– Ц-ц-ц, – зацокал он, – не беспокойтесь. – Я рад, что моя сестричка не совсем фригидная.
Его сестра чуть повернула голову.
– Фригидная у тебя каждая, кто, увидев тебя, не падает навзничь, – хладнокровно ответила она, не отодвинувшись от меня ни на пядь.
Братец похотливо осклабился.
– Ты так думаешь? Что касается паданья навзничь, то я предпочитаю…
– Заткнись! – возмущенно крикнула Ганка. Глаза ее метали молнии, кулаки сжались. Если б она все еще держалась за меня, непременно швырнула бы мной в брата.
Ольда с удовлетворением расхохотался.
– Посмотрите на нее! – обратился он ко мне. – Целомудренна, не приведи бог! Как это вам удалось ее уломать, чтобы она позволила к себе прикоснуться?
Стоя в трех шагах, я разглядывал его, раздумывая, что он сделает, если я его ударю. Наверное, ничего. Такие типы наглы безудержно, пока им не дадут отпор. Я сжал кулак… И ошибся… Проворно отступив на шаг, Ольда сунул руку в карман. Когда же вытащил обратно, она уже была украшена искусно сделанным латунным кастетом. Он сидел на его руке как влитой.
– Вот это папа подарил, когда мне было пятнадцать, – сообщил он. – Собственноручно его сделал. Драгоценная память. С тех пор я с ним не расстаюсь ни на минуту. – Ольда несколько раз рассек кулаком воздух.
Ганка, взвизгнув, бросилась к брату и повисла на нем всей тяжестью. Мне это показалось излишним. Ольде, очевидно, тоже. Он сбросил сестричку, оттолкнув так, что она качнулась назад. Я подхватил ее.
– Идите за Лукашем, – попросил я. – Мы тут сами разберемся.
Я почувствовал, как она на мгновение напряглась. Потом, расслабившись, опустила голову и ушла под лестницу.
Ольда одобрительно усмехнулся мне.
– Похоже, вы на нее хорошо влияете. Где вы были раньше? – Он задумчиво уставился на меня глазами, до неправдоподобия похожими на Ганкины.
– Вам не кажется, что это уже чересчур? – сказал я ему. – Так отравлять сестре жизнь – это же просто ребячество!
Его темные глаза насмешливо заблестели.
– Ребенок – вы! А еще собираетесь быть защитником! Господи! – Он громко расхохотался внезапным отрывистым смехом, больше напоминавшим лай. Вдруг смех оборвался так же неожиданно, как и начался. – Будь начеку, приятель! – Голос его звучал глухо. – Руки прочь от пани Дроздовой! Не то дорого заплатишь!
– Это что, угроза? – спросил я. – Жаль, что нас не слышит поручик Павровский.
– Угроза? – Он снова залился хохотом, теперь уже от всего сердца. – Как бы не так! Предостережение, предупреждение – выбирай что хочешь.
– От кого? От вас или инженера Дрозда? – упорствовал я.
Ольда запрокинул голову, показывая смуглую шею. Выглядел он намного моложе своих тридцати пяти, или сколько ему там стукнуло. Развратная жизнь, как видно, не изнашивает человека так, как усиленный труд.
– Вот балда! – изрек он все той же осе, которая недавно досаждала его приятельнице. – Настоящий младенец, к тому же умственно отсталый. Совершенно безнадежный случай. Ничем ему не поможешь! – Он подошел ко мне и поднял руку, как будто собираясь погладить нежно-розовую младенческую щечку. Я не шелохнулся, только весь напрягся. Ольда передумал. Надув губы, так похожие на Ганкины, он послал мне воздушный поцелуй. Не будь красивой девицы, поджидавшей его наверху в постели, я бы решил, что он гомосексуалист.
* * *
В тусклой мгле, которая висит над городом в пасмурные дни до самых сумерек, крчская больница выглядела как тюрьма. Стоило мне въехать в ворота, как вахтер закрыл их. С сухим треском щелкнул за моей спиной засов, словно повернулся ключ в окованной двери.
Мне была знакома лишь одна окованная дверь, которую недавно я нашел открытой. Заглянул в причудливый мир модельной мастерской и обнаружил мертвого старика. Что изменилось бы в моей судьбе, не найди я там внизу калитку в заборе и не влезь туда вместо того, чтобы поджидать Ганку на шоссе? Ничего. Все равно подозрение пало бы на меня. С того момента, как я впервые приблизился к красной вилле, не оставалось ни единого шанса не впутаться в эту историю. А я – «дураков король», как поют Карел Готт и инженер Каминек, – на другой день опять потащился туда, чтобы встретиться с Томашем Дроздом и подружиться с Лукашем. Мне сделалось тошно от всех этих «что, если бы», которых я прежде избегал. Ни к чему это. Нужно принимать все как есть.
В данный момент я еще не знал главной причины, по которой мне надо было как можно дальше держаться от той роковой недвижимости.
Я ехал по бетонной дорожке, окаймленной с одной стороны газоном, а с другой – одинокими корпусами, печальными, какими бывают только больницы. Электричества еще не зажигали, и в незашторенных окнах отражалось оловянно-серое небо. В любую минуту мог полить дождь.
* * *
Хирургический корпус с ярко освещенным первым этажом выглядел почти весело. Так и манил лечь туда и дать что-нибудь у себя вырезать. Что-нибудь лишнее, например сердце. Я поставил машину двумя колесами на тротуар под не зажженным еще фонарем. Вышел и зашагал к подъезду, который бросал желтый прямоугольник света на бетонную площадку для машин «скорой помощи».
На площадке отражалась темная тень – силуэт человека, который решил постоять и глотнуть свежего воздуха. Это была женщина в белом халате с засученными рукавами. Ее темные волосы обвисли, а милые и упрямые губы казались почти бескровными.
– Добрый вечер, – поздоровался я.
Кивнув с отсутствующим видом, доктор Майерова посторонилась. Но я продолжал стоять. Тогда она пригляделась ко мне и узнала.
– Добрый вечер, – ответила докторша. Тоном далеко не восторженным.
Меня это не отпугнуло.
– Могу я поговорить с Йозефом? – вкрадчиво спросил я.
– Сейчас? Нет.
– Почему нет? Я ведь только на минуту.
– Потому что поздно, – упорствовала она. – И еще… Ваш последний визит не слишком пошел ему на пользу. Вы не должны рассказывать Йозефу о том, что происходит за больничными стенами. Ему нужен покой.
Я изобразил на своем лице виноватую улыбку.
– Это трудно. Йозеф и на смертном одре будет интересоваться делами на стройке. Да и не стоит держать его в изоляции. Это повредит ему гораздо больше, чем наш минутный разговор.
Доктор Майерова слушала меня с тем безразлично-терпеливым выражением, которое практикуется в лечебных учреждениях специально для бесед с назойливыми профанами. В ее исполнении эта мина достигла своего совершенства.
– Сегодня здесь был пан Иреш, – жестко сказала она. – Разговаривал с Йозефом полдня. Сомневаюсь, что вы можете сообщить ему еще что-нибудь интересное.
– Я должен… – осторожно начал я, но докторша меня перебила:
– Прошу вас свои личные проблемы оставить пока при себе. Поймите же, Йозефа привезли в очень тяжелом состоянии. Всякие неприятные эмоции сведут к нулю проведенное нами лечение.
– Как может его взволновать то, что к нему не имеет отношения! – не сдавался я. – О том, что случилось, он знает и не думать об этом, конечно, не может. Вы ведь тоже в курсе? Йозеф вам рассказал, верно?
Сунув руку в карман, докторша вытащила, пачку сигарет. Я дал ей огня. На засученном рукаве халата виднелось кровавое пятно, на белой коже возле локтя – красная полоса. Она медлила с ответом.
– Нет, не Йозеф… – наконец выговорила Геленка.
Понадобилось время, чтобы до меня дошел смысл ее лаконичного ответа.
– Тогда кто? Поручик Павровский?
Пани Майерова, выпустив облачко дыма, зажмурила глаза.
– Вы не единственный, кто навещает Йозефа, – уклончиво ответила она. Увидев у себя на руке кровавую полосу, докторша, послюнив палец, сунула сигарету в рот и начала тереть пятно. В эту минуту ее подбородок выглядел особенно упрямым.
– Кто тут был? Прошу вас, позвольте мне поговорить с Йозефом! Хватит и пяти минут, даю вам слово.
– Нет. – Она снова вложила в рот вместо сигареты покрытый уже засохшей кровью пальчик. – Напрасно вы меня уговариваете. И к сестрам даже не пытайтесь… я их предупредила, чтобы к Йозефу никого не пускали.
Она легко угадала мой замысел, который я собирался осуществить, как только она уйдет. Докторша выглядела хрупкой и измученной, точно маленький вампир, которому достаточно капли крови, чтобы вновь обрести нечеловеческие силы. Не удержавшись, я сообщил ей об этом.
– Это вы вампир! – Она показала мелкие белоснежные зубки. – Не стыдно вам избавляться от неприятностей за счет больного человека?
– Что вы говорите? – возмущенно воскликнул я. – От чего, по-вашему, я собираюсь избавиться за счет Йозефа? У него-то с этим что общего? Что вы про это знаете? Й что пытаетесь скрыть?
– Ничего, чем могли бы заинтересоваться органы безопасности.
– Вы так уверены? А я – нет! И хочу знать, пусть от вас, раз уж вы не пускаете меня к Йозефу!
– Я не собираюсь распространяться о личных проблемах других людей, – ловко отшила она меня. – Приходите в среду. У нас день свиданий. Спросите у Йозефа.
– Но я не могу ждать до среды!
Геленка передернула плечиком.
– Тогда спросите…
– У кого? – Я пожирал ее глазами. – Почему вы такая неприступная?
В первый раз она обнаружила что-то вроде женской слабости.
– К счастью, не все женщины на меня похожи. – Язвительно усмехнувшись, она отшвырнула сигарету, которой затянулась не более трех раз, повернулась и ушла. По всей вероятности, ее дожидались еще несколько бедняг, в которых она с наслаждением всадит скальпель. Я надеялся, что к ним она будет милосерднее, чем ко мне, по крайней мере даст наркоз.
* * *
Я обошел вокруг хирургического корпуса, как дедушка, который хотел освободить Будулинека из лисьего логова. Но у меня не нашлось под рукой скрипочки, да и лиса оказалась уж больно хитра. У меня не было уверенности, что «мой мальчуган» уже не спит сладко-пресладко, получив какое-нибудь надежное средство, всегда имеющееся у врачей.
Но, черт возьми, почему? Меня трясло от злости, я утратил жалкие остатки благоразумия. К чему, например, последнее ядовитое замечание? Лично я никаких «доступных женщин», за исключением Рамоны, может, не знал.
То есть знал одну такую, про которую не скажешь, что в последние дни она вела себя со мной недоступно. Но с ней в свою очередь не была знакома доктор Майерова. А если б даже и была, то не могла обо всем знать. Я сдался. Хватит напрасного ожидания, бесплодных размышлений, пустых надежд. В последний раз остановился я перед входом, куда как раз подъехала машина «скорой помощи». Двое санитаров быстро вытащили носилки и рысцой побежали к дверям. Я увидел желтое лицо старухи с испуганными непонимающими глазами. Под кучей одеял словно бы и вовсе не было никакого тела. Я вспомнил о бабушке Лукаша. Нашел ли ее поручик Павровский?
Когда я подходил к своей машине, уличный фонарь замигал и вспыхнул белым светом. Из тени выступила невысокая коренастая фигура и остановилась напротив меня. В белом свете фонаря лицо инженера Дрозда посинело, а глаза провалились в фиолетовых ямах. Я тоже остановился в нескольких шагах от него и с подозрением стал коситься на свою машину. Похоже, с ней все в порядке. Я сунул руку в карман за ключами.
– Что вы здесь делаете? – спросил он. Его голос напоминал шуршанье сухой луковой шелухи.
– А вы что? – отпарировал я и подошел к машине.
Он шагнул ближе. Я сжал в руке ключи. Маленькие и легкие, но кулак все же будет крепче. Инженер Дрозд не делал никаких угрожающих движений. Его впалые глаза уставились на меня, словно он никак не мог решиться задать какой-то важный вопрос.
– Вы разговаривали с Каминеком? – наконец спросил он.
– Нет. – Я сунул ключи обратно в карман. – Вы к нему? Даже и не пытайтесь. Вас туда не пустят.
– Я знаю.
Вот оно что.
– Вы ходили к доктору Майеровой? – спросил я, чтобы убедиться.
– Да.
Что-то в его голосе меня насторожило.
– Вы с ней знакомы?
Он кивнул и улыбнулся. Это была первая улыбка, которую я видел на его сумрачном лице, и улыбка нельзя сказать чтоб веселая.
– Вы у нее лечитесь? – спросил я без обиняков.
– Нет. Она ведь хирург.
Этот эпилептик с натурой холерика отвечал на мои вопросы охотно, почти услужливо. Я мог бы что-нибудь извлечь для себя, знай я только, о чем его спрашивать. И вдруг меня осенило.
– У вас с ней общие интересы, не так ли? Для нее важен Йозеф, для вас – ваша жена. А они оба… – Я вопрошающе умолк.
– Это дело касалось лишь одной стороны, – спокойно ответил он. – Да и времени много прошло.
Говорил он как хорошо воспитанный, владеющий собой человек. Меня это не устраивало. Мне больше подошло бы, если б он колотил все вокруг и плевался. Сегодня я был к этому готов – и мог благодаря этому больше узнать.
– Да что вы говорите! – Я отвратительно ухмыльнулся, надеясь спровоцировать его. – Что вы тут делаете? Пришли избить Йозефа, как избили меня?
На мои слова он не ответил, но ошеломил меня совершенно невероятным заявлением.
– Мне жаль, что так случилось, – сказал он. – Я прошу у вас прощения, если это что-то значит для вас.
Своими словами Дрозд едва не свалил меня с ног – сильнее он не мог меня оглушить, даже если б двинул ломом по голове.
Я попытался прикрыть растерянность жалким сарказмом:
– Ничего страшного. Ваше сожаление, пусть и запоздалое, делает вам честь. Но моим покрышкам оно уже не поможет.
– Чему-чему? – В его глазах блеснул огонек невменяемости.
– Моим новым дефицитным покрышкам, – подробно объяснил я ему. – Изрезанным так, что они теперь годятся лишь на сигнальный дымовой огонь. Жаль, что такая мысль не пришла мне в голову, когда я в тот раз дополз до своей машины. Мог бы таким сигналом позвать на помощь.
Инженер Дрозд внимательно слушал мою болтовню и был похож на сообразительного шимпанзе, который жадно ловит каждое слово служителя, ухаживающего за животными. Только у шимпанзе куда более выразительная физиономия.
– Я вам заплачу, – наконец отозвался он. – На будущей неделе после зарплаты.
Я потерял дар речи. И хотя вроде бы для этого не было причины, мне сделалось гадко, будто я обокрал слепого. Инженер Дрозд шевельнулся, и лицо его оказалось в тени.
– Подождите, – поспешно сказал я. – Вы куда? Домой? Могу довезти… или у вас машина?
– Нет, – ответил он. – Я не вожу.
Я глядел ему вслед, он шел по бетонированной проезжей части, ступая широким тяжелым шагом, но уверенно. Мне подумалось, уж не пьян ли он. Алкоголь иногда удивительно странно действует на людей, особенно когда человек болен такой болезнью. Это, вероятно, могло бы объяснить его поведение, хотя… Нет, пьяным он мне не показался.
Перестав ломать себе голову, я сел в машину, развернулся и поехал. Инженера Дрозда я не догнал. Очевидно, он свернул куда-то на боковую дорогу, а когда я уеду, вернется и будет бродить вокруг хирургического корпуса, заглядывая в окна. Или ходит где-то по тихим заброшенным дорожкам и думает… О чем? Понятия не имею. У меня было тревожное ощущение, что этот крутой тип с наружностью человекообразной обезьяны, этот примитив с высшим образованием, этот ужасный супруг благородной и страдающей женщины, возможно, не такой уж плохой человек.
* * *
На моей стоянке торчали серые «жигули». Машина как машина, но достаточно было увидеть номер, как сразу стало ясно, что эти визитеры прибыли ко мне. Поставив свой мотор за «жигулями», я отправился к зеленому домику, где на моей половине приветливо светилось окно.
Их было двое: тощий молодой парень и толстяк лет пятидесяти, с блестящей, как медный котелок, лысиной. Тощий, стоя перед домиком, разглядывал стройку так, словно собирался завтра ее принимать. Плешивый возился с чем-то на трухлявых ступеньках перед входом. Приглядевшись повнимательнее, я заметил, что все доски были оторваны, а затем снова аккуратно прибиты. Остановившись в сторонке, я стал ждать, когда эти двое разъяснят мне, что тут ищут. Здороваться не стал.
Дохляк, скользнув по мне мимолетным взглядом, посмотрел вниз на площадку, словно желая удостовериться, не угнал ли я у них «жигули». Вряд ли он что увидел, было уже совсем темно.
– Вы пан Мартин? – Голос выдавал в нем педанта.
– Ну, – ответил я, не прибавив больше ни слова. Ясно как божий день, кто эти двое и зачем явились. Мне показалось глупым спрашивать их об этом или протестовать. Нынешний день выдался длинным и утомительным, я был всем сыт по уши. Мне хотелось лишь одного – лечь и уснуть. Но и этого мне не суждено.
Представившись лейтенантом Густом, педант приказал:
– Будьте добры, ключи от вашей машины. У нас есть разрешение на обыск. – Он сунул руку в карман.
– Не нужно, – устало произнес я, подавая ему ключи. Он взял их двумя пальцами и передал своему коллеге.
Оба зашагали по дорожке, негромко переговариваясь. Я полез в карман за сигаретами. Ничего не обнаружил – очевидно, сигареты остались в машине. Двинувшись следом за шушукающейся парочкой, я столкнулся с младшим лейтенантом.
– Минуточку, – сказал он. Вошел в мой домик, погасил свет и запер дверь. По привязанной к ключу бирочке я узнал запасной ключ, который обычно находился в столе у Рамоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18