Элиана хотела освистать Ольгу, но коллеги не осмелились, и она в одиночку стала выкрикивать новый, придуманный ею лозунг: «Немедленно восстановить на службе сотрудников „Проекта Рембо"!»
Видя идущую блондинистую директрису, бунтарка поняла, что настал час противоборства. Она выступила ей навстречу, вытянув шею, обтянутую черным воротником свитера:
– Вам здесь нечего делать! Вы не имеете права присвоить наше предприятие! Вы здесь не у себя дома!
Она выкрикивала это прямо в микрофоны репортеров, но и у немки было что ответить:
– Да, я здесь не у себя дома. Я в резиденции ВСЕКАКО, в которой вы больше не работаете по причине грубых профессиональных ошибок. И акционеры на моей стороне.
– Они лишены свободы высказывания. Вы покупаете их голоса. Вам неведома другая власть, кроме власти денег!
Со стороны мелких держателей акций раздались свистки. Ольга взяла микрофон, который ей протянул один из приспешников, и обратилась к демонстрантам:
– Я пришла сообщить вам, что дирекция ВСЕКАКО постановила принять всех сотрудников «Проекта Рембо» в другие подразделения корпорации. Это касается, повторяю еще раз, всех сотрудников, за исключением Элианы Брён, которая в качестве специального советника уже получила особые денежные поощрения и с которой мы не желаем больше работать.
Бунтарка почувствовала, что партия проиграна. В глазах ее товарищей по борьбе блеснул огонек надежды. Они мгновенно забыли про мечту о самоуправлении, снова возжелав стать образцовыми служащими. Но Элиана все же выразила свою веру в сплоченность:
– Мы не позволим нас разобщить, мы все солидарны!
Однако всем было ясно, что это она взывает к коллегам: «Не бросайте меня!» И тут Ольга нанесла завершающий удар:
– Возможно, вы все и солидарны, но находитесь в разной ситуации. Несомненно, ваши друзья будут счастливы узнать, что вы получили от моего предшественника пакет акций стоимостью в пятьсот тысяч евро всего лишь за половинную цену и надеетесь получить столько же как компенсацию за вашу провалившуюся «Охоту на ведьм». Прекрасно быть борцом с капитализмом и при этом не отказываться от stock-option.
Все взгляды обратились к Элиане – как миноритарных акционеров, так и вновь восстановленных на службе сотрудников. И вдруг она почувствовала, что все ее тело заливает краска, которая свидетельствовала о ее виновности, даже когда она виновной себя не считала. То, что она скрыла факт получения льготного пакета акций, превращало ее в предательницу. Она могла бы попытаться оправдаться: это вознаграждение было заслуженным. Но вместо этого она, как ребенок, уличенный в нехорошем поступке, покраснела. Чтобы выбраться из неприятного положения, она нашла ответ, доказывающий несправедливость, которую учинили с ней, и бросила его в лицо Ольге:
– Вы представляете эти ваши акции как подарок, но они потеряли всю свою стоимость!
Возмущение вспыхнуло в глазах демонстрантов. Мало того, что их предводительница получала льготные выплаты от компании, но и весь ее бунт объясняется лишь ничтожностью этих выплат; не произойди падения курса акций на бирже, она ушла бы без слова протеста… Мгновенно группы акционеров и протестующих начали сближаться, а пристыженная Элиана осталась в одиночестве лицом к лицу с директрисой. Из-за этой своей борьбы за справедливость она за десять дней потеряла обе должности, заработную плату, право на компенсацию и счастье.
5
Сиприан готовит салат. Лист за листом он подставляет рапунцель под струю холодной воды. На этом всегда особенно настаивала его жена: листья рапунцеля скрывают частички земли, песчинки, и поэтому их нужно тщательно промывать по одному. Сиприан терпеть не может мыть салат и именно потому сегодня занимается этим. Он хочет продемонстрировать услужливость. Их дочке недавно исполнилось пятнадцать, и скоро у его жены не будет никакой воспитательной необходимости держать супруга в доме. После понесенной неудачи Сиприан всю свою ловкость направил на матримониальную стратегию.
На сей раз барон был убежден, что все уже на мази. Две недели назад он объявил жене, что вот-вот получит деньги. А потом скверные новости посыпались, как из мешка. После отстранения от дел Менантро и увольнения Элианы в экономическом приложении к «Фигаро» появилась статья, в которой говорилось, что Всеобщая кабельная отказывается от активов в области экологически чистой энергии, чтобы сосредоточиться на традиционных стратегических направлениях, а именно: промышленный кабель и оборудование для атомных электростанций. Сиприану надо было сохранить лицо перед обществом вообще и женой в частности. Всю жизнь он, неверно рассчитав, терял деньги, хотя проявлял при этом бездну изобретательности, и всю жизнь ему удавалось сохранить лицо. Вот почему уже несколько дней он выказывает смирение, сидит дома и старается добиться прощения. Вот почему он старательно поворачивает и так и этак под струей холодной воды каждый лист рапунцеля, чтобы промыть каждую складочку.
Барону надобно также извлечь уроки из предшествовавших событий. Если говорить об Элиане, он поставил не на ту лошадь. Ее высокомерие добродетельной женщины, упрямая вера в левые догмы, сочетание продажности и чувства виновности обернулись против всех. Вчера в региональных новостях бедняга предводительствовала группой демонстрантов. И покуда от нее избавляется ВСЕКАКО, Сиприан прикидывает, как удалить ее из своей жизни. С неделю уже он старается не общаться с ней по телефону. То он говорит, что он на встрече, то его мобильный некстати отключается. В нескольких коротких фразах он уверил ее в своей моральной поддержке и теперь приступает к обдумыванию стратегии разрыва: действовать мягко, резко не порывать, избегать всякого рода скандалов (он не выносит театральных сцен), но постепенно все больше отдаляться, становиться недосягаемым.
И пока Сиприан крутит центрифугу, просушивая салат, демон стратегии вновь вселяется в него. Вся его энергия концентрируется на Ольге Ротенбергер. Он не сомневается, что в следующий раз обаяет ее. Она привлекла его внимание, еще когда была лишь заместительницей генерального директора, и он уже готов чуть ли не приписать себе заслуги ее столь стремительного повышения. Несмотря на крохотный росточек, она со своей круглой попкой, фарфоровым личиком и глазами, лучащимися затаенной чувственностью, гораздо красивей Элианы. Одна выглядит точно монахиня, другая словно роскошная кукла. Ольга обладает реальной властью в корпорации. В отличие от своего предшественника она не гонится по-дурацки за модой. Ольга – женщина логичная, и логика сближает ее с Сиприаном. По его расчетам, им достаточно будет одной или двух встреч, чтобы объединиться. Ольга без особого труда увидит, какие гигантские прибыли можно будет получать от экологически чистой энергии при наличии дотаций и при хорошей рекламе. Она изменит мнение.
Испытывая настоятельную потребность выкрутиться, Сиприан ощущает, как его вновь переполняет вера в экологически чистое производство. Его цинизму необходима доля искренности. Он жаждет еще убедительней, чем прежде, излагать свои аргументы. Буквально только что, перед тем как поехать забрать дочку из лицея, он убеждал жену: в связи с изменениями климата будущее – за ветром, так что, если ВСЕКАКО не купит, он найдет другого покупателя. Мари-Франсуаза ответила скептической гримасой, напомнив, как часто он высказывал столь же горячую уверенность по поводу своих дурацких проектов. Барон не отреагировал. А через четверть часа дочка устремилась к нему и расцеловала в обе щеки: она обожала отца.
И вот салат вымыт, высушен, заправлен. Неосведомленный наблюдатель, случайно оказавшийся тут во время трапезы, решил бы, что перед ним картина семейной гармонии: мать разогрела говядину по-бургундски, а отец и дочка-подросток – пухленькая, как на картинах Ренуара, – беседуют об истории Франции.
– Папа, ты не мог бы помочь мне с контрольной по истории? Тема: «Как революция вывела французский народ из бедности?»
Барон смеется:
– Доченька, это совершенно неверно: в тысяча семьсот девяносто пятом году люди были такими же бедными, как в тысяча семьсот восемьдесят пятом, просто им внушили бездну ложных идей о равенстве.
Мари-Франсуаза прерывает его:
– Революция хотя бы позволила устранить некоторых тунеядцев и заменить их трудолюбивыми буржуа вроде моих предков…
– Дорогая, ты преувеличиваешь! – со снисходительной улыбкой возражает ей Сиприан и обращается к дочери: – Это все идеология. Доктрину надо знать, но ни в коем случае не принимать ее.
Мари-Франсуаза отправляется в кухню за сыром. Она бурчит сквозь зубы:
– Учи, учи дочку лгать так же ловко, как умеешь ты.
Тем не менее она дожидается подходящего момента, который наступает чуть позже, когда их дочка уходит к себе в комнату. А Сиприан, как образцовый отец семейства, полудремлет, сидя в кресле в гостиной в ожидании кофе, убежденный, что он с честью соблюл приличия, что его супружеская жизнь не так уж, впрочем, противна и дает, несмотря на напряженные отношения с Мари-Франсуазой, определенное спокойствие. Он защищен от социальных волнений, как Ла Юлотт защищена высокими деревьями от жуткого этого пригорода. Он ненадолго спрячется в этом коконе, чтобы начать выстраивать все заново и довести свои планы до конца.
– Так, значит, мерзавец, таков твой способ делать состояние?
У Сиприана впечатление, будто ему влепили пощечину, но удар по физиономии нанесен не рукой, а холодным журналом, который тут же падает ему на колени. Растерянный, он поднимает глаза и встречает гневный взор Мари-Франсуазы. Он поспешно выпрямляется в кресле, как будто сейчас его будет допрашивать полиция. Он смотрит на иллюстрации, чтобы понять причину такой ярости. И обнаруживает в нижней части страницы свое смеющееся лицо рядом с лицом Элианы Брён – они оба отплясывают в «Кастель» вокруг совершенно пьяного Менантро. А наверху страницы заглавие – «Странные друзья Марка Менантро». Сиприану, привычному отрицать свои провинности, вполне достало искренности, чтобы вознегодовать:
– И что следует из этой глупости?
– Не строй из себя невинность. Хочешь, чтобы я прочла, что здесь напечатано?
Не дожидаясь ответа, Мари-Франсуаза берет журнал и декламирует:
Марк Менантро в месяцы, предшествовавшие его смещению, производил впечатление не вполне адекватное. Он увлекся телеведущей Элианой Брён, которая объявила себя «противницей капитализма», но тем не менее приняла в дирекции ВСЕКАКО весьма и весьма хорошо оплачиваемую должность. В остальное время эта нелепая революционерка появлялась в свете с бароном Сиприаном де Реалем, бывшим активистом крайне правых организаций, имеющим солидные долги. Персонаж этот, не слишком обремененный совестью, использовал влияние Элианы Брён, чтобы попытаться вовлечь ВСЕКАКО в крайне сомнительную аферу с ветроэлектростанциями…
Похоже, думает Сиприан, слушая этот текст, ситуация не столь уж блистательна. Но необходимо реагировать. Изобразив оскорбленное достоинство, он берет журнал из рук жены, бросает взгляд на обложку и восклицает, словно уличив ее в ошибке:
– Ну, если ты веришь этой пачкотне, мне остается только поздравить тебя. Да, я встречался с Менантро, а также с этой Элианой Брён. Но единственное, чем я занимался, – продвигал наши дела.
– Разумеется, танцуя всю ночь в «Кастель»!
– Полагаю, для тебя не секрет, что этот журнал издает группа ВСЕКАКОПРЕСС, филиал ВСЕКАКО. А тебе не пришло в голову, что этот материал может быть чистой воды политической игрой?
На ходу выстраивая защиту, Сиприан находит этот убедительный аргумент. Но жена возвращается к затронутой теме:
– А кто эта потаскуха, с которой ты танцуешь?
– Да никто. Я уже тебе говорил: телеведущая, которая оказывала мне услуги.
– И за это ты с ней спишь?
– Дорогая, ты шутишь. Ты ее рожу видела?
– Убирайся отсюда. Какое-то время я не хочу видеть тебя здесь!
– Что ты говоришь?
– Отправляйся в Париж, в гостиницу. Мы поговорим позже.
Время не самое подходящее для уговоров, но, невзирая на решительный тон жены, Сиприан надеется, что и на этот раз все уладится. Он собирает кое-какие вещи и уже готов направиться к машине, как вдруг у ворот зазвенел колокольчик.
– Ну кто там еще? – негодует Мари-Франсуаза (как будто шайка наглецов – к которым принадлежит и ее супруг – регулярно тревожит ее покой, вторгаясь к ней в дом). – Поди открой!
Барон чувствует себя уверенней после этого приказа, подтверждающего его место в доме… пусть даже в статусе слуги! Он смиренно направляется по гравийной аллее к воротам: в прошлом месяце хулиганы сломали интерфон. А через несколько шагов, оказавшись под сенью деревьев, он начинает насвистывать какой-то мотивчик… Но почти сразу же замирает, узрев жуткую картину: Элиана, бледная, подавленная, с блуждающим взглядом, одетая в какое-то деревенское платье и черный свитер, шагает, как автомат, к дому, куда он однажды имел глупость пригласить ее. Он устремляется к ней, чтобы остановить, не дать произойти катастрофе.
– Дорогая, что вы здесь делаете?
Журналистка тут же бросается к нему в объятия. Но сегодня вовсе не для того, чтобы он разделил ее счастье, порадовался ее повышению, ее удаче. Она после этой катастрофической недели ищет поддержки у мужчины, которого она любит, у единственной ее опоры. Прижавшись головой к его груди, она всхлипывает:
– Сиприан!
Только этого не хватало! Отчаявшаяся Элиана хватает его за руку и тянет к дому, как будто это и впрямь их дом.
– Дорогая, я сейчас уезжаю в Париж, вот и моя машина. Поедемте вместе…
– Нет, мне необходим покой, и я хотела бы побыть среди зелени… Давайте выпьем по чашечке кофе…
Говоря это, она продвигается по аллее, а Сиприан старается задержать ее. Он надеется предупредить катастрофу. Еще несколько шагов, и они окажутся на газоне, в поле зрения Мари-Франсуазы. Однако Элиана, всецело в своих переживаниях и кошмарах, перебивает его и мрачным голосом спрашивает:
– Почему вы мне никогда не говорили, что были с крайне правыми?
Значит, она прочла эту статью. Сиприан кладет ей руку на плечо:
– Вы не должны верить всей этой чуши. Вам известно, что этот журнал издается нашими врагами?
– Но даже если это было в прошлом, вы обязаны были мне сказать. Я сумела бы понять.
Произнося эти слова, Элиана вступает на открытое пространство газона. Он в полной растерянности предлагает ей повернуть обратно:
– Поедемте, дорогая, поужинаем в Париже!
Журналистка выглядит совершенно обессиленной. Она не обзывает возлюбленного фашистом, больше не упрекает за то, что он не открылся ей. Напротив, слова ее звучат примирительно:
– Пусть идеи крайне правых отвратительны, но это тоже своего рода бунт. Я смогла бы это понять.
Ее постаревшее лицо сморщивается в гримасе улыбки. Она чувствует себя куда ближе к Сиприану, чем к тем левым, которые не воспрепятствовали ее падению. Взяв его за руку, она делает признание:
– Мне тоже надо бы стать немножко реакционеркой!
И в этот момент на крыльце появляется Мари-Франсуаза. Она застывает на месте и тут же разражается криком:
– Уж не собираешься ли ты принимать здесь эту потаскушку?
За какую-то долю мгновения все тактические построения торговца ветродвигателями рассыпаются. Поставленный перед необходимостью сделать выбор, сн практически не колеблется, вырывает ладонь из руки Элианы и со страдальческим видом заверяет жену:
– Разумеется, нет, дорогая. Я даже не знаю, что ей от меня нужно.
Бунтарка застывает словно изваяние, улыбка превращается в судорогу. К серии катастроф добавилась последняя – самая ужасная. Игра любовника является ей во всей своей неприкрытой отвратительности: безмерное лицемерие, замаскированное распущенностью. Элиана делает над собой усилие, медленно поворачивается к супруге своего бывшего любовника и громким и дерзким голосом произносит:
– Да, мадам, вы правы, я потаскушка. Да, ваш муж спал со мной. Да, он уверял меня, что живет один. Сочувствую вам, мадам. Но могу вас уверить: сейчас, когда я уже не представляю для него никакого интереса, он очень скоро меня забудет.
В наступившей гнетущей тишине Сиприан пытается заделать бреши в своей обороне. Взглянув на Элиану, подурневшую от свалившихся несчастий, он обращается к жене, словно бы взывая к ее здравому смыслу:
– Ну ты же не думаешь, что я действительно спал с ней?… – И следом он тихо шепчет: – Извините меня, я не могу действовать иначе. Потом я вам все объясню. Это ужасная женщина. Уходите, немедленно уходите.
Затем он поворачивается к Мари-Франсуазе:
– Представляешь, мы с ней даже не на «ты»?
Элиана не реагирует. Какое-то мгновение она не двигается, не обращая внимания на то, что Сиприан подталкивает ее к выходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Видя идущую блондинистую директрису, бунтарка поняла, что настал час противоборства. Она выступила ей навстречу, вытянув шею, обтянутую черным воротником свитера:
– Вам здесь нечего делать! Вы не имеете права присвоить наше предприятие! Вы здесь не у себя дома!
Она выкрикивала это прямо в микрофоны репортеров, но и у немки было что ответить:
– Да, я здесь не у себя дома. Я в резиденции ВСЕКАКО, в которой вы больше не работаете по причине грубых профессиональных ошибок. И акционеры на моей стороне.
– Они лишены свободы высказывания. Вы покупаете их голоса. Вам неведома другая власть, кроме власти денег!
Со стороны мелких держателей акций раздались свистки. Ольга взяла микрофон, который ей протянул один из приспешников, и обратилась к демонстрантам:
– Я пришла сообщить вам, что дирекция ВСЕКАКО постановила принять всех сотрудников «Проекта Рембо» в другие подразделения корпорации. Это касается, повторяю еще раз, всех сотрудников, за исключением Элианы Брён, которая в качестве специального советника уже получила особые денежные поощрения и с которой мы не желаем больше работать.
Бунтарка почувствовала, что партия проиграна. В глазах ее товарищей по борьбе блеснул огонек надежды. Они мгновенно забыли про мечту о самоуправлении, снова возжелав стать образцовыми служащими. Но Элиана все же выразила свою веру в сплоченность:
– Мы не позволим нас разобщить, мы все солидарны!
Однако всем было ясно, что это она взывает к коллегам: «Не бросайте меня!» И тут Ольга нанесла завершающий удар:
– Возможно, вы все и солидарны, но находитесь в разной ситуации. Несомненно, ваши друзья будут счастливы узнать, что вы получили от моего предшественника пакет акций стоимостью в пятьсот тысяч евро всего лишь за половинную цену и надеетесь получить столько же как компенсацию за вашу провалившуюся «Охоту на ведьм». Прекрасно быть борцом с капитализмом и при этом не отказываться от stock-option.
Все взгляды обратились к Элиане – как миноритарных акционеров, так и вновь восстановленных на службе сотрудников. И вдруг она почувствовала, что все ее тело заливает краска, которая свидетельствовала о ее виновности, даже когда она виновной себя не считала. То, что она скрыла факт получения льготного пакета акций, превращало ее в предательницу. Она могла бы попытаться оправдаться: это вознаграждение было заслуженным. Но вместо этого она, как ребенок, уличенный в нехорошем поступке, покраснела. Чтобы выбраться из неприятного положения, она нашла ответ, доказывающий несправедливость, которую учинили с ней, и бросила его в лицо Ольге:
– Вы представляете эти ваши акции как подарок, но они потеряли всю свою стоимость!
Возмущение вспыхнуло в глазах демонстрантов. Мало того, что их предводительница получала льготные выплаты от компании, но и весь ее бунт объясняется лишь ничтожностью этих выплат; не произойди падения курса акций на бирже, она ушла бы без слова протеста… Мгновенно группы акционеров и протестующих начали сближаться, а пристыженная Элиана осталась в одиночестве лицом к лицу с директрисой. Из-за этой своей борьбы за справедливость она за десять дней потеряла обе должности, заработную плату, право на компенсацию и счастье.
5
Сиприан готовит салат. Лист за листом он подставляет рапунцель под струю холодной воды. На этом всегда особенно настаивала его жена: листья рапунцеля скрывают частички земли, песчинки, и поэтому их нужно тщательно промывать по одному. Сиприан терпеть не может мыть салат и именно потому сегодня занимается этим. Он хочет продемонстрировать услужливость. Их дочке недавно исполнилось пятнадцать, и скоро у его жены не будет никакой воспитательной необходимости держать супруга в доме. После понесенной неудачи Сиприан всю свою ловкость направил на матримониальную стратегию.
На сей раз барон был убежден, что все уже на мази. Две недели назад он объявил жене, что вот-вот получит деньги. А потом скверные новости посыпались, как из мешка. После отстранения от дел Менантро и увольнения Элианы в экономическом приложении к «Фигаро» появилась статья, в которой говорилось, что Всеобщая кабельная отказывается от активов в области экологически чистой энергии, чтобы сосредоточиться на традиционных стратегических направлениях, а именно: промышленный кабель и оборудование для атомных электростанций. Сиприану надо было сохранить лицо перед обществом вообще и женой в частности. Всю жизнь он, неверно рассчитав, терял деньги, хотя проявлял при этом бездну изобретательности, и всю жизнь ему удавалось сохранить лицо. Вот почему уже несколько дней он выказывает смирение, сидит дома и старается добиться прощения. Вот почему он старательно поворачивает и так и этак под струей холодной воды каждый лист рапунцеля, чтобы промыть каждую складочку.
Барону надобно также извлечь уроки из предшествовавших событий. Если говорить об Элиане, он поставил не на ту лошадь. Ее высокомерие добродетельной женщины, упрямая вера в левые догмы, сочетание продажности и чувства виновности обернулись против всех. Вчера в региональных новостях бедняга предводительствовала группой демонстрантов. И покуда от нее избавляется ВСЕКАКО, Сиприан прикидывает, как удалить ее из своей жизни. С неделю уже он старается не общаться с ней по телефону. То он говорит, что он на встрече, то его мобильный некстати отключается. В нескольких коротких фразах он уверил ее в своей моральной поддержке и теперь приступает к обдумыванию стратегии разрыва: действовать мягко, резко не порывать, избегать всякого рода скандалов (он не выносит театральных сцен), но постепенно все больше отдаляться, становиться недосягаемым.
И пока Сиприан крутит центрифугу, просушивая салат, демон стратегии вновь вселяется в него. Вся его энергия концентрируется на Ольге Ротенбергер. Он не сомневается, что в следующий раз обаяет ее. Она привлекла его внимание, еще когда была лишь заместительницей генерального директора, и он уже готов чуть ли не приписать себе заслуги ее столь стремительного повышения. Несмотря на крохотный росточек, она со своей круглой попкой, фарфоровым личиком и глазами, лучащимися затаенной чувственностью, гораздо красивей Элианы. Одна выглядит точно монахиня, другая словно роскошная кукла. Ольга обладает реальной властью в корпорации. В отличие от своего предшественника она не гонится по-дурацки за модой. Ольга – женщина логичная, и логика сближает ее с Сиприаном. По его расчетам, им достаточно будет одной или двух встреч, чтобы объединиться. Ольга без особого труда увидит, какие гигантские прибыли можно будет получать от экологически чистой энергии при наличии дотаций и при хорошей рекламе. Она изменит мнение.
Испытывая настоятельную потребность выкрутиться, Сиприан ощущает, как его вновь переполняет вера в экологически чистое производство. Его цинизму необходима доля искренности. Он жаждет еще убедительней, чем прежде, излагать свои аргументы. Буквально только что, перед тем как поехать забрать дочку из лицея, он убеждал жену: в связи с изменениями климата будущее – за ветром, так что, если ВСЕКАКО не купит, он найдет другого покупателя. Мари-Франсуаза ответила скептической гримасой, напомнив, как часто он высказывал столь же горячую уверенность по поводу своих дурацких проектов. Барон не отреагировал. А через четверть часа дочка устремилась к нему и расцеловала в обе щеки: она обожала отца.
И вот салат вымыт, высушен, заправлен. Неосведомленный наблюдатель, случайно оказавшийся тут во время трапезы, решил бы, что перед ним картина семейной гармонии: мать разогрела говядину по-бургундски, а отец и дочка-подросток – пухленькая, как на картинах Ренуара, – беседуют об истории Франции.
– Папа, ты не мог бы помочь мне с контрольной по истории? Тема: «Как революция вывела французский народ из бедности?»
Барон смеется:
– Доченька, это совершенно неверно: в тысяча семьсот девяносто пятом году люди были такими же бедными, как в тысяча семьсот восемьдесят пятом, просто им внушили бездну ложных идей о равенстве.
Мари-Франсуаза прерывает его:
– Революция хотя бы позволила устранить некоторых тунеядцев и заменить их трудолюбивыми буржуа вроде моих предков…
– Дорогая, ты преувеличиваешь! – со снисходительной улыбкой возражает ей Сиприан и обращается к дочери: – Это все идеология. Доктрину надо знать, но ни в коем случае не принимать ее.
Мари-Франсуаза отправляется в кухню за сыром. Она бурчит сквозь зубы:
– Учи, учи дочку лгать так же ловко, как умеешь ты.
Тем не менее она дожидается подходящего момента, который наступает чуть позже, когда их дочка уходит к себе в комнату. А Сиприан, как образцовый отец семейства, полудремлет, сидя в кресле в гостиной в ожидании кофе, убежденный, что он с честью соблюл приличия, что его супружеская жизнь не так уж, впрочем, противна и дает, несмотря на напряженные отношения с Мари-Франсуазой, определенное спокойствие. Он защищен от социальных волнений, как Ла Юлотт защищена высокими деревьями от жуткого этого пригорода. Он ненадолго спрячется в этом коконе, чтобы начать выстраивать все заново и довести свои планы до конца.
– Так, значит, мерзавец, таков твой способ делать состояние?
У Сиприана впечатление, будто ему влепили пощечину, но удар по физиономии нанесен не рукой, а холодным журналом, который тут же падает ему на колени. Растерянный, он поднимает глаза и встречает гневный взор Мари-Франсуазы. Он поспешно выпрямляется в кресле, как будто сейчас его будет допрашивать полиция. Он смотрит на иллюстрации, чтобы понять причину такой ярости. И обнаруживает в нижней части страницы свое смеющееся лицо рядом с лицом Элианы Брён – они оба отплясывают в «Кастель» вокруг совершенно пьяного Менантро. А наверху страницы заглавие – «Странные друзья Марка Менантро». Сиприану, привычному отрицать свои провинности, вполне достало искренности, чтобы вознегодовать:
– И что следует из этой глупости?
– Не строй из себя невинность. Хочешь, чтобы я прочла, что здесь напечатано?
Не дожидаясь ответа, Мари-Франсуаза берет журнал и декламирует:
Марк Менантро в месяцы, предшествовавшие его смещению, производил впечатление не вполне адекватное. Он увлекся телеведущей Элианой Брён, которая объявила себя «противницей капитализма», но тем не менее приняла в дирекции ВСЕКАКО весьма и весьма хорошо оплачиваемую должность. В остальное время эта нелепая революционерка появлялась в свете с бароном Сиприаном де Реалем, бывшим активистом крайне правых организаций, имеющим солидные долги. Персонаж этот, не слишком обремененный совестью, использовал влияние Элианы Брён, чтобы попытаться вовлечь ВСЕКАКО в крайне сомнительную аферу с ветроэлектростанциями…
Похоже, думает Сиприан, слушая этот текст, ситуация не столь уж блистательна. Но необходимо реагировать. Изобразив оскорбленное достоинство, он берет журнал из рук жены, бросает взгляд на обложку и восклицает, словно уличив ее в ошибке:
– Ну, если ты веришь этой пачкотне, мне остается только поздравить тебя. Да, я встречался с Менантро, а также с этой Элианой Брён. Но единственное, чем я занимался, – продвигал наши дела.
– Разумеется, танцуя всю ночь в «Кастель»!
– Полагаю, для тебя не секрет, что этот журнал издает группа ВСЕКАКОПРЕСС, филиал ВСЕКАКО. А тебе не пришло в голову, что этот материал может быть чистой воды политической игрой?
На ходу выстраивая защиту, Сиприан находит этот убедительный аргумент. Но жена возвращается к затронутой теме:
– А кто эта потаскуха, с которой ты танцуешь?
– Да никто. Я уже тебе говорил: телеведущая, которая оказывала мне услуги.
– И за это ты с ней спишь?
– Дорогая, ты шутишь. Ты ее рожу видела?
– Убирайся отсюда. Какое-то время я не хочу видеть тебя здесь!
– Что ты говоришь?
– Отправляйся в Париж, в гостиницу. Мы поговорим позже.
Время не самое подходящее для уговоров, но, невзирая на решительный тон жены, Сиприан надеется, что и на этот раз все уладится. Он собирает кое-какие вещи и уже готов направиться к машине, как вдруг у ворот зазвенел колокольчик.
– Ну кто там еще? – негодует Мари-Франсуаза (как будто шайка наглецов – к которым принадлежит и ее супруг – регулярно тревожит ее покой, вторгаясь к ней в дом). – Поди открой!
Барон чувствует себя уверенней после этого приказа, подтверждающего его место в доме… пусть даже в статусе слуги! Он смиренно направляется по гравийной аллее к воротам: в прошлом месяце хулиганы сломали интерфон. А через несколько шагов, оказавшись под сенью деревьев, он начинает насвистывать какой-то мотивчик… Но почти сразу же замирает, узрев жуткую картину: Элиана, бледная, подавленная, с блуждающим взглядом, одетая в какое-то деревенское платье и черный свитер, шагает, как автомат, к дому, куда он однажды имел глупость пригласить ее. Он устремляется к ней, чтобы остановить, не дать произойти катастрофе.
– Дорогая, что вы здесь делаете?
Журналистка тут же бросается к нему в объятия. Но сегодня вовсе не для того, чтобы он разделил ее счастье, порадовался ее повышению, ее удаче. Она после этой катастрофической недели ищет поддержки у мужчины, которого она любит, у единственной ее опоры. Прижавшись головой к его груди, она всхлипывает:
– Сиприан!
Только этого не хватало! Отчаявшаяся Элиана хватает его за руку и тянет к дому, как будто это и впрямь их дом.
– Дорогая, я сейчас уезжаю в Париж, вот и моя машина. Поедемте вместе…
– Нет, мне необходим покой, и я хотела бы побыть среди зелени… Давайте выпьем по чашечке кофе…
Говоря это, она продвигается по аллее, а Сиприан старается задержать ее. Он надеется предупредить катастрофу. Еще несколько шагов, и они окажутся на газоне, в поле зрения Мари-Франсуазы. Однако Элиана, всецело в своих переживаниях и кошмарах, перебивает его и мрачным голосом спрашивает:
– Почему вы мне никогда не говорили, что были с крайне правыми?
Значит, она прочла эту статью. Сиприан кладет ей руку на плечо:
– Вы не должны верить всей этой чуши. Вам известно, что этот журнал издается нашими врагами?
– Но даже если это было в прошлом, вы обязаны были мне сказать. Я сумела бы понять.
Произнося эти слова, Элиана вступает на открытое пространство газона. Он в полной растерянности предлагает ей повернуть обратно:
– Поедемте, дорогая, поужинаем в Париже!
Журналистка выглядит совершенно обессиленной. Она не обзывает возлюбленного фашистом, больше не упрекает за то, что он не открылся ей. Напротив, слова ее звучат примирительно:
– Пусть идеи крайне правых отвратительны, но это тоже своего рода бунт. Я смогла бы это понять.
Ее постаревшее лицо сморщивается в гримасе улыбки. Она чувствует себя куда ближе к Сиприану, чем к тем левым, которые не воспрепятствовали ее падению. Взяв его за руку, она делает признание:
– Мне тоже надо бы стать немножко реакционеркой!
И в этот момент на крыльце появляется Мари-Франсуаза. Она застывает на месте и тут же разражается криком:
– Уж не собираешься ли ты принимать здесь эту потаскушку?
За какую-то долю мгновения все тактические построения торговца ветродвигателями рассыпаются. Поставленный перед необходимостью сделать выбор, сн практически не колеблется, вырывает ладонь из руки Элианы и со страдальческим видом заверяет жену:
– Разумеется, нет, дорогая. Я даже не знаю, что ей от меня нужно.
Бунтарка застывает словно изваяние, улыбка превращается в судорогу. К серии катастроф добавилась последняя – самая ужасная. Игра любовника является ей во всей своей неприкрытой отвратительности: безмерное лицемерие, замаскированное распущенностью. Элиана делает над собой усилие, медленно поворачивается к супруге своего бывшего любовника и громким и дерзким голосом произносит:
– Да, мадам, вы правы, я потаскушка. Да, ваш муж спал со мной. Да, он уверял меня, что живет один. Сочувствую вам, мадам. Но могу вас уверить: сейчас, когда я уже не представляю для него никакого интереса, он очень скоро меня забудет.
В наступившей гнетущей тишине Сиприан пытается заделать бреши в своей обороне. Взглянув на Элиану, подурневшую от свалившихся несчастий, он обращается к жене, словно бы взывая к ее здравому смыслу:
– Ну ты же не думаешь, что я действительно спал с ней?… – И следом он тихо шепчет: – Извините меня, я не могу действовать иначе. Потом я вам все объясню. Это ужасная женщина. Уходите, немедленно уходите.
Затем он поворачивается к Мари-Франсуазе:
– Представляешь, мы с ней даже не на «ты»?
Элиана не реагирует. Какое-то мгновение она не двигается, не обращая внимания на то, что Сиприан подталкивает ее к выходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25