Тристраму вспомнилась одна древняя пелагианская поэма, вернее, одно из авторских примечаний к «Королеве Маб» Шелли: «Сравнительная анатомия учит нас, что человек во всем напоминает плодоядное животное и ничем – плотоядное. У него нет когтей, чтобы хватать добычу, нет длинных и острых клыков, чтобы рвать живые волокна». И далее: «Человек не напоминает плотоядное животное. Все без исключения травоядные животные, в том числе и человек, имеют состоящую из секций толстую кишку».
В конце концов, вполне возможно, что все это жуткая чушь.
– Ваши зубы можно починить, – сказал добрый «дон», вернувшись к Тристраму, – и мы можем дать вам в дорогу заплечный мешок с холодным мясом. Но будь я на вашем месте, я бы и не подумал отправляться в путь, пока не рассветет. Я буду очень рад, если вы согласитесь провести эту ночь у меня.
– Вы по-настоящему добрый человек, – искренне поблагодарил Тристрам. – Никогда раньше – честное слово! – я не встречал такой доброты.
Глаза Тристрама начали наполняться слезами. Какой трудный был сегодня день!
– Да право же, пустяки. Когда Государство чахнет, расцветает гуманность. Нынче, бывает, встречаются очень приятные люди. Тем не менее оружие ваше держите наготове. Той ночью Тристрам лег спать с починенными зубами. Растянувшись на полу в квартире «дона», он снова и снова сжимал и разжимал челюсти, словно жевал в темноте большой кусок воображаемого мяса. Хозяин квартиры, который сообщил, что его фамилия Синклер, устраиваясь спать, посветил Тристраму и себе светильником из плававшего в жире фитиля, при горении издававшего очень вкусный запах. Уютный огонек позволил разглядеть маленькую неопрятную комнату, забитую книгами. Синклер, однако, начисто отрицал наличие у него претензий на звание «читающий человек». До того как погасло электричество, он специализировался на сочинении электронной фоновой музыки для документальных фильмов. Опять же, до того как погасло электричество и лифты застряли внизу, его квартира находилась на добрых тридцать этажей выше, чем теперешняя. Сильнейший пал, а слабейший возвысился – сегодня это не подлежало сомнению. Нынешняя квартира Синклера ранее принадлежала действительно читающему человеку, профессору китайского языка, плоть которого, несмотря на его преклонный возраст, оказалась совсем не жесткой.
Синклер спал сном невинного младенца, слегка похрапывая, и изредка говорил во сне. Большинство его изречений звучали афоризмами, некоторые же были явной бессмыслицей.
Тристрам слушал.
«Путь кошки только удлиняется от его обдуманности».
«Я люблю картошку. Я люблю свинину. Я люблю человека».
«Евхаристический прием пищи – наш ответ».
Это непонятное выражение – «евхаристический прием пищи» – послужило чем-то вроде пропуска в сон. Довольный и успокоенный Тристрам погрузился в забытье, словно эти слова и в самом деле послужили паролем. Выпав из времени, Тристрам снова ощутил его ход, когда увидел Синклера, который, одеваясь, что-то напевал и дружелюбно на него поглядывал.
Было прекрасное весеннее утро.
– Ну, нам нужно собрать вас в дорогу, – заговорил Синклер. – Однако первым делом следует хорошенько позавтракать.
Он быстро помылся (похоже, городской водопровод еще работал) и побрился старинной бритвой – «горлорезом», как он сказал.
– Меткое название, – улыбнулся Синклер, передавая бритву Тристраму. – Глоток она порезала довольно много.
Не верить у Тристрама не было причин.
Углям жаровни, как оказалось, не давали потухнуть ни днем ни ночью. «Как в храме, как на Олимпе», – подумал Тристрам, застенчиво улыбнувшись членам обеденного клуба, четверо из которых охраняли и поддерживали огонь до утра.
– Бекона хотите? – спросил Синклер и, наложив на звонкую металлическую тарелку гору мяса, протянул ее Тристраму.
Все члены клуба усердно ели, обмениваясь веселыми шутками, и пили воду квартами. Поев, эти добрые люди наполнили кусками холодного мяса почтальонскую сумку и со словами ободрения и поддержки нагрузили ею своего гостя и пожелали ему доброго пути.
– Никогда в жизни я не встречался с такой щедростью! – растроганно заявил Тристрам.
– Идите с Богом, – важно произнес Синклер, переполненный торжественностью момента. – Желаем вам найти вашу жену здоровой. Желаем вам найти ее счастливой. – Сдвинув брови, он уточнил: – Счастливой от встречи с вами, конечно.
Глава 2
Весь путь до Финчли Тристрам прошел пешком. Он понимал, что бессмысленно считать свое путешествие начавшимся, пока он не минует, скажем, Нанитон. Тристрам медленно тащился по бесконечным городским улицам, мимо кварталов жилых домов– небоскребов, мимо покинутых фабрик с разбитыми окнами, мимо веселых или сонных компаний «обеденных клубов», мимо трупов и скелетов, но к нему никто не цеплялся. Бескрайний город пропах жареным мясом и засорившимися сортирами. Раза два, к своему великому смущению, Тристрам стал невольным свидетелем открытого и бесстыдного совокупления. «Я люблю картошку. Я люблю свинину. Я люблю женщину». («Нет, неправильно. Хотя что-то в этом роде», – подумал он.) Тристрам не видел полицейских. Все они, казалось, то ли растворились в массе, то ли были переварены ею. На пересечении улиц у Тафнелл– парка, перед небольшой, державшейся весьма благочестиво толпой, служили мессу. Благодаря Блаженному Амвросию Бейли Тристрам знал все подробности богослужебного ритуала, поэтому он был удивлен, заметив, что священник – совсем молодой человек в сером, смахивавшем на шутовской, колпаке и в грубо размалеванном крестами и монограммами «ИС ХС» стихаре – раздавал что-то очень похожее на кусочки мяса, приговаривая: «Hoc est enim Corpus. Hie est enim calix san– gumins». Должно быть, состоявшийся где-то новый церковный Собор, ввиду нехватки ортодоксальной религиозности, дозволял и такого рода импровизации.
Был прекрасный весенний день.
Миновав Финчли, Тристрам присел отдохнуть на пороге какого-то магазинчика, находившегося на тихой окраинной улице, и достал из своей сумы припасы. Стертые ноги болели.
Тристрам ел медленно и осторожно: как явствовало из приступа диспепсии после завтрака, его желудку предстояло еще многому научиться. Поев, Тристрам отправился на поиски воды. Королева Маб шепнула ему, что жажда – сильная жажда! – является необходимой спутницей мясной диеты. В задней, жилой части разграбленного магазина Тристрам нашел исправный водопроводный кран и, подставив губы под струю воды, пил так, словно собирался пить вечно. Вода была довольно грязной и несколько протухшей, и он подумал, что будущая опасность таится именно в ней. Потом Тристрам еще немного посидел в дверном проеме, отдыхая. Сжимая в руке свою дубинку, он наблюдал за проходившими мимо людьми. Все они придерживались середины дороги. Занимательнейшая черта позднейшей стадии Интерфазы!
Тристрам сидел, лениво анализируя те мысли и чувства, которые, казалось бы, должны были владеть им сейчас. Удивляло то, что ему почти не хотелось разбивать кулаки о морду братца. Может быть, все это было выдумкой честолюбивого и обиженного капитана. Ведь нужны доказательства, определенные и неопровержимые доказательства!
Мясо урчало в животе. Тристрам рыгнул, одновременно произнеся что-то вроде «вожделения отцовства».
Родился ли уже ребенок? Если он был, этот ребенок. Тристрам как-то потерял счет времени… Он чувствовал, что сейчас, учитывая весь этот хаос, Беатриса-Джоанна находится в большей безопасности, чем раньше. Она, должно быть, еще на севере, если этот мужик сказал правду; во всяком случае, больше ей некуда податься. Что касается его самого, Тристрам был уверен: он делает именно то, что нужно. Ему тоже некуда податься. Как же, однако, он не любит свояка! Вечно у того на языке то грубости, то благочестивые восклицания, словно он в команде по перетягиванию каната. Ничего, на этот раз Тристрам и ругаться, и божиться будет громче него. Больше он не намерен позволять катить на себя бочку! Никому и никогда!
Идя по тротуару, Тристрам к середине дня добрался до Барнета. Стоя на развилке дорог – одна вела в Хетфилд, а другая в Сент-Олбенс – и раздумывая, куда пойти, Тристрам вдруг с удивлением заметил автофургон, который, покашливая мотором, двигался туда же, куда и он, – на север. Фургон был покрашен какой-то грязно-земляного цвета краской, из-под тонкого слоя которой просвечивала надпись: «Министерство бесплодия», выдававшая его происхождение. Тристрам, в раздумье стоявший на развилке, теперь не мог решить, останавливать ему фургон или нет Нерв в его стертой левой ноге решил за него и послал сигнал руке, которая поднялась, в независимом от мозга движении, большим пальцем вверх.
– Я только до Эйлсбери, – предупредил водитель. – А там вы можете поймать какую-нибудь другую машину Если мы до Эйлсбери доедем, конечно.
Грузовичок дрожал, словно подтверждая сомнения водителя.
– Вы издалека идете, – заметил хозяин фургона, с любопытством разглядывая Тристрама. – Не слишком-то много людей сейчас путешествует.
Тристрам рассказал свою историю.
Водитель был тощим человеком в странной униформе: китель «серого», гражданские брюки такого же землистого цвета, что и фургон, на коленях лежала землистого цвета фуражка, под погонами были пропущены белые ремни портупеи. Когда Тристрам дошел в своем рассказе до побега из тюрьмы, водитель, всхрапывая, коротко рассмеялся.
– Если бы вы дождались сегодняшнего утра, вас бы с поклонами выпроводили из заведения. Они открыли свои ворота, по-видимому, потому, что начали испытывать сильные трудности с продовольственным снабжением. По крайней мере так мне сказали в Илинге.
Тристрам тоже коротко рассмеялся. Все труды Чарли Линклейтера оказались ни к чему.
– Вы же понимаете, я совсем не в курсе событий, – объяснил он. – Я просто не знаю, что происходит.
– О, я тоже мало что могу вам рассказать. Похоже, что в настоящее время у нас нет никакого центрального правительства, но мы пытаемся организовать кое-какой правопорядок на местах. Можно сказать, что-то вроде военного положения. В моем лице вы можете видеть одного из представителей воскрешенной военщины. Я солдат.
Водитель снова, всхрапывая, хохотнул.
– Армии. Полки. Батальоны. Взводы, – проговорил Тристрам.
Когда-то он читал об этом.
– Мы не можем дольше терпеть все происходящее, – заявил водитель. – Этот каннибализм, когда потрошат всех подряд, забитую канализацию… Мы должны подумать о наших женах и детях! Так или иначе в Эйлсбери мы уже кое чего добились. Нам даже удалось заставить людей понемногу работать.
– А что вы едите? – спросил Тристрам. Солдат громко расхохотался.
– Официально это называется консервированной свининой,
– ответил он. – Должны же мы что-то есть. Голодное брюхо ко всему глухо. Видите ли, нам частенько приходится применять оружие. Именем закона, – добавил он серьезно. – Мясо и вода. Возможно, это слишком похоже на тигриную диету, но консервирование придает этой пище более цивилизованный вид. И у нас есть надежда, вы знаете, у нас есть надежда, что положение начнет улучшаться. И – верите ли, нет – я в прошлый выходной по-настоящему рыбачил!
– Много поймали?
– Бычка поймал, – ответил солдат и снова рассмеялся. – Паршивого маленького бычка!
– А могу я спросить, какова была цель вашей поездки?
– Цель поездки? О, нам доложили, что по дороге из Илинга в Финчли есть склад боеприпасов, принадлежавший полиции. Однако какие-то свиньи добрались туда раньше нас. Одна из этих банд. Они моего капрала укокошили. Он был капралом не из лучших, но они не имели права его убивать. Доедают его сейчас, наверное, проклятые каннибалы.
Всю эту историю солдат рассказал с совершенно невозмутимым видом.
– Похоже на то, что мы все каннибалы.
– Да, но мы в Эйлсбери, черт побери, по крайней мере цивилизованные каннибалы! Ведь совершенно другое дело, если вы выковыриваете это из консервной банки.
Глава 3
Западнее Хинкли Тристрам впервые в жизни увидел вспаханное поле.
Дела у него, в общем, шли хорошо: ночь он провел в казарме в цивилизованном Эйлсбери, потом прогулялся при хорошей погоде по Бисестер-роуд; в пяти милях от Эйлсбери его подобрал армейский грузовик и довез до самого Блэкторна. Пообедал Тристрам в вооруженном, но гостеприимном Бисестере (там он даже побрился и постригся), затем прошел по железнодорожным путям до Ардли и там – о чудо! – сев на поезд, влекомый древним паровозом, который топили дровами, доехал аж до Банбери.
У Тристрама была лишь горстка металлических денег, которую он наскреб в карманах костюма оглушенного им человека, но энтузиасты, обслуживавшие все три вагона поезда, оказались археологами и о плате за проезд имели смутное представление.
На сей раз Тристрам ночевал в каком-то затянутом паутиной подвале на Варвик-роуд, а в сам Варвик он приехал на следующий день задолго до обеда на грузовике, груженном брякавшим всю дорогу стрелковым оружием. В городе, мрачноватом из-за военного положения, ему наговорили страхов о Кенилворте, где будто бы правила шайка фанатиков вроде секты «Пятая монархия», исповедовавшая жестокую доктрину экзофагии – поедания чужаков. Зато Ковентри, заверили Тристрама, достаточно безопасен для иногородних. Приняв во внимание сказанное, он побрел дальше обходной дорогой через Лимингтон. Путешествие было значительно облегчено тем, что его подвез на заднем сиденье веселый мотоциклист-связной.
Ковентри мог бы показаться почти нормальным городом, если бы не атмосфера военного гарнизона: общие мессы, переклички перед воротами фабрик, комендантский час… На городской заставе Тристрама принялись жадно расспрашивать о новостях, но что он мог рассказать! Тем не менее приняли его радушно и разрешили воспользоваться столовой сержантов– саперов. Когда на рассвете Тристрам покидал город, в карманы ему засунули пару банок мясных консервов. Он шагал по направлению к Нанитону, погода стояла чудесная, и впервые за много лет ему по-настоящему захотелось петь.
Тристрам подходил к северной границе Большого Лондона. Он предвкушал, как скоро вдохнет деревенского воздуха.
В Бедфорде его подобрал штабной автомобиль. В нем сидели похожий на Фальстафа полковник и его адъютант с красным от алка лицом. На этом автомобиле Тристрам проехал через Нанитон до дороги на Шрусбери. Здесь-то наконец и началась настоящая сельская местность: ровные вспаханные поля, изредка мелькнет какой-нибудь домик, и надо всем огромное небо, которому не угрожают надменные монолиты небоскребов.
Тристрам укрылся за какими-то воротами и немного вздремнул, вдыхая запах земли Слава Тебе, Боже всемогущий!
Когда он проснулся, то подумал, что все еще спит. Ему показалось, что он слышит сипловатые звуки флейты и энергичные вдохи поющих людей. Слова песни несли в себе идею столь прямую и конечную, что Тристраму подумалось, а не услышит ли он снова изречение. «Евхаристический прием пищи» В песне говорилось примерно следующее «Яблочки созреют, орешки почернеют, юбчонки вверх, штанишки вниз!» Примитивная мелодия все повторялась и повторялась в бесконечном da capo. И Тристрам увидел, он увидел, он увидел, как мужчины и женщины, рассеявшись в поле – пара здесь, пара там, здесь и там – действуя с ритуальной серьезностью, образовывали все новых и новых существ с двумя спинами. При свете весеннего солнца юбки вздымались вверх, брюки падали вниз, и, среди возделанного поля, соединялись спелые яблоки и темные орехи. Осталось шесть, пять, четыре, три, два, один мужчина и он… и они…
Почему в песне поется о «гобе»? Они сеют, а не жнут в этом поле. Но придет время, и они сожнут посеянное, обязательно сожнут. Вся жизнь едина.
Та болезнь была вызвана отказом человека размножаться.
Глава 4
– Итак, приступаем! – сердито выкрикнул руководитель. У него была внешность предводителя ряженых: жилистый человек с гнусавым голосом, красным носом и синими щеками.
– Слушайте, слушайте, ну пожалуйста, слушайте же! – жалобно призывал он. – Список партнеров выглядит так.
«Затейник» принялся читать по бумажке, которую держал в руке: – Мистер Липсет – мисс Кемени, мистер Минрат – миссис Грэхем, мистер Эванс – миссис Эванс, мистер Хильярд – мисс Этель Даффус…
«Затейник» читал. Тристрам, жмурясь от солнца, сидел у небольшой гостиницы в Атерстоуне, благосклонно наблюдая, как мужчины и женщины разбиваются на пары.
– … мистер Финли – мисс Рэйчел Даффус, мистер Майо – мисс Лоури…
Словно собираясь танцевать деревенский танец, выкликаемые становились в две шеренги лицом к своим «суженым», кто краснея от стыда, кто хихикая, кто нагло, кто застенчиво, кто отчаянно, а кто и с готовностью.
– Очень хорошо, – утомленно произнес наконец «затейник». – В поля!
Взявшись за руки, парочки двинулись «в поля». «Затейник» увидел Тристрама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
В конце концов, вполне возможно, что все это жуткая чушь.
– Ваши зубы можно починить, – сказал добрый «дон», вернувшись к Тристраму, – и мы можем дать вам в дорогу заплечный мешок с холодным мясом. Но будь я на вашем месте, я бы и не подумал отправляться в путь, пока не рассветет. Я буду очень рад, если вы согласитесь провести эту ночь у меня.
– Вы по-настоящему добрый человек, – искренне поблагодарил Тристрам. – Никогда раньше – честное слово! – я не встречал такой доброты.
Глаза Тристрама начали наполняться слезами. Какой трудный был сегодня день!
– Да право же, пустяки. Когда Государство чахнет, расцветает гуманность. Нынче, бывает, встречаются очень приятные люди. Тем не менее оружие ваше держите наготове. Той ночью Тристрам лег спать с починенными зубами. Растянувшись на полу в квартире «дона», он снова и снова сжимал и разжимал челюсти, словно жевал в темноте большой кусок воображаемого мяса. Хозяин квартиры, который сообщил, что его фамилия Синклер, устраиваясь спать, посветил Тристраму и себе светильником из плававшего в жире фитиля, при горении издававшего очень вкусный запах. Уютный огонек позволил разглядеть маленькую неопрятную комнату, забитую книгами. Синклер, однако, начисто отрицал наличие у него претензий на звание «читающий человек». До того как погасло электричество, он специализировался на сочинении электронной фоновой музыки для документальных фильмов. Опять же, до того как погасло электричество и лифты застряли внизу, его квартира находилась на добрых тридцать этажей выше, чем теперешняя. Сильнейший пал, а слабейший возвысился – сегодня это не подлежало сомнению. Нынешняя квартира Синклера ранее принадлежала действительно читающему человеку, профессору китайского языка, плоть которого, несмотря на его преклонный возраст, оказалась совсем не жесткой.
Синклер спал сном невинного младенца, слегка похрапывая, и изредка говорил во сне. Большинство его изречений звучали афоризмами, некоторые же были явной бессмыслицей.
Тристрам слушал.
«Путь кошки только удлиняется от его обдуманности».
«Я люблю картошку. Я люблю свинину. Я люблю человека».
«Евхаристический прием пищи – наш ответ».
Это непонятное выражение – «евхаристический прием пищи» – послужило чем-то вроде пропуска в сон. Довольный и успокоенный Тристрам погрузился в забытье, словно эти слова и в самом деле послужили паролем. Выпав из времени, Тристрам снова ощутил его ход, когда увидел Синклера, который, одеваясь, что-то напевал и дружелюбно на него поглядывал.
Было прекрасное весеннее утро.
– Ну, нам нужно собрать вас в дорогу, – заговорил Синклер. – Однако первым делом следует хорошенько позавтракать.
Он быстро помылся (похоже, городской водопровод еще работал) и побрился старинной бритвой – «горлорезом», как он сказал.
– Меткое название, – улыбнулся Синклер, передавая бритву Тристраму. – Глоток она порезала довольно много.
Не верить у Тристрама не было причин.
Углям жаровни, как оказалось, не давали потухнуть ни днем ни ночью. «Как в храме, как на Олимпе», – подумал Тристрам, застенчиво улыбнувшись членам обеденного клуба, четверо из которых охраняли и поддерживали огонь до утра.
– Бекона хотите? – спросил Синклер и, наложив на звонкую металлическую тарелку гору мяса, протянул ее Тристраму.
Все члены клуба усердно ели, обмениваясь веселыми шутками, и пили воду квартами. Поев, эти добрые люди наполнили кусками холодного мяса почтальонскую сумку и со словами ободрения и поддержки нагрузили ею своего гостя и пожелали ему доброго пути.
– Никогда в жизни я не встречался с такой щедростью! – растроганно заявил Тристрам.
– Идите с Богом, – важно произнес Синклер, переполненный торжественностью момента. – Желаем вам найти вашу жену здоровой. Желаем вам найти ее счастливой. – Сдвинув брови, он уточнил: – Счастливой от встречи с вами, конечно.
Глава 2
Весь путь до Финчли Тристрам прошел пешком. Он понимал, что бессмысленно считать свое путешествие начавшимся, пока он не минует, скажем, Нанитон. Тристрам медленно тащился по бесконечным городским улицам, мимо кварталов жилых домов– небоскребов, мимо покинутых фабрик с разбитыми окнами, мимо веселых или сонных компаний «обеденных клубов», мимо трупов и скелетов, но к нему никто не цеплялся. Бескрайний город пропах жареным мясом и засорившимися сортирами. Раза два, к своему великому смущению, Тристрам стал невольным свидетелем открытого и бесстыдного совокупления. «Я люблю картошку. Я люблю свинину. Я люблю женщину». («Нет, неправильно. Хотя что-то в этом роде», – подумал он.) Тристрам не видел полицейских. Все они, казалось, то ли растворились в массе, то ли были переварены ею. На пересечении улиц у Тафнелл– парка, перед небольшой, державшейся весьма благочестиво толпой, служили мессу. Благодаря Блаженному Амвросию Бейли Тристрам знал все подробности богослужебного ритуала, поэтому он был удивлен, заметив, что священник – совсем молодой человек в сером, смахивавшем на шутовской, колпаке и в грубо размалеванном крестами и монограммами «ИС ХС» стихаре – раздавал что-то очень похожее на кусочки мяса, приговаривая: «Hoc est enim Corpus. Hie est enim calix san– gumins». Должно быть, состоявшийся где-то новый церковный Собор, ввиду нехватки ортодоксальной религиозности, дозволял и такого рода импровизации.
Был прекрасный весенний день.
Миновав Финчли, Тристрам присел отдохнуть на пороге какого-то магазинчика, находившегося на тихой окраинной улице, и достал из своей сумы припасы. Стертые ноги болели.
Тристрам ел медленно и осторожно: как явствовало из приступа диспепсии после завтрака, его желудку предстояло еще многому научиться. Поев, Тристрам отправился на поиски воды. Королева Маб шепнула ему, что жажда – сильная жажда! – является необходимой спутницей мясной диеты. В задней, жилой части разграбленного магазина Тристрам нашел исправный водопроводный кран и, подставив губы под струю воды, пил так, словно собирался пить вечно. Вода была довольно грязной и несколько протухшей, и он подумал, что будущая опасность таится именно в ней. Потом Тристрам еще немного посидел в дверном проеме, отдыхая. Сжимая в руке свою дубинку, он наблюдал за проходившими мимо людьми. Все они придерживались середины дороги. Занимательнейшая черта позднейшей стадии Интерфазы!
Тристрам сидел, лениво анализируя те мысли и чувства, которые, казалось бы, должны были владеть им сейчас. Удивляло то, что ему почти не хотелось разбивать кулаки о морду братца. Может быть, все это было выдумкой честолюбивого и обиженного капитана. Ведь нужны доказательства, определенные и неопровержимые доказательства!
Мясо урчало в животе. Тристрам рыгнул, одновременно произнеся что-то вроде «вожделения отцовства».
Родился ли уже ребенок? Если он был, этот ребенок. Тристрам как-то потерял счет времени… Он чувствовал, что сейчас, учитывая весь этот хаос, Беатриса-Джоанна находится в большей безопасности, чем раньше. Она, должно быть, еще на севере, если этот мужик сказал правду; во всяком случае, больше ей некуда податься. Что касается его самого, Тристрам был уверен: он делает именно то, что нужно. Ему тоже некуда податься. Как же, однако, он не любит свояка! Вечно у того на языке то грубости, то благочестивые восклицания, словно он в команде по перетягиванию каната. Ничего, на этот раз Тристрам и ругаться, и божиться будет громче него. Больше он не намерен позволять катить на себя бочку! Никому и никогда!
Идя по тротуару, Тристрам к середине дня добрался до Барнета. Стоя на развилке дорог – одна вела в Хетфилд, а другая в Сент-Олбенс – и раздумывая, куда пойти, Тристрам вдруг с удивлением заметил автофургон, который, покашливая мотором, двигался туда же, куда и он, – на север. Фургон был покрашен какой-то грязно-земляного цвета краской, из-под тонкого слоя которой просвечивала надпись: «Министерство бесплодия», выдававшая его происхождение. Тристрам, в раздумье стоявший на развилке, теперь не мог решить, останавливать ему фургон или нет Нерв в его стертой левой ноге решил за него и послал сигнал руке, которая поднялась, в независимом от мозга движении, большим пальцем вверх.
– Я только до Эйлсбери, – предупредил водитель. – А там вы можете поймать какую-нибудь другую машину Если мы до Эйлсбери доедем, конечно.
Грузовичок дрожал, словно подтверждая сомнения водителя.
– Вы издалека идете, – заметил хозяин фургона, с любопытством разглядывая Тристрама. – Не слишком-то много людей сейчас путешествует.
Тристрам рассказал свою историю.
Водитель был тощим человеком в странной униформе: китель «серого», гражданские брюки такого же землистого цвета, что и фургон, на коленях лежала землистого цвета фуражка, под погонами были пропущены белые ремни портупеи. Когда Тристрам дошел в своем рассказе до побега из тюрьмы, водитель, всхрапывая, коротко рассмеялся.
– Если бы вы дождались сегодняшнего утра, вас бы с поклонами выпроводили из заведения. Они открыли свои ворота, по-видимому, потому, что начали испытывать сильные трудности с продовольственным снабжением. По крайней мере так мне сказали в Илинге.
Тристрам тоже коротко рассмеялся. Все труды Чарли Линклейтера оказались ни к чему.
– Вы же понимаете, я совсем не в курсе событий, – объяснил он. – Я просто не знаю, что происходит.
– О, я тоже мало что могу вам рассказать. Похоже, что в настоящее время у нас нет никакого центрального правительства, но мы пытаемся организовать кое-какой правопорядок на местах. Можно сказать, что-то вроде военного положения. В моем лице вы можете видеть одного из представителей воскрешенной военщины. Я солдат.
Водитель снова, всхрапывая, хохотнул.
– Армии. Полки. Батальоны. Взводы, – проговорил Тристрам.
Когда-то он читал об этом.
– Мы не можем дольше терпеть все происходящее, – заявил водитель. – Этот каннибализм, когда потрошат всех подряд, забитую канализацию… Мы должны подумать о наших женах и детях! Так или иначе в Эйлсбери мы уже кое чего добились. Нам даже удалось заставить людей понемногу работать.
– А что вы едите? – спросил Тристрам. Солдат громко расхохотался.
– Официально это называется консервированной свининой,
– ответил он. – Должны же мы что-то есть. Голодное брюхо ко всему глухо. Видите ли, нам частенько приходится применять оружие. Именем закона, – добавил он серьезно. – Мясо и вода. Возможно, это слишком похоже на тигриную диету, но консервирование придает этой пище более цивилизованный вид. И у нас есть надежда, вы знаете, у нас есть надежда, что положение начнет улучшаться. И – верите ли, нет – я в прошлый выходной по-настоящему рыбачил!
– Много поймали?
– Бычка поймал, – ответил солдат и снова рассмеялся. – Паршивого маленького бычка!
– А могу я спросить, какова была цель вашей поездки?
– Цель поездки? О, нам доложили, что по дороге из Илинга в Финчли есть склад боеприпасов, принадлежавший полиции. Однако какие-то свиньи добрались туда раньше нас. Одна из этих банд. Они моего капрала укокошили. Он был капралом не из лучших, но они не имели права его убивать. Доедают его сейчас, наверное, проклятые каннибалы.
Всю эту историю солдат рассказал с совершенно невозмутимым видом.
– Похоже на то, что мы все каннибалы.
– Да, но мы в Эйлсбери, черт побери, по крайней мере цивилизованные каннибалы! Ведь совершенно другое дело, если вы выковыриваете это из консервной банки.
Глава 3
Западнее Хинкли Тристрам впервые в жизни увидел вспаханное поле.
Дела у него, в общем, шли хорошо: ночь он провел в казарме в цивилизованном Эйлсбери, потом прогулялся при хорошей погоде по Бисестер-роуд; в пяти милях от Эйлсбери его подобрал армейский грузовик и довез до самого Блэкторна. Пообедал Тристрам в вооруженном, но гостеприимном Бисестере (там он даже побрился и постригся), затем прошел по железнодорожным путям до Ардли и там – о чудо! – сев на поезд, влекомый древним паровозом, который топили дровами, доехал аж до Банбери.
У Тристрама была лишь горстка металлических денег, которую он наскреб в карманах костюма оглушенного им человека, но энтузиасты, обслуживавшие все три вагона поезда, оказались археологами и о плате за проезд имели смутное представление.
На сей раз Тристрам ночевал в каком-то затянутом паутиной подвале на Варвик-роуд, а в сам Варвик он приехал на следующий день задолго до обеда на грузовике, груженном брякавшим всю дорогу стрелковым оружием. В городе, мрачноватом из-за военного положения, ему наговорили страхов о Кенилворте, где будто бы правила шайка фанатиков вроде секты «Пятая монархия», исповедовавшая жестокую доктрину экзофагии – поедания чужаков. Зато Ковентри, заверили Тристрама, достаточно безопасен для иногородних. Приняв во внимание сказанное, он побрел дальше обходной дорогой через Лимингтон. Путешествие было значительно облегчено тем, что его подвез на заднем сиденье веселый мотоциклист-связной.
Ковентри мог бы показаться почти нормальным городом, если бы не атмосфера военного гарнизона: общие мессы, переклички перед воротами фабрик, комендантский час… На городской заставе Тристрама принялись жадно расспрашивать о новостях, но что он мог рассказать! Тем не менее приняли его радушно и разрешили воспользоваться столовой сержантов– саперов. Когда на рассвете Тристрам покидал город, в карманы ему засунули пару банок мясных консервов. Он шагал по направлению к Нанитону, погода стояла чудесная, и впервые за много лет ему по-настоящему захотелось петь.
Тристрам подходил к северной границе Большого Лондона. Он предвкушал, как скоро вдохнет деревенского воздуха.
В Бедфорде его подобрал штабной автомобиль. В нем сидели похожий на Фальстафа полковник и его адъютант с красным от алка лицом. На этом автомобиле Тристрам проехал через Нанитон до дороги на Шрусбери. Здесь-то наконец и началась настоящая сельская местность: ровные вспаханные поля, изредка мелькнет какой-нибудь домик, и надо всем огромное небо, которому не угрожают надменные монолиты небоскребов.
Тристрам укрылся за какими-то воротами и немного вздремнул, вдыхая запах земли Слава Тебе, Боже всемогущий!
Когда он проснулся, то подумал, что все еще спит. Ему показалось, что он слышит сипловатые звуки флейты и энергичные вдохи поющих людей. Слова песни несли в себе идею столь прямую и конечную, что Тристраму подумалось, а не услышит ли он снова изречение. «Евхаристический прием пищи» В песне говорилось примерно следующее «Яблочки созреют, орешки почернеют, юбчонки вверх, штанишки вниз!» Примитивная мелодия все повторялась и повторялась в бесконечном da capo. И Тристрам увидел, он увидел, он увидел, как мужчины и женщины, рассеявшись в поле – пара здесь, пара там, здесь и там – действуя с ритуальной серьезностью, образовывали все новых и новых существ с двумя спинами. При свете весеннего солнца юбки вздымались вверх, брюки падали вниз, и, среди возделанного поля, соединялись спелые яблоки и темные орехи. Осталось шесть, пять, четыре, три, два, один мужчина и он… и они…
Почему в песне поется о «гобе»? Они сеют, а не жнут в этом поле. Но придет время, и они сожнут посеянное, обязательно сожнут. Вся жизнь едина.
Та болезнь была вызвана отказом человека размножаться.
Глава 4
– Итак, приступаем! – сердито выкрикнул руководитель. У него была внешность предводителя ряженых: жилистый человек с гнусавым голосом, красным носом и синими щеками.
– Слушайте, слушайте, ну пожалуйста, слушайте же! – жалобно призывал он. – Список партнеров выглядит так.
«Затейник» принялся читать по бумажке, которую держал в руке: – Мистер Липсет – мисс Кемени, мистер Минрат – миссис Грэхем, мистер Эванс – миссис Эванс, мистер Хильярд – мисс Этель Даффус…
«Затейник» читал. Тристрам, жмурясь от солнца, сидел у небольшой гостиницы в Атерстоуне, благосклонно наблюдая, как мужчины и женщины разбиваются на пары.
– … мистер Финли – мисс Рэйчел Даффус, мистер Майо – мисс Лоури…
Словно собираясь танцевать деревенский танец, выкликаемые становились в две шеренги лицом к своим «суженым», кто краснея от стыда, кто хихикая, кто нагло, кто застенчиво, кто отчаянно, а кто и с готовностью.
– Очень хорошо, – утомленно произнес наконец «затейник». – В поля!
Взявшись за руки, парочки двинулись «в поля». «Затейник» увидел Тристрама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29