— Скажи по правде, ты простил меня?
— Простил, — ответил я спокойно. — Но что тебе даст прощение?
Я не ожидал такого поворота нашего разговора. Сашка вдруг откинулся на стуле:
— Да как что даст? Да у меня уже душа на место возвратилась. Я дышу как свободный человек, и мне не страшно ничего.
— А раньше?
— А раньше я, как зверь был.
— А как же ты в Бога верил?
— Там, в колонии, мы все верим в Бога, только Бог у нас другой там: он не против, чтобы мы покуражились над теми, кто над нами ненасытно поиздевался…
Наш разговор перебил стук в дверь. Я крикнул: «Войдите», и на пороге, к моему изумлению, показался Шидчаншин. На его лице была написана какая-то виноватая растерянность:
— Я еле-еле нашел тебя, — сказал он, озираясь. — Я по делу и ненадолго. Простите, — обратился он к Сашке, — я не знаю, кто вы, но хотел бы со Степаном Николаевичем поговорить наедине.
Мне это обращение Шидчаншина не понравилось.
— Он — мой брат, — неожиданно для себя сказал я. — При нем все можно.
— И все же, извините меня, — заискивающе улыбнулся Провсс, — не могу я при свидетелях. Я вас глубоко уважаю, но…
— Да мне самый раз в котельную бежать, — сказал Сашка и направился к выходу.
— Ты, надеюсь, письмо получил из своего ведомства? — с места в карьер начал Провсс.
— Никакого письма не получал.
— Как так?
— Очень просто, мне было не до писем, да и письмам было не до меня. Я чуть здесь не окоченел. И если бы не Сашка…
— Я считаю твой шаг безрассудным с отдачей квартиры, но об этом потом…
— А почему безрассудным?
— Ну пойми меня правильно, надо в целом о благе народа думать, а не хутора сооружать. Заплаты ничего не дадут…
— Я заплату, ты заплату — смотришь, и одеяльце получится, — пошутил я.
— Я не верю в лоскутные одеяла, надо глобально все делать.
— Меня от глобальности воротит…
— Ну прости меня. Просто я пришел к тебе потому, что есть более серьезный способ помочь людям.
— Какой?
— Этот способ может осуществиться, если придет к власти Хобот.
— И если повалится Прахов-старший?
— Совершенно верно. Хобот — истинный демократ, знает дело и может быстро вывести страну из тупика.
— Ну и пусть выводит.
— Надо помочь, чтобы он пришел к власти.
— Я тут при чем?
— Я даже не знаю, как тебе и сказать. Ну неужели ты не получал письма? Там тебе должны сделать предложение.
— Какое?
— Согласиться на публичную эксдермацию, — медленно, но уверенно проговорил Шидчаншин. — Наше гуманистическое крыло нескольких инициативных движений взяло бы на себя все расходы по обеспечению солидной пропагандистской кампании вокруг твоего дела.
— Какого дела?
— Посвящения тебя в великомученики. Понимаешь, ты не просто умрешь, а сделаешь великое дело для народа. Народ поверит в тебя. У нас есть предварительные данные обследования общественного мнения по этому вопросу.
— А для чего нужно такое посвящение?
— Только таким образом ты сможешь помочь Хоботу прийти к власти.
— Но как?
— Очень просто. Одно дело — я буду агитировать за Хобота, а другое дело — великомученик. Народ поверит тебе. Мы развернем огромную кампанию. С Хоботом уже согласован этот вопрос. Он выделяет пять миллионов на всесторонний избирательный процесс.
— То есть на мое ошкуривание?
У меня зрело желание разразиться руганью, запустить в Шидчаншина железнодорожным костылем, выгнать его из моего подвала. Он опередил меня:
— Я тебя не тороплю с ответом. Подумай. Я завтра приду к тебе или через пару дней. И не злись, ради Бога. Если бы мне предложили такое, я бы, не задумываясь, согласился…
Он ушел, а я стал размышлять о моей жизни, точнее, о моей смерти.
16
Я уже ничему не удивлялся, но, когда на моем пороге оказался Паша Прахов, я был поражен. Он волочил свое брюхо, и ему было тяжело переступать с ноги на ногу. Сашка от изумления — сроду не видел такого живота! — разинул рот.
— Прости меня, но я разыскал тебя, срочный разговор. Извините, я не знаю, кто вы, — не могли бы нас оставить наедине со Степаном Николаевичем?
— Это мой брат, — сказал я. — Можно и при нем.
— Я не стал бы тебя, Степан, беспокоить, если бы дело не касалось всей страны в целом. Ты знаешь, как я люблю наше Отечество, единственную нашу Родину, поэтому я и обращаюсь к тебе со всей ответственностью. Ты знаешь мои взгляды на жизнь, на народ, на страну. Я никогда в жизни не юлил, всегда шел прямой дорогой, и теперь эта дорога привела к тебе.
— В мой подвал.
— Подвал мы тебе быстро заменим. Если мы с тобой договоримся, то через пару дней я приду к тебе с ордером…
— На арест, — подсказал я, и Сашка едва не подпрыгнул на стуле.
— Нет, не на арест, а на квартиру. На удобную красивую квартиру в престижном доме.
— И на престижном этаже? — подсказал я.
— Именно, — ответил Прахов и добавил, обращаясь к Сашке. — Плесни-ка мне чего-нибудь. — Сашка плеснул. Прахов выпил. — Господи, какая дрянь! Ты не смог бы сбегать, я тут на уголке видел магазинчик. Возьми червончик…
— Да за червончик ничего не купишь, — ответил Сашка.
— Добавь, старичок, — обратился ко мне Прахов, и я добавил. Когда Сашка ушел, Прахов продолжал, но прежде спросил: — Ты письма не получал?
— Откуда?
— Из своего ведомства.
— О чем письмо?
— О твоем участии в широковещательной программе Нового экспериментального театра.
— С ошкуриванием? — улыбнулся я.
— Ну зачем так грубо? Дело касается не нас с тобой, а Отечества. Сейчас, не скрою, случилось так, что ты скоро будешь в центре борьбы за власть.
— Я никакого отношения к власти не имею.
— Все правильно, но силы, которые рассчитывают завести страну в тупик и в новый кризис, намерены использовать твое имя и твою казнь для достижения своих целей.
— И что ты предлагаешь?
— Прежде всего не торопиться и пообещать мне без моего ведома не предпринимать никаких шагов.
— Объясни, что происходит?
— Мне не хотелось бы тебе все выкладывать, так как я на это не имею права. Этим делом занимается служба государственной безопасности. Дело предельной государственной важности. Отечество наше действительно в опасности. Евреи ведут активнейшую подрывную работу. Их ставленником в настоящее время являются Хобот и его группировка. Они порвали с народом и предали его.
— Ну а я при чем?
— А теперь они готовят акцию, в которой хотят использовать твое имя и твою казнь для утверждения своей программы и для своего прихода к власти.
— И ты предлагаешь мне отказаться от публичной эксдермации? Что ж, это благородно. Я тоже так намерен поступить.
— Ты меня неправильно понял. От эксдермации публичной ты не должен отказываться. Ни в коем случае! Но послужить ты должен нам, а не им.
— Кому? Твоему отцу? Ты будто бы с ним в ссоре был.
— Да нет же, послужить не мне, не отцу, никому другому, а Родине. У нас единственная Родина, неделимая и великая.
— Империя?
— Называй это империей или как угодно, только Родина у нас одна, и наша патриотическая задача сплотить все силы, чтобы помочь Отечеству. Поэтому я выступаю и против отца и против Хобота. Они в общем-то оба одного поля ягоды.
— А ты за кого?
— Я за единство всех патриотических сил и движений. Я недавно избран вице-президентом этого единства. Кстати, Шубкин — мой заместитель. Могу по секрету тебе сообщить одну вещь. Только смотри, ни-ни. Когда Шубкин узнал, что тебя хотят склонить к участию в их избирательной кампании, он знаешь что предложил?
— Не знаю.
— Он предложил тебя укокошить. Я категорически выступил против. Я верю в глубокую твою порядочность. Верю в твою верность Родине. А она сейчас в большой опасности. Русские, как и пегии, перестали быть хозяевами своей земли. Нами стала управлять заграница, которой все продано с молотка.
— Уже продано? — спросил я.
— Здесь, прости, я неточно выразился, собираются продать.
— Сионисты?
— Разумеется. Послушай, какие вопросы ставит сегодня прогрессивная печать: "Почему русские, представляющие основную часть населения, как африканцы в ЮАР, по-прежнему остаются за бортом государственной и политической жизни? Почему в двадцатом столетии существовавшее века Русское государство уничтожено, а в то же время создана и бережно пестуется на наших глазах искусственная страна Израиль? Кто осуществляет крупную стратегическую операцию "русский фашизм"? Как происходит, очевидно, групповой захват ключевых позиций в важнейших структурах общественного бытия? Куда подевался еврейский пролетариат? Когда прекратятся насквозь лживые причитания о "беспримерных гонениях", "особых страданиях евреев" (вспомним хотя бы опровергающие этот миф слова Ф. М. Достоевского: "Неужели можно утверждать, что русский народ вытерпел меньше бед и зол за свою историю, чем евреи где бы то ни было? И неужели можно утверждать, что не еврей весьма часто соединялся с его гонителями, брал у них на откуп русский народ и сам обращался в его гонителя?…")? Почему проблема о русско-еврейском диалоге тонет в молчании? Почему мы практически не говорим о тех, кто наподобие арийцев в недавнем прошлом собирается сегодня завоевать весь земной шар и что для этого имеется давно задуманная программа? Будут ли отысканы и привлечены к ответственности убийцы Е. Евсеева — одного из крупнейших современных специалистов по сионизму-расизму?…"
— А говорят, что вы с отцом в одну дуду играете, а для народа разыгрываете конфликт? — перебил я Прахова.
— И ты поддался на эту провокацию. Я думал, ты поумнее и подальновиднее. — Пришел Сашка. Грохнул бутылку на стол. Прахов откупорил. Налил себе и выпил. Сашке не предложил. — Ты спроси у брата своего, за кого он будет голосовать, за патриотические силы или за этих миллиардеров! В общем, так, старина, я тебя предупредил, а ты решай сам. Я через пару дней приду к тебе.
Прахов вылил остатки спиртного в стакан и выпил.
17
Письмо я действительно получил на следующий день. Это была официальная просьба моего института срочно явиться в дирекцию для решения важнейших исследовательских задач. Оказывается, как я потом узнал, Любаша с Шурочкой явились в мою контору с официальным прошением, подписанным одним из замов вновь назначенного министра культуры. В прошении говорилось, что Новый экспериментальный театр мирового класса намерен поставить спектакль "Нерон вчера, сегодня, завтра", а посему на роль Карудия просят отпустить сроком на три месяца старшего научного сотрудника и художника Степана Николаевича Сечкина, все расходы театр берет на себя, больше того — готов перечислить пятьдесят тысяч в НИИ для развития научной работы… и пятьдесят тысяч в Министерство культуры для перезахоронения останков Нерона.
— Мы вас совершенно не понимаем, — взвился Мигунов, когда я наотрез отказался участвовать в спектакле. — Вы на самом деле не только не патриот нашего института, но еще и вздорный человек.
— В вашем положении за соломинку хватаются, — возмутился зам. Мигунова Шабашкин. — Вы же приговорены. У вас нет никаких шансов. Я говорю открытым текстом, потому что дальше играть в прятки просто ни к чему. Вы скажите спасибо, что мы идем вам навстречу и готовы откомандировать вас с сохранением зарплаты в распоряжение театра. Где это видано, чтобы сотрудник, обязанный выполнять безвозмездно любые задания, отказывался соблюдать элементарные правила внутреннего распорядка учреждения? Как вы считаете, Соломон Рафаилович?
Соломон изобразил невероятное удивление: он поднял свои плечи так высоко, что голова совсем исчезла, лишь большой красный рот повторял одни и те же слова:
— Ничего не понимаю. Никак в моей голове не укладывается. — Соломон опустил плечи и обратился ко мне, выпучив свои бельма. — Может быть, вы объясните нам ваш столь категоричный отказ?
— Коль это так выгодно, не хотели бы вы вместо меня выйти на театр? — спросил я Соломона.
Он фальшиво рассмеялся:
— Конечно же, пошел бы, но кто меня, старого человека, возьмет? Кому я нужен, такой развалюха? Вас сама природа наградила всеми необходимыми для этой роли данными.
— Я предлагаю зайти с другой стороны, — поднялся Ковров, зам. по моральным вопросам. — Мы располагаем прямыми сведениями о том, что с 15 на 16 ноября Сечкин провел ночь у Алисы Владимировны Короедовой, а на предложение Короедовой зарегистрировать свой приход ответил категорическим отказом. Согласно моральным параграфам шестнадцатому и двадцать шестому, лица, вступающие в преступную связь, не исключающую зачатие, караются по статье седьмой морального кодекса, согласно которой виновґный лишается свободы сроком на сто семь лет четырнадцать дней и семь часов. Алиса Владимировна Короедова, вы подтверждаете наличие преступной связи с гражданином Сечкиным?
Алиса встала. Посмотрела в мою сторону. Коснулась кончиком алого платочка своего лица. Я смотрел на Алису. Агенобарбов, который также был здесь, даже приподнялся от любопытства. Алиса, как истинная актриса, закатила глаза и рухнула на руки сидящего рядом Свиньина. Когда Алисе стало лучше, она сказала:
— Как вы можете обвинять честную женщину в разврате?! Вы ответите за свои слова. Гражданин Сечкин удивительно чистый человек. Он ест один раз в день и пьет разбавленный чай.
— Я обвиняю вас в клевете, — с места закричал Агенобарбов. — Прежде чем предложить роль Сечкину, мы тщательно изучали его нравственный строй души. Он по природе и по воспитанию мученик. Мученик, но не мазохист, а это принципиально важно. Нам не нужна на сцене грязь. У нас ее предостаточно и без него. Нам нужна абсолютная чистота. Святая, как говорил Нерон!
— Но мы располагаем фотодокументами и фонограммами. Включите вторую кассету, — попросил Ковров, и на экране появилось не совсем четкое изображение. Ксавий играл на валторне, а Алиса сидела рядом со мной, положив голову на мои колени. Валторна издавала ужасные пронзительные звуки, сквозь которые слышалось бормотание Алисы: "Ну пойдем баиньки, ну пойдем же…" Затем раздались громыхающие звуки и на экране возникла живая, ритмично движущаяся гора постельных принадлежностей, из-под одеяла выглядывали обнаженные женские ноги. Ковров пояснил:
— Заметьте, на левой женской ноге царапина, щиколотки на редкость тонкие, маникюр цвета переспелой вишни — все сошлось при обследовании объекта, то есть Алисы Короедовой.
— Ну и что? — закричала Шурочка. — Смотрите, на календаре значится 10 октября, а Сечкина обвиняют в том, что он был 16 октября.
— Это просто объясняется. Нами установлено, — пояснил Ковров, — что Короедова отрывает календарные листки раз в двадцать четыре дня.
Я исподлобья смотрел на экран: что еще там покажут мерзавцы. Я проклинал себя почем зря: знал же я, что преследуют меня видеоґканалом, даже приметил дыру в стенке, хотел было ее залепить куском хлеба, да лень было, вот и попал — слава Богу, хоть не засняли мою рожу.
— Но это же не Сечкин! — сказала тихо Любаша, когда кассета закончилась.
— Сечкин, — ответил Ковров. — Мы изучили шестьдесят пять поворотов головы гражданина Сечкина и пришли к выводу, что это его типичная поза. Должен вам сказать, что это редчайший случай, когда акт любви совершается под таким удушливым укрытием. Другие снимки это подтверждают. Хотите, включим камеру?
— Зачем? — закричала Любаша.
— Нет необходимости, — ответил Агенобарбов. — Я лишний раз убедился, что Сечкин — человек исключительной нравственной чистоты, а вам, уважаемые блюстители правопорядка, надо немедленно сменить зама по моральным вопросам. Так бесцеремонно и безрезультатно вмешиваться в чужую интимно-творческую жизнь — это, знаете, отвратительные пируэты из дальних времен процветания аморальности. Уважаемые товарищи, — между тем продолжал Агенобарбов. — Я как профессиональный режиссер, лауреат конкурса "Оргийное пламя" готов доказать, что на киноленте заснят… — тут режиссер обвел всех серыми своими очами навыкат, улыбнулся и сказал: — Так вот, на киноленте под горой постельных принадлежностей находился никто иной, как сам Ковров, зам. по моральным вопросам. И я это совершенно четко установил, изучив изгиб его спины, полностью совпадающий с контуром лежащего мужчины. Таким образом, Ковров, чтобы скомпрометировать Сечкина, вступил в преступную связь с Короедовой, заснял себя и представил нам лжесвидетельские улики и показания. Считаю своим долгом настаивать на возбуждении уголовного дела в клевете против гражданина Коврова, должно быть, не ограничивающегося одной лишь преступной связью. Мы совместно с правозащитными органами проверим всю подноготную зама по моральным вопросам и дадим соответствующий материал, доказывающий его вину.
Ковров смутился. И тогда на сцену вышел Ксавий.
— Есть такая заповедь, — мудро сказал он. — Не судите, да не судимы будете. К нам с чистым сердцем пришли столь замечательные люди из знаменитого Экспериментального театра, а мы вместо доброй встречи начинаем браниться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69