До меня только сейчас дошло, что глупо было вот так к вам вламываться. Надо было подождать до завтра, но Йозеф мне сказал… – Она осеклась.
– Вы с ним говорили?
– Да.
– И что же он вам сказал?
Оставив свой пояс в покое, она посмотрела на меня долгим взглядом.
– Йозеф знал дядю Луиса. Пришел выразить мне сочувствие.
Вероятно, оттого, что Йозеф посвятил меня во взаимоотношения их семейства, я не смог удержаться от скептической гримасы.
– Вы мне не доверяете? – убито спросила девушка. Ее вопрос застиг меня врасплох.
– Почему бы мне вам не верить? – произнес я сдержанно. – Я вас не знаю.
Пани Дроздова бросила на меня задумчивый взгляд.
– Это правда, – согласилась она.
– Вот видите, – начал было я, но девушка меня перебила:
– Но вы и не хотите узнать меня получше, верно ведь?
– Послушайте. – Я вытащил сигарету. – Наше, знакомство – я имею в виду не тот момент, когда Йозеф представил нас друг другу, – протекало при обстоятельствах не слишком-то благоприятных. – Не спеша раскуривая сигарету, я дал ей время высказаться об этих самых обстоятельствах. Но она не проронила ни звука. – Оставим наш разговор на потом, когда кончится эта печальная история, – сказал я, чувствуя, что веду себя глупо.
– А когда она кончится? – резко спросила пани Дроздова. – Она ведь еще и не начиналась.
– Как это?
– Вы что же думаете, этот поручик уже оставил нас в покое? Ему ведь совершенно не за что зацепиться. Кроме нас двоих, мы же были там в то время, когда дядя…
– Нас двоих? – иронически переспросил я. – В тот раз вы говорили иначе. Себя вы из этого скромного подсчета исключили.
– Естественно. Потому что я-то знаю: в то время меня там действительно не было. Но убежден ли в этом поручик Павровский? Он ведь может подумать, что я вернулась туда тайком, задами и появилась в этой комнатке еще до вас. Немного везения, и у меня все бы сошло.
– Сошло бы. Но мне понадобилось бы еще меньше везения, – согласился я, удивленный ее прямотой.
– Вы его не знали. А я была его племянницей. Самой любимой. И вообще любимицей богатого американского дядюшки.
Выбросив в окно недокуренную сигарету, я внимательно вгляделся в Ганку Дроздову. Хорошенькое личико было стянуто болезненной гримасой, под карими глазами – темные круги.
– Этого, наверное, еще недостаточно, – миролюбиво заметил я. – Поручик не имеет права приписывать вам такие низкие побуждения.
– Я говорю не о моральных побуждениях, а о мотивах. Стоит ему узнать, что мне позарез нужны деньги… – расстроено посмотрела она на меня.
– От кого он это узнает? – небрежно спросил я. Где-то вдалеке еле слышно прогудел поезд, но это прозвучало как сигнал тревоги.
Ганка пожала плечами.
– От вашей семьи? Но они вряд ли будут об этом болтать.
– Они об этом не знают, – процедила она сквозь зубы. – К счастью.
– Тогда от меня?
– Да.
После минуты напряженного молчания я снова потянулся к пачке смятых сигарет.
– Дайте и мне тоже, – хрипло попросила она.
Я дал и ей прикурить. Вплотную приблизившись к ее лицу, я спросил как можно мягче:
– Эта вилла принадлежит вам одной, пани Дроздова? Вы ведь собирались продавать ее без ведома матери, брата и мужа.
Она дернулась так, что едва не обожглась о пламя спички.
– Я имею право ею распоряжаться. Или вы думаете иначе?
– Я ничего не думаю. А вот что подумает поручик Павровский?
На ее лице промелькнула многозначительная усмешка.
– А ничего.
– Как это? Он что же, не спрашивал, зачем мы туда приехали?
– Спрашивал. У меня.
– И что вы ему сказали?
Ее улыбка утратила многозначительность.
– К счастью, у поручика Павровского в этой области весьма ограниченная фантазия, как у всякого мужчины, – пренебрежительно бросила она. – Мне не нужно было ему много говорить. Достаточно было намекнуть. А потом не отрицать.
– Вы оставили его в заблуждении, что мы с вами… – Я не отважился договорить. Не хотелось верить, что у нее хватило на это бесстыдства.
Но пани Дроздова особой чувствительностью не страдала.
– Для вас это имеет значение? Вам-то какая печаль? Вы ведь разведены.
– Но вы-то замужем!
– Всего лишь формально, – устало обронила она. – Такие случаи, надеюсь, вам не в новинку.
Все это походило на сон. У меня не находилось слов, чтобы высказаться насчет ее поведения.
– А вдруг поручик решит, что мы в сговоре? Такого поворота вы не боитесь? – наконец собрался я с мыслями.
– Нет.
Мне это не нравилось. Не нравилось, что меня таким образом втянули в семейный круг Дроздовых-Эзехиашей, словно какого-то незаконного члена семьи. И вообще мне это не нравилось.
Ганка поняла все по моему лицу.
– Вы будете отрицать? – с убитым видом спросила она.
– Еще не знаю.
Она впилась в меня долгим выразительным взглядом.
– Вы и не представляете, в какой обстановке я живу! – с горечью сказала она. – Материи Ольде не нужно ничего, кроме денег и состояния. Я ни в чем не могу им довериться. Они рады утопить меня в ложке воды. Мне хочется одного: бежать от всего этого, взять лишь то, что мне принадлежит. Я-то надеялась, что „вы с вашим жизненным опытом сумеете меня понять. Йозеф рассказывал, что вы…
– Йозеф слишком много говорит, – оборвал я ее. Она умолкла. Потом удрученно прошептала:
– Так, значит, вы скажете, что все неправда?
– Не люблю лгать, – уклончиво ответил я. Ее молящие глаза стали еще красноречивее.
– Вам и не понадобится лгать, – небрежно обронила она. – Меня никто не ждет. Я могу остаться.
«Бог ты мой!» – мысленно ахнул я. Меня так и обдало жаром. Ночь стояла душная, в комнатушке нечем было дышать.
Я поднялся.
– Пойдемте. Я отвезу вас домой.
Она тоже поднялась и стояла против меня, тоненькая, гибкая, полная ожидания и бог знает каких соблазнов. Я открыл ей дверь. Когда садились в машину, я сказал:
– Останься вы сегодня здесь, утром об этом знала бы вся стройка. Вот уж не стоило бы…
– Поехали, – холодно оборвала она меня и повернула непроницаемое лицо в сторону Влтавы, обнаруживавшей себя лишь запахом рыбы, поднимающимся от болота, которое окаймляло полувысохшее русло.
* * *
Утром небо было тяжелым от непролитой влаги, а солнышко словно не могло решить: приступать ли ему к своей дневной смене. Я для себя эту проблему уже решил.
– На сегодня беру отгул! – крикнул я в окошко Йозефу, необычно рано восседающему за своим письменным столом.
Он, тюкнув пару раз пальцем по кнопкам карманного калькулятора, нахмурился над результатом и поднял голову. Лицо его тут же расплылось в приветливой улыбке.
– Да? – сказал он ласково. – Поди-ка сюда. Не могу найти приложение номер два к экономическому договору по…
Я чертыхнулся про себя, обошел вагончик, взял регистратор, лежащий на моем столе, там, где я оставил его вчера утром, и отнес своему шефу. Нашел соответствующий документ и молча сунул ему под нос. Йозеф даже не взглянул на него. Подвинул мне стопу бумаг, исписанных его неразборчивым почерком.
– Ты не мог бы продиктовать их Районе? Я вчера не успел доделать, а до десяти все должно быть на заводе.
В другое время я счел бы это очередными кознями. Милушка Сладка, иначе говоря, Рамона, смуглая, чернобровая и «притягательная», как кусок лежалого сыра, была еще одним излюбленным объектом своднических наклонностей Йозефа. Но мой друг держался официально и делал вид, что страшно занят.
– Ну ладно, – подавив ярость, сказал я. – Но потом…
– Сегодня проверочная комиссия, – прервал меня Йозеф. – Будут два замминистра, инвестзаказчик и все поставщики. Подготовь экономические договора и, главное, все приложения. Предстоит жестокое ристалище. Надо к нему подготовиться.
– А вчера ты мне об это не мог сказать?
Как это уже частенько случалось раньше, меня возмутило легкомыслие, с которым Йозеф подходил – по-моему, без достаточной подготовки – к таким критическим ситуациям.
– Я думал, ты знаешь, – сказал тот. – Не было времени тебе напомнить.
– Ясно. Тебя занимали более важными проблемами, – съязвил я.
Йозеф поднял на меня осунувшееся, худое лицо.
– Старик, не в первый и не в последний раз такое. Не робей, мы их разобьем в пух и прах. Они в этом, – он жестом охватил всю стройку, – ни черта не смыслят. А ты будешь у меня главный снайпер. Они пока еще тебя не очень знают, и это нам на руку. Садись, прикинем вместе!
Было ясно, что у каждого из нас в голове свое. Я сделал последнюю попытку:
– Погоди, хочу тебя кое о чем спросить.
– Что еще? – Его отсутствующий взгляд оторвался от лабиринта экономических договоров и договорных приложений.
– Твоя Ганка…
– Это пока подождет, – строго остановил он меня.
– Нет, – не сдавался я. – Кому принадлежит вилла, которую она собирается продать?
– Ну, ей и ее мужу. Она им досталась от стариков Дроздовых, мужниных родителей.
– В таком случае может она принадлежать только ему?
– Я-то откуда знаю? – нахмурился Йозеф. – Сейчас ты меня с этим оставь в покое, ладно?
Ничего другого мне не оставалось.
* * *
Это был бурный день, в течение которого я разгадал тайну, на которой держится успех инженера Йозефа Каминека, самого уважаемого и самого ненавидимого главного прораба гигантского строительного предприятия. Тайна заключалась не в его профессиональных способностях. С таким же успехом строительством сумело бы руководить множество квалифицированных работников. Правда, только где-нибудь на Луне в стерильно чистой обстановке, свободной от вирусов перестраховки, бездарности, карьеризма, направленных на достижение местного и личного преуспеяния.
Дело заключалось в том, что Йозеф в этих джунглях умел прорубать тропку, а иногда и довольно широкую дорогу. Сегодня у меня была возможность увидеть блестящий образец его методов. Суть их состояла в следующем: схватить за горло, чуток прижав, подбить бабки. Потом отнять руку и похлопать по плечу. Очумевший противник терял всякую бдительность. Инвестор, явившийся с поставленными на боевой взвод ручными гранатами во всех карманах, таял, как снеговик, когда задует южный ветер. Заместители министра слушали о вещах, которые обычно запихивают от них в дальний угол, словно грязное исподнее, и было похоже, что им это нравится. Наверное, в том-то и был секрет. Этому парню было наплевать, какое он производит впечатление. Его совершенно не заботило, наступит ли он кому-то на мозоль, но он готов был снять шляпу перед любым, кто ответит ему в том же духе. В конце концов каждый, улыбаясь, пожал ему руку, хотя у некоторых улыбка была довольно кривая.
Все, кроме одного, невысокого кряжистого малого, заместителя какого-то особенно коварного поставщика. Тот парень сидел в самом конце длинного стола, втянув голову в плечи, холодные голубые глаза его были неотрывно устремлены в блокнот. Среди отчаянно спорящих, то и дело вскакивающих мужчин он смахивал на вышибалу, который, хоть и клюет носом в углу пивной, все же одним глазом следит, не переходит ли кто дозволенных границ. Я подловил его лишь однажды, когда он бросил взгляд на Йозефа, имевшего в ту минуту вид уверенного в себе, непреклонного хозяина, принимающего деньги от строптивого гостя. В этом угрюмом взгляде из-под густых черных бровей сверкала холодная враждебность. Ничего подобного я не видел даже у тех, кто сегодня оказался на щите. Когда последний посетитель встал из-за стола, уставленного полными пепельницами и пустыми чашками из-под кофе, я спросил своего усталого, но торжествующего шефа:
– Что это за парень, который ни разу голоса не подал, тот крепыш с…
Йозеф ударил себя по лбу.
– Вот черт! Я же хотел с ним поговорить. Совсем забыл. Района, ты его там на улице не видишь?
Района, открывавшая окна и демонстративно морщившая нос от клубов табачного дыма, ответила:
– Хватились! Он первым ушел.
– Вот досада! – недовольно буркнул Йозеф.
– А в чем дело? Он вроде не слишком рвался пообщаться с тобой, – сказал я и полюбопытствовал: – Кто это?
– Пан инженер Дрозд, – ответила за Йозефа Рамона, проводив его исчезающую в дверях спину откровенно насмешливым взглядом.
* * *
Едва минул полдень, но темнело так быстро, словно надвигалось солнечное затмение. Над Прагой скапливались тяжелые черные тучи. Время от времени, как сигнал готового разверзнуться ада, между ними загорались всполохи серо-желтого света. Я гнал машину, будто спасался бегством от всего этого. На севере передо мной небо было еще чистым, но уже в Кбели, в страхе перед надвигающимся дождем, матери, увешанные продовольственными сумками, подгоняли детей, а продавщицы спешно убирали таблички «Сегодня в продаже».
Я ехал, не оглядываясь. Молния, которая где-то за спиной вспорола небо, на миг превратила зеркальце заднего обзора в маленький рефлектор. Старушка, стоявшая перед домиком и со страхом глядевшая в сторону Праги, перекрестилась. Поднялся ветер, раскачал кроны деревьев, в диком вихре закружил пыль на дороге. Бабка закрыла глаза, словно не желая видеть гибель Содома и Гоморры на Влтаве. Учитывая, что господь бог всеведущ, я бы его за это не осудил. С другой стороны, разбазаривать столько энергии, чтобы покарать одну хитрую и лживую грешницу, – мне это казалось непростительным расточительством.
Памятуя о вчерашнем, я прибавил газу лишь перед табличкой «Конец населенного пункта». Уже через минуту мой спидометр показывал девяносто километров. Лично у меня не было причин опасаться гнева небес. Вчерашней ночью я устоял перед искушением, которое мог выдержать только канонизированный святой. Удовлетворения от этого я не чувствовал. Святые не принадлежат к любимым героям семидесятых годов двадцатого столетия.
Сказать по правде, я чувствовал себя дурак дураком. Если вдруг поручик Павровский вздумает спросить меня, зачем я в рабочее время отлучился с пани Дроздовой в этот укромный лесной уголок, расположенный в такой удобной близости от Праги и в то же время так искусно укрытый, что я ему скажу? Отвергну пикантное предположение, о котором она без всякого стыда намекнула поручику, и буду дважды дурак: перед пани Дроздовой и перед поручиком, который мне не поверит.
Ну, допустим, я эту версию подтвержу. Тогда не мешало бы убедиться, что Ганичка правдива хотя бы в том, что касается ее действий, начиная с ухода и кончая возвращением на виллу. Коли уж во всем остальном она фальшива, как улыбка телевизионной дикторши. А жаль. Хотя я и не строил иллюзий насчет того, что идеалом этой красавицы с большими претензиями может оказаться сорокалетний полуинвалид, да еще без денег и общественного положения.
Первые капли дождя упали сразу же за перекрестком, где я свернул с главного шоссе. Крупные, как стеклянные шарики, капли выбивали ямки в пыли и разлетались мелкими брызгами, еле смачивая пересохшую поверхность проезжей части дороги. Но это длилось какое-то мгновение. Не прошло и минуты, как с неба заструились сплошные тонкие нити, одна к одной, так что закрыли мне обзор, словно занавес из серебряного бисера. «Дворники» не справлялись с лавиной воды. Я опустил боковое стекло и ехал совсем медленно, следя за левой полосой дороги. Прошло немного времени, а вода уже стекала у меня по плечу и в машине возле моих ног образовалась маленькая лужица.
Остановиться здесь я не мог. Мне не хотелось встречаться ни с кем, у кого могла быть причина сегодня сюда вернуться. Ни с поручиком Павровским, ни с пани Дроздовой. Не то пришлось бы объяснять, что мне здесь нужно. Миновав поворот в сосновый лес, я продолжал ехать, подыскивая удобное место для стоянки. Нашел через несколько десятков метров. Пару минут я сидел, как водолаз в батискафе, и смотрел на обтекавшую меня водную стихию. Внезапно я решился. Пошарив за задним сиденьем, вытащил сверток, из которого после долгих усилий извлек старый дождевик. Надев его, я вылез из машины. Не успел поднять воротник, как мне за шиворот выплеснули ведро воды. Удар грома прозвучал как добродушный смех великана, который сыграл со мной эту шутку. Заперев машину, я двинулся напрямик через лесной клин, отделявший меня от красной виллы.
Довольно быстро пришлось убедиться, что в лесу льет в два раза сильнее. Ветви лиственной поросли, буйно растущей среди сосен, терлись о мои плечи, и каждый куст норовил со мной подурачиться. Вскоре обнаружилось, что брезент очень даже промокает. Он неприятно лип к плечам и вонял, как мокрая собачья шерсть.
Тут я вспомнил про Амиго. Постарался не упустить тот момент, когда среди деревьев мелькнет кроваво-красная кирпичная кладка, потом продолжал идти лесом параллельно шоссе, ведущему к деревне. Пересек я его на приличном отдалении от виллы. Остановившись на миг, оглянулся на это роскошное строение. Ливень превратился в частый дождь, и смахивало на то, что кончится он не скоро. Воздух был холодный и свежий, лес издавал острый пряный аромат. Вилла среди деревьев напоминала картинку, изображающую английский дом в сельской местности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
– Вы с ним говорили?
– Да.
– И что же он вам сказал?
Оставив свой пояс в покое, она посмотрела на меня долгим взглядом.
– Йозеф знал дядю Луиса. Пришел выразить мне сочувствие.
Вероятно, оттого, что Йозеф посвятил меня во взаимоотношения их семейства, я не смог удержаться от скептической гримасы.
– Вы мне не доверяете? – убито спросила девушка. Ее вопрос застиг меня врасплох.
– Почему бы мне вам не верить? – произнес я сдержанно. – Я вас не знаю.
Пани Дроздова бросила на меня задумчивый взгляд.
– Это правда, – согласилась она.
– Вот видите, – начал было я, но девушка меня перебила:
– Но вы и не хотите узнать меня получше, верно ведь?
– Послушайте. – Я вытащил сигарету. – Наше, знакомство – я имею в виду не тот момент, когда Йозеф представил нас друг другу, – протекало при обстоятельствах не слишком-то благоприятных. – Не спеша раскуривая сигарету, я дал ей время высказаться об этих самых обстоятельствах. Но она не проронила ни звука. – Оставим наш разговор на потом, когда кончится эта печальная история, – сказал я, чувствуя, что веду себя глупо.
– А когда она кончится? – резко спросила пани Дроздова. – Она ведь еще и не начиналась.
– Как это?
– Вы что же думаете, этот поручик уже оставил нас в покое? Ему ведь совершенно не за что зацепиться. Кроме нас двоих, мы же были там в то время, когда дядя…
– Нас двоих? – иронически переспросил я. – В тот раз вы говорили иначе. Себя вы из этого скромного подсчета исключили.
– Естественно. Потому что я-то знаю: в то время меня там действительно не было. Но убежден ли в этом поручик Павровский? Он ведь может подумать, что я вернулась туда тайком, задами и появилась в этой комнатке еще до вас. Немного везения, и у меня все бы сошло.
– Сошло бы. Но мне понадобилось бы еще меньше везения, – согласился я, удивленный ее прямотой.
– Вы его не знали. А я была его племянницей. Самой любимой. И вообще любимицей богатого американского дядюшки.
Выбросив в окно недокуренную сигарету, я внимательно вгляделся в Ганку Дроздову. Хорошенькое личико было стянуто болезненной гримасой, под карими глазами – темные круги.
– Этого, наверное, еще недостаточно, – миролюбиво заметил я. – Поручик не имеет права приписывать вам такие низкие побуждения.
– Я говорю не о моральных побуждениях, а о мотивах. Стоит ему узнать, что мне позарез нужны деньги… – расстроено посмотрела она на меня.
– От кого он это узнает? – небрежно спросил я. Где-то вдалеке еле слышно прогудел поезд, но это прозвучало как сигнал тревоги.
Ганка пожала плечами.
– От вашей семьи? Но они вряд ли будут об этом болтать.
– Они об этом не знают, – процедила она сквозь зубы. – К счастью.
– Тогда от меня?
– Да.
После минуты напряженного молчания я снова потянулся к пачке смятых сигарет.
– Дайте и мне тоже, – хрипло попросила она.
Я дал и ей прикурить. Вплотную приблизившись к ее лицу, я спросил как можно мягче:
– Эта вилла принадлежит вам одной, пани Дроздова? Вы ведь собирались продавать ее без ведома матери, брата и мужа.
Она дернулась так, что едва не обожглась о пламя спички.
– Я имею право ею распоряжаться. Или вы думаете иначе?
– Я ничего не думаю. А вот что подумает поручик Павровский?
На ее лице промелькнула многозначительная усмешка.
– А ничего.
– Как это? Он что же, не спрашивал, зачем мы туда приехали?
– Спрашивал. У меня.
– И что вы ему сказали?
Ее улыбка утратила многозначительность.
– К счастью, у поручика Павровского в этой области весьма ограниченная фантазия, как у всякого мужчины, – пренебрежительно бросила она. – Мне не нужно было ему много говорить. Достаточно было намекнуть. А потом не отрицать.
– Вы оставили его в заблуждении, что мы с вами… – Я не отважился договорить. Не хотелось верить, что у нее хватило на это бесстыдства.
Но пани Дроздова особой чувствительностью не страдала.
– Для вас это имеет значение? Вам-то какая печаль? Вы ведь разведены.
– Но вы-то замужем!
– Всего лишь формально, – устало обронила она. – Такие случаи, надеюсь, вам не в новинку.
Все это походило на сон. У меня не находилось слов, чтобы высказаться насчет ее поведения.
– А вдруг поручик решит, что мы в сговоре? Такого поворота вы не боитесь? – наконец собрался я с мыслями.
– Нет.
Мне это не нравилось. Не нравилось, что меня таким образом втянули в семейный круг Дроздовых-Эзехиашей, словно какого-то незаконного члена семьи. И вообще мне это не нравилось.
Ганка поняла все по моему лицу.
– Вы будете отрицать? – с убитым видом спросила она.
– Еще не знаю.
Она впилась в меня долгим выразительным взглядом.
– Вы и не представляете, в какой обстановке я живу! – с горечью сказала она. – Материи Ольде не нужно ничего, кроме денег и состояния. Я ни в чем не могу им довериться. Они рады утопить меня в ложке воды. Мне хочется одного: бежать от всего этого, взять лишь то, что мне принадлежит. Я-то надеялась, что „вы с вашим жизненным опытом сумеете меня понять. Йозеф рассказывал, что вы…
– Йозеф слишком много говорит, – оборвал я ее. Она умолкла. Потом удрученно прошептала:
– Так, значит, вы скажете, что все неправда?
– Не люблю лгать, – уклончиво ответил я. Ее молящие глаза стали еще красноречивее.
– Вам и не понадобится лгать, – небрежно обронила она. – Меня никто не ждет. Я могу остаться.
«Бог ты мой!» – мысленно ахнул я. Меня так и обдало жаром. Ночь стояла душная, в комнатушке нечем было дышать.
Я поднялся.
– Пойдемте. Я отвезу вас домой.
Она тоже поднялась и стояла против меня, тоненькая, гибкая, полная ожидания и бог знает каких соблазнов. Я открыл ей дверь. Когда садились в машину, я сказал:
– Останься вы сегодня здесь, утром об этом знала бы вся стройка. Вот уж не стоило бы…
– Поехали, – холодно оборвала она меня и повернула непроницаемое лицо в сторону Влтавы, обнаруживавшей себя лишь запахом рыбы, поднимающимся от болота, которое окаймляло полувысохшее русло.
* * *
Утром небо было тяжелым от непролитой влаги, а солнышко словно не могло решить: приступать ли ему к своей дневной смене. Я для себя эту проблему уже решил.
– На сегодня беру отгул! – крикнул я в окошко Йозефу, необычно рано восседающему за своим письменным столом.
Он, тюкнув пару раз пальцем по кнопкам карманного калькулятора, нахмурился над результатом и поднял голову. Лицо его тут же расплылось в приветливой улыбке.
– Да? – сказал он ласково. – Поди-ка сюда. Не могу найти приложение номер два к экономическому договору по…
Я чертыхнулся про себя, обошел вагончик, взял регистратор, лежащий на моем столе, там, где я оставил его вчера утром, и отнес своему шефу. Нашел соответствующий документ и молча сунул ему под нос. Йозеф даже не взглянул на него. Подвинул мне стопу бумаг, исписанных его неразборчивым почерком.
– Ты не мог бы продиктовать их Районе? Я вчера не успел доделать, а до десяти все должно быть на заводе.
В другое время я счел бы это очередными кознями. Милушка Сладка, иначе говоря, Рамона, смуглая, чернобровая и «притягательная», как кусок лежалого сыра, была еще одним излюбленным объектом своднических наклонностей Йозефа. Но мой друг держался официально и делал вид, что страшно занят.
– Ну ладно, – подавив ярость, сказал я. – Но потом…
– Сегодня проверочная комиссия, – прервал меня Йозеф. – Будут два замминистра, инвестзаказчик и все поставщики. Подготовь экономические договора и, главное, все приложения. Предстоит жестокое ристалище. Надо к нему подготовиться.
– А вчера ты мне об это не мог сказать?
Как это уже частенько случалось раньше, меня возмутило легкомыслие, с которым Йозеф подходил – по-моему, без достаточной подготовки – к таким критическим ситуациям.
– Я думал, ты знаешь, – сказал тот. – Не было времени тебе напомнить.
– Ясно. Тебя занимали более важными проблемами, – съязвил я.
Йозеф поднял на меня осунувшееся, худое лицо.
– Старик, не в первый и не в последний раз такое. Не робей, мы их разобьем в пух и прах. Они в этом, – он жестом охватил всю стройку, – ни черта не смыслят. А ты будешь у меня главный снайпер. Они пока еще тебя не очень знают, и это нам на руку. Садись, прикинем вместе!
Было ясно, что у каждого из нас в голове свое. Я сделал последнюю попытку:
– Погоди, хочу тебя кое о чем спросить.
– Что еще? – Его отсутствующий взгляд оторвался от лабиринта экономических договоров и договорных приложений.
– Твоя Ганка…
– Это пока подождет, – строго остановил он меня.
– Нет, – не сдавался я. – Кому принадлежит вилла, которую она собирается продать?
– Ну, ей и ее мужу. Она им досталась от стариков Дроздовых, мужниных родителей.
– В таком случае может она принадлежать только ему?
– Я-то откуда знаю? – нахмурился Йозеф. – Сейчас ты меня с этим оставь в покое, ладно?
Ничего другого мне не оставалось.
* * *
Это был бурный день, в течение которого я разгадал тайну, на которой держится успех инженера Йозефа Каминека, самого уважаемого и самого ненавидимого главного прораба гигантского строительного предприятия. Тайна заключалась не в его профессиональных способностях. С таким же успехом строительством сумело бы руководить множество квалифицированных работников. Правда, только где-нибудь на Луне в стерильно чистой обстановке, свободной от вирусов перестраховки, бездарности, карьеризма, направленных на достижение местного и личного преуспеяния.
Дело заключалось в том, что Йозеф в этих джунглях умел прорубать тропку, а иногда и довольно широкую дорогу. Сегодня у меня была возможность увидеть блестящий образец его методов. Суть их состояла в следующем: схватить за горло, чуток прижав, подбить бабки. Потом отнять руку и похлопать по плечу. Очумевший противник терял всякую бдительность. Инвестор, явившийся с поставленными на боевой взвод ручными гранатами во всех карманах, таял, как снеговик, когда задует южный ветер. Заместители министра слушали о вещах, которые обычно запихивают от них в дальний угол, словно грязное исподнее, и было похоже, что им это нравится. Наверное, в том-то и был секрет. Этому парню было наплевать, какое он производит впечатление. Его совершенно не заботило, наступит ли он кому-то на мозоль, но он готов был снять шляпу перед любым, кто ответит ему в том же духе. В конце концов каждый, улыбаясь, пожал ему руку, хотя у некоторых улыбка была довольно кривая.
Все, кроме одного, невысокого кряжистого малого, заместителя какого-то особенно коварного поставщика. Тот парень сидел в самом конце длинного стола, втянув голову в плечи, холодные голубые глаза его были неотрывно устремлены в блокнот. Среди отчаянно спорящих, то и дело вскакивающих мужчин он смахивал на вышибалу, который, хоть и клюет носом в углу пивной, все же одним глазом следит, не переходит ли кто дозволенных границ. Я подловил его лишь однажды, когда он бросил взгляд на Йозефа, имевшего в ту минуту вид уверенного в себе, непреклонного хозяина, принимающего деньги от строптивого гостя. В этом угрюмом взгляде из-под густых черных бровей сверкала холодная враждебность. Ничего подобного я не видел даже у тех, кто сегодня оказался на щите. Когда последний посетитель встал из-за стола, уставленного полными пепельницами и пустыми чашками из-под кофе, я спросил своего усталого, но торжествующего шефа:
– Что это за парень, который ни разу голоса не подал, тот крепыш с…
Йозеф ударил себя по лбу.
– Вот черт! Я же хотел с ним поговорить. Совсем забыл. Района, ты его там на улице не видишь?
Района, открывавшая окна и демонстративно морщившая нос от клубов табачного дыма, ответила:
– Хватились! Он первым ушел.
– Вот досада! – недовольно буркнул Йозеф.
– А в чем дело? Он вроде не слишком рвался пообщаться с тобой, – сказал я и полюбопытствовал: – Кто это?
– Пан инженер Дрозд, – ответила за Йозефа Рамона, проводив его исчезающую в дверях спину откровенно насмешливым взглядом.
* * *
Едва минул полдень, но темнело так быстро, словно надвигалось солнечное затмение. Над Прагой скапливались тяжелые черные тучи. Время от времени, как сигнал готового разверзнуться ада, между ними загорались всполохи серо-желтого света. Я гнал машину, будто спасался бегством от всего этого. На севере передо мной небо было еще чистым, но уже в Кбели, в страхе перед надвигающимся дождем, матери, увешанные продовольственными сумками, подгоняли детей, а продавщицы спешно убирали таблички «Сегодня в продаже».
Я ехал, не оглядываясь. Молния, которая где-то за спиной вспорола небо, на миг превратила зеркальце заднего обзора в маленький рефлектор. Старушка, стоявшая перед домиком и со страхом глядевшая в сторону Праги, перекрестилась. Поднялся ветер, раскачал кроны деревьев, в диком вихре закружил пыль на дороге. Бабка закрыла глаза, словно не желая видеть гибель Содома и Гоморры на Влтаве. Учитывая, что господь бог всеведущ, я бы его за это не осудил. С другой стороны, разбазаривать столько энергии, чтобы покарать одну хитрую и лживую грешницу, – мне это казалось непростительным расточительством.
Памятуя о вчерашнем, я прибавил газу лишь перед табличкой «Конец населенного пункта». Уже через минуту мой спидометр показывал девяносто километров. Лично у меня не было причин опасаться гнева небес. Вчерашней ночью я устоял перед искушением, которое мог выдержать только канонизированный святой. Удовлетворения от этого я не чувствовал. Святые не принадлежат к любимым героям семидесятых годов двадцатого столетия.
Сказать по правде, я чувствовал себя дурак дураком. Если вдруг поручик Павровский вздумает спросить меня, зачем я в рабочее время отлучился с пани Дроздовой в этот укромный лесной уголок, расположенный в такой удобной близости от Праги и в то же время так искусно укрытый, что я ему скажу? Отвергну пикантное предположение, о котором она без всякого стыда намекнула поручику, и буду дважды дурак: перед пани Дроздовой и перед поручиком, который мне не поверит.
Ну, допустим, я эту версию подтвержу. Тогда не мешало бы убедиться, что Ганичка правдива хотя бы в том, что касается ее действий, начиная с ухода и кончая возвращением на виллу. Коли уж во всем остальном она фальшива, как улыбка телевизионной дикторши. А жаль. Хотя я и не строил иллюзий насчет того, что идеалом этой красавицы с большими претензиями может оказаться сорокалетний полуинвалид, да еще без денег и общественного положения.
Первые капли дождя упали сразу же за перекрестком, где я свернул с главного шоссе. Крупные, как стеклянные шарики, капли выбивали ямки в пыли и разлетались мелкими брызгами, еле смачивая пересохшую поверхность проезжей части дороги. Но это длилось какое-то мгновение. Не прошло и минуты, как с неба заструились сплошные тонкие нити, одна к одной, так что закрыли мне обзор, словно занавес из серебряного бисера. «Дворники» не справлялись с лавиной воды. Я опустил боковое стекло и ехал совсем медленно, следя за левой полосой дороги. Прошло немного времени, а вода уже стекала у меня по плечу и в машине возле моих ног образовалась маленькая лужица.
Остановиться здесь я не мог. Мне не хотелось встречаться ни с кем, у кого могла быть причина сегодня сюда вернуться. Ни с поручиком Павровским, ни с пани Дроздовой. Не то пришлось бы объяснять, что мне здесь нужно. Миновав поворот в сосновый лес, я продолжал ехать, подыскивая удобное место для стоянки. Нашел через несколько десятков метров. Пару минут я сидел, как водолаз в батискафе, и смотрел на обтекавшую меня водную стихию. Внезапно я решился. Пошарив за задним сиденьем, вытащил сверток, из которого после долгих усилий извлек старый дождевик. Надев его, я вылез из машины. Не успел поднять воротник, как мне за шиворот выплеснули ведро воды. Удар грома прозвучал как добродушный смех великана, который сыграл со мной эту шутку. Заперев машину, я двинулся напрямик через лесной клин, отделявший меня от красной виллы.
Довольно быстро пришлось убедиться, что в лесу льет в два раза сильнее. Ветви лиственной поросли, буйно растущей среди сосен, терлись о мои плечи, и каждый куст норовил со мной подурачиться. Вскоре обнаружилось, что брезент очень даже промокает. Он неприятно лип к плечам и вонял, как мокрая собачья шерсть.
Тут я вспомнил про Амиго. Постарался не упустить тот момент, когда среди деревьев мелькнет кроваво-красная кирпичная кладка, потом продолжал идти лесом параллельно шоссе, ведущему к деревне. Пересек я его на приличном отдалении от виллы. Остановившись на миг, оглянулся на это роскошное строение. Ливень превратился в частый дождь, и смахивало на то, что кончится он не скоро. Воздух был холодный и свежий, лес издавал острый пряный аромат. Вилла среди деревьев напоминала картинку, изображающую английский дом в сельской местности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18