– Нет. Просто я не всегда говорила вам правду до конца, но…
– Вы лгали во всем с самого начала. Время от времени в ваших словах проскальзывала капелька правды, ровно столько, чтобы я верил, что и вы, так же как я, движетесь на ощупь. Пускали в ход любое средство, чтобы ослепить меня, но забыли об одном…
– Я вас не понимаю, – вырвалось у нее.
Я вытащил из кармана письмо, которое Лукаш украл для меня у Ольды, и показал ей. В нерешительности она вынула бумагу из конверта и принялась читать то, что недавно прочел я.
Милый брат!
Мне жаль, что ты снова высказываешь недоверие. Можешь вернуться когда угодно, и я заплачу тебе свой долг тем способом, о котором мы договорились во время твоего последнего приезда на родину, то есть выплачу половину нынешней продажной цены виллы. Я не скрываю, что не считаю разумным продавать недвижимость, цена которой с каждым годом растет, поэтому рад, что ты не торопишься с возвращением. К этому моменту дети, вероятно, решат свои проблемы с жильем, а мы вернемся к тому, о чем договорились, когда перед своим отъездом ты мне доверил земельный участок и золото. Тогда это выглядело как бескорыстный жест – ты уезжал с пустым карманом. Но я-то был владельцем участка только на бумаге, а за золото я и моя семья во время войны могли поплатиться жизнью. И ты не должен быть на меня в обиде, что когда в конце концов я начал строиться, то не подумал о квартире для искателя приключений, который бог знает где ведет веселую жизнь, в то время когда я до изнеможения работаю и надрываюсь. К тому же я тогда считал, что сумею когда-нибудь выплатить тебе весь долг целиком без затруднений. И не моя вина, что сегодня это невозможно.
Надеюсь, этого письма будет достаточно как расписки. Как ты хотел, дети тоже поставили свои подписи.
Прага 14. 10. 1965
Антонин Эзехиаш
Олдржих Эзехиаш
Гана Эзехиашова
Она дочитала письмо, но головы не поднимала, рука ее опустилась.
– Какое жестокое разочарование вы пережили, когда отец позвал вас подписать это. Вилла была последним, что оставалось у вашей семьи. Вы росли в условиях, которые удавалось сохранить, пока был жив ваш отец. Через несколько месяцев после визита брата – в шестьдесят пятом году, – отправив ему это письмо, ваш отец умер. А вы вышли замуж за Томаша.
– Да. – Она подняла на меня темные, как лужицы жидкого асфальта, глаза. – Я тогда была глупой восемнадцатилетней девчонкой. Я любила его.
– Вы никогда его не любили, – возразил я. – Вы любили только беззаботную жизнь богачей, успев к ней привыкнуть. И такую жизнь обеспечили бы вам картины, которые вы пытались нелегально переправить через границу. Когда картины для вас были потеряны, Томаш стал лишней обузой. Правду вы говорили тогда, когда рассказывали мне, как прозябали все эти годы: жена эпилептика, вынужденная жить под одной крышей с эгоистичной матерью и наглым, распущенным братом… Но худшее ожидало вас впереди. Возвращение дядюшки Луиса…
– Замолчите! – истерически выкрикнула она. – Вы не знаете, о чем говорите! Как раз наоборот! Дядино возвращение все разрешило. Дядя был на моей стороне, он знал, что Ольда – головорез. Дядя собирался этот долг передать мне, а взамен взять виллу в Боровце. Если б Ольда не завладел письмом, дядя мог бы еще жить!
– Вот-вот. Теперь вы сказали правду.
– И всегда говорила вам правду. Не могла же я сказать все – это ведь мой брат! Он человек испорченный, ужасный, я его ненавижу, но приходится думать и о матери. Она всегда любила его больше, чем меня. Она умерла бы, если б узнала, что…
Ганка зажала рот ладонью, письмо упало на землю.
– Что с ним? – просипела она. – Убежал… голову потерял от страха… уже два дня вел себя как невменяемый… Вы думаете, он с отчаяния мог что-то натворить? – И, повернувшись ко мне, наступила на конверт, втоптав его в мокрую глину.
– Разрешите, – попросил я. Наклонившись, вытащил бумагу из-под ее туфельки. – Жаль, если это пропадет. Может понадобиться поручику Павровскому.
Ганка глядела на меня остекленевшими глазами.
– Нет! – Кинувшись ко мне, она схватила меня за руки. – Вы этого не сделаете! Не вмешивайтесь, оставьте все как есть! Прошу вас! Я отдам вам все, что хотите… – Она дрожала всем телом, ногти ее, как шипы, впились мне в кожу.
– А что именно? Однажды вы мне уже кое-что предлагали, – напомнил я. Ее лицо, белое и застывшее, было совсем рядом, а темные глаза сверлили, как два алмаза.
– Да… Себя! – исступленно выкрикнула она. – Тогда вы меня отвергли. Мне повторить свое предложение?
Я сделал попытку освободиться, но она еще крепче сжала мои руки.
– С такими глазами никогда не делают подобных предложений, – спокойно сказал я. – Ни один мужчина их не примет.
Она поникла.
– Тогда чего вы хотите? Денег? – упавшим голосом спросила она.
– Хотите меня подкупить, чтобы я позволил убийце скрыться?
Выпустив мои руки, она отступила на шаг.
– Он сам себя погубит. Не пачкайтесь с ним, возможно, когда-нибудь вы об этом пожалеете. – Она стояла, отвернувшись, словно белая трагическая скульптура ангела на памятнике разбитых иллюзий. Нельзя было не восхищаться ею. Ни одного лишнего слова, напрасного жеста – вплоть до последней минуты.
– Милиция ведь думает, что это сделал Томаш, да?
Она посмотрела на меня через плечо, и, хотя лицо было в тени, голос ее выдал.
– Не знаю, что думает поручик Павровский, – ответил я, – но я точно знаю, что ваш муж никого не убивал. Я вчера разговаривал с ним.
– Когда? – Кроткий ангел, взмахнув крылами в последний раз, улетел на небеса. Передо мной стояла женщина, готовая ко всему.
– Когда он понял, как все произошло. Когда, беспомощный, полный отчаяния, неспособный на что-то решиться, вспомнил про человека, который пять лет за руку вел его к диплому инженера. Если бы он нашел Йозефа, то сегодня был бы жив. И заплатил бы мне за мои покрышки, как пообещал вчера. Тогда он еще не знал, что не доживет до зарплаты.
Она открыла было рот, но я не дал ей заговорить.
– Это было за несколько часов до того, как он уехал вместе с вами в Боровец. Как вам удалось его заставить? Как сумели вы добиться, что он в последний раз засомневался, не ошибается ли? Или он тоже подслушал ваш разговор с братом, когда вы говорили тихо, а Ольда кричал? Может, он так же, как Лукаш, решил, что это крики убийцы, которого мучат кошмары? Или, что больше похоже на правду, ему уже было все равно? Этот бедняга любил вас. Вам не нужно было убивать его, он бы никогда вас не выдал.
– Я его не убивала, – дрожащим голосом сказала она. – Меня там не было, я…
– Вы там были. И захватили оттуда автомобильчики. Когда я привез к вам Лукаша, их у вас не было. Поехали вы туда вместе с мужем на «трабанте», а возвратились одна, на мопеде брата – он его там оставил в прошлый вторник, потому что у него кончился бензин. Бензин вы отлили из «трабанта». Но оставалось еще вполне достаточно, чтобы убить вашего мужа. У него ведь начался эпилептический припадок, верно? Я в этом не разбираюсь, но, вероятно, припадок можно спровоцировать. Или вы просто-напросто воспользовались случаем. Вспомнили, что как-то Ольда оттащил Томаша в гараж и там запер. Так все было?
– Так, – спокойно ответила она. – Приблизительно так и было. За исключением того, что я Томаша никуда не оттаскивала. Он включил зажигание, ему сделалось плохо, он еще успел выйти из машины и упал. Я убежала. Перепугалась насмерть… бродила по лесу… не знаю, сколько времени. Томаш признался мне, что это он убил дядю и пани Маласкову. Оттого-то и разволновался так, что с ним случился припадок. Я не знала, что мне делать. Когда я наконец вернулась, он был уже мертв. Я поняла, что такой выход – самый лучший. Его гибель подвела, можно сказать, черту под его признанием. Я взяла мопед и уехала.
Она была великолепным игроком. Играла до самого конца. Но в моих руках находились козыри, которые ей нечем было крыть.
– А как случилось, что за руль сел ваш муж, а не вы? Он ведь был эпилептик. Ему же не могли выдать права.
– Но он и не собирался ехать, – объяснила она со снисходительной улыбкой. – Только включил зажигание. А я пошла за автомобильчиками.
– А на это время вы его оставили в гараже?
Она с улыбкой пожала плечами.
– А как же было в четверг? В тот день, когда я встретился с вашим мужем, он меня избил и утащил в лес? Он ведь приехал за «трабантом», который за день до этого там еще стоял. У машины вроде была какая-то поломка, что-то с зажиганием? В тот день он собирался ехать на ней сам, после того как отремонтирует?
– Не знаю, – равнодушно ответила она. – Наверное. Что, разве не садятся за руль люди, у которых нет прав?
– Бывает, – согласился я. – Только, когда я туда пришел, машины уже не было. Ни на улице, ни в гараже. Там стоял только мопед.
– Вы это знаете наверняка? – удивилась она.
– Да. И знаю, где находилась машина. В Брандысе или по дороге оттуда. А кроме водителя в ней сидела пани Маласкова. Она была еще жива?
– Откуда я могу знать? – Голос у нее дрожал.
– Потому что машину вели вы. Своему мужу, скорее всего, сказали, что хотите прокатиться. Вполне естественная обкатка после ремонта. Пани Маласкова ждала вас в Брандысе или, возможно, шла вам навстречу. Вы звонили ей в лечебницу, как и пообещали Лукашу. Убили ее, вероятнее всего, по дороге, в тех пустынных полях. Случай вам благоприятствовал. Когда вы подъезжали к вилле, Томаш, по-видимому, тащил меня в лес. Что оставалось сделать в таком случае? Помахать ему и поехать дальше? За деревней – пруды, там можно надежно спрятать труп. Конечно, имелся риск, что вас увидит кто-нибудь из знакомых, а потом скажет, где вы были в тот вечер. Дотащить щуплую маленькую старуху до болота – не проблема. Ваш муж, когда вернулся, устроил вам сцену из-за меня. Тогда он еще думал, что мы любовники. Рассказал вам, что со мной сделал. И вам это пришлось на руку. Вполне логично, когда оскорбленная жена после ссоры убегает в лес. Вы взяли с собой нож. Вам требовалось доказательство, что в ту ночь я был там. Покрышки у моей машины разрезали вы, а не инженер Дрозд. А чтобы окончательно бросить на меня подозрение, зная, что меня не будет, ночью принесли сюда пистолет и спрятали под ступенькой. Вы не могли предвидеть, что его найдет и возьмет себе пьяный цыган.
– Какой пистолет? – пролепетала она губами настолько бледными, что их не было видно.
– Тот, которым вы застрелили пани Маласкову, чтобы она не могла сказать, почему умер Луис Эзехиаш. Она ведь знала, на чьи деньги и на чьем земельном участке построена баррандовская вилла. И была против того, чтобы ваш дядя от нее отказался. Они ведь собирались пожениться, а бабушка мечтала обеспечить будущее своему внуку. А поскольку и она была человеком другого времени, то не видела иного способа, как только оставить ему состояние.
Игра приближалась к концу, это была кровавая, безжалостная игра, где червонная дама побила все другие карты, невзирая на их масть. В последний раз она попыталась блефовать.
– Это все Ольда, – заявила она, делая судорожное усилие, чтобы казаться спокойной. – Он сбежал… Вы сами знаете… Обезумел от страха.
– Ольда боится вас. Видел, как вы уехали вдвоем с Томашем на машине, а обратно вернулись одна на мопеде. Вчера Ольда догадался, что вы убираете каждого, кто может обвинить вас в убийстве Луиса Эзехиаша. У вашего брата не было причины его убивать, наоборот. Это письмо, – я показал ей испачканный грязью конверт, – имело для него цену, только пока был жив дядя. После его смерти оно превратилось бы в ничего не стоящий клочок бумаги. Я не юрист, не знаю точно. Вероятно, письмо имело бы силу, если бы там официально было что-то завещано в пользу вашего брата. А вы испугались, когда во вторник вечером Ольда с торжеством показал вам бумагу, отданную ему дядюшкой, которую сами так долго и безрезультатно у него выманивали. Старик хотел покоя, но не ожидал, что получит его так быстро и таким путем.
Колени у нее подкосились, она зашаталась.
– Как вы только можете… – прошептала она. – Ведь вы там были вместе со мной. Я не могла этого сделать! – Глаза у нее стали безумными, пальцы судорожно сжимались и разжимались.
– Могли! Я понадобился вам как свидетель, что вы действительно уходили, и как человек, на которого может пасть еще большее подозрение, чем на вас. А я еще больше себе напортил, когда вошел в дом. Вы на это не рассчитывали – думали, побоюсь собаки. Вам неслыханно повезло, что мы с вами не столкнулись в саду. Вы не пошли к Маласковым, а лесом спустились вниз, к калитке. И застрелили его, воспользовавшись минутой, когда по шоссе ехал автофургон – а там их проезжает множество. Кроме того, лаяла собака. Вам было известно, что у старика есть пистолет, очевидно, он держал его в мастерской. Потом пошли низом к Маласковым. Лукаш мог вас видеть, тогда когда вы пришли, а не уходили. Он всего лишь маленький мальчик, хотя умный и наблюдательный. Вы сумели внушить ему, что ждали его там. Да еще и постарались расположить его к себе этими автомобильчиками и обещанием подарить всю коллекцию. А кстати, знаете, что она стоит больше ста тысяч?
Ганка всей тяжестью повисла на мне.
– Нет! Нет! Это неправда!.. – Мне до самой смерти не забыть ее лица, которое на моих глазах расплывалось во что-то бесформенное. – Скажите, что это неправда! – умоляла она, извиваясь, как червь.
Небо за ее спиной осветилось мощными фарами. И тотчас же появилась машина с вращающимся на крыше голубым огоньком, за ней – вторая. Я зажмурил глаза. Открыв их, я увидел, как из второй машины выскакивает поручик Павровский. Из первой вышел человек в форме, за ним сгорбившийся молодой мужчина. Это был Олдржих Эзехиаш. Мимо меня промелькнула белая тень. Я вскрикнул, но они и без того ее увидели. Поручик и еще двое бросились за ней.
Я ринулся вниз с бугра, у меня было перед ними преимущество – я знал местность. Знал, что там, куда она побежала, есть единственная дорога и ведет она к недостроенному объекту, этой уродливой красной доминанте всего строительства. Там стройка заканчивается, окруженная ямами вязкой глины. Знать об этом Ганка не могла и скрыться не могла тоже.
Мне не приходилось петлять закоулками, как бегущим следом за мной, но все же она исчезла на территории объекта раньше, чем я туда добежал. За моей спиной слышались проклятия бегущих мужчин, они проваливались в грязь и с трудом пробирались через кучи балок и бревен. Я крикнул, они откликнулись. Мой голос разнесся в каркасе двенадцатиэтажного здания, как в склепе. И заглушил стук туфелек, поднимающихся по металлической лестнице. Я напряг глаза, вглядываясь в темное переплетение стальных балок, но ничего не увидел. Мой взгляд упал на кран, примыкающий к одной из сторон объекта. Я подскочил к платформе и нажал кнопку. Послышалось гудение, и подъемник со скрипом пополз вверх.
Поднимался он бесконечно медленно, но все же быстрее, чем бежала девушка по лестнице, изогнутой тридцать шесть раз. Еще через минуту я увидел ее над собой. Силы ее были на исходе, верхняя половина тела свешивалась через перила лестницы, волосы закрывали лицо. Я предупреждающе вскрикнул и нажал на кнопку, чтобы остановить подъемник. Но я опоздал. Белая фигурка, еще сильнее наклонившись, перекинулась через перила. Она пролетела мимо меня, как белоснежная птица со сложенными крыльями, бесшумно, даже перья не зашуршали. В шуме мотора я не услышал падения ее тела на землю. Остановив подъемник на одиннадцатом этаже, я медленно начал спускаться вниз.
* * *
– Это вам дорого обойдется! – дико орал поручик Павровский. – Зачем я, черт бы меня побрал, вас выпустил?
– Наверное, для того, чтобы я принес вам вот это. – Я подал ему письмо.
Вынув листок из конверта, он мимолетно глянул на него и что-то прохрипел. Потом небрежно сунул в карман.
– Вы что, не могли ее задержать? А может, не хотели?
– Нет. – Я сам не знал, на который из двух вопросов отвечаю. – Она оказалась быстрее. И по чистой случайности побежала именно туда.
Та, о которой мы говорили, лежала между нами на земле. Белый плащ забрызган грязью, но лицо – чистое, необезображенное. Смерть милосердно стерла следы всех темных страстей, толкавших ее на преступления. Она снова выглядела как девочка, которая не так давно – только неделю назад – через забор красной виллы разговаривала со старой собакой.
– Не приписывайте себе заслуг, которых у вас нет! – ледяным тоном отчеканил поручик. – Мне это письмо не нужно. Ее брат в полнейшем нервном расстройстве прибежал к нам. Мы немедленно принялись искать ее. После того как найден был труп пани Маласковой, ее спасло от ареста лишь мнимое самоубийство мужа. Нам не хватало только мотива, а это всегда…
– Где Лукаш? – перебил я его. – Разве он вам не звонил?
– Звонил. Потому-то мы и приехали именно сюда.
– Вы не должны были въезжать на машинах! Приди вы сюда потихоньку, все могло бы кончиться иначе, – упрекнул я его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18