Она украдкой бросала через плечо мстительные взгляды на старуху лет восьмидесяти, которая, трясясь, ковыляла за ней на толстых перебинтованных ногах, безнадежно отставая. Старуха семенила и тяжело дышала, бормоча себе что-то под нос. Ошибиться было невозможно: это была погоня. Первая, торжествуя, добежала до середины широкой улицы прежде, чем вторая добралась до края тротуара. Подленькая улыбочка, с какой женщина оглянулась на запыхавшуюся старуху, была одновременнно злобной и боязливой. Стоило несчастной старухе закричать — и Йоссариан пришел бы ей на помощь. Подай она сигнал бедствия — и он получил бы право ринуться вперед, схватить убегавшую и сдать ее банде полицейских, болтавшихся поблизости. Но старуха протрусила мимо, даже не заметив Йоссариана, до него только донеслось ее горькое, печальное бормотанье. И вскоре первая женщина скрылась во тьме. А старуха осталась стоять посреди перекрестка. одинокая, растерянная, не знающая, куда податься. Йоссариан оторвал от нее взгляд и заторопился прочь, стыдясь самого себя за то, что не пришел на помощь старухе. Он виновато, тайком оглядывался, позорно отступая. Он боялся, что старуха начнет преследовать его, и радовался, что дождливый, колыхавшийся, почти непроглядный, без единого огонька мрак укрыл его.
Воротник и плечи йоссариановой куртки набухли от воды. Носки промокли, ноги озябли. Ближайший уличный фонарь не горел — стеклянный колпак был разбит. Смутные очертания зданий, деревьев, фонарей беззвучно проплывали мимо него, точно несомые вечным движущимся потоком. Мимо прошагал высокий монах, скрыв лицо под капюшоном грубой, серой сутаны, даже глаз не было видно. Впереди, приближаясь к Йоссариану, по лужам зашлепали, чьи-то ноги. Он испугался — уж не босой ли ребенок? Йоссариан прошмыгнул мимо изможденного, бледного как смерть, понурого человека в черном дождевике. На щеке у него виднелся шрам, похожий на звезду, а на виске глянцевито блестела уродливая вмятина величиной с яйцо. Из тьмы, шаркая соломенными сандалиями, выступила молодая женщина. Лицо ее было обезображено чудовищными розово-багровыми ожогами, начинавшимися от самой шеи и покрывавшими сырой, сморщенной массой обе щеки, захватывая даже веки! Йоссариан не мог выдержать этого зрелища, его передернуло. Эту женщину никто никогда не любил.
На душе Йоссариана стало совсем скверно. Он мечтал о встрече с девушкой, которая была бы ему мила, которая успокоила бы его, пробудила интерес к жизни. Орда людей с дубинками поджидала его на Пьяносе. Все девчонки сгинули. Графиня и ее невестка уже не годились для него, он стал слишком стар для таких забав, у него уже просто не было времени на пустяки. Лючана исчезла, наверное умерла, а если еще нет, то скоро умрет. Грудастая потаскуха, знакомая Аарфи, испарилась вместе со своим дурацким перстнем. А сестра Даккит стыдилась его по той причине, что он отказался летать на боевые задания и вызвал тем самым в полку скандал. Единственная знакомая девушка, жившая поблизости, была простушка-горничная из офицерской квартиры. Мужчины с ней не спали. Звали ее Микаэла, но мужчины нежными, заигрывающими голосами обзывали ее грязными прозвищами, а она хихикала, радуясь, как дитя, потому что не понимала по- английски и полагала, что американские летчики говорят о ней что-то милое и даже лестное. Дикие выходки, которые они устраивали на ее глазах, приводили ее в восторг. Это была счастливая, простодушная, работящая девушка, она не умела читать и натужными каракулями выводила свою фамилию. У нее были прямые волосы цвета прелой соломы, желтоватая кожа и близорукие глаза. Мужчины с ней не спали, поскольку абсолютно не испытывали такого желания. Только Аарфи возжелал ее и изнасиловал в тот же вечер. После этого он почти два часа держал ее, как пленницу, в платяном шкафу, зажав ей рот рукой, покуда сирены не возвестили о наступлении комендантского часа, после которого Микаэла лишалась права выйти на улицу. И тогда Аарфи вышвырнул ее в окошко.
Труп Микаэлы лежал на тротуаре. Йоссариан вежливо протолкался сквозь кружок хмурых жильцов дома, стоявших с тусклыми фонарями в руках над мертвым телом. Они злобно посмотрели на Йоссариана и отшатнулись от него: люди разговаривали сердито, осуждающе и ожесточенно тыкали пальцами в сторону окна на четвергом этаже. Сердце Йоссариана тяжело забилось при виде разбившегося насмерть человека. Он нырнул в подъезд, вихрем взлетел по ступеням и вбежал в офицерскую квартиру. Аарфи с напыщенной и несколько растерянной улыбкой нервно расхаживал по комнате. Чувствовалось, что ему немножко не по себе. Суетливо набивая трубку, он уверял Йоссариана, что все будет хорошо и беспокоиться не о чем.
–- Я только разок ее изнасиловал, — объяснил он.
–- Но ведь ты убил ее, Аарфи! — ужаснулся Йоссариан. — Ты убил ее!
–- Но я вынужден был это сделать, после того как изнасиловал, -спокойно ответил Аарфи. — Не мог же я отпустить ее, чтобы она по всей округе рассказывала о нас гадости.
–- А, зачем ты вообще трогал ее, тупая скотина? — кричал Йоссариан. — Почему ты не привел девку с улицы, если тебе так уж приспичило! Город кишит проститутками.
–- О нет, это не для меня, — хорохорился Аарфи. — За это, я еще никогда в жизни не платил денег.
У Йоссариана присох язык к гортани:
–- Аарфи, ты в своем уме? Ты убил девушку! Тебя посадят в тюрьму!
–- О нет, только не меня, — ответил Аарфи, улыбаясь.
–- Старого, доброго Аарфи за решетку не упекут. За таких, как она, не сажают.
–- Но ты выбросил ее из окна! Она лежит мертвая на улице!
–- Она не имеет права там находиться, — ответил Аарфи. — После комендантского часа это запрещено.
–- Болван! Ты понимаешь, что ты наделал? - Йоссариану хотелось схватить Аарфи за раскормленные, мягкие, как гусеницы, плечи и трясти его до тех пор, пока хоть искра сознания не затеплится в его мозгах. — Ты убил человека. Тебя наверняка посадят в тюрьму. Тебя могут даже повесить.
–- Ну, не думаю, чтобы они на это пошли, — ответил Аарфи, весело хихикнув, хотя видно было, что он нервничает все сильней. Набивая коротенькими пальцами трубочку, он сыпал табак на пол и не замечал этого. — Нет, ваше высочество, старого, доброго Аарфи вы не засадите за решетку — Он опять хохотнул. — Подумаешь, какая-то служаночка! Не думаю, чтобы они стали поднимать шум из-за бедной итальянской служанки, когда каждый день погибают тысячи людей. Как ты полагаешь?
–- Слышишь! — закричал Йоссариан почти радостно. Он прислушался.
Кровь отлила от лица Аарфи — вдали погребально завыли полицейские сирены. И вдруг почти мгновенно звук сирен усилился, превратившись в воющую, резкую, оглушительную какофонию, которая, казалось, рвалась в комнату со всех сторон.
–- Аарфи, это за тобой — закричал Йоссариан, стараясь перекричать сирены. Он почувствовал прилив сострадания. — Они арестуют тебя, Аарфи, неужели ты этого не понимаешь? Нельзя отнять жизнь у другого человеческого существа и остаться безнаказанным, даже если это бедная служанка. Неужели ты не понимаешь?
–- О нет, — упорствовал Аарфи, с механическим смешком и жалкой улыбкой. — Они меня не арестуют. Они не тронут старого, доброго Аарфи.
Он как-то сразу сник, опустился в кресло и оцепенел; пухлые, мягкие руки тряслись на коленях. Внизу затормозили машины. Свет ударял в окна. Захлопали дверцы, пронзительно засвистели полицейские свистки, послышались резкие, грубые голоса. Аарфи позеленел. Он машинально качал головой, улыбаясь странной, приклеенной улыбкой. Слабым, бесцветным голосом он твердил, что это приехали не за ним, не за старым, добрым Аарфи. "Нет, ваше высочество..." -старательно убеждал он себя даже тогда, когда тяжелые шаги уже слышались на лестнице и грохотали на площадке, даже тогда, когда беспощадные кулаки оглушительно забарабанили в дверь. Дверь распахнулась настежь, и двое рослых, крепких, мускулистых полицейских с ледяными взглядами, твердо сжатыми губами и железными челюстями быстро прошагали через комнату и арестовали... Йоссариана.
Они арестовали его за то, что он прибыл в Рим без увольнительной.
Они принесли Аарфи извинения за вторжение и увели Йоссариана, подхватив его под руки жесткими, как стальные кандалы, пальцами. Спускаясь по лестнице, они не проронили ни слова. Двое других военных полицейских с дубинками, в белых шлемах дожидались их в закрытой машине. Йоссариана усадили на заднее сиденье, и машина помчалась сквозь дождь и грязный туман к полицейскому участку. На ночь его заперли в камере, а на рассвете доставили на аэродром. Еще два великана из военной полиции с дубинками и в белых шлемах поджидали его у транспортного самолета. Моторы уже разогревались, на зеленых запотевших цилиндрических обтекателях дрожали капельки пара. Полицейские не разговаривали между собой, они даже не удостоили друг друга кивком головы. Йоссариан никогда не видывал таких гранитных морд.
Самолет взлетел и взял курс на Пьяносу. Еще двое молчаливых, военных полицейских дожидались их на посадочной полосе. Теперь их стало восемь. Четко держа равнение и по-прежнему не проронив ни слова, они промаршировали к двум машинам, расселись, и джипы, жужжа колесами, понеслись мимо всех четырех эскадрилий к зданию штаба полка. Здесь на стоянке их дожидались еще двое военных полицейских. Все десять человек, здоровенных, сосредоточенных, молчаливых верзил, обступили его, возвышаясь над ним, словно сторожевые башни, и направились к входу. Гравий ритмично и жалобно скрипел под их башмаками. Йоссариану казалось, что они непрерывно наращивают темп. Его охватил ужас. Каждый из этих десяти обладал такой силищей, что мог одним ударом размозжить Йоссариану голову. Стоило им сомкнуть свои массивные, твердые, как валуны, плечи, и от него осталось бы мокрое место. Путей к спасению не было. Он даже не мог разглядеть лица тех двух полицейских, что держали его под руки. Зажатый двумя тесными шеренгами, Йоссариан быстро-быстро перебирал ногами. Они еще наддали, и ему показалось, что ноги его оторвались от земли и он летит. Четко печатая шаг, они поднялись по широкой мраморной лестнице на верхнюю площадку, где их дожидались еще двое военных полицейских с непроницаемыми каменными лицами. Прибавив ходу, они протопали по длинной галерее,нависающей над огромным вестибюлем. Теперь они печатали шаг по тусклому, выстланному плиткой полу. В пустом вестибюле их шаги грохотали, как страшная, все убыстряющаяся барабанная дробь. И еще прибавив темп, и еще чеканней держа равнение, они подошли к кабинету полковника Кэткарта. Теперь, когда Йоссариан стоял лицом к лицу со своей судьбой, ледяной ветер ужаса засвистел в его ушах. Подполковник Корн, удобно расположив свою филейную часть на уголке письменного стола полковника Кэткарта, приветствовал Йоссариана теплой, душевной улыбкой и сказал:
–- Ну так вот, мы отправляем вас домой.
40. "Уловка-22".
Это, конечно, была уловка.
–- "Уловка двадцать два"? — спросил Йоссариан.
–- Конечно, — любезно ответил подполковник Корн. Величественным взмахом руки и чуть презрительным кивком (он всегда держался в высшей степени небрежно, когда мог позволить себе быть в высшей степени циничным) он выпроводил могучих стражей и уставился на Йоссариана. Его глаза за квадратными стеклами очков без оправы блестели веселой хитрецой. — В конце концов, мы не можем отправить вас домой за то, что вы отказались летать на задания, а остальных держать здесь, на войне. Вряд ли это будет справедливо по отношению к ним.
– Да, черт побери, вы правы! - выпалил полковник Кэткарт. Он вперевалку расхаживал взад-вперед, сопя и пыхтя, словно разъяренный бык. — Я связал бы его по рукам и ногам, швырнул бы в самолет и силком заставил летать на каждое задание. Вот как бы я поступил.
Подполковник Корн жестом попросил полковника Кэткарта помолчать и улыбнулся Йоссариану.
–- Вы, знаете ли, заварили кашу, которую приходится расхлебывать полковнику Кэткарту, — заметил он добродушно, будто вся эта история нисколько его не огорчала.
–- Люди недовольны, боевой дух упал. И все — по вашей вине.
–- Нет, по вашей, — парировал Йоссариан. — Из-за того, что вы увеличили норму вылетов.
–- Нет, по вашей, — возразил подполковник Корн. — Из-за того, что вы отказались выполнять норму. Пилоты выполняли столько заданий, сколько мы требовали, и были вполне довольны жизнью, потому что у них не было иного выбора. Теперь вы им подали идею, пробудили в них разные надежды, и они почувствовали себя несчастными. Так что вы кругом виноваты.
–- Разве он не знает, что война еще продолжается? — угрюмо спросил полковник Кэткарт, не глядя на Йоссариана. Тяжелыми шагами он мерил кабинет.
–- Знает, конечно, — ответил подполковник Корн. — Я даже подозреваю, что именно по этой причине он и отказывается летать.
–- Выходит, ему безразлично — идет война или нет?
–- Может быть, вспомнив о том, что война продолжается, вы откажетесь от своего решения? — с иронической серьезностью полюбопытствовал подполковник Корн, передразнивая полковника Кэткарта.
–- Нет, сэр, — с лукавой усмешкой ответил Йоссариан:
он уловил тон подполковника Корна.
–- Ах, вот этого-то я и опасался, — заметил подполковник Корн с притворным вздохом и, сцепив руки, удобно положил их на свою обширную, сверкающую, загорелую лысину. — А ведь, знаете, откровенно говоря, мы относились к вам не так уж плохо. Мы вас кормили, вовремя выдавали жалованье, наградили орденом и даже сделали вас капитаном.
–- Я никогда бы не дал ему капитана! — с горечью воскликнул полковник Кэткарт. — Я отдал бы его под суд, еще когда он наложил в штаны во время налета на Феррару и дважды зашел на цель.
–- Я вам говорил, чтобы вы его не повышали, — сказал подполковник Корн, — но вы меня и слушать не захотели.
–- Нет уж, простите, это вы меня убедили повысить его в звании. Разве не так?
–- Я доказывал вам, что не надо его повышать. А вы все-таки меня не послушались.
–- Если бы вы так сказали, я бы послушался.
–- Вы никогда меня не слушаете, — твердил подполковник Корн. -Потому-то мы и торчим с вами в этой дыре.
–- А-а, ладно, ерунда. Не будем толочь воду в ступе. — Полковник Кэткарт засунул руки в карманы и, ссутулясь, отвернулся. — Чем пикироваться со мной, подумайте-ка лучше, что нам делать с ним.
–- Боюсь, что нам придется отправить его домой. - И торжествующе хихикнув, подполковник Корн повернулся к Йоссариану: — Ну, Йоссариан, для вас война окончилась. Мы намерены отправить вас домой. Вы, конечно, сами понимаете, что этого не заслужили, и это как раз одна из причин, почему я не возражаю против вашей отправки. Мы решили вернуть вас в Штаты, поскольку любой другой вариант будет еще более рискованным. Мы разработали одну небольшую сделку и предлагаем...
–- Какую сделку? — насторожился Йоссариан. Подполковник Корн откинул голову и расхохотался:
–- О, сделка преподлейшая. На этот счет можете не заблуждаться. Но, по-моему, она вас вполне устроит.
–- Ну, это еще надо посмотреть.
–- Устроит, нисколько не сомневаюсь, хотя сделка, скажем прямо, вонючая. Да, кстати, вы никому из пилотов не говорили, что отказались летать на задания?
–- Нет, сэр, не говорил, - поспешно заверил его Йоссариан.
Подполковник Корн одобрительно кивнул:
–- Превосходно. Мне нравится, как вы лихо лжете. Вы далеко пойдете, если направите свое честолюбие на что-нибудь стоящее.
–- А известно ли ему, что война еще не кончена? — завопил вдруг полковник Кэткарт и энергично продул мундштук.
–- Не сомневаюсь, что известно, — язвительно ответил подполковник Корн, — поскольку вы уже задавали ему этот вопрос. — Страдальческой гримасой подполковник Корн дал понять Йоссариану, как тяжко ему приходится с этим Кэткартом. Темные глаза Корна искрились нагловатой хитрецой. Упершись обеими руками в край письменного стола, он приподнял свои пухлые ляжки и уселся поглубже и поудобнее.Его короткие ножки болтались, не доставая до пола, а ботинки слегка постукивали по желтой тумбе дубового стола. Линялые коричневые носки без подвязок вялыми кольцами сползали ниже лодыжек — удивительно тоненьких и беленьких.
–- А знаете, Йоссариан, — дружески заговорил подполковник Корн, будто осененный неожиданной мыслью, которая показалась ему одновременно и смешной и верной,— по правде говоря, я отчасти даже восхищаюсь вами. Вы умный человек с сильным характером, и вы отважились на исключительно смелый поступок. А я — человек умный, но бесхарактерный. Кто же лучше меня может оценить ваш поступок?
–- Сейчас очень тяжелый момент, — обиженным тоном заявил полковник Кэткарт из дальнего угла кабинета, совершенно не обращая никакого внимания на подполковника Корна.
–- Момент в самом деле трудный, — согласился подполковник Корн и миролюбиво кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Воротник и плечи йоссариановой куртки набухли от воды. Носки промокли, ноги озябли. Ближайший уличный фонарь не горел — стеклянный колпак был разбит. Смутные очертания зданий, деревьев, фонарей беззвучно проплывали мимо него, точно несомые вечным движущимся потоком. Мимо прошагал высокий монах, скрыв лицо под капюшоном грубой, серой сутаны, даже глаз не было видно. Впереди, приближаясь к Йоссариану, по лужам зашлепали, чьи-то ноги. Он испугался — уж не босой ли ребенок? Йоссариан прошмыгнул мимо изможденного, бледного как смерть, понурого человека в черном дождевике. На щеке у него виднелся шрам, похожий на звезду, а на виске глянцевито блестела уродливая вмятина величиной с яйцо. Из тьмы, шаркая соломенными сандалиями, выступила молодая женщина. Лицо ее было обезображено чудовищными розово-багровыми ожогами, начинавшимися от самой шеи и покрывавшими сырой, сморщенной массой обе щеки, захватывая даже веки! Йоссариан не мог выдержать этого зрелища, его передернуло. Эту женщину никто никогда не любил.
На душе Йоссариана стало совсем скверно. Он мечтал о встрече с девушкой, которая была бы ему мила, которая успокоила бы его, пробудила интерес к жизни. Орда людей с дубинками поджидала его на Пьяносе. Все девчонки сгинули. Графиня и ее невестка уже не годились для него, он стал слишком стар для таких забав, у него уже просто не было времени на пустяки. Лючана исчезла, наверное умерла, а если еще нет, то скоро умрет. Грудастая потаскуха, знакомая Аарфи, испарилась вместе со своим дурацким перстнем. А сестра Даккит стыдилась его по той причине, что он отказался летать на боевые задания и вызвал тем самым в полку скандал. Единственная знакомая девушка, жившая поблизости, была простушка-горничная из офицерской квартиры. Мужчины с ней не спали. Звали ее Микаэла, но мужчины нежными, заигрывающими голосами обзывали ее грязными прозвищами, а она хихикала, радуясь, как дитя, потому что не понимала по- английски и полагала, что американские летчики говорят о ней что-то милое и даже лестное. Дикие выходки, которые они устраивали на ее глазах, приводили ее в восторг. Это была счастливая, простодушная, работящая девушка, она не умела читать и натужными каракулями выводила свою фамилию. У нее были прямые волосы цвета прелой соломы, желтоватая кожа и близорукие глаза. Мужчины с ней не спали, поскольку абсолютно не испытывали такого желания. Только Аарфи возжелал ее и изнасиловал в тот же вечер. После этого он почти два часа держал ее, как пленницу, в платяном шкафу, зажав ей рот рукой, покуда сирены не возвестили о наступлении комендантского часа, после которого Микаэла лишалась права выйти на улицу. И тогда Аарфи вышвырнул ее в окошко.
Труп Микаэлы лежал на тротуаре. Йоссариан вежливо протолкался сквозь кружок хмурых жильцов дома, стоявших с тусклыми фонарями в руках над мертвым телом. Они злобно посмотрели на Йоссариана и отшатнулись от него: люди разговаривали сердито, осуждающе и ожесточенно тыкали пальцами в сторону окна на четвергом этаже. Сердце Йоссариана тяжело забилось при виде разбившегося насмерть человека. Он нырнул в подъезд, вихрем взлетел по ступеням и вбежал в офицерскую квартиру. Аарфи с напыщенной и несколько растерянной улыбкой нервно расхаживал по комнате. Чувствовалось, что ему немножко не по себе. Суетливо набивая трубку, он уверял Йоссариана, что все будет хорошо и беспокоиться не о чем.
–- Я только разок ее изнасиловал, — объяснил он.
–- Но ведь ты убил ее, Аарфи! — ужаснулся Йоссариан. — Ты убил ее!
–- Но я вынужден был это сделать, после того как изнасиловал, -спокойно ответил Аарфи. — Не мог же я отпустить ее, чтобы она по всей округе рассказывала о нас гадости.
–- А, зачем ты вообще трогал ее, тупая скотина? — кричал Йоссариан. — Почему ты не привел девку с улицы, если тебе так уж приспичило! Город кишит проститутками.
–- О нет, это не для меня, — хорохорился Аарфи. — За это, я еще никогда в жизни не платил денег.
У Йоссариана присох язык к гортани:
–- Аарфи, ты в своем уме? Ты убил девушку! Тебя посадят в тюрьму!
–- О нет, только не меня, — ответил Аарфи, улыбаясь.
–- Старого, доброго Аарфи за решетку не упекут. За таких, как она, не сажают.
–- Но ты выбросил ее из окна! Она лежит мертвая на улице!
–- Она не имеет права там находиться, — ответил Аарфи. — После комендантского часа это запрещено.
–- Болван! Ты понимаешь, что ты наделал? - Йоссариану хотелось схватить Аарфи за раскормленные, мягкие, как гусеницы, плечи и трясти его до тех пор, пока хоть искра сознания не затеплится в его мозгах. — Ты убил человека. Тебя наверняка посадят в тюрьму. Тебя могут даже повесить.
–- Ну, не думаю, чтобы они на это пошли, — ответил Аарфи, весело хихикнув, хотя видно было, что он нервничает все сильней. Набивая коротенькими пальцами трубочку, он сыпал табак на пол и не замечал этого. — Нет, ваше высочество, старого, доброго Аарфи вы не засадите за решетку — Он опять хохотнул. — Подумаешь, какая-то служаночка! Не думаю, чтобы они стали поднимать шум из-за бедной итальянской служанки, когда каждый день погибают тысячи людей. Как ты полагаешь?
–- Слышишь! — закричал Йоссариан почти радостно. Он прислушался.
Кровь отлила от лица Аарфи — вдали погребально завыли полицейские сирены. И вдруг почти мгновенно звук сирен усилился, превратившись в воющую, резкую, оглушительную какофонию, которая, казалось, рвалась в комнату со всех сторон.
–- Аарфи, это за тобой — закричал Йоссариан, стараясь перекричать сирены. Он почувствовал прилив сострадания. — Они арестуют тебя, Аарфи, неужели ты этого не понимаешь? Нельзя отнять жизнь у другого человеческого существа и остаться безнаказанным, даже если это бедная служанка. Неужели ты не понимаешь?
–- О нет, — упорствовал Аарфи, с механическим смешком и жалкой улыбкой. — Они меня не арестуют. Они не тронут старого, доброго Аарфи.
Он как-то сразу сник, опустился в кресло и оцепенел; пухлые, мягкие руки тряслись на коленях. Внизу затормозили машины. Свет ударял в окна. Захлопали дверцы, пронзительно засвистели полицейские свистки, послышались резкие, грубые голоса. Аарфи позеленел. Он машинально качал головой, улыбаясь странной, приклеенной улыбкой. Слабым, бесцветным голосом он твердил, что это приехали не за ним, не за старым, добрым Аарфи. "Нет, ваше высочество..." -старательно убеждал он себя даже тогда, когда тяжелые шаги уже слышались на лестнице и грохотали на площадке, даже тогда, когда беспощадные кулаки оглушительно забарабанили в дверь. Дверь распахнулась настежь, и двое рослых, крепких, мускулистых полицейских с ледяными взглядами, твердо сжатыми губами и железными челюстями быстро прошагали через комнату и арестовали... Йоссариана.
Они арестовали его за то, что он прибыл в Рим без увольнительной.
Они принесли Аарфи извинения за вторжение и увели Йоссариана, подхватив его под руки жесткими, как стальные кандалы, пальцами. Спускаясь по лестнице, они не проронили ни слова. Двое других военных полицейских с дубинками, в белых шлемах дожидались их в закрытой машине. Йоссариана усадили на заднее сиденье, и машина помчалась сквозь дождь и грязный туман к полицейскому участку. На ночь его заперли в камере, а на рассвете доставили на аэродром. Еще два великана из военной полиции с дубинками и в белых шлемах поджидали его у транспортного самолета. Моторы уже разогревались, на зеленых запотевших цилиндрических обтекателях дрожали капельки пара. Полицейские не разговаривали между собой, они даже не удостоили друг друга кивком головы. Йоссариан никогда не видывал таких гранитных морд.
Самолет взлетел и взял курс на Пьяносу. Еще двое молчаливых, военных полицейских дожидались их на посадочной полосе. Теперь их стало восемь. Четко держа равнение и по-прежнему не проронив ни слова, они промаршировали к двум машинам, расселись, и джипы, жужжа колесами, понеслись мимо всех четырех эскадрилий к зданию штаба полка. Здесь на стоянке их дожидались еще двое военных полицейских. Все десять человек, здоровенных, сосредоточенных, молчаливых верзил, обступили его, возвышаясь над ним, словно сторожевые башни, и направились к входу. Гравий ритмично и жалобно скрипел под их башмаками. Йоссариану казалось, что они непрерывно наращивают темп. Его охватил ужас. Каждый из этих десяти обладал такой силищей, что мог одним ударом размозжить Йоссариану голову. Стоило им сомкнуть свои массивные, твердые, как валуны, плечи, и от него осталось бы мокрое место. Путей к спасению не было. Он даже не мог разглядеть лица тех двух полицейских, что держали его под руки. Зажатый двумя тесными шеренгами, Йоссариан быстро-быстро перебирал ногами. Они еще наддали, и ему показалось, что ноги его оторвались от земли и он летит. Четко печатая шаг, они поднялись по широкой мраморной лестнице на верхнюю площадку, где их дожидались еще двое военных полицейских с непроницаемыми каменными лицами. Прибавив ходу, они протопали по длинной галерее,нависающей над огромным вестибюлем. Теперь они печатали шаг по тусклому, выстланному плиткой полу. В пустом вестибюле их шаги грохотали, как страшная, все убыстряющаяся барабанная дробь. И еще прибавив темп, и еще чеканней держа равнение, они подошли к кабинету полковника Кэткарта. Теперь, когда Йоссариан стоял лицом к лицу со своей судьбой, ледяной ветер ужаса засвистел в его ушах. Подполковник Корн, удобно расположив свою филейную часть на уголке письменного стола полковника Кэткарта, приветствовал Йоссариана теплой, душевной улыбкой и сказал:
–- Ну так вот, мы отправляем вас домой.
40. "Уловка-22".
Это, конечно, была уловка.
–- "Уловка двадцать два"? — спросил Йоссариан.
–- Конечно, — любезно ответил подполковник Корн. Величественным взмахом руки и чуть презрительным кивком (он всегда держался в высшей степени небрежно, когда мог позволить себе быть в высшей степени циничным) он выпроводил могучих стражей и уставился на Йоссариана. Его глаза за квадратными стеклами очков без оправы блестели веселой хитрецой. — В конце концов, мы не можем отправить вас домой за то, что вы отказались летать на задания, а остальных держать здесь, на войне. Вряд ли это будет справедливо по отношению к ним.
– Да, черт побери, вы правы! - выпалил полковник Кэткарт. Он вперевалку расхаживал взад-вперед, сопя и пыхтя, словно разъяренный бык. — Я связал бы его по рукам и ногам, швырнул бы в самолет и силком заставил летать на каждое задание. Вот как бы я поступил.
Подполковник Корн жестом попросил полковника Кэткарта помолчать и улыбнулся Йоссариану.
–- Вы, знаете ли, заварили кашу, которую приходится расхлебывать полковнику Кэткарту, — заметил он добродушно, будто вся эта история нисколько его не огорчала.
–- Люди недовольны, боевой дух упал. И все — по вашей вине.
–- Нет, по вашей, — парировал Йоссариан. — Из-за того, что вы увеличили норму вылетов.
–- Нет, по вашей, — возразил подполковник Корн. — Из-за того, что вы отказались выполнять норму. Пилоты выполняли столько заданий, сколько мы требовали, и были вполне довольны жизнью, потому что у них не было иного выбора. Теперь вы им подали идею, пробудили в них разные надежды, и они почувствовали себя несчастными. Так что вы кругом виноваты.
–- Разве он не знает, что война еще продолжается? — угрюмо спросил полковник Кэткарт, не глядя на Йоссариана. Тяжелыми шагами он мерил кабинет.
–- Знает, конечно, — ответил подполковник Корн. — Я даже подозреваю, что именно по этой причине он и отказывается летать.
–- Выходит, ему безразлично — идет война или нет?
–- Может быть, вспомнив о том, что война продолжается, вы откажетесь от своего решения? — с иронической серьезностью полюбопытствовал подполковник Корн, передразнивая полковника Кэткарта.
–- Нет, сэр, — с лукавой усмешкой ответил Йоссариан:
он уловил тон подполковника Корна.
–- Ах, вот этого-то я и опасался, — заметил подполковник Корн с притворным вздохом и, сцепив руки, удобно положил их на свою обширную, сверкающую, загорелую лысину. — А ведь, знаете, откровенно говоря, мы относились к вам не так уж плохо. Мы вас кормили, вовремя выдавали жалованье, наградили орденом и даже сделали вас капитаном.
–- Я никогда бы не дал ему капитана! — с горечью воскликнул полковник Кэткарт. — Я отдал бы его под суд, еще когда он наложил в штаны во время налета на Феррару и дважды зашел на цель.
–- Я вам говорил, чтобы вы его не повышали, — сказал подполковник Корн, — но вы меня и слушать не захотели.
–- Нет уж, простите, это вы меня убедили повысить его в звании. Разве не так?
–- Я доказывал вам, что не надо его повышать. А вы все-таки меня не послушались.
–- Если бы вы так сказали, я бы послушался.
–- Вы никогда меня не слушаете, — твердил подполковник Корн. -Потому-то мы и торчим с вами в этой дыре.
–- А-а, ладно, ерунда. Не будем толочь воду в ступе. — Полковник Кэткарт засунул руки в карманы и, ссутулясь, отвернулся. — Чем пикироваться со мной, подумайте-ка лучше, что нам делать с ним.
–- Боюсь, что нам придется отправить его домой. - И торжествующе хихикнув, подполковник Корн повернулся к Йоссариану: — Ну, Йоссариан, для вас война окончилась. Мы намерены отправить вас домой. Вы, конечно, сами понимаете, что этого не заслужили, и это как раз одна из причин, почему я не возражаю против вашей отправки. Мы решили вернуть вас в Штаты, поскольку любой другой вариант будет еще более рискованным. Мы разработали одну небольшую сделку и предлагаем...
–- Какую сделку? — насторожился Йоссариан. Подполковник Корн откинул голову и расхохотался:
–- О, сделка преподлейшая. На этот счет можете не заблуждаться. Но, по-моему, она вас вполне устроит.
–- Ну, это еще надо посмотреть.
–- Устроит, нисколько не сомневаюсь, хотя сделка, скажем прямо, вонючая. Да, кстати, вы никому из пилотов не говорили, что отказались летать на задания?
–- Нет, сэр, не говорил, - поспешно заверил его Йоссариан.
Подполковник Корн одобрительно кивнул:
–- Превосходно. Мне нравится, как вы лихо лжете. Вы далеко пойдете, если направите свое честолюбие на что-нибудь стоящее.
–- А известно ли ему, что война еще не кончена? — завопил вдруг полковник Кэткарт и энергично продул мундштук.
–- Не сомневаюсь, что известно, — язвительно ответил подполковник Корн, — поскольку вы уже задавали ему этот вопрос. — Страдальческой гримасой подполковник Корн дал понять Йоссариану, как тяжко ему приходится с этим Кэткартом. Темные глаза Корна искрились нагловатой хитрецой. Упершись обеими руками в край письменного стола, он приподнял свои пухлые ляжки и уселся поглубже и поудобнее.Его короткие ножки болтались, не доставая до пола, а ботинки слегка постукивали по желтой тумбе дубового стола. Линялые коричневые носки без подвязок вялыми кольцами сползали ниже лодыжек — удивительно тоненьких и беленьких.
–- А знаете, Йоссариан, — дружески заговорил подполковник Корн, будто осененный неожиданной мыслью, которая показалась ему одновременно и смешной и верной,— по правде говоря, я отчасти даже восхищаюсь вами. Вы умный человек с сильным характером, и вы отважились на исключительно смелый поступок. А я — человек умный, но бесхарактерный. Кто же лучше меня может оценить ваш поступок?
–- Сейчас очень тяжелый момент, — обиженным тоном заявил полковник Кэткарт из дальнего угла кабинета, совершенно не обращая никакого внимания на подполковника Корна.
–- Момент в самом деле трудный, — согласился подполковник Корн и миролюбиво кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57