Выходить на улицу она могла только тайно, после наступления темноты. Мейвис и Беатриса-Джоанна гуляли между засохшими рядами кустов «живой» изгороди и полями погибшей пшеницы и ячменя. Детишки держались молодцами. Им еще раньше было велено не болтать лишнего об опасных и кощунственных разговорах родителей. Бог был их тайной, такой же тайной стала и беременность их тети. Дети были смышлеными и симпатичными деревенскими ребятишками, хотя и чуть более худенькими, чем следовало бы Димфне было семь, а Ллуэлину девять лет. Сегодня, за пару дней до Рождества, они сидели дома и вырезали из кусочков картона листики остролиста. Настоящий остролист был весь поражен болезнью.
– Мы постараемся и на этот раз встретить Рождество как следует, – говорил Шонни. – У меня еще есть сливянка и алка достаточно. И четыре курицы, бедняжки, хранятся в леднике. От Рождества до Рождества, слава Богу, достаточно времени, чтобы прикинуть, что будет в непредсказуемом будущем.
Димфна, орудующая ножницами, высунув язык от усердия, неожиданно обратилась к Шонни: – Пап!
– Что, моя дорогая?
– А Рождество, это на самом деле что такое? Государство владело умами детей в той же мере, что и родители.
– Ты знаешь, что это такое Ты не хуже меня знаешь, с чем все это связано Ллуэлин, напомни ей.
– О! – с готовностью откликнулся Ллуэлин, вырезавший листик. – Ну, значит, родился этот парнишка, потом его убили
– повесили на дереве, а потом съели.
– Во-первых, – проговорил Шонни, – он был не парнишка.
– Ну дяденька, – поправился Ллуэлин. – Но ведь дяденька
– это тот же парень.
– Он был Сын Божий! – крикнул Шонни, стукнув по столу кулаком. – Бог и человек. И он не был съеден, после того как его убили. Он вознесся прямо на небо Хотя насчет съедения ты кое в чем прав, благослови тебя Бог, но это делаем мы сами. Во время мессы мы едим Его тело и пьем Его кровь. Но они превоплощены, понимаете – вы слушаете, что я говорю? – они превоплощены в хлеб и вино.
– А когда Он придет опять, Его съедят по-настоящему? – спросил Ллуэлин, работая ножницами.
– Хм, что ты хочешь сказать этими своими странными словами? – поинтересовался Шонни.
– Что его съедят. Как съели Джима Уиттла, – объяснил Ллуэлин. Он принялся вырезать новый листик, полностью погрузившись в это занятие. – Это так и будет, пап?
– О чем это ты говоришь? – встревожено спросил Шонни. – О чем это ты? Кого это съели? Ну-ка давай, расскажи, малец.
Он потряс мальчика за плечо, но тот спокойно продолжал вырезать листики.
– Он перестал ходить в школу. Папа и мама зарезали его и съели, – небрежно бросил Ллуэлин.
– Как ты узнал об этом? Где это ты услышал такую дикую историю? Кто это рассказал тебе такую ужасную глупость?
– Это правда, пап, – вступила в разговор Димфна. – Хорошо так? – спросила она, показывая свой картонный листик.
– Подожди с этим, – нетерпеливо отмахнулся отец. – Расскажите мне, что вы слышали. Кто это рассказывает вам такие страшные сказки?
– Это не страшная сказка, – надулся Ллуэлин. – Это правда. Нас было много, мы шли из школы мимо их дома и сами видели, это правда! На плите у них стояла такая большая кастрюля, и там что-то варилось и булькало. И другие ребята заходили к ним и видели.
Димфна хихикнула.
– Да простит вас Бог, – проговорил Шонни. – Это ведь ужасное, страшное событие, а вы смеетесь, только и всего-то. .. Скажите мне, – теперь он тряс обоих детей, – то, что вы рассказали, – действительно правда? Ради всего святого… Потому что если вы шутите такими страшными вещами, то я вам обещаю, клянусь Господом Иисусом Христом, что я выдеру вас как Сидоровых коз!
– Это правда! – заплакал Ллуэлин. – Мы видели, мы оба видели! У нее была такая большая ложка, и она накладывала это на две тарелки, и шел пар, и некоторые дети просили дать им попробовать, потому что они были голодные, но Димфна и я испугались, потому что говорят, что папа и мама Джима Уиттла не в своем уме, поэтому мы быстро побежали домой, но нам сказали, чтобы мы никому ничего не говорили!
– Кто велел вам ничего не рассказывать?
– Они. Большие мальчики. Фрэнк Бамбер сказал, что он нас побьет, если мы расскажем…
– Что расскажете?
Ллуэлин опустил голову.
– Что сделал Фрэнк Бамбер.
– А что сделал Фрэнк?
– Он унес в руке большой кусок, он сказал, что хотел есть. Но мы тоже хотели есть, а мы не взяли ни кусочка, мы просто побежали домой.
Димфна хихикнула. Шонни опустил руки.
– Боже милостивый… – проговорил он.
– Потому что он это украл, понимаешь, пап, – объяснил Ллуэлин. – Фрэнк Бамбер схватил это рукой и побежал, а они стали кричать и ругаться.
Шонни чувствовал себя дурак дураком, Беатриса-Джоанна понимала его состояние.
– Какое ужасное, жуткое происшествие, – вздохнула она.
– Но если вы едите этого парня, который Бог, так почему же это ужасно? – осмелев, спросил Ллуэлин. – Если Бога есть можно, то почему нельзя есть Джима Уиттла, что в этом ужасного?
– Потому, – ответила Димфна рассудительно, – что когда едят Бога, то всегда много остается. Ты не можешь съесть Бога потому, что он все время появляется, появляется и появляется и никогда не может закончиться. Вот, глупая твоя голова! – добавила Димфна, продолжая вырезать листики остролиста.
Глава 4
– К вам посетитель, – объявил Тристраму надзиратель. – Но если вы и на него будете орать и обзывать, как меня, тогда вы действительно за дело сидите, а не по ошибке, мистер Сквернослов. Проходите, сэр, – сказал он кому-то, стоявшему в коридоре.
В камере появилась фигура в черной униформе с эмблемами в виде расколотых яиц на лацканах кителя.
– Они вас не обидят, сэр, так что можете быть спокойны. Я вернусь минут через десять, сэр, – объявил надзиратель и вышел вон.
– Послушайте, я же вас знаю, – проговорил худой, слабый, заросший бородой Тристрам.
Капитан улыбнулся, снял фуражку, обнажив короткие прямые прилизанные рыжеватые волосы, и пригладил левый ус.
– Вы должны меня знать, – снова улыбнулся капитан. – У нас, видите ли, была очень приятная, но, боюсь, не очень плодотворная встреча за стаканом вина в «Метрополе», пару месяцев назад.
– Да, точно, я вас знаю! – повторил Тристрам свирепо. – Я никогда не забываю лиц. Тут-то и сказывается профессия учителя. Ну, вы принесли приказ о моем освобождении? Кончилось ли время моих страданий наконец?
Экс-священник, который с недавних пор стал требовать, чтобы его называли Блаженным Амвросием Бейли, поднял на капитана безумные глаза и заговорил: – Поспешите! Очередь кающихся грешников за дверью растянулась на милю. Быстро становитесь на колени и исповедуйтесь!
Капитан глупо улыбнулся: – Я просто пришел сказать вам, где ваша жена. Вид у Тристрама был мрачный и тупой.
– Нет у меня никакой жены, – пробурчал он. – Я с ней разошелся.
– Ну, это чушь, понимаете ли, – заволновался капитан. – Жена у вас есть совершенно точно, и в настоящий момент она находится у своих сестры и зятя под Престоном. Адрес – Государственная ферма НВ-313.
– Так, – зловеще прохрипел Тристрам. – Так вот где эта сука!
– Да, ваша жена находится там, – подтвердил капитан. – Там она ждет рождения, понимаете ли, незаконного, хотя и законнорожденного, ребенка.
Экс-священник, устав ждать, когда капитан опустится на колени и начнет свою Исповедь, уже слушал, покачивая головой и тяжело вздыхая, признания какого-то невидимого незнакомца. «Блудодеяние – мерзкий грех. Как часто вы его совершали?» – бормотал расстрига.
– По крайней мере, таковым он считается, – продолжал капитан. – Вашу жену оставили в покое, понимаете ли, никто из наших людей не досаждал ей в этом убежище в Северной провинции. Я получил информацию о ее местонахождении через нашу службу контроля на транспорте. Может быть, вас удивляет, понимаете ли, почему мы ее не сцапаем? Может быть, вас это интересует?
– А-а, чушь собачья! – прорычал Тристрам. – Ничего меня не интересует, потому что я ничего не знаю. Засадили сюда подыхать с голоду, никаких новостей из внешнего мира, писем нет, никто ко мне не приходит…
Он уже готов был превратиться в прежнего Тристрама, распустить нюни, но взял себя в руки и заорал: – … и наплевать! Будьте вы прокляты! Мне вообще на всех вас, сволочей, наплевать! Понятно?!
– Ну и хорошо, – проговорил капитан. – Но время не ждет, понимаете ли. Я хочу знать, когда, по вашим подсчетам, у нее должен родиться ребенок?
– Какой ребенок? Кто что-нибудь говорил о ребенке? – бушевал Тристрам.
«Идите с миром, да благословит вас Бог», – отпустил кому-то грехи Блаженный Амвросий Бейли. Потом он забормотал. «Я прощаю мучителей моих. Сквозь свет этого всепожирающего огня я вижу вечный свет грядущего».
– Ах, не тратьте попусту время, понимаете ли! – нетерпеливо произнес капитан. – Вы же говорили, что у нее должен быть ребенок. Мы, конечно, довольно легко можем установить, что она беременна, понимаете ли. Я хочу знать, когда у нее родится ребенок. Когда она, по вашим расчетам, забеременела?
– Не знаю. – Тристрам уныло и безразлично покрутил головой. – Понятия не имею.
Капитан вынул из кармана кителя что-то завернутое в хрустящую желтую бумагу.
– Может быть, это оттого, что вы голодны, – предположил он. – Немного синтешока, возможно, поможет вам.
Капитан развернул плитку и протянул ее Тристраму. Блаженный Амвросий Бейли оказался проворней: мелькнув как молния, он вцепился в шоколадку, пуская слюни. Тристрам бросился на блаженного; рыча и царапаясь, они пытались вырвать друг у друга лакомство. В конце концов каждому досталось примерно по половине плитки. Трех секунд оказалось достаточно, чтобы липкая коричневая масса была сожрана без остатка.
– Давайте продолжим! – требовательно проговорил капитан. – Когда это произошло?
– Каа эо паиао? – Тристрам облизывал нёбо и обсасывал пальцы. – Ах, это! – наконец выговорил он разборчиво. – Должно быть, в мае. Я вспомнил, когда это было. Это случилось в начале Интерфазы.
– Что вы имеете в виду? – упрямо продолжал задавать вопросы капитан. – Что это за «интерфаза»?
– Да, конечно, – сообразил Тристрам, – вы ведь не историк, так ведь? О такой науке, как историография, вы и понятия не имеете. Вы просто наемный убийца с карманами, набитыми синтешоком.
Он рыгнул и сморщился от отвращения.
– Интерфаза началась тогда, когда все наемные убийцы вроде вас принялись расхаживать по улицам с важным видом. Дайте мне еще, черт возьми!
Неожиданно Тристрам набросился на своего сокамерника.
– Это был мой синтешок! Он предназначался мне, чтоб ты сдох!
Тристрам осыпал слабыми ударами Блаженного Амвросия Бейли, который, сложив руки лодочкой и воздев очи горе, причитал: «Отец небесный, прости их, ибо они не ведают, что творят».
Задыхаясь, Тристрам опустил руки.
– Ладно, – сказал капитан. – Теперь мы по крайней мере знаем, когда начинать действовать. Можете радоваться, понимаете ли. Скоро ваш брат будет окончательно скомпрометирован, а жена наказана.
– Что это у вас на уме? О чем вы говорите? О наказании? Какое наказание? Если вы собираетесь нагадить моей жене, то оставьте эту суку в покое, слышите? Она моя жена, а не ваша! Я со своей женой сам разберусь.
Без всякого смущения Тристрам вдруг слезливо зашмыгал носом.
– О, Битти, Битти! Почему ты не вызволишь меня отсюда?
– заскулил он.
– Вы понимаете, конечно, что вас гноят здесь по милости вашего брата? – проговорил капитан.
– Меньше болтайте, – неожиданно усмехнулся Тристрам, – а больше давайте синтешока, вы, жадный лицемер! Живее! Ну, давайте, давайте!
– Подайте на пропитание, Христа ради! – проблеял Блаженный Амвросий Бейли. – Не забывайте служителей Господа во дни благополучия вашего!
Блаженный упал на колени и, обхватив ноги капитана, чуть не повалил его на пол.
– Надзиратель! – завопил капитан.
– И оставьте моего ребенка в покое, – с угрозой произнес Тристрам. – Это мой ребенок, вы, маньяк-детоубийца!
Сжав свои слабые кулаки, он принялся барабанить по спине капитана, как по двери.
– Мой ребенок, ты, свинья! Передай мой протест и самые похабные пожелания этому самому сволочному из миров, ты, бандит!
Ловкими, длинными, как у обезьяны, руками Тристрам принялся быстро обшаривать карманы капитана в поисках синтешока.
– Надзиратель! – кричал капитан, стараясь освободиться.
Блаженный Амвросий Бейли отпустил его ноги и уныло пополз на свои нары.
– Прочтите пять раз «Отче наш» и пять раз «Богородицу» сегодня и завтра в честь этого Маленького Цветка, – бормотал он себе под нос. – Идите с миром, да хранит вас Бог».
– Ну как, они ведь ничего плохого вам не сделали, сэр, нет? – бодро поинтересовался входящий надзиратель. – Ну вот и хорошо!
Руки Тристрама, слишком несмелые, чтобы продолжать дальнейший обыск, повисли вдоль тела.
– Вот он, – показал на Тристрама надзиратель, – был сущий дьявол, когда сюда попал. Сладу с ним не было, настоящий уголовник. Ну а сейчас много покорней, – не без гордости сообщил тюремщик.
Тристрам забился в свой угол и непрерывно повторял: «Мой ребенок, мой ребенок, мой ребенок!» Нервно улыбаясь, капитан вышел из камеры, напутствуемый этим заклинанием.
Глава 5
В конце декабря в Бриджуотере (графство Сомерсет в Западной провинции) на Томаса Вартона, средних лет мужчину, возвращавшегося домой с работы чуть позже полуночи, напали несколько юнцов. Они закололи его ножом, разрезали тело, зажарили куски мяса на вертелах, поливая жиром, а потом разделили на порции и раздали обывателям. Все это совершенно открыто и без всякого стеснения было проделано на одной из площадей города. Голодная толпа ссорилась из-за кусков и обрезков мяса, ее сдерживали чавкающие и выпачканные жиром «серые» (ведь общественный порядок не должен нарушаться).
В Тирске, округ Норт-Райдинг, трое парней – Альфред Пиклз, Дэвид Огден и Джеки Пристли – были убиты молотком в темном хлопковом складе, и через задний двор их тела были перетащены в один из прилегающих домов. Две ночи улица была полна веселым запахом зажаренных на шампурах шашлыков. В Сток-он-Тренте в сугробе был случайно обнаружен труп женщины, из которого опытной рукой было вырезано несколько хороших кусков. Позднее установили, что убитой была Мария Беннет, девица, двадцати восьми лет.
В Джиллингеме, графство Кент, район Большого Лондона, на неприметной боковой улочке открылась столовая, где каждый вечер жарили мясо, а служащие обеих полиций, похоже, были постоянными посетителями. Носились слухи, что в некоторых местах саффолкского побережья, где люди закоснели в грехе, устраивались шикарные рождественские ужины с жареными поросятами.
В Глазго в новогоднюю ночь секта бородатых почитателей Ньяля принесла многочисленные человеческие жертвы, причем внутренности предназначались их сожженному на костре и обожествленному стороннику, а плоть – им самим.
В Керколди, где нравы были попроще, повсеместно устраивались частные вечеринки с мясными сандвичами.
Новый год начался с рассказов о застенчивом пока людоедстве в Мерипорте, Ранкорне, Бёрслеме, Уэст-Бромвиче и Киддерминстере. Вскоре будто бы вспышки каннибализма начались и в самой столице: некто по имени Эймис Претерпел насильственную ампутацию руки неподалеку от Кингзвей; С. Р. Кок, журналист, был сварен в старом медном котле неподалеку от Шепердсбуш; мисс Джоан Уэйн, учительница, была зажарена по частям.
Так или иначе, это были слухи. Проверить, правдивы они или нет, было практически невозможно: с таким же успехом они могли быть плодом больной фантазии очень голодных людей. Каждая взятая отдельно история была столь невероятной, что заставляла сомневаться в остальных. Из Бродика, что на острове Арран, сообщали, что за всеобщим ночным пожиранием человеческой плоти при красноватом свете костров, на углях которых шипел жир, последовала сексуальная оргия и что на следующее утро из утоптанной на этом месте земли вьшез корень-козлобородник. Вот этому поверить было совершенно невозможно, даже будучи самым легковерным человеком.
Глава 6
У Беатрисы-Джоанны вот-вот должны были начаться схватки.
– Бедная старушка, – причитал Шонни. – Бедная несчастная старушка.
Ясным бодрящим февральским утром он, его жена и свояченица стояли у загончика Бесси, больной свиньи. Бесси – огромная серая туша, гора неподвижной плоти – лежала на боку и тихо хрипела. Другой бок, обращенный кверху, был испещрен пятнышками и тяжело вздымался. Картина напоминала сон охотника. Панкельтские глаза Шонни были полны слез.
– Черви в ярд длиной, – горестно сказал он, – ужасные живые черви. Почему черви жить могут, а она нет? Бедная, бедная старушка!
– Ах, прекрати, Шонни, – брезгливо фыркнула Мей-вис. – Мы должны воспитать в себе жестокосердие. И ведь, в конце концов, она всего лишь свинья!
– Всего лишь свинья? Всего лишь свинья?! – Шонни был возмущен. – Она выросла вместе с детьми, да благословит ее Бог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Мы постараемся и на этот раз встретить Рождество как следует, – говорил Шонни. – У меня еще есть сливянка и алка достаточно. И четыре курицы, бедняжки, хранятся в леднике. От Рождества до Рождества, слава Богу, достаточно времени, чтобы прикинуть, что будет в непредсказуемом будущем.
Димфна, орудующая ножницами, высунув язык от усердия, неожиданно обратилась к Шонни: – Пап!
– Что, моя дорогая?
– А Рождество, это на самом деле что такое? Государство владело умами детей в той же мере, что и родители.
– Ты знаешь, что это такое Ты не хуже меня знаешь, с чем все это связано Ллуэлин, напомни ей.
– О! – с готовностью откликнулся Ллуэлин, вырезавший листик. – Ну, значит, родился этот парнишка, потом его убили
– повесили на дереве, а потом съели.
– Во-первых, – проговорил Шонни, – он был не парнишка.
– Ну дяденька, – поправился Ллуэлин. – Но ведь дяденька
– это тот же парень.
– Он был Сын Божий! – крикнул Шонни, стукнув по столу кулаком. – Бог и человек. И он не был съеден, после того как его убили. Он вознесся прямо на небо Хотя насчет съедения ты кое в чем прав, благослови тебя Бог, но это делаем мы сами. Во время мессы мы едим Его тело и пьем Его кровь. Но они превоплощены, понимаете – вы слушаете, что я говорю? – они превоплощены в хлеб и вино.
– А когда Он придет опять, Его съедят по-настоящему? – спросил Ллуэлин, работая ножницами.
– Хм, что ты хочешь сказать этими своими странными словами? – поинтересовался Шонни.
– Что его съедят. Как съели Джима Уиттла, – объяснил Ллуэлин. Он принялся вырезать новый листик, полностью погрузившись в это занятие. – Это так и будет, пап?
– О чем это ты говоришь? – встревожено спросил Шонни. – О чем это ты? Кого это съели? Ну-ка давай, расскажи, малец.
Он потряс мальчика за плечо, но тот спокойно продолжал вырезать листики.
– Он перестал ходить в школу. Папа и мама зарезали его и съели, – небрежно бросил Ллуэлин.
– Как ты узнал об этом? Где это ты услышал такую дикую историю? Кто это рассказал тебе такую ужасную глупость?
– Это правда, пап, – вступила в разговор Димфна. – Хорошо так? – спросила она, показывая свой картонный листик.
– Подожди с этим, – нетерпеливо отмахнулся отец. – Расскажите мне, что вы слышали. Кто это рассказывает вам такие страшные сказки?
– Это не страшная сказка, – надулся Ллуэлин. – Это правда. Нас было много, мы шли из школы мимо их дома и сами видели, это правда! На плите у них стояла такая большая кастрюля, и там что-то варилось и булькало. И другие ребята заходили к ним и видели.
Димфна хихикнула.
– Да простит вас Бог, – проговорил Шонни. – Это ведь ужасное, страшное событие, а вы смеетесь, только и всего-то. .. Скажите мне, – теперь он тряс обоих детей, – то, что вы рассказали, – действительно правда? Ради всего святого… Потому что если вы шутите такими страшными вещами, то я вам обещаю, клянусь Господом Иисусом Христом, что я выдеру вас как Сидоровых коз!
– Это правда! – заплакал Ллуэлин. – Мы видели, мы оба видели! У нее была такая большая ложка, и она накладывала это на две тарелки, и шел пар, и некоторые дети просили дать им попробовать, потому что они были голодные, но Димфна и я испугались, потому что говорят, что папа и мама Джима Уиттла не в своем уме, поэтому мы быстро побежали домой, но нам сказали, чтобы мы никому ничего не говорили!
– Кто велел вам ничего не рассказывать?
– Они. Большие мальчики. Фрэнк Бамбер сказал, что он нас побьет, если мы расскажем…
– Что расскажете?
Ллуэлин опустил голову.
– Что сделал Фрэнк Бамбер.
– А что сделал Фрэнк?
– Он унес в руке большой кусок, он сказал, что хотел есть. Но мы тоже хотели есть, а мы не взяли ни кусочка, мы просто побежали домой.
Димфна хихикнула. Шонни опустил руки.
– Боже милостивый… – проговорил он.
– Потому что он это украл, понимаешь, пап, – объяснил Ллуэлин. – Фрэнк Бамбер схватил это рукой и побежал, а они стали кричать и ругаться.
Шонни чувствовал себя дурак дураком, Беатриса-Джоанна понимала его состояние.
– Какое ужасное, жуткое происшествие, – вздохнула она.
– Но если вы едите этого парня, который Бог, так почему же это ужасно? – осмелев, спросил Ллуэлин. – Если Бога есть можно, то почему нельзя есть Джима Уиттла, что в этом ужасного?
– Потому, – ответила Димфна рассудительно, – что когда едят Бога, то всегда много остается. Ты не можешь съесть Бога потому, что он все время появляется, появляется и появляется и никогда не может закончиться. Вот, глупая твоя голова! – добавила Димфна, продолжая вырезать листики остролиста.
Глава 4
– К вам посетитель, – объявил Тристраму надзиратель. – Но если вы и на него будете орать и обзывать, как меня, тогда вы действительно за дело сидите, а не по ошибке, мистер Сквернослов. Проходите, сэр, – сказал он кому-то, стоявшему в коридоре.
В камере появилась фигура в черной униформе с эмблемами в виде расколотых яиц на лацканах кителя.
– Они вас не обидят, сэр, так что можете быть спокойны. Я вернусь минут через десять, сэр, – объявил надзиратель и вышел вон.
– Послушайте, я же вас знаю, – проговорил худой, слабый, заросший бородой Тристрам.
Капитан улыбнулся, снял фуражку, обнажив короткие прямые прилизанные рыжеватые волосы, и пригладил левый ус.
– Вы должны меня знать, – снова улыбнулся капитан. – У нас, видите ли, была очень приятная, но, боюсь, не очень плодотворная встреча за стаканом вина в «Метрополе», пару месяцев назад.
– Да, точно, я вас знаю! – повторил Тристрам свирепо. – Я никогда не забываю лиц. Тут-то и сказывается профессия учителя. Ну, вы принесли приказ о моем освобождении? Кончилось ли время моих страданий наконец?
Экс-священник, который с недавних пор стал требовать, чтобы его называли Блаженным Амвросием Бейли, поднял на капитана безумные глаза и заговорил: – Поспешите! Очередь кающихся грешников за дверью растянулась на милю. Быстро становитесь на колени и исповедуйтесь!
Капитан глупо улыбнулся: – Я просто пришел сказать вам, где ваша жена. Вид у Тристрама был мрачный и тупой.
– Нет у меня никакой жены, – пробурчал он. – Я с ней разошелся.
– Ну, это чушь, понимаете ли, – заволновался капитан. – Жена у вас есть совершенно точно, и в настоящий момент она находится у своих сестры и зятя под Престоном. Адрес – Государственная ферма НВ-313.
– Так, – зловеще прохрипел Тристрам. – Так вот где эта сука!
– Да, ваша жена находится там, – подтвердил капитан. – Там она ждет рождения, понимаете ли, незаконного, хотя и законнорожденного, ребенка.
Экс-священник, устав ждать, когда капитан опустится на колени и начнет свою Исповедь, уже слушал, покачивая головой и тяжело вздыхая, признания какого-то невидимого незнакомца. «Блудодеяние – мерзкий грех. Как часто вы его совершали?» – бормотал расстрига.
– По крайней мере, таковым он считается, – продолжал капитан. – Вашу жену оставили в покое, понимаете ли, никто из наших людей не досаждал ей в этом убежище в Северной провинции. Я получил информацию о ее местонахождении через нашу службу контроля на транспорте. Может быть, вас удивляет, понимаете ли, почему мы ее не сцапаем? Может быть, вас это интересует?
– А-а, чушь собачья! – прорычал Тристрам. – Ничего меня не интересует, потому что я ничего не знаю. Засадили сюда подыхать с голоду, никаких новостей из внешнего мира, писем нет, никто ко мне не приходит…
Он уже готов был превратиться в прежнего Тристрама, распустить нюни, но взял себя в руки и заорал: – … и наплевать! Будьте вы прокляты! Мне вообще на всех вас, сволочей, наплевать! Понятно?!
– Ну и хорошо, – проговорил капитан. – Но время не ждет, понимаете ли. Я хочу знать, когда, по вашим подсчетам, у нее должен родиться ребенок?
– Какой ребенок? Кто что-нибудь говорил о ребенке? – бушевал Тристрам.
«Идите с миром, да благословит вас Бог», – отпустил кому-то грехи Блаженный Амвросий Бейли. Потом он забормотал. «Я прощаю мучителей моих. Сквозь свет этого всепожирающего огня я вижу вечный свет грядущего».
– Ах, не тратьте попусту время, понимаете ли! – нетерпеливо произнес капитан. – Вы же говорили, что у нее должен быть ребенок. Мы, конечно, довольно легко можем установить, что она беременна, понимаете ли. Я хочу знать, когда у нее родится ребенок. Когда она, по вашим расчетам, забеременела?
– Не знаю. – Тристрам уныло и безразлично покрутил головой. – Понятия не имею.
Капитан вынул из кармана кителя что-то завернутое в хрустящую желтую бумагу.
– Может быть, это оттого, что вы голодны, – предположил он. – Немного синтешока, возможно, поможет вам.
Капитан развернул плитку и протянул ее Тристраму. Блаженный Амвросий Бейли оказался проворней: мелькнув как молния, он вцепился в шоколадку, пуская слюни. Тристрам бросился на блаженного; рыча и царапаясь, они пытались вырвать друг у друга лакомство. В конце концов каждому досталось примерно по половине плитки. Трех секунд оказалось достаточно, чтобы липкая коричневая масса была сожрана без остатка.
– Давайте продолжим! – требовательно проговорил капитан. – Когда это произошло?
– Каа эо паиао? – Тристрам облизывал нёбо и обсасывал пальцы. – Ах, это! – наконец выговорил он разборчиво. – Должно быть, в мае. Я вспомнил, когда это было. Это случилось в начале Интерфазы.
– Что вы имеете в виду? – упрямо продолжал задавать вопросы капитан. – Что это за «интерфаза»?
– Да, конечно, – сообразил Тристрам, – вы ведь не историк, так ведь? О такой науке, как историография, вы и понятия не имеете. Вы просто наемный убийца с карманами, набитыми синтешоком.
Он рыгнул и сморщился от отвращения.
– Интерфаза началась тогда, когда все наемные убийцы вроде вас принялись расхаживать по улицам с важным видом. Дайте мне еще, черт возьми!
Неожиданно Тристрам набросился на своего сокамерника.
– Это был мой синтешок! Он предназначался мне, чтоб ты сдох!
Тристрам осыпал слабыми ударами Блаженного Амвросия Бейли, который, сложив руки лодочкой и воздев очи горе, причитал: «Отец небесный, прости их, ибо они не ведают, что творят».
Задыхаясь, Тристрам опустил руки.
– Ладно, – сказал капитан. – Теперь мы по крайней мере знаем, когда начинать действовать. Можете радоваться, понимаете ли. Скоро ваш брат будет окончательно скомпрометирован, а жена наказана.
– Что это у вас на уме? О чем вы говорите? О наказании? Какое наказание? Если вы собираетесь нагадить моей жене, то оставьте эту суку в покое, слышите? Она моя жена, а не ваша! Я со своей женой сам разберусь.
Без всякого смущения Тристрам вдруг слезливо зашмыгал носом.
– О, Битти, Битти! Почему ты не вызволишь меня отсюда?
– заскулил он.
– Вы понимаете, конечно, что вас гноят здесь по милости вашего брата? – проговорил капитан.
– Меньше болтайте, – неожиданно усмехнулся Тристрам, – а больше давайте синтешока, вы, жадный лицемер! Живее! Ну, давайте, давайте!
– Подайте на пропитание, Христа ради! – проблеял Блаженный Амвросий Бейли. – Не забывайте служителей Господа во дни благополучия вашего!
Блаженный упал на колени и, обхватив ноги капитана, чуть не повалил его на пол.
– Надзиратель! – завопил капитан.
– И оставьте моего ребенка в покое, – с угрозой произнес Тристрам. – Это мой ребенок, вы, маньяк-детоубийца!
Сжав свои слабые кулаки, он принялся барабанить по спине капитана, как по двери.
– Мой ребенок, ты, свинья! Передай мой протест и самые похабные пожелания этому самому сволочному из миров, ты, бандит!
Ловкими, длинными, как у обезьяны, руками Тристрам принялся быстро обшаривать карманы капитана в поисках синтешока.
– Надзиратель! – кричал капитан, стараясь освободиться.
Блаженный Амвросий Бейли отпустил его ноги и уныло пополз на свои нары.
– Прочтите пять раз «Отче наш» и пять раз «Богородицу» сегодня и завтра в честь этого Маленького Цветка, – бормотал он себе под нос. – Идите с миром, да хранит вас Бог».
– Ну как, они ведь ничего плохого вам не сделали, сэр, нет? – бодро поинтересовался входящий надзиратель. – Ну вот и хорошо!
Руки Тристрама, слишком несмелые, чтобы продолжать дальнейший обыск, повисли вдоль тела.
– Вот он, – показал на Тристрама надзиратель, – был сущий дьявол, когда сюда попал. Сладу с ним не было, настоящий уголовник. Ну а сейчас много покорней, – не без гордости сообщил тюремщик.
Тристрам забился в свой угол и непрерывно повторял: «Мой ребенок, мой ребенок, мой ребенок!» Нервно улыбаясь, капитан вышел из камеры, напутствуемый этим заклинанием.
Глава 5
В конце декабря в Бриджуотере (графство Сомерсет в Западной провинции) на Томаса Вартона, средних лет мужчину, возвращавшегося домой с работы чуть позже полуночи, напали несколько юнцов. Они закололи его ножом, разрезали тело, зажарили куски мяса на вертелах, поливая жиром, а потом разделили на порции и раздали обывателям. Все это совершенно открыто и без всякого стеснения было проделано на одной из площадей города. Голодная толпа ссорилась из-за кусков и обрезков мяса, ее сдерживали чавкающие и выпачканные жиром «серые» (ведь общественный порядок не должен нарушаться).
В Тирске, округ Норт-Райдинг, трое парней – Альфред Пиклз, Дэвид Огден и Джеки Пристли – были убиты молотком в темном хлопковом складе, и через задний двор их тела были перетащены в один из прилегающих домов. Две ночи улица была полна веселым запахом зажаренных на шампурах шашлыков. В Сток-он-Тренте в сугробе был случайно обнаружен труп женщины, из которого опытной рукой было вырезано несколько хороших кусков. Позднее установили, что убитой была Мария Беннет, девица, двадцати восьми лет.
В Джиллингеме, графство Кент, район Большого Лондона, на неприметной боковой улочке открылась столовая, где каждый вечер жарили мясо, а служащие обеих полиций, похоже, были постоянными посетителями. Носились слухи, что в некоторых местах саффолкского побережья, где люди закоснели в грехе, устраивались шикарные рождественские ужины с жареными поросятами.
В Глазго в новогоднюю ночь секта бородатых почитателей Ньяля принесла многочисленные человеческие жертвы, причем внутренности предназначались их сожженному на костре и обожествленному стороннику, а плоть – им самим.
В Керколди, где нравы были попроще, повсеместно устраивались частные вечеринки с мясными сандвичами.
Новый год начался с рассказов о застенчивом пока людоедстве в Мерипорте, Ранкорне, Бёрслеме, Уэст-Бромвиче и Киддерминстере. Вскоре будто бы вспышки каннибализма начались и в самой столице: некто по имени Эймис Претерпел насильственную ампутацию руки неподалеку от Кингзвей; С. Р. Кок, журналист, был сварен в старом медном котле неподалеку от Шепердсбуш; мисс Джоан Уэйн, учительница, была зажарена по частям.
Так или иначе, это были слухи. Проверить, правдивы они или нет, было практически невозможно: с таким же успехом они могли быть плодом больной фантазии очень голодных людей. Каждая взятая отдельно история была столь невероятной, что заставляла сомневаться в остальных. Из Бродика, что на острове Арран, сообщали, что за всеобщим ночным пожиранием человеческой плоти при красноватом свете костров, на углях которых шипел жир, последовала сексуальная оргия и что на следующее утро из утоптанной на этом месте земли вьшез корень-козлобородник. Вот этому поверить было совершенно невозможно, даже будучи самым легковерным человеком.
Глава 6
У Беатрисы-Джоанны вот-вот должны были начаться схватки.
– Бедная старушка, – причитал Шонни. – Бедная несчастная старушка.
Ясным бодрящим февральским утром он, его жена и свояченица стояли у загончика Бесси, больной свиньи. Бесси – огромная серая туша, гора неподвижной плоти – лежала на боку и тихо хрипела. Другой бок, обращенный кверху, был испещрен пятнышками и тяжело вздымался. Картина напоминала сон охотника. Панкельтские глаза Шонни были полны слез.
– Черви в ярд длиной, – горестно сказал он, – ужасные живые черви. Почему черви жить могут, а она нет? Бедная, бедная старушка!
– Ах, прекрати, Шонни, – брезгливо фыркнула Мей-вис. – Мы должны воспитать в себе жестокосердие. И ведь, в конце концов, она всего лишь свинья!
– Всего лишь свинья? Всего лишь свинья?! – Шонни был возмущен. – Она выросла вместе с детьми, да благословит ее Бог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29