К тому же, он не хотел обижать супругу, признаваясь, что воздержание от ее стряпни дается легко даже без медицинских показаний. — Кстати, Мурочка, — ласково заметил папа, — тот диван, который тебе разонравился: не продавай его никому, я сам его у тебя куплю.
— Это что, — вмешался Даня, — тот самый диван, который ты взяла отсюда, когда они тебе квартиру купили?
— А что? — осторожно спросила Мура, намазывая на хлеб масло.
— А ничего. Я только хотел понять: значит, ты сначала взяла у отца диван, а теперь его ему обратно продаешь?
— Ну, это случайное стечение обстоятельств. — Мурка смутилась, и начала упорно разыскивать вилку в ящиках буфета. — Мама отдала мне его. В вечное ленное владение. А потом я захотела другой диван, и покупку того, другого — вожделенного, необходимо частично финансировать продажей этого, просто ленного.
— Мурка, я начинаю тебя уважать. Мам, вы не хотите и у меня купить что-нибудь из ваших вещей?
— Для того, чтобы было что родителям продать, надо сначала у них чего-нибудь взять, — резонно заметил Михаил Александрович. — Вот закончишь университет, купим тебе машину.
— Папа, уже три года назад, после окончания университета этой неподкупной личности было оплачено путешествие по всей Азии! — ревниво заметила Мура.
— Уже окончил? Три года назад? — в который раз обрадовался этой новости папа. — Смотри, как время летит!
— Миша, в следующую пятницу идем на демонстрацию! — напомнила Анна.
— Опять? — удивился Михаил Александрович. — Как сейчас помню, я только на днях по твоему указанию участвовал в демонстрации. Какие-то «Женщины в черном», по-моему.
Анна замахала руками:
— Ну так я и знала! Ты все напутал! Какие, в черту, «Женщины в черном»?!
— Тот-то я удивлялся, Аннушка, — кротко оправдывался Михаил Александрович, — зачем ты меня на эту демонстрацию послала. Я там, как бы это сказать, как-то странно выделялся…
— Ну это уж чистой воды сексизм! — воскликнула Анна, и вконец смутившийся папа поспешно отхлебнул горячего чая и схватил с блюда несъедобное печенье, да так и сидел с ним в руке, не решаясь под строгим взглядом супруги ни съесть его, ни выкинуть, пока смятый кусочек не сжевал тайком всеядный Джин.
Спускалась ночь, с цикадами, ясным звездным небом и далеким шумом шоссе Иерусалим-Тель-Авив. Мурка и Даниэль, валяясь на продавленных садовых шезлонгах, вспоминали как в детстве Данька боялся темноты, и как вредная Мура пугала его буквой «С», которая, они оба это знали, означала слово «страшилище», и как он упрашивал всех домашних помочь ему вынести в сад свой телескоп, и глядеть вместе с ним на кольца Сатурна, и как они всем тогда опостылели, эти кольца Сатурна… И про поездки в Крым, и про Кара-Даг, и про дом Волошина, и про совместные походы в Лазурную бухту… А потом воспоминания пошли вглубь веков, в самое раннее детство, про то, как они остались дома одни, а в дверь позвонили цыгане, и оба залезли под одеяла и тряслись там от страха до прихода невесть где таскающихся родителей. И как Мурка взялась гладить, а дедушка некстати вошел, и пришлось как ни в чем не бывало поставить утюг на стол, и стол уже начал дымиться, а дедушка все топтался по комнате, из-за него тогда весь дом едва не сгорел! Так до самого отъезда в Израиль и жили, с отпечатком утюга на столе. А дедушка до отъезда не дожил. А потом Данька вспомнил как они остались дома одни, и надели свои шубы и вылезли на балкон, несмотря на то, или именно потому, что мама перед уходом строго-настрого велела на балкон не соваться. И там лежала рыба, и они ее ковыряли палкой, и маме пришлось выбросить их шубы, провонявшие тухлой рыбой, потому что отчистить их оказалось невозможно. А Мурка страшно удивилась, и сказала, что прекрасно этот случай помнит, и что никакой рыбы там не было и в помине. Действительно, вылезать на балкон им было запрещено, а они полезли. И топтались в снегу, пока не промокли тапки, а потом страшно удивлялись — откуда мать, едва войдя в дом, и бросив взгляд на снег балкона, сразу догадалась об их вылазке. А Анна только головой покачала, и сказала, что рыба была, но совершенно свежая, и никто ее никакой палкой не ковырял, а шубы были отданы цыганке, потому что стали малы. И все замолчали и только диву давались, как это одно общее детство прошло так по разному у каждого из троих — у Мурки, Даньки и Анны.
* * *
Мура выбежала из дверей редакции на ступеньки и оглянулась, отыскивая Александру. Та замахала ей с другой стороны улицы из окна машины. Мурка плюхнулась на сиденье рядом.
— Ты чего вызывала? Что стряслось?
— А то и стряслось, что Артем ушел к Лине, психологине, к которой я его повела.
— Не может быть!
— Может, может! Я к ней в последние недели ходила, — вздохнула Александра. — Она так внимательно вникала во все мои проблемы, и мы с ней искали решения. Я ей рассказывала об Артеме, ну, просто как пример. Она пыталась убедить меня, что я сама виновата в том, что мы уже полтора года «он энд офф», я ей объясняла, что мне просто с ним ужасно не повезло. Она мне присоветовала привести его, и уверяла, что личная встреча поможет ей в разрешении моих проблем! — Сашка резко вставила первую скорость и нажала на газ. — Поедем в «Финк», меня Мули зовет уже целую вечность!
— Ну что ж, она-таки самоотверженно решила тебе все твои проблемы с Артемом…
— Да, это точно! А сегодня эта сука заявила мне, что она, мол, считает своим профессиональным долгом поставить меня в известность, что между ней и Артемом завязались личные отношения.
— Саш, так не бывает!
— Бывает! — горестно взмахнула рукой Сашка. — Она предложила мне продолжать наши встречи без него, заявив, что все случившееся никак не скажется на ее профессиональном отношении ко мне как к «пациенту»!
— Вот видишь, еще раз подтвердилось, что все психоаналитики — самые первые сумасшедшие.
— Да. Я ей заявила, что, увы, я не обладаю ее выдержкой, и на мое к ней отношение случившееся повлияет весьма сильно!
— Саш, а ты не хотела бы хотя бы поговорить с самим Артемом? Выяснить, что произошло?
— Да ну его, — отмахнулась Александра. — Он бесстыже заявил, что ему надоело все время скакать вокруг меня, и наконец-то он встретил человека, который заинтересовался им и его проблемами.
— Правильно, пусть он теперь выясняет все свои проблемы с Линой. По льготному тарифу.
— Ты знаешь, что я его совершенно не любила и сама все время собиралась бросить. В конце концов, это и была моя с ним проблема. Но это впервые, что мужик сам от меня уходит. Мне наплевать, ушел — ушел, у меня, собственно к нему даже мало претензий. Но меня потрясло ее предательство. В результате всего этого я лишилась совершенно необходимой мне терапии!
— Может, это и к лучшему. Страшная женщина. Втерлась бы к тебе в доверие, и чего доброго украла бы что-нибудь и поценнее Артема. Но ты должна подать жалобу в какой-нибудь профсоюз психологов, чтобы ее лишили лицензии.
— Какой лицензии? Чужих мужиков красть? — засмеялась сквозь обиду Александра. — По собственному опыту знаю, что это невозможно. И вообще, как ты себе это представляешь, что я пойду в парторганизацию плакаться, что эта кикимора у меня, у меня! — Сашка интонацией подчеркнула всю абсурдность происходящего, — мужика увела?!
— Ты что, Саш. Надо принять меры. Не в том дело, что кого-то увела, а в неэтичном поведении специалиста, воспользовавшегося твоим доверием. Разве так может поступать профессиональный психолог?
— Насчет неэтичного поведения, то это еще посмотрим, чье неэтичное поведение окажется неэтичнее, — задумчиво проговорила Сашка. — Для начала я этой выдре за последнюю сессию платить не буду. А сейчас я решила устроить нам «гёрлс найт аут»! Теперь тебе придется придумать, как мне жить дальше. — Сашка лихо зарулила на частную стоянку «Финка» с надписью «Посторонним машинам стоянка запрещена». Здесь она была не только не посторонней, а в доску своей.
Они вошли в полутемный бар, и минут десять было потрачено на приветственные возгласы и поцелуи с хозяином заведения Мулей и даже с новым милым официантом Гаем. Наконец, Мули усадил их за стойку бара и приготовил Муре свою знаменитую блади мэри, а Сашке ее любимый космополитэн.
— Зачем ты вообще к ней пошла? — не могла успокоиться возмущенная Мура.
— В последнее время я только валялась целыми днями, смотрела бесконечные российские сериалы, от которых даже сама себя запрезирала, и играла в тетрис, — начала свою исповедь Александра. — Все это вместо того, чтобы думать, как жить дальше и чем заняться.
— А чего тебе так было плохо?
— Ну, не то чтобы плохо, но меня все время точит мысль, что работа моя ненадежная и в любой момент, а точнее, когда-нибудь обязательно кончится, и что со мной тогда будет?
— Ну, Сашка, до тех пор ты обязательно выйдешь замуж за миллионера! Если, конечно, не познакомишь его сначала с этой Линой, — осторожно добавила Мура.
— Ага, до сих пор не вышла, а тут вдруг почему-то выйду.
— Ну просто не подворачивался достаточно милый миллионер.
— Я вообще начинаю опасаться, что красивых девушек в мире больше, чем желающих жениться на них миллионеров, — с горькой трезвостью сказала Сашка.
— Слушай, а я как-то раз столкнулась с одним совершенно заброшенным мультимиллионером, — вспомнила Мурка. — Это было на огромном торжестве, отмечавшем прибытие миллиона репатриантов. Свершение праздновалось министерствами с невероятной помпой, и почему-то разделить эту нашу радость были приглашены российский посол Бовин и украинский — Александр Майданник. Кстати, вот ты говоришь, Вадим никогда никуда со мной не ходит, а вот как раз на это мероприятие он почему-то рвался меня сопровождать!
— Ну а кто там миллионер-то?
— Да один из американских спонсоров Сохнута. По виду — такой совершенный Корейко, тщедушненький, застенчивый, все к стенкам жался. Ему принадлежал концерн по производству замороженных овощей «Санфрост», а в придачу трудолюбивый миллиардер еще управлял какой-то самолетостроительной компанией, не то Мак-Дугласом, не то Локхертом. Он бродил там такой одинокий и потерянный, мне его жалко стало, захотелось ободрить и обласкать…
— Мне бы тоже захотелось, — перебила Сашка. — Я даже знаю как…
— Да нет, я не то имею в виду, — отмахнулась Мурка. — По человечески. Он слушал какие-то дискуссии о смысле жизни среди подростков. Я ему говорю: «А вы не хотите подрастающему поколению что-нибудь назидательное рассказать?» А он мне так робко: «Нет, когда слушаешь, гораздо большему учишься…»
— Это он просто бесплатно не привык выступать. А Вадим-то где был?
— А Вадим случайно наткнулся там на какого-то своего знакомого в свите Бовина, и общался с ними. По-моему, Бовин ему свои больные колени демонстрировал. Я посольское колено тоже немножко пощупала. А потом я ходила с украинским послом, он был такой душка и красавчик. Ну и к тому же оба дипломата — и Бовин, и Майданник — бывшие журналисты, так что я вроде как с коллегами общалась. А миллиардер, видимо, за мое сочувствие проникся, прибился ко мне, и весь вечер таскался следом, и приходилось все время его всем представлять, но я его имя, хоть убей, запомнить не могла… А он еще больше смущался, и всех уверял, что ни он, ни его имя не имеют ни малейшего значения…
— Мурка, ты в следующий раз на сходку с миллионерами меня вместо Вадима бери. Уж я-то их имена не забуду. Но все же, давай оставим вариант миллионера как запасной, и решим, как мне все же жить оставшиеся годы девичества. Вот посмотри на тебя — ты и языки знаешь, и работа у тебя интересная, и ты такая умная! Ты, небось, не тратишь свое время так бесцельно, как я!
— Не фига себе! — Мура невольно засмеялась. — Видела бы ты меня в первую неделю после отъезда Вадима!
— Кстати, что от него слышно?
— Возвращается в следующее воскресенье.
— Мура, ты не обижайся, но я тебе честно скажу, мне кажется, что с Вадимом каши не сваришь…
Мурка упрямо тряхнула головой и сказала:
— Истинное чувство не должно отступать перед здравым смыслом.
— Должно, Мур. Должно. Именно то чувство, которое совпадает со здравым смыслом, оно и есть истинное.
Подружки немного помолчали. Потом Мура поменяла тему, она не привыкла, чтобы Сашка ее поучала, обычно было наоборот.
— Насчет твоих возможностей. Может, тебе начать учить языки? Попробуй каждый день читать ивритскую газету, — начала Мура обдумывать очередной четкий План для Новой и Полезной Жизни Александры.
— Да ты мне уже говорила. Я пробовала. Честное слово. Купила, будничную, она потоньше, и целый день над ней тосковала. Ты знаешь, оказалось, они там пишут как-то странно — без гласных. Я так ничего прочесть не могу!
— Ну, на иврите в принципе незнакомые слова трудно читать. Ты просто заучивай каждое слово так, чтобы узнавать его, как нечто целое.
— Мура! — Сашка уставилась на нее и протянула паузу. — Ты это серьезно? — И девушки расхохотались.
— Ну хорошо, возьмись за английский.
— Вот, поверишь ли, все время над этим думаю. У меня иврит и английский — ну просто две половинки одного целого — на иврите я говорю прекрасно, а прочесть или написать ну ничегошеньки не могу, а на английском читаю свободно, а говорю — на ходу изобретая грамматику.
— Это у тебя комплекс всех выпускников российских школ советского периода. Я уверена, что там как-то специально учили так, чтобы простые советские люди не могли больше ни с кем в мире общаться. Пойди на курсы.
В это время кампания за соседним столиком начала прикалываться к девушкам. Мурка, как всегда нахохлилась, а Сашка начала смеяться, флиртовать, знакомиться. Потом, когда очередной раунд общения с ними затих, она снова обернулась к Мурке.
— Кстати, а кто этот твой приятель Максим?
— Очень милый амбициозный молодой человек. Мечтает с тобой познакомиться поближе. В Израиле давным-давно. По-моему, собирается жениться, женатых охотнее посылают в дипломатические представительства. Но… не миллионер, — предупредила Александру Мура.
— Это не так важно, что пока не миллионер. Во-первых, у него есть перспективы, а во-вторых, важнее, чтобы был широк душой. И вообще, обожаю умных мужчин!
— Ну вот видишь, какое удачное совпадение: они тоже обожают тебя, впрочем, как и дураки. А насчет будущего, знаешь, ты ведь все эти годы недурно зарабатывала. Если бы ты так много не тратила на шмотки…
— Конечно, ты права. Но радости в такой жизни у меня бы уже точно не было. Чего ради я бы вообще тогда работала? Я даже все свои заработки и расходы для самой себя всегда перевожу в единицы одежды. Смотрю на счет за электричество и думаю: не фига себе, за это я могла бы купить отличное платье! Для меня надо такую валюту сделать — е.о., и в ней мне платить. — Сашка помолчала. — Ты знаешь, я никогда не могу заснуть, если немножко перед сном не подумаю о шмотках. Что-то в них есть такое радостное, успокаивающее, что помогает мне бороться со всеми неврозами. Вот ты бы попробовала.
— Ох, нет, Саш. Вся эта высокая мода, все эти дорогие шмотки от дизайнеров, которые ни одна женщина на честно заработанные деньги купить не в состоянии, только увеличивают зависимость женщин от богатых мужчин. При этом каждый дизайнер всегда во всех интервью бесстыже заявляет: «Моя коллекция для современной, самостоятельной женщины с карьерой!» А я заявляю, что роскошь — первый враг женской эмансипации!
— Смотри-ка! — воскликнула пораженная Александра. — Я это инстинктивно подозревала, поэтому всегда старалась собственными бабками за тряпки платить как можно реже, — и добавила с достоинством: — Чтобы не подкапывались, гады, под мою эмансипацию.
— Вот об этом я и говорю! — вздохнула Мура, отчаявшись донести до подруги прогрессивный призыв современного феминизма. — Но ты гордись тем, что ты на себе самой проводишь важный психологический эксперимент.
— Вот именно, — Сашка выпрямила спину. — А какой?
— Возможно ли в принципе удовлетворить потребности человека? — гнусаво сказала Мурка и подняла палец кверху.
— Чьи это потребности я удовлетворяю? — обиделась Сашка.
— Ну твои же.
— Мои — невозможно. Я сложное создание. А мужские как раз очень даже легко! Оттого получается особенно нечестно — я их потребности удовлетворяю легко и постоянно, а они мои — никогда! Но, вообще, тряпичничество — глубинный, непреодолимый инстинкт. Я в этом уверена, просто ученые еще не смогли доказать этот факт, потому что заняты всякими глупостями.
— Нет, Сашка, как раз занятие собственной внешностью — оно и есть глупость. Сама этим грешу, и сама все время себя корю. Не в этом смысл жизни.
— Как это не в этом? — спросила неприятно пораженная Александра. — А в чем?
— Ну-у, мама говорит — в самореализации. В исполнении своего жизненного долга.
— И конечно, никто, ни мама, ни Маркс, ни Мао не раскрывают страшного секрета, что смысл жизни в наслаждении ею! Между прочим, для меня занятие собственной внешностью — это и есть самая настоящая самореализация.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Это что, — вмешался Даня, — тот самый диван, который ты взяла отсюда, когда они тебе квартиру купили?
— А что? — осторожно спросила Мура, намазывая на хлеб масло.
— А ничего. Я только хотел понять: значит, ты сначала взяла у отца диван, а теперь его ему обратно продаешь?
— Ну, это случайное стечение обстоятельств. — Мурка смутилась, и начала упорно разыскивать вилку в ящиках буфета. — Мама отдала мне его. В вечное ленное владение. А потом я захотела другой диван, и покупку того, другого — вожделенного, необходимо частично финансировать продажей этого, просто ленного.
— Мурка, я начинаю тебя уважать. Мам, вы не хотите и у меня купить что-нибудь из ваших вещей?
— Для того, чтобы было что родителям продать, надо сначала у них чего-нибудь взять, — резонно заметил Михаил Александрович. — Вот закончишь университет, купим тебе машину.
— Папа, уже три года назад, после окончания университета этой неподкупной личности было оплачено путешествие по всей Азии! — ревниво заметила Мура.
— Уже окончил? Три года назад? — в который раз обрадовался этой новости папа. — Смотри, как время летит!
— Миша, в следующую пятницу идем на демонстрацию! — напомнила Анна.
— Опять? — удивился Михаил Александрович. — Как сейчас помню, я только на днях по твоему указанию участвовал в демонстрации. Какие-то «Женщины в черном», по-моему.
Анна замахала руками:
— Ну так я и знала! Ты все напутал! Какие, в черту, «Женщины в черном»?!
— Тот-то я удивлялся, Аннушка, — кротко оправдывался Михаил Александрович, — зачем ты меня на эту демонстрацию послала. Я там, как бы это сказать, как-то странно выделялся…
— Ну это уж чистой воды сексизм! — воскликнула Анна, и вконец смутившийся папа поспешно отхлебнул горячего чая и схватил с блюда несъедобное печенье, да так и сидел с ним в руке, не решаясь под строгим взглядом супруги ни съесть его, ни выкинуть, пока смятый кусочек не сжевал тайком всеядный Джин.
Спускалась ночь, с цикадами, ясным звездным небом и далеким шумом шоссе Иерусалим-Тель-Авив. Мурка и Даниэль, валяясь на продавленных садовых шезлонгах, вспоминали как в детстве Данька боялся темноты, и как вредная Мура пугала его буквой «С», которая, они оба это знали, означала слово «страшилище», и как он упрашивал всех домашних помочь ему вынести в сад свой телескоп, и глядеть вместе с ним на кольца Сатурна, и как они всем тогда опостылели, эти кольца Сатурна… И про поездки в Крым, и про Кара-Даг, и про дом Волошина, и про совместные походы в Лазурную бухту… А потом воспоминания пошли вглубь веков, в самое раннее детство, про то, как они остались дома одни, а в дверь позвонили цыгане, и оба залезли под одеяла и тряслись там от страха до прихода невесть где таскающихся родителей. И как Мурка взялась гладить, а дедушка некстати вошел, и пришлось как ни в чем не бывало поставить утюг на стол, и стол уже начал дымиться, а дедушка все топтался по комнате, из-за него тогда весь дом едва не сгорел! Так до самого отъезда в Израиль и жили, с отпечатком утюга на столе. А дедушка до отъезда не дожил. А потом Данька вспомнил как они остались дома одни, и надели свои шубы и вылезли на балкон, несмотря на то, или именно потому, что мама перед уходом строго-настрого велела на балкон не соваться. И там лежала рыба, и они ее ковыряли палкой, и маме пришлось выбросить их шубы, провонявшие тухлой рыбой, потому что отчистить их оказалось невозможно. А Мурка страшно удивилась, и сказала, что прекрасно этот случай помнит, и что никакой рыбы там не было и в помине. Действительно, вылезать на балкон им было запрещено, а они полезли. И топтались в снегу, пока не промокли тапки, а потом страшно удивлялись — откуда мать, едва войдя в дом, и бросив взгляд на снег балкона, сразу догадалась об их вылазке. А Анна только головой покачала, и сказала, что рыба была, но совершенно свежая, и никто ее никакой палкой не ковырял, а шубы были отданы цыганке, потому что стали малы. И все замолчали и только диву давались, как это одно общее детство прошло так по разному у каждого из троих — у Мурки, Даньки и Анны.
* * *
Мура выбежала из дверей редакции на ступеньки и оглянулась, отыскивая Александру. Та замахала ей с другой стороны улицы из окна машины. Мурка плюхнулась на сиденье рядом.
— Ты чего вызывала? Что стряслось?
— А то и стряслось, что Артем ушел к Лине, психологине, к которой я его повела.
— Не может быть!
— Может, может! Я к ней в последние недели ходила, — вздохнула Александра. — Она так внимательно вникала во все мои проблемы, и мы с ней искали решения. Я ей рассказывала об Артеме, ну, просто как пример. Она пыталась убедить меня, что я сама виновата в том, что мы уже полтора года «он энд офф», я ей объясняла, что мне просто с ним ужасно не повезло. Она мне присоветовала привести его, и уверяла, что личная встреча поможет ей в разрешении моих проблем! — Сашка резко вставила первую скорость и нажала на газ. — Поедем в «Финк», меня Мули зовет уже целую вечность!
— Ну что ж, она-таки самоотверженно решила тебе все твои проблемы с Артемом…
— Да, это точно! А сегодня эта сука заявила мне, что она, мол, считает своим профессиональным долгом поставить меня в известность, что между ней и Артемом завязались личные отношения.
— Саш, так не бывает!
— Бывает! — горестно взмахнула рукой Сашка. — Она предложила мне продолжать наши встречи без него, заявив, что все случившееся никак не скажется на ее профессиональном отношении ко мне как к «пациенту»!
— Вот видишь, еще раз подтвердилось, что все психоаналитики — самые первые сумасшедшие.
— Да. Я ей заявила, что, увы, я не обладаю ее выдержкой, и на мое к ней отношение случившееся повлияет весьма сильно!
— Саш, а ты не хотела бы хотя бы поговорить с самим Артемом? Выяснить, что произошло?
— Да ну его, — отмахнулась Александра. — Он бесстыже заявил, что ему надоело все время скакать вокруг меня, и наконец-то он встретил человека, который заинтересовался им и его проблемами.
— Правильно, пусть он теперь выясняет все свои проблемы с Линой. По льготному тарифу.
— Ты знаешь, что я его совершенно не любила и сама все время собиралась бросить. В конце концов, это и была моя с ним проблема. Но это впервые, что мужик сам от меня уходит. Мне наплевать, ушел — ушел, у меня, собственно к нему даже мало претензий. Но меня потрясло ее предательство. В результате всего этого я лишилась совершенно необходимой мне терапии!
— Может, это и к лучшему. Страшная женщина. Втерлась бы к тебе в доверие, и чего доброго украла бы что-нибудь и поценнее Артема. Но ты должна подать жалобу в какой-нибудь профсоюз психологов, чтобы ее лишили лицензии.
— Какой лицензии? Чужих мужиков красть? — засмеялась сквозь обиду Александра. — По собственному опыту знаю, что это невозможно. И вообще, как ты себе это представляешь, что я пойду в парторганизацию плакаться, что эта кикимора у меня, у меня! — Сашка интонацией подчеркнула всю абсурдность происходящего, — мужика увела?!
— Ты что, Саш. Надо принять меры. Не в том дело, что кого-то увела, а в неэтичном поведении специалиста, воспользовавшегося твоим доверием. Разве так может поступать профессиональный психолог?
— Насчет неэтичного поведения, то это еще посмотрим, чье неэтичное поведение окажется неэтичнее, — задумчиво проговорила Сашка. — Для начала я этой выдре за последнюю сессию платить не буду. А сейчас я решила устроить нам «гёрлс найт аут»! Теперь тебе придется придумать, как мне жить дальше. — Сашка лихо зарулила на частную стоянку «Финка» с надписью «Посторонним машинам стоянка запрещена». Здесь она была не только не посторонней, а в доску своей.
Они вошли в полутемный бар, и минут десять было потрачено на приветственные возгласы и поцелуи с хозяином заведения Мулей и даже с новым милым официантом Гаем. Наконец, Мули усадил их за стойку бара и приготовил Муре свою знаменитую блади мэри, а Сашке ее любимый космополитэн.
— Зачем ты вообще к ней пошла? — не могла успокоиться возмущенная Мура.
— В последнее время я только валялась целыми днями, смотрела бесконечные российские сериалы, от которых даже сама себя запрезирала, и играла в тетрис, — начала свою исповедь Александра. — Все это вместо того, чтобы думать, как жить дальше и чем заняться.
— А чего тебе так было плохо?
— Ну, не то чтобы плохо, но меня все время точит мысль, что работа моя ненадежная и в любой момент, а точнее, когда-нибудь обязательно кончится, и что со мной тогда будет?
— Ну, Сашка, до тех пор ты обязательно выйдешь замуж за миллионера! Если, конечно, не познакомишь его сначала с этой Линой, — осторожно добавила Мура.
— Ага, до сих пор не вышла, а тут вдруг почему-то выйду.
— Ну просто не подворачивался достаточно милый миллионер.
— Я вообще начинаю опасаться, что красивых девушек в мире больше, чем желающих жениться на них миллионеров, — с горькой трезвостью сказала Сашка.
— Слушай, а я как-то раз столкнулась с одним совершенно заброшенным мультимиллионером, — вспомнила Мурка. — Это было на огромном торжестве, отмечавшем прибытие миллиона репатриантов. Свершение праздновалось министерствами с невероятной помпой, и почему-то разделить эту нашу радость были приглашены российский посол Бовин и украинский — Александр Майданник. Кстати, вот ты говоришь, Вадим никогда никуда со мной не ходит, а вот как раз на это мероприятие он почему-то рвался меня сопровождать!
— Ну а кто там миллионер-то?
— Да один из американских спонсоров Сохнута. По виду — такой совершенный Корейко, тщедушненький, застенчивый, все к стенкам жался. Ему принадлежал концерн по производству замороженных овощей «Санфрост», а в придачу трудолюбивый миллиардер еще управлял какой-то самолетостроительной компанией, не то Мак-Дугласом, не то Локхертом. Он бродил там такой одинокий и потерянный, мне его жалко стало, захотелось ободрить и обласкать…
— Мне бы тоже захотелось, — перебила Сашка. — Я даже знаю как…
— Да нет, я не то имею в виду, — отмахнулась Мурка. — По человечески. Он слушал какие-то дискуссии о смысле жизни среди подростков. Я ему говорю: «А вы не хотите подрастающему поколению что-нибудь назидательное рассказать?» А он мне так робко: «Нет, когда слушаешь, гораздо большему учишься…»
— Это он просто бесплатно не привык выступать. А Вадим-то где был?
— А Вадим случайно наткнулся там на какого-то своего знакомого в свите Бовина, и общался с ними. По-моему, Бовин ему свои больные колени демонстрировал. Я посольское колено тоже немножко пощупала. А потом я ходила с украинским послом, он был такой душка и красавчик. Ну и к тому же оба дипломата — и Бовин, и Майданник — бывшие журналисты, так что я вроде как с коллегами общалась. А миллиардер, видимо, за мое сочувствие проникся, прибился ко мне, и весь вечер таскался следом, и приходилось все время его всем представлять, но я его имя, хоть убей, запомнить не могла… А он еще больше смущался, и всех уверял, что ни он, ни его имя не имеют ни малейшего значения…
— Мурка, ты в следующий раз на сходку с миллионерами меня вместо Вадима бери. Уж я-то их имена не забуду. Но все же, давай оставим вариант миллионера как запасной, и решим, как мне все же жить оставшиеся годы девичества. Вот посмотри на тебя — ты и языки знаешь, и работа у тебя интересная, и ты такая умная! Ты, небось, не тратишь свое время так бесцельно, как я!
— Не фига себе! — Мура невольно засмеялась. — Видела бы ты меня в первую неделю после отъезда Вадима!
— Кстати, что от него слышно?
— Возвращается в следующее воскресенье.
— Мура, ты не обижайся, но я тебе честно скажу, мне кажется, что с Вадимом каши не сваришь…
Мурка упрямо тряхнула головой и сказала:
— Истинное чувство не должно отступать перед здравым смыслом.
— Должно, Мур. Должно. Именно то чувство, которое совпадает со здравым смыслом, оно и есть истинное.
Подружки немного помолчали. Потом Мура поменяла тему, она не привыкла, чтобы Сашка ее поучала, обычно было наоборот.
— Насчет твоих возможностей. Может, тебе начать учить языки? Попробуй каждый день читать ивритскую газету, — начала Мура обдумывать очередной четкий План для Новой и Полезной Жизни Александры.
— Да ты мне уже говорила. Я пробовала. Честное слово. Купила, будничную, она потоньше, и целый день над ней тосковала. Ты знаешь, оказалось, они там пишут как-то странно — без гласных. Я так ничего прочесть не могу!
— Ну, на иврите в принципе незнакомые слова трудно читать. Ты просто заучивай каждое слово так, чтобы узнавать его, как нечто целое.
— Мура! — Сашка уставилась на нее и протянула паузу. — Ты это серьезно? — И девушки расхохотались.
— Ну хорошо, возьмись за английский.
— Вот, поверишь ли, все время над этим думаю. У меня иврит и английский — ну просто две половинки одного целого — на иврите я говорю прекрасно, а прочесть или написать ну ничегошеньки не могу, а на английском читаю свободно, а говорю — на ходу изобретая грамматику.
— Это у тебя комплекс всех выпускников российских школ советского периода. Я уверена, что там как-то специально учили так, чтобы простые советские люди не могли больше ни с кем в мире общаться. Пойди на курсы.
В это время кампания за соседним столиком начала прикалываться к девушкам. Мурка, как всегда нахохлилась, а Сашка начала смеяться, флиртовать, знакомиться. Потом, когда очередной раунд общения с ними затих, она снова обернулась к Мурке.
— Кстати, а кто этот твой приятель Максим?
— Очень милый амбициозный молодой человек. Мечтает с тобой познакомиться поближе. В Израиле давным-давно. По-моему, собирается жениться, женатых охотнее посылают в дипломатические представительства. Но… не миллионер, — предупредила Александру Мура.
— Это не так важно, что пока не миллионер. Во-первых, у него есть перспективы, а во-вторых, важнее, чтобы был широк душой. И вообще, обожаю умных мужчин!
— Ну вот видишь, какое удачное совпадение: они тоже обожают тебя, впрочем, как и дураки. А насчет будущего, знаешь, ты ведь все эти годы недурно зарабатывала. Если бы ты так много не тратила на шмотки…
— Конечно, ты права. Но радости в такой жизни у меня бы уже точно не было. Чего ради я бы вообще тогда работала? Я даже все свои заработки и расходы для самой себя всегда перевожу в единицы одежды. Смотрю на счет за электричество и думаю: не фига себе, за это я могла бы купить отличное платье! Для меня надо такую валюту сделать — е.о., и в ней мне платить. — Сашка помолчала. — Ты знаешь, я никогда не могу заснуть, если немножко перед сном не подумаю о шмотках. Что-то в них есть такое радостное, успокаивающее, что помогает мне бороться со всеми неврозами. Вот ты бы попробовала.
— Ох, нет, Саш. Вся эта высокая мода, все эти дорогие шмотки от дизайнеров, которые ни одна женщина на честно заработанные деньги купить не в состоянии, только увеличивают зависимость женщин от богатых мужчин. При этом каждый дизайнер всегда во всех интервью бесстыже заявляет: «Моя коллекция для современной, самостоятельной женщины с карьерой!» А я заявляю, что роскошь — первый враг женской эмансипации!
— Смотри-ка! — воскликнула пораженная Александра. — Я это инстинктивно подозревала, поэтому всегда старалась собственными бабками за тряпки платить как можно реже, — и добавила с достоинством: — Чтобы не подкапывались, гады, под мою эмансипацию.
— Вот об этом я и говорю! — вздохнула Мура, отчаявшись донести до подруги прогрессивный призыв современного феминизма. — Но ты гордись тем, что ты на себе самой проводишь важный психологический эксперимент.
— Вот именно, — Сашка выпрямила спину. — А какой?
— Возможно ли в принципе удовлетворить потребности человека? — гнусаво сказала Мурка и подняла палец кверху.
— Чьи это потребности я удовлетворяю? — обиделась Сашка.
— Ну твои же.
— Мои — невозможно. Я сложное создание. А мужские как раз очень даже легко! Оттого получается особенно нечестно — я их потребности удовлетворяю легко и постоянно, а они мои — никогда! Но, вообще, тряпичничество — глубинный, непреодолимый инстинкт. Я в этом уверена, просто ученые еще не смогли доказать этот факт, потому что заняты всякими глупостями.
— Нет, Сашка, как раз занятие собственной внешностью — оно и есть глупость. Сама этим грешу, и сама все время себя корю. Не в этом смысл жизни.
— Как это не в этом? — спросила неприятно пораженная Александра. — А в чем?
— Ну-у, мама говорит — в самореализации. В исполнении своего жизненного долга.
— И конечно, никто, ни мама, ни Маркс, ни Мао не раскрывают страшного секрета, что смысл жизни в наслаждении ею! Между прочим, для меня занятие собственной внешностью — это и есть самая настоящая самореализация.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38