Вдруг он пригибается, отползает назад и зовет нас к себе. Усталости как ни бывало! Три пары глаз через минуту уже любовались горными обитателями. За перевалом два архара — самки паслись с двумя ягнятами. Они не подозревали опасности. Ягнята гонялись друг за другом, вставали на дыбы и стукались лбами. Охотник свистнул: архары насторожились. Они озираются по сторонам и нюхают воздух, переступая с ноги на ногу. Более продолжительный свист снова пронесся над ущельем, и Казакпай высунул голову из-за камня. Легкими прыжками архары понеслись в сторону. Один ягненок бросился вслед за матерью, а второй поспешно лег среди камней и замер, сразу сделавшись едва заметным. Это и нужно было Казакпаю. Он посадил нас на виду у архаренка, а сам вернулся и, сделав большой круг, вышел на склон позади него.
Мы видим, как наш проводник снял ботинки и босиком осторожно подкрадывается из-под ветра. По взмаху его руки мы встали на перевале во весь рост. Казакпай уже близко, но архаренок смотрит на нас, не замечая охотника. Казакпай остановился. Он медленно вытянул вперед руки, присел и вдруг бросился вперед. Архаренок вскочил, но было поздно. Казакпай успел схватить его сразу за обе задние ноги.
* * *
Первый настоящий мороз на Балхаше ударил в ноябре. Вода в тростниках сразу замерзла, лед начал сковывать и открытую воду. Через несколько дней он уже простирался на несколько километров от берегов.
Под вечер два охотника вышли на лед. За плечами у них по мешку с тухлой рыбой. Отойдя на километр, они потащили свои мешки волоком по льду вдоль берега: один вправо, другой влево. Там, где они задерживались, на льду оставался тухлый сазан. Ночь охотники провели в крошечной избушке, затерянной среди тростниковых дебрей.
Ночной ветерок дул с Балхаша на берег и нес в тростники запах гнилой рыбы. Она, как магнит, влекла к себе кабанов. Они собрались у края зарослей. Дальше простиралось открытое ледяное поле. Оттуда, из темноты ночи, несся волнующий запах… И вот, скользя и падая, кабаны один за другим медленно двинулись по льду, напряженно растопыривая копытца.
Когда начался утренний рассвет, охотники были уже на кромке тростников. Далеко впереди чернели кабаны — они доедали приманку. Люди оказались между ними и тростниками. Огромный секач первый заметил опасность. Он ухнул и бросился к берегу, но ноги его поползли в разные стороны и он тяжело упал на бок. Стадо с фырканьем кинулось к тростникам, и почти в гот же момент все кабаны уже лежали на льду. Звери могли двигаться только медленными осторожными шагами; едва они начинали торопиться, как тотчас валились с ног, скользя копытцами. От тростников к кабанам бежали люди и собаки. Звери вскакивали и падали. Они визжали, ухали, беспомощно ползли по льду и становились добычей охотников.
* * *
Хорошо в сосновом бору летом! Пахнет хвоей, грибами, смолой. Всюду поют птицы. Наш проводник Гриша уверенно идет вперед. Вдруг он остановился и сбросил со сопины мешок с клеточками.
— Видите? — сказал Гриша и показал нам гнездо, похожее на сорочье. Это гнездо белки. Сейчас полдень и она спит в нем.
Сосны в бору около Семипалатинска невысокие. Взобраться на любую из них ничего не стоит. Это не то, что корабельные леса севера, на которые с земли до первых сучьев можно залезть только с телеграфными когтями на ногах. С пустым мешком за поясом Гриша ловко полез на сосну. Вот он уже у гнезда. Так и ждешь, что сейчас оттуда выскочит рыжая белка… Юноша спокойно сорвал гнездо, бросил его в мешок, завязал и швырнул нам, крикнув:
— Есть одна!
Потом, не торопясь, слез с дерева, развязал мешок и натянул его края на клетку. Заставив нас держать края мешка, он начал руками через мешок разрушать беличье гнездо. В мешке раздалось резкое «цо-цо-цо-цо», и тотчас клетка потяжелела в моей руке. В ней забилась белка. Я быстро опустил подъемную дверку.
— Чем жарче, тем они прочнее сидят в гнездах, — скупо пояснил наш проводник.
Семь белок принесли мы домой к вечеру, двух из них поймал я сам. Это оказалось совсем не трудно.
На следующий день мы пошли в другую часть бора. Мы вышли раньше, чем вчера, поэтому лов сначала был неудачен: первая белка выскочила из гнезда, едва Гриша дотронулся до него, второе гнездо оказалось пустым.
— Говорил вам — рано, гуляют еще белки.
Гриша был прав. Бор еще только постепенно наполнялся теплом.
— Смотрите, — шёпотом сказал я.
На большой поляне в траве возилась с чем-то белка. Она не заметила нас. Белка в несколько прыжков подскочила к одинокой сосне на середине полянки и полезла на нее с грибом в зубах. Ловко засунув гриб в развилку между двух сучьев, она придавила его несколько раз мордочкой.
— Это она запасы начинает делать, — пояснил Гриша. — А ну-ка, не поймаем ли мы ее? — и он побежал к сосне.
Белка испуганно запрыгнула на вершину, но перескочить было некуда деревьев рядом не было. Гриша быстро срезал длинный прут, достал из кармана волосяную петельку-удавку, с которой он, как говорил, никогда не расставался; этим орудием белка без труда была поймана. К вечеру наши клетки пополнились еще шестью пушистыми пленницами.
* * *
Ранним июльским утром, когда солнце еще только начало освещать вершины алтайских гор, на крутом склоне тревожно закричали сурки — они заметили нас. Зверьки вскакивали на камни, вставали «колышками» и кричали, взмахивая хвостами. Нам пришлось долго лежать неподвижно среди камней, пока сурки не успокоились. Наконец, они спустились с камней и начали щипать траву, то и дело садясь на задние лапы и озираясь.
Осторожно, из-за куста арчи, мы наблюдали за ними. Недалеко от нас пасся большой сурок, рядом чернели входы в его нору. Сурок этот показался нам вполне подходящим экземпляром для зоопарка. Мы встали и пошли к нему. Резко вскрикнув, он нырнул в нору. Всюду по склону побежали сурки. Два входа в нору «нашего» сурка мы завалили камнями, а к третьему подтащили камень, который вначале свободно входил в него, но обязательно должен был застрять у первого поворота. Примерив хорошенько камень, мы укрепили его над входом в нору, подперев маленьким камешком. Если выдернуть эту подпорку, то камень неизбежно покатится прямо в нору. К камешку привязали бечевку и протянули ее до конца арчи, где мы переждали пока сурки успокоятся.
Теперь можно уйти до вечера — напуганный сурок едва ли раньше выберется наружу. В пятом часу мы снова осторожно подползли к кусту арчи, где был конец бечевки. Сурки не заметили нас. «Наш» сурок уже пасся, ничего не подозревая. Постепенно он отбегал все дальше и дальше от своей норы.
Пора…
Мой товарищ дернул шнурок. Камешек-подпорка вылетел и большой камень скатился в норку, застряв там. Сурок и мы бросились к норе. Зверек опередил нас и юркнул в нее. Но дальше вход был забит камнем, и он быстро заскреб землю, стараясь подрыть препятствие. Мы плотно накрыли нору брезентовым мешком и палками стали выковыривать сурка из входа в нору. Наш пленник верещал, кусал палки. Но вскоре он был загнан в пустой мешок. Всю дорогу пришлось следить, чтобы сурок его не прогрыз. Но он только «рыл» мешок передними лапами.
* * *
Степь. Впереди, в зарослях тростника, огромное озеро. Старый охотник огляделся вокруг и натянул повод. Лошадь послушно остановилась. Именно здесь, между озером и горами, Усен видел, как из степи в горы пролетают орлы. Еще раз осмотревшись, охотник спешился, отвязал от седла колышки, сеть и пустил коня пастись.
Долго провозился охотник: вбивать колья в щебнистую почву трудно. Наконец сетка натянута, и под ней на земле привязан белый голубь приманка. Теперь все готово для ловли беркута. Усен вскочил на лошадь и поскакал к озеру. Вскоре он вернулся с огромной связкой тростника, сбросил ее недалеко от сети и отогнал подальше лошадь. Весь вечер человек пролежал, плотно накрывшись тростником и держа в руках веревочку, которая тянулась к ножке голубя. Время от времени он дергал веревочку, и белый голубь под сетью взмахивал крыльями.
Наступила ночь. Усен проспал под тростником до утра.
Черную точку под облаками он заметил после восхода солнца — это на охоту в степь летел беркут. Чем ближе подлетал орел, тем чаще дергалась веревочка. Но вот белый голубь сам отчаянно забил крыльями — раздался шум стремительного полета хищника, из-под облаков с полусложенными крыльями он падал камнем. У самой земли беркут распустил веером хвост, выкинул вперед лапы с мощными когтями, но они провалились в редкие ячеи, а сам он остался беспомощно лежать на сетке, распластав крылья. Голубь неистово бился под ним. Усен вскочил и бросился к сети. Ноги орла висели, он не мог взлететь, путаясь в сети. Человек без труда завладел им.
Много бессонных ночей провел с беркутом старый охотник, приручая его. А когда закружился над полынными степями первый снег, он выехал с беркутом на охоту. Не один десяток лисиц поймала птица за короткие осенние дни. Через год она стала хватать и волков. Далеко по степи разнеслась слава о беркуте председателя охотничьей артели Усена: от железной хватки могучих лап орла не ускользал ни один зверь, намеченный охотником.
Но однажды случилась беда. К полудню, когда за седлами охотников уже висели две лисицы и волк, беркут, разгорячившись, стремительней, чем обычно, кинулся на очередную свою жертву — старую волчицу. Мощный удар нанес он ей в спину, но, хватая морду зверя второй лапой, чуть-чуть промахнулся. Волчица, лязгнув зубами, рванулась дальше, а беркут тяжело взмыл вверх, но тут же упал на землю, волоча перекушенную ногу. Через месяц беркут поправился, но для охоты уже не годился. Усену, не знавшему, что делать с птицей, колхозники посоветовали отдать ее в зоопарк.
Странно было видеть седого человека, который прощался с птицей, как с родным ребенком…
* * *
Наша экспедиция ехала вниз по реке Или. Быстрое течение стремительно несло лодку. Если не грести веслами, не шуметь и не разговаривать, то много интересного можно увидеть, плывя по реке у самых ее берегов. Так было и с нами. Выехав из-за какого-нибудь мыска, мы неожиданно заставали на песке стаи уток и гусей. Тогда поднимался птичий крик, гогот, шум крыльев, а иногда раздавались и наши выстрелы… Ехали дальше. Снова тишина. Из-за крутого поворота мы наехали на волка, который спокойно лакал воду, забравшись по брюхо в реку. Серый разбойник поплатился своей головой за эту встречу.
После целого дня пути приятно провести ночь на берегу. Раннее утро. Около костра дежурные готовят завтрак. Солнце уже поднимается над горизонтом, и безоблачное небо снова обещает жаркий, душный день. Вдруг громкий всплеск привлекает наше внимание: огромный орлан-белохвост упал в воду и бешено бьет крыльями. С каждым взмахом он на миг поднимается над водой, но тотчас падает обратно, едва его крылья опускаются для нового взмаха. Приплясывая на одном месте, орлан сплывал вниз по течению среди каскадов брызг. В бинокль видно, как широко открыт его клюв. С каждым новым ударом крыльев орлан намокал все больше, делаясь тяжелей, и его взлеты становились все ниже.
— Он схватил тяжелую рыбу и не может теперь вырвать из нее когти. Скорей в лодку, иначе мы упустим хорошую уху! — крикнул наш проводник.
Через минуту мы гребли изо всех сил, направляясь на середину реки, лодка быстро набирала скорость. Орлан уже лежал на воде, распластав крылья и хвост. Временами он вздрагивал и начинал тонуть, но ударом крыльев опять удерживался на поверхности. Лодка подошла к орлану сбоку и проводник схватил его за крыло: птица бешено забилась, обдавая нас брызгами. Размах ее крыльев достигал двух метров. Но вот один из нас ловко схватил другое крыло. Проводник замотал голову птицы рубашкой, и она сразу затихла. Огромный осетр, в котором застряли когти орлана, вдруг забурлил около борта, вспенивая воду и чуть не вырвал из наших рук птицу. Я схватил орлана за ноги у самой спины рыбы и начал тянуть. Это была досадная ошибка — я вырвал из осетра когти орлана и он нырнул вглубь. С пленным орланом, но уже не предвкушая ухи, мы вернулись на берег.
* * *
Наша моторная лодка несется по Иссык-Кулю, легко рассекая слабую встречную волну. Яркое солнце так греет, что мы сняли шубы и едем в одних ватниках. В горах, покрытых снегом, — зима, а на озере — осень: оно не замерзает. Кругом по воде чернеют стаи диких уток, зимующих здесь. Недалеко плавают, вытянув шеи, лебеди.
Поворот руля — и лодка устремляется на одинокого лебедя. Расстояние быстро сокращается. Вот до птицы остается уже не более ста метров. Лебедь, распуская крылья, бежит по воде, громко шлепая лапами. Через несколько десятков метров он отрывается и летит над самой водой, медленно махая крыльями. Пролетев километр, лебедь грузно опускается на воду. Наша моторная лодка снова в ста метрах от него. Теперь лебедь бежит по воде вдвое быстрее, опять поднимается в воздух, но пролетев всего полкилометра, снова шлепается на воду, подняв каскад брызг.
Я устроился с длинным удилищем на самом носу лодки. На конце удилища петля. До лебедя всего тридцать метров, но он опять пошел на разбег. Наконец, измученный погоней, лебедь уже не в силах подняться на воздух: пробежав несколько десятков метров, он поплыл в сторону. Лебедь больше не пытался взлететь. Испуганно вытянув шею, раскрыв клюв и косясь на нас одним глазом, он плыл вперед, а моторная лодка тихим ходом шла за ним на коротком расстоянии. Вскоре я поймал петлей птицу. Она не могла улететь от нас не потому, что была ранена или больна. За зиму лебеди так жиреют на богатых кормах, что весной долго упражняются, прежде чем начать перелет через горы на север.
Несколько лебедей было поймано на Иссык-Куле в течение одного зимнего дня. Всех их мы доставили на зоологическую базу, а оттуда в зоопарк.
* * *
Песчаные барханы и щебнистая равнина сменяют друг друга. Дорога уходит серой полоской далеко вперед. Ни кустика, ни деревца, где можно было бы укрыться от солнца. Разве могут здесь жить какие-либо животные? Ведь на многие десятки километров кругом нет ни капли воды!
Но рано утром, пока нет ветра, тысячи следов покрывают пески барханов, как рябь от крупных капель дождя. Следы «степных кенгуру» тушканчиков показывают, что они всю ночь прыгали здесь на задних лапках, ставя их при прыжке не рядом, а одну за другой, как мы при ходьбе. Следы песчанок, черепах, ежей, каких-то жуков и ящериц видны повсюду. Извилистые полосы говорят, что тут ползали змеи. Все эти животные совсем не пьют: обитатели здешних мест довольствуются только влагой в пище.
Вот крупные свежие следы дрофы-красотки. Эти птицы тоже могут обходиться без воды.
Следы дрофы пересекают песчаный бархан и теряются. В бинокль хорошо видно все на несколько километров кругом, а дрофы нигде не заметно. Впрочем, это еще не значит, что поблизости ее нет. Окраска оперения дрофы сливается с цветом окружающей скудной растительности и щебня.
Несколько десятков шагов в том направлении, куда шли следы, — и мы невольно вздрагиваем от неожиданного шумного взлета большой птицы. Молодая дрофа взлетела совсем рядом; медленно махая крыльями, она летит над землей и вскоре опять садится на землю.
Хорошо видно даже без бинокля, как она бежит, но вдруг исчезает, словно кто накрывает ее сказочной шапкой-невидимкой: дрофа легла и совершенно слилась с окружающими предметами.
Молодая дрофа редко взлетает второй раз. Я машу шоферу. Вдвоем мы подходим к тому месту, где она села, но ее не видим. Нас обоих начинает разбирать охотничий азарт. Степь кажется совершенно безжизненной, а между тем крупная птица где-то рядом с нами. Мы напряженно вглядываемся в степь, точно в загадочную картинку.
Вдруг опять шумный взлет — шофер чуть не наступил на дрофу, и она поднялась вторично. Но на этот раз она отлетела недалеко и легла. Теперь ей не провести нас! Ее хорошо видно — вот она вытянула шею по земле и лежит неподвижно. Без особых предосторожностей мы подходим к дрофе с двух сторон и бросаемся вперед. Она взлетает, но мы успеваем ее поймать в воздухе.
* * *
Солнце только что поднялось над степью. Пышные травы еще сверкают капельками росы. Наша автомашина уже несется по дороге, оставляя клубы пыли и разрушая узоры ночных следов животных.
Впереди двигаются какие-то птицы. Когда подъехали ближе, стало видно, что это журавли ловят кобылок. Холодная роса сковывает движения насекомых, и вялые кобылки делаются по утрам легкой добычей птиц. Вот журавли высоко подняли головы, а один из них пригнулся и быстро побежал по степи. Остальные присели, как по команде, подпрыгнули и поднялись в воздух. Медленно махая крыльями, они полетели над самой землей. Тот журавль, что не полетел вместе с другими, быстро убегал все дальше и дальше к тростникам большого степного озера.
Дорога шла тоже к озеру, и наша машина понеслась со скоростью пятидесяти километров в час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Мы видим, как наш проводник снял ботинки и босиком осторожно подкрадывается из-под ветра. По взмаху его руки мы встали на перевале во весь рост. Казакпай уже близко, но архаренок смотрит на нас, не замечая охотника. Казакпай остановился. Он медленно вытянул вперед руки, присел и вдруг бросился вперед. Архаренок вскочил, но было поздно. Казакпай успел схватить его сразу за обе задние ноги.
* * *
Первый настоящий мороз на Балхаше ударил в ноябре. Вода в тростниках сразу замерзла, лед начал сковывать и открытую воду. Через несколько дней он уже простирался на несколько километров от берегов.
Под вечер два охотника вышли на лед. За плечами у них по мешку с тухлой рыбой. Отойдя на километр, они потащили свои мешки волоком по льду вдоль берега: один вправо, другой влево. Там, где они задерживались, на льду оставался тухлый сазан. Ночь охотники провели в крошечной избушке, затерянной среди тростниковых дебрей.
Ночной ветерок дул с Балхаша на берег и нес в тростники запах гнилой рыбы. Она, как магнит, влекла к себе кабанов. Они собрались у края зарослей. Дальше простиралось открытое ледяное поле. Оттуда, из темноты ночи, несся волнующий запах… И вот, скользя и падая, кабаны один за другим медленно двинулись по льду, напряженно растопыривая копытца.
Когда начался утренний рассвет, охотники были уже на кромке тростников. Далеко впереди чернели кабаны — они доедали приманку. Люди оказались между ними и тростниками. Огромный секач первый заметил опасность. Он ухнул и бросился к берегу, но ноги его поползли в разные стороны и он тяжело упал на бок. Стадо с фырканьем кинулось к тростникам, и почти в гот же момент все кабаны уже лежали на льду. Звери могли двигаться только медленными осторожными шагами; едва они начинали торопиться, как тотчас валились с ног, скользя копытцами. От тростников к кабанам бежали люди и собаки. Звери вскакивали и падали. Они визжали, ухали, беспомощно ползли по льду и становились добычей охотников.
* * *
Хорошо в сосновом бору летом! Пахнет хвоей, грибами, смолой. Всюду поют птицы. Наш проводник Гриша уверенно идет вперед. Вдруг он остановился и сбросил со сопины мешок с клеточками.
— Видите? — сказал Гриша и показал нам гнездо, похожее на сорочье. Это гнездо белки. Сейчас полдень и она спит в нем.
Сосны в бору около Семипалатинска невысокие. Взобраться на любую из них ничего не стоит. Это не то, что корабельные леса севера, на которые с земли до первых сучьев можно залезть только с телеграфными когтями на ногах. С пустым мешком за поясом Гриша ловко полез на сосну. Вот он уже у гнезда. Так и ждешь, что сейчас оттуда выскочит рыжая белка… Юноша спокойно сорвал гнездо, бросил его в мешок, завязал и швырнул нам, крикнув:
— Есть одна!
Потом, не торопясь, слез с дерева, развязал мешок и натянул его края на клетку. Заставив нас держать края мешка, он начал руками через мешок разрушать беличье гнездо. В мешке раздалось резкое «цо-цо-цо-цо», и тотчас клетка потяжелела в моей руке. В ней забилась белка. Я быстро опустил подъемную дверку.
— Чем жарче, тем они прочнее сидят в гнездах, — скупо пояснил наш проводник.
Семь белок принесли мы домой к вечеру, двух из них поймал я сам. Это оказалось совсем не трудно.
На следующий день мы пошли в другую часть бора. Мы вышли раньше, чем вчера, поэтому лов сначала был неудачен: первая белка выскочила из гнезда, едва Гриша дотронулся до него, второе гнездо оказалось пустым.
— Говорил вам — рано, гуляют еще белки.
Гриша был прав. Бор еще только постепенно наполнялся теплом.
— Смотрите, — шёпотом сказал я.
На большой поляне в траве возилась с чем-то белка. Она не заметила нас. Белка в несколько прыжков подскочила к одинокой сосне на середине полянки и полезла на нее с грибом в зубах. Ловко засунув гриб в развилку между двух сучьев, она придавила его несколько раз мордочкой.
— Это она запасы начинает делать, — пояснил Гриша. — А ну-ка, не поймаем ли мы ее? — и он побежал к сосне.
Белка испуганно запрыгнула на вершину, но перескочить было некуда деревьев рядом не было. Гриша быстро срезал длинный прут, достал из кармана волосяную петельку-удавку, с которой он, как говорил, никогда не расставался; этим орудием белка без труда была поймана. К вечеру наши клетки пополнились еще шестью пушистыми пленницами.
* * *
Ранним июльским утром, когда солнце еще только начало освещать вершины алтайских гор, на крутом склоне тревожно закричали сурки — они заметили нас. Зверьки вскакивали на камни, вставали «колышками» и кричали, взмахивая хвостами. Нам пришлось долго лежать неподвижно среди камней, пока сурки не успокоились. Наконец, они спустились с камней и начали щипать траву, то и дело садясь на задние лапы и озираясь.
Осторожно, из-за куста арчи, мы наблюдали за ними. Недалеко от нас пасся большой сурок, рядом чернели входы в его нору. Сурок этот показался нам вполне подходящим экземпляром для зоопарка. Мы встали и пошли к нему. Резко вскрикнув, он нырнул в нору. Всюду по склону побежали сурки. Два входа в нору «нашего» сурка мы завалили камнями, а к третьему подтащили камень, который вначале свободно входил в него, но обязательно должен был застрять у первого поворота. Примерив хорошенько камень, мы укрепили его над входом в нору, подперев маленьким камешком. Если выдернуть эту подпорку, то камень неизбежно покатится прямо в нору. К камешку привязали бечевку и протянули ее до конца арчи, где мы переждали пока сурки успокоятся.
Теперь можно уйти до вечера — напуганный сурок едва ли раньше выберется наружу. В пятом часу мы снова осторожно подползли к кусту арчи, где был конец бечевки. Сурки не заметили нас. «Наш» сурок уже пасся, ничего не подозревая. Постепенно он отбегал все дальше и дальше от своей норы.
Пора…
Мой товарищ дернул шнурок. Камешек-подпорка вылетел и большой камень скатился в норку, застряв там. Сурок и мы бросились к норе. Зверек опередил нас и юркнул в нее. Но дальше вход был забит камнем, и он быстро заскреб землю, стараясь подрыть препятствие. Мы плотно накрыли нору брезентовым мешком и палками стали выковыривать сурка из входа в нору. Наш пленник верещал, кусал палки. Но вскоре он был загнан в пустой мешок. Всю дорогу пришлось следить, чтобы сурок его не прогрыз. Но он только «рыл» мешок передними лапами.
* * *
Степь. Впереди, в зарослях тростника, огромное озеро. Старый охотник огляделся вокруг и натянул повод. Лошадь послушно остановилась. Именно здесь, между озером и горами, Усен видел, как из степи в горы пролетают орлы. Еще раз осмотревшись, охотник спешился, отвязал от седла колышки, сеть и пустил коня пастись.
Долго провозился охотник: вбивать колья в щебнистую почву трудно. Наконец сетка натянута, и под ней на земле привязан белый голубь приманка. Теперь все готово для ловли беркута. Усен вскочил на лошадь и поскакал к озеру. Вскоре он вернулся с огромной связкой тростника, сбросил ее недалеко от сети и отогнал подальше лошадь. Весь вечер человек пролежал, плотно накрывшись тростником и держа в руках веревочку, которая тянулась к ножке голубя. Время от времени он дергал веревочку, и белый голубь под сетью взмахивал крыльями.
Наступила ночь. Усен проспал под тростником до утра.
Черную точку под облаками он заметил после восхода солнца — это на охоту в степь летел беркут. Чем ближе подлетал орел, тем чаще дергалась веревочка. Но вот белый голубь сам отчаянно забил крыльями — раздался шум стремительного полета хищника, из-под облаков с полусложенными крыльями он падал камнем. У самой земли беркут распустил веером хвост, выкинул вперед лапы с мощными когтями, но они провалились в редкие ячеи, а сам он остался беспомощно лежать на сетке, распластав крылья. Голубь неистово бился под ним. Усен вскочил и бросился к сети. Ноги орла висели, он не мог взлететь, путаясь в сети. Человек без труда завладел им.
Много бессонных ночей провел с беркутом старый охотник, приручая его. А когда закружился над полынными степями первый снег, он выехал с беркутом на охоту. Не один десяток лисиц поймала птица за короткие осенние дни. Через год она стала хватать и волков. Далеко по степи разнеслась слава о беркуте председателя охотничьей артели Усена: от железной хватки могучих лап орла не ускользал ни один зверь, намеченный охотником.
Но однажды случилась беда. К полудню, когда за седлами охотников уже висели две лисицы и волк, беркут, разгорячившись, стремительней, чем обычно, кинулся на очередную свою жертву — старую волчицу. Мощный удар нанес он ей в спину, но, хватая морду зверя второй лапой, чуть-чуть промахнулся. Волчица, лязгнув зубами, рванулась дальше, а беркут тяжело взмыл вверх, но тут же упал на землю, волоча перекушенную ногу. Через месяц беркут поправился, но для охоты уже не годился. Усену, не знавшему, что делать с птицей, колхозники посоветовали отдать ее в зоопарк.
Странно было видеть седого человека, который прощался с птицей, как с родным ребенком…
* * *
Наша экспедиция ехала вниз по реке Или. Быстрое течение стремительно несло лодку. Если не грести веслами, не шуметь и не разговаривать, то много интересного можно увидеть, плывя по реке у самых ее берегов. Так было и с нами. Выехав из-за какого-нибудь мыска, мы неожиданно заставали на песке стаи уток и гусей. Тогда поднимался птичий крик, гогот, шум крыльев, а иногда раздавались и наши выстрелы… Ехали дальше. Снова тишина. Из-за крутого поворота мы наехали на волка, который спокойно лакал воду, забравшись по брюхо в реку. Серый разбойник поплатился своей головой за эту встречу.
После целого дня пути приятно провести ночь на берегу. Раннее утро. Около костра дежурные готовят завтрак. Солнце уже поднимается над горизонтом, и безоблачное небо снова обещает жаркий, душный день. Вдруг громкий всплеск привлекает наше внимание: огромный орлан-белохвост упал в воду и бешено бьет крыльями. С каждым взмахом он на миг поднимается над водой, но тотчас падает обратно, едва его крылья опускаются для нового взмаха. Приплясывая на одном месте, орлан сплывал вниз по течению среди каскадов брызг. В бинокль видно, как широко открыт его клюв. С каждым новым ударом крыльев орлан намокал все больше, делаясь тяжелей, и его взлеты становились все ниже.
— Он схватил тяжелую рыбу и не может теперь вырвать из нее когти. Скорей в лодку, иначе мы упустим хорошую уху! — крикнул наш проводник.
Через минуту мы гребли изо всех сил, направляясь на середину реки, лодка быстро набирала скорость. Орлан уже лежал на воде, распластав крылья и хвост. Временами он вздрагивал и начинал тонуть, но ударом крыльев опять удерживался на поверхности. Лодка подошла к орлану сбоку и проводник схватил его за крыло: птица бешено забилась, обдавая нас брызгами. Размах ее крыльев достигал двух метров. Но вот один из нас ловко схватил другое крыло. Проводник замотал голову птицы рубашкой, и она сразу затихла. Огромный осетр, в котором застряли когти орлана, вдруг забурлил около борта, вспенивая воду и чуть не вырвал из наших рук птицу. Я схватил орлана за ноги у самой спины рыбы и начал тянуть. Это была досадная ошибка — я вырвал из осетра когти орлана и он нырнул вглубь. С пленным орланом, но уже не предвкушая ухи, мы вернулись на берег.
* * *
Наша моторная лодка несется по Иссык-Кулю, легко рассекая слабую встречную волну. Яркое солнце так греет, что мы сняли шубы и едем в одних ватниках. В горах, покрытых снегом, — зима, а на озере — осень: оно не замерзает. Кругом по воде чернеют стаи диких уток, зимующих здесь. Недалеко плавают, вытянув шеи, лебеди.
Поворот руля — и лодка устремляется на одинокого лебедя. Расстояние быстро сокращается. Вот до птицы остается уже не более ста метров. Лебедь, распуская крылья, бежит по воде, громко шлепая лапами. Через несколько десятков метров он отрывается и летит над самой водой, медленно махая крыльями. Пролетев километр, лебедь грузно опускается на воду. Наша моторная лодка снова в ста метрах от него. Теперь лебедь бежит по воде вдвое быстрее, опять поднимается в воздух, но пролетев всего полкилометра, снова шлепается на воду, подняв каскад брызг.
Я устроился с длинным удилищем на самом носу лодки. На конце удилища петля. До лебедя всего тридцать метров, но он опять пошел на разбег. Наконец, измученный погоней, лебедь уже не в силах подняться на воздух: пробежав несколько десятков метров, он поплыл в сторону. Лебедь больше не пытался взлететь. Испуганно вытянув шею, раскрыв клюв и косясь на нас одним глазом, он плыл вперед, а моторная лодка тихим ходом шла за ним на коротком расстоянии. Вскоре я поймал петлей птицу. Она не могла улететь от нас не потому, что была ранена или больна. За зиму лебеди так жиреют на богатых кормах, что весной долго упражняются, прежде чем начать перелет через горы на север.
Несколько лебедей было поймано на Иссык-Куле в течение одного зимнего дня. Всех их мы доставили на зоологическую базу, а оттуда в зоопарк.
* * *
Песчаные барханы и щебнистая равнина сменяют друг друга. Дорога уходит серой полоской далеко вперед. Ни кустика, ни деревца, где можно было бы укрыться от солнца. Разве могут здесь жить какие-либо животные? Ведь на многие десятки километров кругом нет ни капли воды!
Но рано утром, пока нет ветра, тысячи следов покрывают пески барханов, как рябь от крупных капель дождя. Следы «степных кенгуру» тушканчиков показывают, что они всю ночь прыгали здесь на задних лапках, ставя их при прыжке не рядом, а одну за другой, как мы при ходьбе. Следы песчанок, черепах, ежей, каких-то жуков и ящериц видны повсюду. Извилистые полосы говорят, что тут ползали змеи. Все эти животные совсем не пьют: обитатели здешних мест довольствуются только влагой в пище.
Вот крупные свежие следы дрофы-красотки. Эти птицы тоже могут обходиться без воды.
Следы дрофы пересекают песчаный бархан и теряются. В бинокль хорошо видно все на несколько километров кругом, а дрофы нигде не заметно. Впрочем, это еще не значит, что поблизости ее нет. Окраска оперения дрофы сливается с цветом окружающей скудной растительности и щебня.
Несколько десятков шагов в том направлении, куда шли следы, — и мы невольно вздрагиваем от неожиданного шумного взлета большой птицы. Молодая дрофа взлетела совсем рядом; медленно махая крыльями, она летит над землей и вскоре опять садится на землю.
Хорошо видно даже без бинокля, как она бежит, но вдруг исчезает, словно кто накрывает ее сказочной шапкой-невидимкой: дрофа легла и совершенно слилась с окружающими предметами.
Молодая дрофа редко взлетает второй раз. Я машу шоферу. Вдвоем мы подходим к тому месту, где она села, но ее не видим. Нас обоих начинает разбирать охотничий азарт. Степь кажется совершенно безжизненной, а между тем крупная птица где-то рядом с нами. Мы напряженно вглядываемся в степь, точно в загадочную картинку.
Вдруг опять шумный взлет — шофер чуть не наступил на дрофу, и она поднялась вторично. Но на этот раз она отлетела недалеко и легла. Теперь ей не провести нас! Ее хорошо видно — вот она вытянула шею по земле и лежит неподвижно. Без особых предосторожностей мы подходим к дрофе с двух сторон и бросаемся вперед. Она взлетает, но мы успеваем ее поймать в воздухе.
* * *
Солнце только что поднялось над степью. Пышные травы еще сверкают капельками росы. Наша автомашина уже несется по дороге, оставляя клубы пыли и разрушая узоры ночных следов животных.
Впереди двигаются какие-то птицы. Когда подъехали ближе, стало видно, что это журавли ловят кобылок. Холодная роса сковывает движения насекомых, и вялые кобылки делаются по утрам легкой добычей птиц. Вот журавли высоко подняли головы, а один из них пригнулся и быстро побежал по степи. Остальные присели, как по команде, подпрыгнули и поднялись в воздух. Медленно махая крыльями, они полетели над самой землей. Тот журавль, что не полетел вместе с другими, быстро убегал все дальше и дальше к тростникам большого степного озера.
Дорога шла тоже к озеру, и наша машина понеслась со скоростью пятидесяти километров в час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9