше прятаться в таком мегаполисе, как столица. До того, после крупных выигрышей, два раза у нее ночевал, сорил деньгами. Лола, пышногрудая жгучая брюнетка, охотно согласилась его временно приютить, стоило ему выложить перед ней кругленькую сумму зелеными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Когда в камеру к нему вошел Лаврентьев, он уже обессилел, — пуская изо рта пену, распластался на грязном полу. Завидев вошедшего, снова взвыл; тот сразу пресек новый приступ истерики, пнув его легонько ногой.
— А ну, вставай! Нечего тут концерты устраивать, не у мамки в гостях! Хочешь получить дозу — говори: кто тебе заплатил? Будешь запираться — подыхай как собака!
«Хрен тебе, хитрый мент! Знаю, что мне будет за групповой сговор. — Даже испытывая муки, Алик трезво соображал. — Уж лучше буду косить под личную вражду. Не выдержат — сжалятся!»
— Говорю — стрелял из ненависти! — истерично выкрикнул он. — Он мне жизнь поломал! Это из-за него я наркоманом стал… Помогите, не дайте умереть!
— К жалости взываешь? Да за то, что беременную женщину убил, казнить тебя мало! — Лаврентьев в сердцах пнул его снова, уже почувствительнее. — Хватит валяться! Показания давать все же придется.
Движимый нестерпимым желанием получить вожделенный укол, Лещук с трудом поднялся с пола, — он весь трясся.
— Вы же знаете — баба пострадала случайно, — пробормотал он. — Стрелял я в Петьку Юсупова.
— А откуда у тебя ствол и патроны? Заказчик дал? Кто он? — грозно подступил к нему следователь. — Отвечай! Тогда вызову медсестру!
— Я же говорил — на базаре купил, — отводя глаза, держался своего Алик.
— Ну, подыхай тогда! — резко проговорил Лаврентьев, поворачиваясь, чтобы уйти. — Нет тебе никакой помощи, раз лжешь! Мы уже знаем, чей это ствол.
— Погодите! — поверив ему, что уходит, в отчаянии крикнул Лещук. — Ладно, скажу, как все было…
«Все равно теперь узнают про Кирилла, раз обнаружили, что пистолет принадлежал его отцу…» Алик лихорадочно соображал, в какой мере имеет смысл открывать правду.
Сделав шаг в сторону двери, Лаврентьев с деланной неохотой остановился.
— Только не вздумай снова морочить мне голову! — строго предупредил он. — Уйду и сегодня уже не вернусь! И без тебя много дел.
«Придется выложить все начистоту… Теперь и сами докопаются, — мрачно думал Алик. — Нужно только договориться, чтоб кололи…»
— Скажу вам правду, хоть и тяжело мне выдавать друга, — с надрывом выдавил он и взмолился: — Только обещайте оказывать мне медицинскую помощь и срочно сделать укол!
— Будет тебе помощь! Но повторяю: только если выложишь все как есть. Говори, не тяни резину!
— Юсупова заказал мой друг Кирилл Слепнев. Дал мне деньги и пистолет своего отца, — коротко признался убийца. — У него с Петькой старые счеты. Но я сказал правду: не взялся бы его убивать, если б сам давно не мечтал об этом.
— Вот это уже кое-что! — не скрыл удовлетворения следователь, и повеселев добавил: — Если «пальчики» на долларах подтвердят твои слова, то скоро со своим другом Слепневым здесь встретишься.
Об убийстве беременной женщины в доме на Зубовской и о том, что преступник задержан, Кирилл узнал из последних известий и сразу впал в панику. У него не было иллюзий: убийца не будет молчать, не удастся выйти сухим из воды. Наркоман Алик заложит его при первой же ломке. Да и пистолет отца выведет милицию прямиком на него.
Угрызений совести от того, что по его вине погибла молодая беременная женщина, он не испытывал; приходил в отчаяние лишь от неудачи, от ужаса перед грядущей расплатой. Не зная, что делать, проведя бессонную ночь, он впал в апатию и весь следующий день провалялся в постели, мрачно размышляя о будущем. Однако инстинкт самосохранения взял верх — его изобретательный мозг стал искать пути спасения.
В лучшем случае у него в запасе еще дня два. Потом менты за ним придут — и все кончено. Спасти его может одно — смыться и перейти на нелегальное положение! Чем больше он думал, тем больше проникался этой идеей.
— Надо так и сделать! Ксиву раздобыть можно, — пробормотал он вслух, придя к окончательному решению, и тут же скис. — Но где же взять столько денег?
Неистощимый на гнусности, Кирилл и тут нашел выход — он решил ограбить собственную квартиру. За долгие годы материального благополучия в доме накоплено много ценных вещей — родители ими очень гордились: картины известных мастеров, редкие произведения прикладного искусства.
Раздумывая, что легче и быстрее реализовать, Кирилл остановился на коллекции фигурок знаменитого мейсенского фарфора. Одна лишь пара лохматых собачек стоит огромных денег. Раньше он не мог и помышлять о их продаже — мать немедленно обратится в милицию. Теперь терять ему нечего!
После скандала, что он учинил в ее спальне, Любовь Семеновна выходила оттуда, только чтобы пополнить запасы своего любимого джина, — судя по скопившимся пустым бутылкам, пила она его сутки напролет. Видно, совсем упала духом.
Вряд ли в таком состоянии она обратит внимание на пропажу. А если и заметит, где возьмет силы и энергию заявлять об этом ментам? — Кирилл воспрял духом, готовясь незамедлительно осуществить новое преступление. Если мать все-таки раскачается — его и след простыл.
Быстро оделся, привел себя в приличный вид; взял из кабинета и библиотеки собачек, еще несколько дорогих фигурок, обернул салфетками, чтобы по дороге не разбились, аккуратно уложил в чемодан-«стюардессу», на колесиках. Незаметно для матери вышел из дома и отправился в поход по антикварным магазинам.
Реализовал он эти редкие по красоте вещи на удивление легко и, с его точки зрения, удачно. В первом же крупном магазине сразу за наличный расчет взяли не торгуясь, за названную им цену, мейсенских собачек, откровенно признав — для них это большая удача. Наверно, взяли бы и остальное, но он, боясь продешевить, отправился в другой магазин, на Тверской; там так же охотно у него купили остальное.
Вернувшись домой, он достал самый большой отцовский чемодан, использовавшийся обычно для дальних путешествий, и уложил в него свою одежду и обувь. Подумав, взял еще несколько наиболее ценных вещей — реализует позднее. Напоследок создал в комнатах искусственный беспорядок — пусть думают, в доме побывали грабители. Все же он не выдержал — зашел к матери.
Любовь Семеновна полулежала на кровати, опираясь на высоко взбитые подушки, и испуганным взором смотрела в угол комнаты. При виде сына жалобным голосом попросила:
— Прогони ты этих чертей, Кирюша! Видишь, сколько их там копошится? Ну что они ко мне пристают? Даже на постель лезут, бесстыжие!
«Ну, все! Допилась до чертиков, алкоголичка! — брезгливо глядя на нее, подумал Кирилл, нисколько не жалея мать. — Ничего страшного, заберут в больницу и вылечат».
— Очнись на минуту! — грубо одернул он ее, подойдя к постели. — Никого там нет, тебе это мерещится спьяну!
Убедившись, что в глазах у нее появилось осмысленное выражение, объявил:
— Я зашел к тебе сказать кое-что. Во-первых, я уезжаю на время, так как меня могут арестовать за соучастие в убийстве.
Видя, что у нее от ужаса отвисла челюсть, презрительно продолжал:
— Вижу, до тебя дошло. Менты спросят — говори как есть: мол, ничего не знаешь, так как со мной в ссоре. Теперь о другом, — немного замявшись сначала, безжалостно заговорил он вновь: — Ты тут валяешься как свинья, а нас между тем ограбили!
— Как это… ограбили? — окончательно протрезвев, пролепетала Любовь Семеновна. — Когда?..
— Сегодня! — злобно выпалил Кирилл. — Взлома нет. Видно, кто-то из нас двоих забыл запереть дверь. Думаю, что ты, поскольку трезвой не бываешь.
— А что… украли? — убитым голосом спросила она.
— Какой-то мародер второпях шуранул. Боялся, что застукают, — взял немного, но с понятием. Выбрал ценное — кое-что из фарфоровых безделушек.
Сделал шаг к двери, но обернулся, предостерег: — Не вздумай к ментам обращаться! Не только не помогут, а разворуют последнее, что у тебя осталось!
Больше ничего не сказав матери на прощание, Кирилл покинул ее спальню, подхватил огромный чемоданище и покатил его к выходу.
Накануне своего отъезда в Германию, как положено, ровно на девятый день Яневичи устроили поминки по Юлии. За столом на квартире у Зубовской собрались вся семья Юсуповых, Степан Алексеевич с Верой Петровной и Анфиса Васильевна с мужем (он задержался в Москве, чтобы проводить ее за границу). Пригласили еще новых друзей Юли из Медицинского, но приехала только ее подружка из группы — остальные, очевидно, постеснялись.
Раиса Васильевна к этому времени уже выплакала все слезы и впала в состояние апатии. Реагировала на происходящее вяло, в беседе участия почти не принимала, целиком замкнувшись в своем безутешном горе. Все хозяйственные заботы и обязанности приняла на себя Светлана Ивановна.
— Юленька, хоть и не успели наши молодые обвенчаться, навсегда вошла в нашу семью, мы полюбили ее всем сердцем, — сказала она в своем поминальном слове. — Видит Бог, как мы хотели, чтобы она стала женой Пети, не сомневались — будет ему верной подругой жизни и подарит нам прекрасных внуков.
— Все-таки это ужасно… нелепо, когда гибнут молодые люди, такие замечательные, как Юля! — волнуясь, заговорила Тата, полненькая как пышечка, с милыми ямочками на щеках, несостоявшаяся подружка невесты на свадьбе. — Ну как после этого верить в Бога и высшую справедливость?
— Не богохульствуй! Не суди о том, что нам неведомо. — Строго посмотрела на нее Анфиса Васильевна. — Издавна Бог забирает к себе самых лучших, и, как знать, — может быть, наша Юлечка вместо земных радостей обретет вечное блаженство…
— И я все время думаю об этом, — неожиданно отозвалась несчастная мать. — Наша доченька слишком чиста для нынешней порочной, грязной жизни. Меня в моем горе утешает единственная надежда — что Юленька обрела царствие небесное и, быть может, скоро мы с ней там соединимся.
Глядя на измученное горем и болезнью, но все еще красивое лицо Раисы Васильевны и сердечно сочувствуя, профессор Розанов счел нужным подбодрить ее.
— Христианское учение обещает нам это, дорогая Раечка. Вы заслужили, чтобы исполнилась ваша мечта. Но у вас есть еще обязанности на грешной земле! Кто позаботится о вашем муже — ему не менее горько и тяжело.
Он помолчал немного и заключил:
— Вам необходимо мобилизовать все свои силы, чтобы выдержать трудную поездку в Германию и поправить здоровье. Нужно жить и до конца выполнить свой долг.
— Вот видишь, Раечка, и наука говорит то же самое, — благодарно на него посмотрев, оживился немного Лев Ефимович. — Как ни тяжело, как ни одиноко нам теперь без доченьки, но жизнь продолжается и тебе надо поскорее окончательно выздороветь!
— А когда ты, сестричка, поправишься, — подхватила Анфиса Васильевна, — то, чтобы не ощущать одиночества и пустоты после безвременной утраты Юлечки, вам с Левой, может быть, стоило бы взять на воспитание, а еще лучше удочерить девочку-подростка из детдома.
Перевела дыхание и убежденно добавила:
— Думаю, Юлечка, если сможет это видеть, не обидится, а, наоборот, будет рада.
— Но для того, чтобы это стало возможно, тебе нужно обязательно вылечиться, — заметив интерес в глазах жены, дополнил ее мысль Лев Ефимович. — А осуществить это несложно — я ведь постоянно помогаю детдому, из которого вышел сам.
Поминки и дальше проходили очень тепло, по-семейному; обычай этот явно сказался благотворно на моральном состоянии неутешных родителей. Особенно это заметно было по Раисе Васильевне: к концу, когда все расходились, она настолько оправилась, что смогла проводить гостей.
На следующий день Петр с отцом и матерью на Белорусском вокзале провожали Яневичей, отправлявшихся, вместе с Анфисой Васильевной, поездом до Берлина. Раиса Васильевна уже выглядела вполне сносно и держалась по-деловому. Только при прощании, когда все присели в купе «на дорожку», снова опечалилась.
— Наверно, если Бог даст, увидимся еще с вами в Москве — когда будем возвращаться. Но я уже твердо решила: столица не для меня, жить будем на родном Алтае. Слишком много она нам принесла горя.
С мольбой подняла на Петра такие же, как у Юли, яркие голубые глаза.
— Зная твою порядочность, надеюсь, ты обеспечишь должный уход за ее могилкой в наше отсутствие. А потом… я позабочусь об этом сама, — голос у нее дрогнул, — если мне суждено поправиться.
После признания сына, что он замешан в убийстве, и его бегства из дома Любовь Семеновна совсем упала духом и разуверилась в будущем. Продолжала топить свое горе в вине, и беспробудное пьянство пошатнуло ее психику — все представлялось ей в черном цвете.
— Какая ужасная, бездарная у меня судьба! — пьяно бормотала она, валяясь на смятой постели и проливая обильные слезы. — Молодость свою я погубила… Ну зачем вышла замуж за нелюбимою?! Альфонсы меня только использовали, никто не любил! Неужели я так провинилась перед тобой, Господи?
Перебрав свои любовные связи и не вспомнив ничего стоящего, совсем уж пожалела себя, запричитала:
— За что же ты так наказал меня, Боженька, дав мне сына — морального урода? Ведь с детства вел себя как подлец, а теперь дошел до убийства! Разве я его этому учила? — Подвывая, она глотала пьяные слезы. — Ну в кого он такой негодяй? У нас все родственники — честные люди!
Ощущая внутреннюю пустоту и разочарование в жизни, совсем отчаялась.
— Ну зачем мне такая никчемная жизнь?! Мужа убили, сына посадят в тюрьму… Деньги скоро кончатся. Никто меня не любит, никому я не нужна! Да еще черти преследуют…
Любовь Семеновна в страхе накрылась с головой одеялом — в таком состоянии у нее начинались галлюцинации. Не сразу она расслышала, что настойчиво звонят во входную дверь… Очнувшись, откинула одеяло, набросила халат, босиком пошла в прихожую; заглянула в глазок — человек в милицейской форме… «Ну вот, пришли за Кириллом!» — мелькнуло в ее затуманенном мозгу, и она не ошиблась.
— А его нет дома! — перепуганная, сообщила она не отпирая двери. — Мой сын, видно, ждал вас — взял чемодан и куда-то уехал.
Милиционер строго потребовал:
— Открывайте дверь! Мы это проверим и заодно с вами побеседуем.
Когда Любовь Семеновна трясущимися руками отперла все дверные замки, вслед за ним в квартиру ворвались еще двое в бронежилетах с автоматами в руках. Бесцеремонно обыскали всю квартиру и, убедившись, что хозяйка сказала правду, ушли; милицейский офицер в чине капитана (он предъявил документы) пригласил ее на кухню для беседы.
Чувствуя необходимость срочно подкрепиться, Любовь Семеновна поставила на стол бутылку джина, два стакана, налила себе и жестом предложила ему сделать то же самое. Капитан не удивился — видел в ее комнате батарею пустых бутылок; вежливо отказался:
— Не могу, я на службе. Вы лучше скажите мне, Любовь Семеновна: куда мог направиться ваш сын? Мы ведь все равно его разыщем, но для него же лучше, если сделаем это быстрее. А лучше всего ему явиться с повинной!
После выпитой порции джина в хмельной голове несчастной женщины немного прояснилось.
— Вы сначала скажите мне, что он натворил? — Она опустила голову. — За что хотите арестовать?
— Ваш сын разыскивается, как соучастник двух убийств. Насчет него дал показания подельник, который уже задержан. Но нам это придется еще доказать.
— Боже! Кого же убил мой негодяй? — еле слышно выговорила она, ничуть не сомневаясь, что это правда.
— Двух молодых женщин. Свою старую приятельницу Инну и беременную невесту своего бывшего друга Петра Юсупова. — Капитан уперся в нее взглядом. — Вы их, наверно, знаете?
От ужаса у Любови Семеновны буквально поднялись волосы на голове.
— Не может быть!.. Конечно, знаю! И Инночку… с детства… и Петю… — задыхаясь, пробормотала она и подняла на него безумные, вытаращенные глаза. — За что же он… Инну… и эту… беременную?
— Тот, другой, утверждает, что Инне они мстили, а вторую убили по ошибке, вместо Петра, — объяснил капитан.
Но, обезумевшая, Любовь Семеновна его уже не слышала. Ее больная фантазия нарисовала ужасную картину: вот подонок сын безжалостно душит несчастную Инночку… а теперь, с знакомой злобной ухмылкой, хватает за горло ее, мать…
— Помоги-ите! — закричала она, срывая пуговицы на вороте халата, теряя рассудок. — Хочешь убить и меня, негодяй? Мало того, что оскорбляешь… даешь волю рукам… теперь задушить решил… родну-ую ма-ать?!
Несчастная повалилась на пол и забилась в нервном припадке; на губах ее выступила пена. Капитан испугался за ее жизнь: явно психически нездорова, а это известие ее совсем доконало; достал из футляра мобильник и стал вызывать «скорую помощь».
Кирилл неплохо устроился в уютной квартирке у стриптизерши казино Лолы. Пока не раздобудет фальшивые документы, ему лучше прятаться в таком мегаполисе, как столица. До того, после крупных выигрышей, два раза у нее ночевал, сорил деньгами. Лола, пышногрудая жгучая брюнетка, охотно согласилась его временно приютить, стоило ему выложить перед ней кругленькую сумму зелеными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39