Бесконечное открылось, чтобы тут же скрыться. Оно было здесь со всеми своими упоениями, потом бросило нас, и мы катимся от испытания к испытанию.
4
Страх потерять место подействовал на Элиану как удар кнута. В течение нескольких месяцев она одурманивалась флюидами власти, забыв о своих принципах. Сейчас же, когда возникла угроза, возродилась подлинная Элиана, верная своему инстинкту борьбы, своей бескомпромиссности. В семь утра она разбудила сына и отправилась с ним выпить кофе в соседнее бистро. Там она все ему рассказала, затем проводила до лицея, посулив:
– Ты увидишь, твоя мама покажет им, с кем они связались!
Она сходила в парикмахерскую и попросила постричь волосы, чтобы снова подчеркнуть жесткие и резкие черты лица. Когда она вернулась, то нашла в почтовом ящике письмо, подтверждающее зачисление первого пакета льготных акций. Элиана прикрыла глаза и облегченно вздохнула: административная машина сработала вовремя, успев до свержения Марка Менантро. Она позвонила знакомому юрисконсульту, чтобы убедиться, что ценные бумаги отняты у нее быть не могут. Затем с тревогой открыла экономическую страницу газеты. Капиталов у нее никогда не было, и за курсом акций она посему не следила. Акции ВСЕКАКО, оказывается, упали на 40 %. Элиана извлекла калькулятор и выяснила, что стоимость полученного ею льготного пакета снизилась с 500 000 до 300 000 евро, из чего следовало вычесть сумму, за которую она якобы должна была их выкупить. Получалось, что предполагавшаяся прибыль (двести пятьдесят тысяч) уменьшилась до пятидесяти тысяч. И падение акций продолжалось.
Однако время для сетований было не самое подходящее. По причине невозможности встретиться с Менантро Элиана попросила Ольгу принять ее, и та соблаговолила назначить аудиенцию уже на следующий день. У Элианы, удивленной такой поспешностью, на миг вспыхнула надежда обаять свою новую начальницу: теперь, когда Ольга взяла бразды правления ВСЕКАКО, у нее прямой интерес изображать из себя гранд-даму и привлечь прессу на свою сторону. Но Элиана тут же вспомнила разные эпизоды их взаимоотношений: первый их обед, прошедший весьма холодно, неприятные замечания в кабинете, а главное, последний вечер, где она крайне пренебрежительно держалась с Ольгой, уверенная, что находится под покровительством Менантро. Теперь за все это придется расплачиваться.
Преодолев тревогу, Элиана вошла в кабинет, и миниатюрная блондинка, похожая в своем костюмчике на безукоризненную куклу, устремилась ей навстречу. Куда более любезная, чем обычно, Ольга предложила Элиане сесть на кожаный диван. Журналистка ждала приговора. По ее расчетам, «Другому каналу» не обойтись без «Бунтарей», к тому же передачу не прекращают в середине года. Но что будет с должностью special adviser? И со второй частью stock-option, обещанной после прекращения «Охоты на ведьм»? Ольга обратилась к Элиане, сидевшей с суровым и серьезным лицом, и голос ее был сладок и нежен:
– Вы знаете, во сколько нам обошелся «Rimbaud Project»?
Элиана колебалась, но потом решилась быть откровенной:
– Лично я всегда считала, что это плохая идея. Я слишком люблю Рембо, чтобы использовать его для маркетинга. Но это проблема Менантро. Можно бы сказать, что в сорок пять лет у него начался подростковый кризис. Тут уж ничего не поделаешь.
– Вы не были столь критичны ни когда он приглашал вас в проект, ни когда вы записывали с ним в студии интервью.
Элиана удивилась:
– Но признайтесь, я говорила с ним напрямик! И неоднократно ставила его в затруднительное положение.
После недолгой паузы Ольга произнесла, вся расплывшись в улыбке:
– Ну что ж, я тоже буду говорить напрямик. Я считаю, что среди многочисленных ошибок Марка одной из самых серьезных было приглашение вас сотрудничать с ним, поскольку вы даже не питали к нему благодарности. Три месяца ВСЕКАКО платила вам за ваши сомнительные проекты. С этим необходимо немедленно кончать.
В этой ситуации Элиана сочла, что достойней всего будет сохранять спокойствие. С презрительной гримасой она бросила:
– А на культуру, значит, вам наплевать?
– Культура не имеет ничего общего со сферой деятельности этой корпорации.
Немецкий акцент звучал чрезвычайно мрачно. Перед Элианой была надзирательница из капиталистического концлагеря, которая получала удовольствие от интеллектуальной пытки, как другие получали от пыток физических. Следовало продемонстрировать ей свою отвагу.
– А свобода, воображение, критический дух – это для вас пустой звук по сравнению с удовлетворением акционеров?
– Это совершенно разные вещи.
Элиана сглотнула слюну и поинтересовалась:
– А каким образом вы собираетесь компенсировать мне тот финансовый… и моральный ущерб, который я понесла?
Ольгу, похоже, позабавил этот вопрос.
– Ах, так вы еще считаете нормальным получить возмещение за передачу, которая в связи с судебными издержками нам стоила целого состояния?… Нет, мне кажется, вы меня не поняли; может быть, мне удастся доказать вам, что вы крупно ошибаетесь.
Элиана с трудом удержалась от гневного жеста. Эта фашистка хочет ободрать ее как липку. Но она ошиблась, не на ту напала. Разгневанная, Элиана вскочила с дивана:
– Так вот, послушайте меня. Я этого так не спущу. У меня обширные связи на телевидении, в мире медиа. Либо вы выплатите мне компенсацию и принесете извинения, либо последствия для вашего имиджа будут крайне тяжелыми…
Она повернулась, собираясь выйти, но Ольга совершенно спокойно произнесла:
– Ваша власть, как вы тут говорите, в средствах массовой информации зависит от тех, кто вас ею наделил… и кто может принять решение лишить вас этой власти.
Элиана отказывалась думать, что будет произведена атака на «Бунтарей» и к тому же так быстро. Довольно долго уже выступая по телевидению, она в конце концов уверилась, что влиянием своим обязана личным качествам и что она нужна зрителям. И теперь ей понадобилось всего лишь несколько секунд, чтобы осознать, что есть еще и власть собственника, о которой только что упомянула Ольга.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что «Другой канал» для вас кончился. Вы получите заказное письмо, сообщающее о прекращении контракта.
Побледневшая Элиана прошипела:
– Вы… вы даже не отдаете себе отчета… Вы играете с огнем, будет грандиозный скандал, и виной его будете вы!
Прекращение «Бунтарей» никакого шума не вызвало. В нескольких газетах в телевизионной рубрике оповестили об изменениях в сетке передач на «Другом канале» и сообщили без всяких комментариев об уходе оттуда Элианы Брён. Две газеты посвятили ей по небольшой заметочке, напомнив о провале «Охоты на ведьм». Ольга не обращалась к Элиане с предложением купить ее молчание. Конкуренты, узнав, что она свободна, не воспользовались этим, чтобы задорого нанять ее: руководители каналов, к которым она обращалась с предложением своих услуг, мягко давали ей понять, что передачу ее они знают, но в настоящее время им абсолютно нечего ей предложить.
Отсутствие реакции укрепило убежденность Элианы в необходимости критиковать подлые методы современного предпринимательства. Спустя несколько дней после встречи с Ольгой Ротенбергер, проходя по площади, где в августе 1944 года были расстреляны полицейские, участники Сопротивления, она вновь прочла на мемориальной доске призыв 18 июня, и эта речь вдохнула в нее добавочную энергию. По возвращении домой Элиана написала открытое письмо, уже заглавие которого задавало его тональность: «Как неолиберальный капитализм организует цензуру». В нем она разоблачала руководителей «новой экономики», карикатуру на каковых являл собой Марк Менантро. Для этих типов с сомнительной нравственностью все было только предметом купли-продажи; их этика менялась в соответствии с потребностями менеджмента. Элиана Брён внутри «Rimbaud Project» в соответствии со своими функциями сопротивлялась всем этим силам, пытаясь поставить свой талант на службу действительно созидательному проекту. Сейчас же, поскольку она вела себя дерзко во время интервью с Менантро, ее грубо вышвырнули с работы; ее право на свободу слова попрали с тем большим удовольствием, что она – женщина, и без предварительного уведомления ликвидировали одну из немногочисленных передач, которая защищала свободу мысли.
После отсылки текста в агентство Франс-Пресс Элиану пригласили на одну из передач на канале «Культура», но скандал все равно не разгорелся, и тогда она решила перейти к третьей фазе борьбы – коллективной акции. Заказное письмо ВСЕКАКО предоставляло ей возможность до конца месяца прийти в свой кабинет, чтобы забрать личные вещи. Когда она приехала на Дефанс, на башне уже не было портрета Рембо, а весь этаж дирекции, казалось, пребывал в состоянии всеобщего переселения. Поговорив со своей ассистенткой, Элиана узнала, что еще два десятка служащих получили уведомление об увольнении. Некоторые надеялись на перевод в другие подразделения; большинство же искали работу. Мобилизовав всю свою энергию, она обошла кабинеты, обзвонила тех, кого не оказалось на месте, чтобы объяснить им:
– Они хотят вышвырнуть вас без выходного пособия, как попытались это сделать со мной. Для них вы всего лишь пешки. Но они забывают одно обстоятельство: речь идет о нашей фирме, успех которой обеспечивали мы. Нужно взять в свои руки управление проектом, который принадлежит нам.
«Успех» – это было слишком сильно сказано. После изменений в руководстве ВСЕКАКО здоровье корпорации оставалось по-прежнему скверным. На бирже ее акции продолжали падать. Элиана с ужасом наблюдала, как с каждым днем тает ее капитал. Скрывая свои страхи акционерки, она тем не менее была искренна в своей коллективистской вере. Ее речи произвели определенное воздействие на коллег, которым в наибольшей степени грозило увольнение, и они, несмотря на небольшой стаж работы во ВСЕКАКО, начали отстаивать их «Проект Рембо». Под влиянием этой новой Пассионарии они перестали вести себя как напуганные наемные работники и осознали себя как живую производительную силу корпорации, требующую сохранить им должности, кабинеты и оклады.
Первая демонстрация, в которой участвовало с десяток человек, была устроена в резиденции ВСЕКАКО. Элиане, пустившей в ход все свои связи, удалось зазвать две съемочные телевизионные группы. Она хотела придать этому мероприятию строгий радикальный стиль, заимствованный у манифестаций Act Up против СПИДа. Менеджеры, одетые в черное, ходили по кругу в холле башни с плакатами: «Верните нам наши орудия труда». И это якобы социальное движение, принявшее имя поэта, было с симпатией подано в репортажах.
– «Проект Рембо» не желает умирать, – твердила припавшая к микрофонам журналистов Элиана, в черном облегающем костюме, усталая, но необузданная, и тут же выкладывала аргументацию: – Я – телеведущая и имею право заниматься своей профессией: телевидением. И у каждого здесь точно такая же ситуация. Мы что-то построили. Мы хотим продолжать, потому что «Проект Рембо» принадлежит тем, кто дал ему жизнь, а не власти денежных мешков.
И, переходя от микрофона к микрофону, она демонстрировала все тот же запал женщины, поглощенной борьбой:
– Мелкие акционеры – на нашей стороне. Мы избавимся от этой некомпетентной дирекции и выстроим новый «Проект Рембо».
На третий день sit-in дирекция ВСЕКАКО продолжала безмолвствовать, и Элиана подумала, что победа возможна. Навязав свои требования врагу, она стала бы героиней социального движения. И тут в мозгу ее блеснула идея: нынешняя борьба вовсе не является защитной реакцией, это результат многомесячной стратегии. Лозунги против Менантро, которые она выкрикивала перед камерой в Хакинг-клубе, доказывают, что борьбу она ведет уже давно. Это объявление войны капитализму может привлечь на ее сторону молодежь и всех, кто отвергает неолиберальную диктатуру. Ей больше нечего беспокоиться из-за той вызывающей съемки; напротив, ее запись надо пустить циркулировать в Интернете как листовку, манифест, данцзыбао. Но, испытывая все-таки некоторые сомнения, она позвонила своему юридическому консультанту, и тот предостерег ее: обнародование этой съемки сделает невозможным получение компенсации за увольнение. Поскольку никаких особенных сумм не ожидалось, Элиана набрала номер Флёр, намереваясь попросить ее срочно передать ей ту запись.
После некоторого молчания девушка робко произнесла:
– Но… вы же сами попросили меня уничтожить ее.
– Я просила вас никому ее не показывать, но вы ведь сохранили копию.
– Нет. Может, Фарид… но он поклялся мне, что у него ничего нет.
Надо попытаться. Египтянин, несомненно, изменил отношение к ней после интервью с Франсисом. Полностью уверенная в успешности своей операции, Элиана набрала номер ВСЕКАКОНЕТ и попросила соединить ее с Фаридом. Когда тот ответил, она самым дружеским голосом произнесла:
– Алло, Фарид! Это Элиана… – И почти сразу же, не дав ему времени как-то прореагировать, сказала: – Нам понадобился некоторый срок, чтобы прийти к взаимопониманию. Теперь вы знаете, что я на вашей стороне.
– На какой еще моей стороне?
Вот в его голосе дружественности не было. Но Элиана продолжала:
– Ну как же, геи – это чрезвычайно серьезно… Вы видели, что я не испугалась скомпрометировать себя, выступив за вас, чтобы помочь вам и вашему другу.
Ответ Фарида не отличался деликатностью:
– Вы шутите? Зрелище педика, канючащего, что он хочет иметь ребенка, по мне, отвратительно, а еще отвратительней то, что он упомянул мое имя! После вашей передачи я бросил Франсиса.
Элиана опешила. Она все делала, чтобы помочь людям, и вот какова благодарность! Фарид довольно резко спросил:
– А что вам, собственно, нужно?
– Ну… Вы знаете, что ВСЕКАКО очень плохо обошлась со мной, потому что я в передаче выступила в защиту Хакинг-клуба. И мне была бы очень нужна видеозапись «В жопу Менантро!». Ну то, что записала web-камера.
– Вы боитесь, что это выйдет в Интернет? Не беспокойтесь, я не стукач.
– Да нет, напротив, я хотела бы напомнить, что я всегда противостояла проектам Менантро!
Египтянин рассмеялся, прежде чем ответить:
– Послушайте-ка, мадам! Я не использовал эту запись, когда она могла вам навредить. Тем паче не рассчитывайте, что я помогу вам в ваших махинациях.
Он положил трубку, а бунтарка прошипела:
– У, грязный араб!
Овладев собой, она пришла к весьма разумному выводу, что, когда сражаешься с капиталистической махиной, не стоит ни на кого рассчитывать. Так что все ошибки лишь укрепляли Элиану в собственной правоте.
В холле ВСЕКАКО ее коллеги молча ходили по кругу, размахивая лозунгами «Верните нам наши орудия труда!». Элиана определяла стратегию, обеспечивала связи, принимала тактические решения. Три дня она поддерживала боевой дух коллег, но журналисты потихоньку стали покидать башню. Служащие ВСЕКАКО теперь проходили мимо, не останавливаясь перед группой демонстрантов. К середине дня часть уволенных была готова отказаться от борьбы. Элиана обратилась к ним с речью, в которой потребовала крепить солидарность, подчеркнув, какой это будет позор, если они капитулируют на полпути.
Когда же утром четвертого дня она явилась воссоединиться с коллегами, ее ждал неприятный сюрприз: в холле находились уже две группы демонстрантов – по одну сторону уволенные сотрудники «Rimbaud Project», по другую же комитет миноритарных акционеров, собранный по подстрекательству дирекции. Возвратилась и пресса. Миноритарные акционеры раздавали персоналу компании листовки: «Мы выражаем несогласие с горсткой уволенных работников, которые пытаются помешать эффективной деятельности ВСЕКАКО. Мы поддерживаем прекращение „Проекта Рембо“ и необдуманных инвестиций, которые привели к уменьшению наших капиталов».
Сочтя это сборище типичным выражением настроений трусливой мелкой буржуазии, враждебной социальному прогрессу, Элиана попыталась укрепить дух своего войска, обратясь к противникам:
– Не будьте лакеями! Вы играете на руку тем, кто раздавит вас не моргнув глазом!
– Пусть эта особа заткнется! – возмутилась престарелая Тереза Ламбер.
Почтенная пенсионерка, облаченная в флюоресцирующую куртку с капюшоном, прибыла в Париж из Дюнкерка автобусом. Подошедший к ней репортер узнал, что за несколько месяцев она потеряла половину своих сбережений.
Молчаливое противостояние продолжалось все утро. Было непонятно, какова будет развязка, и тут незадолго до полудня на арену выступила Ольга Ротенбергер в сопровождении многочисленной свиты. С того самого дня, когда демонстранты заняли холл ВСЕКАКО, генеральный директор прямо из подземного гаража поднималась к себе в кабинет, где готовила контрнаступление. В этот день она вышла из лифта в холл и предстала перед группками протестующих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
4
Страх потерять место подействовал на Элиану как удар кнута. В течение нескольких месяцев она одурманивалась флюидами власти, забыв о своих принципах. Сейчас же, когда возникла угроза, возродилась подлинная Элиана, верная своему инстинкту борьбы, своей бескомпромиссности. В семь утра она разбудила сына и отправилась с ним выпить кофе в соседнее бистро. Там она все ему рассказала, затем проводила до лицея, посулив:
– Ты увидишь, твоя мама покажет им, с кем они связались!
Она сходила в парикмахерскую и попросила постричь волосы, чтобы снова подчеркнуть жесткие и резкие черты лица. Когда она вернулась, то нашла в почтовом ящике письмо, подтверждающее зачисление первого пакета льготных акций. Элиана прикрыла глаза и облегченно вздохнула: административная машина сработала вовремя, успев до свержения Марка Менантро. Она позвонила знакомому юрисконсульту, чтобы убедиться, что ценные бумаги отняты у нее быть не могут. Затем с тревогой открыла экономическую страницу газеты. Капиталов у нее никогда не было, и за курсом акций она посему не следила. Акции ВСЕКАКО, оказывается, упали на 40 %. Элиана извлекла калькулятор и выяснила, что стоимость полученного ею льготного пакета снизилась с 500 000 до 300 000 евро, из чего следовало вычесть сумму, за которую она якобы должна была их выкупить. Получалось, что предполагавшаяся прибыль (двести пятьдесят тысяч) уменьшилась до пятидесяти тысяч. И падение акций продолжалось.
Однако время для сетований было не самое подходящее. По причине невозможности встретиться с Менантро Элиана попросила Ольгу принять ее, и та соблаговолила назначить аудиенцию уже на следующий день. У Элианы, удивленной такой поспешностью, на миг вспыхнула надежда обаять свою новую начальницу: теперь, когда Ольга взяла бразды правления ВСЕКАКО, у нее прямой интерес изображать из себя гранд-даму и привлечь прессу на свою сторону. Но Элиана тут же вспомнила разные эпизоды их взаимоотношений: первый их обед, прошедший весьма холодно, неприятные замечания в кабинете, а главное, последний вечер, где она крайне пренебрежительно держалась с Ольгой, уверенная, что находится под покровительством Менантро. Теперь за все это придется расплачиваться.
Преодолев тревогу, Элиана вошла в кабинет, и миниатюрная блондинка, похожая в своем костюмчике на безукоризненную куклу, устремилась ей навстречу. Куда более любезная, чем обычно, Ольга предложила Элиане сесть на кожаный диван. Журналистка ждала приговора. По ее расчетам, «Другому каналу» не обойтись без «Бунтарей», к тому же передачу не прекращают в середине года. Но что будет с должностью special adviser? И со второй частью stock-option, обещанной после прекращения «Охоты на ведьм»? Ольга обратилась к Элиане, сидевшей с суровым и серьезным лицом, и голос ее был сладок и нежен:
– Вы знаете, во сколько нам обошелся «Rimbaud Project»?
Элиана колебалась, но потом решилась быть откровенной:
– Лично я всегда считала, что это плохая идея. Я слишком люблю Рембо, чтобы использовать его для маркетинга. Но это проблема Менантро. Можно бы сказать, что в сорок пять лет у него начался подростковый кризис. Тут уж ничего не поделаешь.
– Вы не были столь критичны ни когда он приглашал вас в проект, ни когда вы записывали с ним в студии интервью.
Элиана удивилась:
– Но признайтесь, я говорила с ним напрямик! И неоднократно ставила его в затруднительное положение.
После недолгой паузы Ольга произнесла, вся расплывшись в улыбке:
– Ну что ж, я тоже буду говорить напрямик. Я считаю, что среди многочисленных ошибок Марка одной из самых серьезных было приглашение вас сотрудничать с ним, поскольку вы даже не питали к нему благодарности. Три месяца ВСЕКАКО платила вам за ваши сомнительные проекты. С этим необходимо немедленно кончать.
В этой ситуации Элиана сочла, что достойней всего будет сохранять спокойствие. С презрительной гримасой она бросила:
– А на культуру, значит, вам наплевать?
– Культура не имеет ничего общего со сферой деятельности этой корпорации.
Немецкий акцент звучал чрезвычайно мрачно. Перед Элианой была надзирательница из капиталистического концлагеря, которая получала удовольствие от интеллектуальной пытки, как другие получали от пыток физических. Следовало продемонстрировать ей свою отвагу.
– А свобода, воображение, критический дух – это для вас пустой звук по сравнению с удовлетворением акционеров?
– Это совершенно разные вещи.
Элиана сглотнула слюну и поинтересовалась:
– А каким образом вы собираетесь компенсировать мне тот финансовый… и моральный ущерб, который я понесла?
Ольгу, похоже, позабавил этот вопрос.
– Ах, так вы еще считаете нормальным получить возмещение за передачу, которая в связи с судебными издержками нам стоила целого состояния?… Нет, мне кажется, вы меня не поняли; может быть, мне удастся доказать вам, что вы крупно ошибаетесь.
Элиана с трудом удержалась от гневного жеста. Эта фашистка хочет ободрать ее как липку. Но она ошиблась, не на ту напала. Разгневанная, Элиана вскочила с дивана:
– Так вот, послушайте меня. Я этого так не спущу. У меня обширные связи на телевидении, в мире медиа. Либо вы выплатите мне компенсацию и принесете извинения, либо последствия для вашего имиджа будут крайне тяжелыми…
Она повернулась, собираясь выйти, но Ольга совершенно спокойно произнесла:
– Ваша власть, как вы тут говорите, в средствах массовой информации зависит от тех, кто вас ею наделил… и кто может принять решение лишить вас этой власти.
Элиана отказывалась думать, что будет произведена атака на «Бунтарей» и к тому же так быстро. Довольно долго уже выступая по телевидению, она в конце концов уверилась, что влиянием своим обязана личным качествам и что она нужна зрителям. И теперь ей понадобилось всего лишь несколько секунд, чтобы осознать, что есть еще и власть собственника, о которой только что упомянула Ольга.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что «Другой канал» для вас кончился. Вы получите заказное письмо, сообщающее о прекращении контракта.
Побледневшая Элиана прошипела:
– Вы… вы даже не отдаете себе отчета… Вы играете с огнем, будет грандиозный скандал, и виной его будете вы!
Прекращение «Бунтарей» никакого шума не вызвало. В нескольких газетах в телевизионной рубрике оповестили об изменениях в сетке передач на «Другом канале» и сообщили без всяких комментариев об уходе оттуда Элианы Брён. Две газеты посвятили ей по небольшой заметочке, напомнив о провале «Охоты на ведьм». Ольга не обращалась к Элиане с предложением купить ее молчание. Конкуренты, узнав, что она свободна, не воспользовались этим, чтобы задорого нанять ее: руководители каналов, к которым она обращалась с предложением своих услуг, мягко давали ей понять, что передачу ее они знают, но в настоящее время им абсолютно нечего ей предложить.
Отсутствие реакции укрепило убежденность Элианы в необходимости критиковать подлые методы современного предпринимательства. Спустя несколько дней после встречи с Ольгой Ротенбергер, проходя по площади, где в августе 1944 года были расстреляны полицейские, участники Сопротивления, она вновь прочла на мемориальной доске призыв 18 июня, и эта речь вдохнула в нее добавочную энергию. По возвращении домой Элиана написала открытое письмо, уже заглавие которого задавало его тональность: «Как неолиберальный капитализм организует цензуру». В нем она разоблачала руководителей «новой экономики», карикатуру на каковых являл собой Марк Менантро. Для этих типов с сомнительной нравственностью все было только предметом купли-продажи; их этика менялась в соответствии с потребностями менеджмента. Элиана Брён внутри «Rimbaud Project» в соответствии со своими функциями сопротивлялась всем этим силам, пытаясь поставить свой талант на службу действительно созидательному проекту. Сейчас же, поскольку она вела себя дерзко во время интервью с Менантро, ее грубо вышвырнули с работы; ее право на свободу слова попрали с тем большим удовольствием, что она – женщина, и без предварительного уведомления ликвидировали одну из немногочисленных передач, которая защищала свободу мысли.
После отсылки текста в агентство Франс-Пресс Элиану пригласили на одну из передач на канале «Культура», но скандал все равно не разгорелся, и тогда она решила перейти к третьей фазе борьбы – коллективной акции. Заказное письмо ВСЕКАКО предоставляло ей возможность до конца месяца прийти в свой кабинет, чтобы забрать личные вещи. Когда она приехала на Дефанс, на башне уже не было портрета Рембо, а весь этаж дирекции, казалось, пребывал в состоянии всеобщего переселения. Поговорив со своей ассистенткой, Элиана узнала, что еще два десятка служащих получили уведомление об увольнении. Некоторые надеялись на перевод в другие подразделения; большинство же искали работу. Мобилизовав всю свою энергию, она обошла кабинеты, обзвонила тех, кого не оказалось на месте, чтобы объяснить им:
– Они хотят вышвырнуть вас без выходного пособия, как попытались это сделать со мной. Для них вы всего лишь пешки. Но они забывают одно обстоятельство: речь идет о нашей фирме, успех которой обеспечивали мы. Нужно взять в свои руки управление проектом, который принадлежит нам.
«Успех» – это было слишком сильно сказано. После изменений в руководстве ВСЕКАКО здоровье корпорации оставалось по-прежнему скверным. На бирже ее акции продолжали падать. Элиана с ужасом наблюдала, как с каждым днем тает ее капитал. Скрывая свои страхи акционерки, она тем не менее была искренна в своей коллективистской вере. Ее речи произвели определенное воздействие на коллег, которым в наибольшей степени грозило увольнение, и они, несмотря на небольшой стаж работы во ВСЕКАКО, начали отстаивать их «Проект Рембо». Под влиянием этой новой Пассионарии они перестали вести себя как напуганные наемные работники и осознали себя как живую производительную силу корпорации, требующую сохранить им должности, кабинеты и оклады.
Первая демонстрация, в которой участвовало с десяток человек, была устроена в резиденции ВСЕКАКО. Элиане, пустившей в ход все свои связи, удалось зазвать две съемочные телевизионные группы. Она хотела придать этому мероприятию строгий радикальный стиль, заимствованный у манифестаций Act Up против СПИДа. Менеджеры, одетые в черное, ходили по кругу в холле башни с плакатами: «Верните нам наши орудия труда». И это якобы социальное движение, принявшее имя поэта, было с симпатией подано в репортажах.
– «Проект Рембо» не желает умирать, – твердила припавшая к микрофонам журналистов Элиана, в черном облегающем костюме, усталая, но необузданная, и тут же выкладывала аргументацию: – Я – телеведущая и имею право заниматься своей профессией: телевидением. И у каждого здесь точно такая же ситуация. Мы что-то построили. Мы хотим продолжать, потому что «Проект Рембо» принадлежит тем, кто дал ему жизнь, а не власти денежных мешков.
И, переходя от микрофона к микрофону, она демонстрировала все тот же запал женщины, поглощенной борьбой:
– Мелкие акционеры – на нашей стороне. Мы избавимся от этой некомпетентной дирекции и выстроим новый «Проект Рембо».
На третий день sit-in дирекция ВСЕКАКО продолжала безмолвствовать, и Элиана подумала, что победа возможна. Навязав свои требования врагу, она стала бы героиней социального движения. И тут в мозгу ее блеснула идея: нынешняя борьба вовсе не является защитной реакцией, это результат многомесячной стратегии. Лозунги против Менантро, которые она выкрикивала перед камерой в Хакинг-клубе, доказывают, что борьбу она ведет уже давно. Это объявление войны капитализму может привлечь на ее сторону молодежь и всех, кто отвергает неолиберальную диктатуру. Ей больше нечего беспокоиться из-за той вызывающей съемки; напротив, ее запись надо пустить циркулировать в Интернете как листовку, манифест, данцзыбао. Но, испытывая все-таки некоторые сомнения, она позвонила своему юридическому консультанту, и тот предостерег ее: обнародование этой съемки сделает невозможным получение компенсации за увольнение. Поскольку никаких особенных сумм не ожидалось, Элиана набрала номер Флёр, намереваясь попросить ее срочно передать ей ту запись.
После некоторого молчания девушка робко произнесла:
– Но… вы же сами попросили меня уничтожить ее.
– Я просила вас никому ее не показывать, но вы ведь сохранили копию.
– Нет. Может, Фарид… но он поклялся мне, что у него ничего нет.
Надо попытаться. Египтянин, несомненно, изменил отношение к ней после интервью с Франсисом. Полностью уверенная в успешности своей операции, Элиана набрала номер ВСЕКАКОНЕТ и попросила соединить ее с Фаридом. Когда тот ответил, она самым дружеским голосом произнесла:
– Алло, Фарид! Это Элиана… – И почти сразу же, не дав ему времени как-то прореагировать, сказала: – Нам понадобился некоторый срок, чтобы прийти к взаимопониманию. Теперь вы знаете, что я на вашей стороне.
– На какой еще моей стороне?
Вот в его голосе дружественности не было. Но Элиана продолжала:
– Ну как же, геи – это чрезвычайно серьезно… Вы видели, что я не испугалась скомпрометировать себя, выступив за вас, чтобы помочь вам и вашему другу.
Ответ Фарида не отличался деликатностью:
– Вы шутите? Зрелище педика, канючащего, что он хочет иметь ребенка, по мне, отвратительно, а еще отвратительней то, что он упомянул мое имя! После вашей передачи я бросил Франсиса.
Элиана опешила. Она все делала, чтобы помочь людям, и вот какова благодарность! Фарид довольно резко спросил:
– А что вам, собственно, нужно?
– Ну… Вы знаете, что ВСЕКАКО очень плохо обошлась со мной, потому что я в передаче выступила в защиту Хакинг-клуба. И мне была бы очень нужна видеозапись «В жопу Менантро!». Ну то, что записала web-камера.
– Вы боитесь, что это выйдет в Интернет? Не беспокойтесь, я не стукач.
– Да нет, напротив, я хотела бы напомнить, что я всегда противостояла проектам Менантро!
Египтянин рассмеялся, прежде чем ответить:
– Послушайте-ка, мадам! Я не использовал эту запись, когда она могла вам навредить. Тем паче не рассчитывайте, что я помогу вам в ваших махинациях.
Он положил трубку, а бунтарка прошипела:
– У, грязный араб!
Овладев собой, она пришла к весьма разумному выводу, что, когда сражаешься с капиталистической махиной, не стоит ни на кого рассчитывать. Так что все ошибки лишь укрепляли Элиану в собственной правоте.
В холле ВСЕКАКО ее коллеги молча ходили по кругу, размахивая лозунгами «Верните нам наши орудия труда!». Элиана определяла стратегию, обеспечивала связи, принимала тактические решения. Три дня она поддерживала боевой дух коллег, но журналисты потихоньку стали покидать башню. Служащие ВСЕКАКО теперь проходили мимо, не останавливаясь перед группой демонстрантов. К середине дня часть уволенных была готова отказаться от борьбы. Элиана обратилась к ним с речью, в которой потребовала крепить солидарность, подчеркнув, какой это будет позор, если они капитулируют на полпути.
Когда же утром четвертого дня она явилась воссоединиться с коллегами, ее ждал неприятный сюрприз: в холле находились уже две группы демонстрантов – по одну сторону уволенные сотрудники «Rimbaud Project», по другую же комитет миноритарных акционеров, собранный по подстрекательству дирекции. Возвратилась и пресса. Миноритарные акционеры раздавали персоналу компании листовки: «Мы выражаем несогласие с горсткой уволенных работников, которые пытаются помешать эффективной деятельности ВСЕКАКО. Мы поддерживаем прекращение „Проекта Рембо“ и необдуманных инвестиций, которые привели к уменьшению наших капиталов».
Сочтя это сборище типичным выражением настроений трусливой мелкой буржуазии, враждебной социальному прогрессу, Элиана попыталась укрепить дух своего войска, обратясь к противникам:
– Не будьте лакеями! Вы играете на руку тем, кто раздавит вас не моргнув глазом!
– Пусть эта особа заткнется! – возмутилась престарелая Тереза Ламбер.
Почтенная пенсионерка, облаченная в флюоресцирующую куртку с капюшоном, прибыла в Париж из Дюнкерка автобусом. Подошедший к ней репортер узнал, что за несколько месяцев она потеряла половину своих сбережений.
Молчаливое противостояние продолжалось все утро. Было непонятно, какова будет развязка, и тут незадолго до полудня на арену выступила Ольга Ротенбергер в сопровождении многочисленной свиты. С того самого дня, когда демонстранты заняли холл ВСЕКАКО, генеральный директор прямо из подземного гаража поднималась к себе в кабинет, где готовила контрнаступление. В этот день она вышла из лифта в холл и предстала перед группками протестующих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25